вно  гигантская   поляна
выметена, пришлось брести  к  дальним  деревьям.  Выбрался  обратно  почти
сразу, за спиной такая вязанка хвороста, словно за все  годы  никто  сухие
ветви не собирал, копились столетиями.
     Когда он добрался до их домика на курьих лапках из осин, Мрак вытащил
кисет с огнивом, в его ладонях появились трут и кремень. Едва приготовился
прыгнуть вниз, Олег поспешно ухватил за руку:
     -- Погоди, не слезай!
     -- Ну, что еще?
     -- Ты не заметил, что нет следов костра?
     Мрак  огляделся,  насколько  позволяли  стены.  Да,  это  не   совсем
по-людски, но здесь этой нелюдскости, как в лесу деревьев, эта  затерялась
подобно листу на березе.
     -- Заваливают, -- предположил он.
     -- Но следы? Пепел, зола?.. Черные угольки?
     -- Может быть, выметают? -- предположил Мрак, но сам видел, что такую
тяжкую работу не заставит делать  ни  один  бог,  его  тут  же  сменят  на
другого. -- Нет, не то...
     -- Здесь какой-то запрет на огонь, --  сказал  Олег  возбужденно.  --
Пока погоди... Надо разобраться. Не хотелось бы нарушать их ритуалы.
     -- Да мы всю деревню разнесем!
     -- Это легко, -- согласился Олег, -- но ты ведь хочешь их помощи?
     Внизу Таргитай сбросил хворост на землю, обиженно  топтался,  задирал
голову. Мрак высунулся, злорадно  показал  ему  что-то  из  трех  пальцев,
ядовито поинтересовался:
     -- Что, впервые не из-под палки собрался поработать, а тебе  говорят,
полежи?
     -- Мрак, кушать хочется, -- пожаловался Таргитай.
     -- Да? С чего бы... Ладно,  быстренько  собери  этот  хворост,  бегом
отнеси обратно. И положи так же, как там было. Олег говорит, что это очень
важно. Запомнил, как какая веточка лежала? Иначе такой ливень  будет,  что
град с мой кулак покажется горохом.
     Таргитай побледнел, золотистые волосы на миг показались  Мраку  сразу
поседевшими от горя. В невинных синих глазах  вспыхнуло  отчаяние,  неужто
снова придется тащиться к далеким деревьям,  хотя  могучий  волхв  мог  бы
подтащить поближе весь лес, но почему-то так редко пользуется волхованием.
     -- Ладно, лезь сюда, -- сжалился Мрак.  --  Сырым  жратаньки  будешь.
Богу все можно.
     -- Мрак...
     -- Ну, ладно, не сырым, -- сообщил  Мрак,  чувствуя  себя,  как  бог,
великодушным. -- У нас есть еще жареное мясо, пара вяленых рыбин.  Не  бог
весть какая еда, но ведь какой бог...

     Глава 11

     Двое суток ждали возвращения вождя, и двое  суток  несчастные  висели
вниз головой. Один умер, его  отвязали  и  унесли  в  лес,  где  закопали.
Остальные четверо вытягивались под своим весом все больше. Почему-то им не
давали ни есть, ни пить.
     Таргитай  стонал  от  жалости,  даже  попробовал  подговорить   Мрака
отвязать ночью, пусть убегут. Мрак  возразил:  а  куда  убегут?  Их  племя
здесь. Вне племени каждый умирает. Это им повезло, уцелели. А  эти  и  так
едва живы...
     Великий вождь племени, в котором  было  едва  три  десятка  взрослых,
пришел с великой охоты к концу второго дня. С ним  были  двое  подростков,
явно помощники. Все трое несли  по  большой  корзине  из  прутьев,  откуда
торчали пучки кореньев, связки  странной  белесой  травы,  молодой  завязи
папоротников.
     Мрак провожал их  взором,  полным  разочарования.  Если  это  великая
охота, тогда грибники здесь вовсе ходят в героях!
     Выждав, пока голодный вождь насытится и похвастается,  как  доблестно
сдирал с берез бересту, Мрак отправился в главную  хижину.  Олег  собрался
еще раньше оборотня, а Таргитай, как ни жаждал  отлежаться  после  долгого
пути за хворостом, потащился следом.
     Вблизи вождь показался  еще  старше.  С  серой  головой,  иссохшийся,
безмерно усталый, он все  еще  неспешно  насыщался,  рядом  сидел  войт  и
заботливо подкладывал  ему  сладкие  корешки,  сморщенные  яблоки-кислицы,
груши, в сторонке стояло почти опустевшее лукошко с ягодами.
     На взгляд Мрака они были братья, или отец  с  сыном,  больно  похожи,
только войт медленный и сонный, как снулая рыба на берегу, а вождь, хоть и
намного старше, но сила еще чувствуется, а разнесенные в ширину  костлявые
плечи молча и с достоинством говорят о все еще  не  до  конца  истраченной
мощи.
     -- Доброго здоровья, -- сказал Мрак. -- Прости, что так влезаем... но
нам надо срочно  к  Хозяину  Леса.  Время  уходит,  мы  и  так  тебя  едва
дождались.
     Олег досадливо крякнул, он уже  заготовил  вежливые  слова,  похвалы,
после чего  тихохонько  перешел  бы  к  увещеваниям.  А  грубый  Мрак  все
испортит.
     -- Так идите, -- ответил вождь неспешно.
     -- Говорят, только ты один знаешь... прямую дорогу.
     От вождя не укрылся намек этого лохматого человека, что  и  без  него
дорогу отыскали бы, но спешат.
     Он усмехнулся, в его возрасте уже не обращаешь  внимания  на  детскую
задиристость, сказал мирно:
     -- Я знаю дорогу к Хозяину Леса. Прямую, как ты сказал. Но с чего  бы
я повел вас туда?
     Наступило тягостное молчание, Олег  торопливо  перебирал  доводы,  не
находил, тут из-за их спин вперед высунулся Таргитай:
     -- Но разве люди не должны помогать друг другу...
     Олег хрястнул его по затылку. Таргитай качнулся, голова  крепкая,  но
язык прикусил и умолк. Мрак пробормотал:
     -- Понимаю, предлагать вам серебро или золото, только  время  терять.
Но чем мы можем вам отплатить?
     Его пальцы деловито ощупывали секиру. По его виду можно было  понять,
что им уже и так отплатили, если еще не разнесли все  к  лешачьей  матери.
Просто так.  Или,  если  обязательно  надо  причину,  то  за  то,  что  их
друга-дударя обидели непотребным видом вверхногих.
     В открытые двери все чаще заглядывали, но не  столько  любопытные,  а
словно по необходимости проверять чужаков, не  спускать  глаз,  а  если  и
спускать, то ненадолго. Вождь с угрожающим видом цыкнул, и слышно было как
эти люди так же неспешно, как улитки, начали сползать по лесенке на землю.
Таргитай  посмотрел  по  сторонам,  его  зовут   дурнем,   а   сами   стоя
разговаривают, сел, потом сел удобнее, подумал и вовсе лег.
     Мрак однако шумно перевел дыхание, напряженные мышцы опали, он сказал
совсем другим голосом:
     -- Ты в самом деле не зря в вождях трешься. Сразу зришь в  самый  что
ни есть корень!
     -- Корень? -- переспросил вождь.
     -- Корень, --  подтвердил  Мрак.  --  Другие  только  по  листьям  да
веточкам, а ты зришь вовнутрь ствола, видишь, как он под землей  разбросал
свои коренья, как воду сосет будто лось после скачки, жрет во всю...
     Олег чувствовал напряжение в помещении, потом все странно изменилось,
словно  собиралась  гроза,  вот-вот  грянет,  а  затем   мгновенно   гроза
свершилась, ее даже не заметили а теперь дышится легко и вольно.
     Вождь посматривал исподлобья, но голос потеплел:
     -- Откуда ты знаешь про деревья?
     Мрак удивился:
     -- Тю на тебя! Мы ж сами люди Леса. Вот этот рыжий из рода Дуба, он и
сейчас еще дуб-дубом, этот вот, что сопит сзади, из славного рода Граба...
или Вяза, не помню, хотя самого хоть грабь, хоть вяжи,  слова  не  скажет.
Его даже муравьи кусают! Мы ж всего полгода тому из дупел вылезли!.. А уже
полмира обошли. Пески видели, окиян-море, на Змеях летаем, как ласточки на
журавлях...
     Их слушали жадно, истово. Вождь помедлил, в глазах впервые  появилось
нечто похожее на интерес, даже позеленели, будто молодые почки. Проговорил
чуть быстрее, чем раньше:
     -- Из Леса? Что-то слышал о троих, что вышли... Если это вы...  гм...
Ладно. Вы расскажете где побывали, что видели, а утром я сам отведу вас  к
Хозяину. Все-таки мы в чем-то родня. Я сам из рода Дуба. Договорились?
     Мрак широко развел длинные мускулистые руки, в самом деле похожие  на
толстые корни крепкого дерева, а улыбка его растянула рот от уха до уха:
     -- Договорились!

     Таргитая Мрак вытолкал, а Олег  ушел  сам.  Оборотень  наврет  с  три
короба,  а  ему  либо  краснеть  до  самого  низа  спины,  либо  мычать  и
поддакивать.  Лучше  уж  не  соучаствовать  в  недостойном  волхва   деле,
именуемом Мраком военной хитростью.
     На ночь Таргитай вяло  доел  остатки  холодного  мяса,  погрыз  рыбьи
головы, тут же заснул, а Олег еще  долго  стоял  у  окошка.  Луна  светила
слабо, но глаза привыкли, и он всматривался в странные хижины  на  высоких
столбах -- зачем столбы вообще? -- ломал голову над отсутствием  капища  и
жертвенного камня, ни одно племя не обходится без капища, в котором  живет
их бог...
     Даже когда лег, набираясь сил для завтрашнего бега через  чужой  лес,
перед глазами все  еще  двигались  эти  странные  люди  с  зеленой  кожей,
безучастно проходили мимо несчастных, что висели вниз головами,  никто  не
выказал ни злобы, ни отвращения...
     Уже в полусне мелькнула тревожная мысль, яркая и  всеозаряющая,  даже
понял, что это за странное племя, почему у них нет огня... но тяжелый  сон
навалился, как туша медведя, накрыл его  мохнатой  шкурой,  и  Олег  успел
только прошептать себе, что утром надо не  забыть,  сказать,  предупредить
Тарха и Мрака...

     Таргитай очнулся как от беспамятства.  Голова  была  тяжелая,  словно
налитая свинцом, душа стонала и отбивалась,  стараясь  подогнуть  лапки  и
снова спать, спать.
     Олег лежал, как коней продавши, раскидал руки на  всю  длину  хижины,
левый кулак лежал на груди  Таргитая.  Таргитай  понял,  что  потому-то  и
спалось так спокойно и защищено, что хоть кулак  волхва  тяжел,  но  лучше
спать под его рукой, все-таки защита, чем ощутить себя голым и  брошенным,
как он всегда чувствует себя в одиночестве.
     И все же, сказал он себе, надо выползать из-под опеки старших. Они не
хотят видеть того, что видно ему. И не станут этого делать...
     Он осторожно снял кулак Олега, переложил ему же  на  грудь,  заставил
себя подняться, постоял, держась за стенку, пока из головы медленно уходил
сон, а глаза привыкали к темноте. Ночной воздух охладил  потное  лицо,  по
телу прошел озноб. На темном небе с  редкими  звездами  странно  выступали
острые крыши хижин. Вдали звездное небо  обрывалось  сплошной  тьмой,  там
угадывалась стена леса. Вдали  слабо  погромыхивало,  Таргитай  догадался,
почему так спалось, а воздух такой плотный и  тяжелый:  гроза  надвигалась
медленно и неотвратимо.
     Лестница поскрипывала под  его  могучим  телом,  замирал  при  каждом
движении, затаивался, но везде тихо, и наконец  ноги  уперлись  в  твердую
землю. В полной тиши он ощутил легкое дуновение  в  щеку,  догадался,  что
пролетел филин, только они умеют летать, не хлопая крыльями как дуры-утки.
     Он пригнулся, так легче различать на  фоне  звездного  неба  силуэты,
прокрался на корточках, а когда увидел длинное бревно с темными силуэтами,
пальцы судорожно сжали нож.
     -- Потерпите, -- прошептал он. -- Я не  дам  им  мучить  вас...  Ишь,
испытание! Меня тоже испытывали...
     Щеки опалило жаром, он чувствовал, как прилила краска стыда. Три года
подряд его одногодки, а  потом  и  те,  кто  моложе,  проходили  испытание
перевода из подростков в мужчины, а он позорно не выдерживал, оставался на
следующий год, потом еще на следующий, пока не изгнали из племени вовсе...
     Первый парень не  мог  даже  пошевелить  губами,  только  глаза  тупо
следили за руками чужака. Таргитай перепилил лыковую веревку  на  руках  и
ногах, затем  только  догадался  перехватить  главную,  на  которой  висел
несчастный. Остальных трех освободил уже  быстрее.  Они  долго  лежали  на
земле, медленно приходя в себя, дышали  тяжело,  но  Таргитай  видел,  как
жизнь возвращается в их тела. Первый наконец встал, медленно  сделал  шаг,
держась  за  хижину,  покачнулся,  перевел  дух,  сделал  еще  шажок,  уже
увереннее...
     Таргитай перевел дух, тихонько попятился. Земля ровная, как  каменная
плита, но он ухитрился споткнуться, а когда поднялся, перед  глазами  были
только столбы хижин, уже не сухие, а покрытые мелкими капельками  даже  не
росы, а той влаги, что, не дожидаясь дождя, выкарабкивается из  воздуха  и
увлажняет лицо, одежду, стены.
     Олег спал таким богатырским сном, словно не волхв, а тоже  оборотень,
только  чуть  помельче  и  рыжий.  Огромный  валун  все  так  же  медленно
поднимался и опускался на его груди. Похоже, тяжелый  кулак  нисколько  не
мешал спать безмятежно, словно и  не  волхв,  что  горами  трясет,  бедных
зверей пугает.
     Вздохнув, Таргитай тихохонько лег с  самого  краешка.  В  груди  пели
сладкие пташки вирия: он сумел заставить себя проснуться  и  встать  среди
ночи, он спас от мучений четверых парней... Его не спасли, а вот он, помня
все, спас!
     Гром прогремел глухо, гроза проходила  стороной,  но  дождь  застучал
часто, торопливо, потом зашумел, словно по стенам и крыше  разом  забегали
тысячи и тысячи крупных муравьев. Два раза блеснуло так ярко, что Таргитай
рассмотрел  даже  ресницы  спящего  Олега,  потом  блеск   померк,   начал
удаляться, а вскоре и  шорох  затих,  только  воздух  оставался  чистым  и
свежим, словно гроза бушевала здесь долго и мощно.
     Засыпая, он успел  еще  чуть  погордиться  своим  подвигом,  а  затем
провалился... нет, взлетел в сверкающие выси, где он был красивый, сильный
и очень умный, где спасал, бдил, рассуживал, повелевал и всюду делал людей
счастливыми. Даже когда те упирались.

     Воздух был влажный, но утреннее солнышко быстро изгоняло сырь. Ночью,
прошел дождь, даже не дождь, а так, дождишко, Мрак в  проем  видел  мелкие
лужи, в которых отражалось солнце.  Люди  их  боязливо  обходили,  но  что
поразило и встревожило Мрака, так это ребятня,  что  при  виде  луж  вовсе
прятались в хижинах, вместо того, чтобы  скакать  козликами,  разбрызгивая
воду.
     Снизу доносились встревоженные голоса. Он ловко спрыгнул, не  обращая
внимания на лестницу, под ногами чавкнуло. Не лужа, только сырая земля, но
с его весом можно выжать воду даже из сухой земли.
     На краю деревни, где стояли хижины  простого  люда,  толпился  народ.
Мрак услышал крики ярости, отчаяния, даже вопли. Встревожившись, он  пошел
прямо по лужам, не замечая, как испуганно и со  страхом  смотрят  на  него
все, как отпрыгивают от капель воды.
     Он прошел сквозь толпу, как  проходит  тур  через  мелкий  кустарник.
Перед ним расступались, открывая дорогу. Сердце в груди начало  колотиться
тревожнее, почуяло беду. Он еще не понимал, что тревожное в тех  деревцах,
что  зеленеют  прямо  перед  хижинами,  одно  вовсе  выросло  прямо  перед
лестницей, словно пыталось взобраться, но передумало... или не успело.
     Разве то тревожно, что они вдруг появились на голой  земле,  где  еще
вчера ничего не росло, он  помнит,  только  утоптанная  земля,  но  сердце
билось все чаще. Он остановился, в груди стало внезапно холодно, как зимой
голым.
     Все четверо молодых деревьев еще были людьми,  вон  их  лица,  только
глаза уже закрыты,  руки  подняты  кверху,  из  пальцев  выбились  зеленые
листочки, а ступни стали широкими, от них в  землю  пошли  молодые  тонкие
корешки.
     -- Боги, -- прошептал Мрак, -- это же те... четверо!
     Народ начал расступаться. Мрак резко  обернулся,  пальцы  застыли  на
полдороге к поясу. Подходил вождь, которому он всю ночь рассказывал об  их
удивительных странствиях. Вождь смотрел мимо гостя, в зеленых глазах,  все
больше похожих на наплывы дерева, появилась глубокая печаль.
     -- Ты узнал их, чужеземец.
     -- Узнал, -- ответил Мрак, голос дрожал и срывался. --  Это...  из-за
дождя?
     -- Им оставалось всего сутки, -- ответил вождь мертвым голосом. -- Их
ступни выжгло бы солнцем так, что они уж не смогли бы... разве что попав в
большую воду надолго... Но им не дали окончить испытание. Это сделал ты?
     Мрак качнул головой:
     -- Не я, но моей заслуги нет в такой мудрости. Я сидел  с  тобой,  да
и... мне просто все равно, сколько из  вас  выживет.  Но  кто-то  из  моих
спутников не стерпел... И, кажется, я знаю, кого подвело доброе сердце!
     Лица всех четверых, превратившихся в деревья, были  спокойными,  даже
счастливыми. Светло-зеленая кожа медленно грубела, превращаясь в кору,  но
Мрак чувствовал, что  еще  не  одну  неделю  их  человеческие  лица  будут
напоминать о трех злобных и глупых пришельцах.
     -- И ничего нельзя? -- вырвалось у него.
     Вождь покачал головой:
     -- Человеком быть трудно, а деревом -- легко и счастливо. Потому  так
силен зов каждого к воде, сырости, а в своих  снах  видим,  как  счастливо
пускаем корни, как человеческое  сознание  меркнет,  а  мы  погружаемся  в
бездумное счастье... Потому у нас каждый шаг окружен запретами! Нам многое
нельзя, иначе ты видишь... всего шаг отделяет от бездумного существования.
Трудно быть человеком!
     Сердце  Мрака  стиснули  холодные  лапы  ужаса.  Он  чувствовал,  как
похолодели губы:
     -- Нам тоже нельзя многое. Иначе превращаемся в зверей.
     Издали послышались сильные голоса. Толпа расступилась, но и поверх их
голов было видно рослых изгоев. И Таргитай,  и  даже  Олег  шли  уверенно,
напористо. У обоих за плечами походные мешки, оба  собрались  идти  в  лес
прямо сейчас. Мрак сжал челюсти, шумно выдохнул дважды, стараясь  сдержать
слепую ярость. Голос его был страшнее медвежьего рева:
     -- Тарх, дрянь!.. Ты хоть понимаешь, тварь, что сделал?
     Таргитай гордо вскинул голову:
     -- Да, это я освободил! Бейте меня, мучайте! Но я не могу, когда люди
страдают.
     Толпа зашумела, Олег тревожно оглядывался. Потом  его  зеленые  глаза
уставились на молоденькие деревца.  Мрак  видел,  как  щеки  волхва  стали
белыми, как снег.
     -- Ты освободил их, -- прорычал Мрак. -- Освободил от жизни! Смотри.
     Таргитай обиженно хлопал глазами. Олег  повернулся  и  бросил  что-то
резкое. Таргитай сперва вскинул брови,  лицо  сохраняло  глуповато-упрямое
выражение, потом кровь отхлынула, щеки стали воскового цвета.
     Олег обошел деревца вокруг, одно осторожно потрогал.  Брови  сшиблись
на переносице, что-то прикидывал, но когда посмотрел на Мрака,  в  зеленых
глазах было отчаяние.
     -- Нет, -- ответил он на немой вопрос. -- Мрак, мы опоздали. Они сами
не хотят возвращаться!
     -- А если силой? Разве нас не пороли?
     -- Мрак, их разум уже гаснет... А у кого еще не  погас,  то  уже  все
равно успел ощутить, как это сладостно быть деревом! Просто деревом.  Если
бы мы сумели как-то вырвать... всю жизнь будет помнить, как сладостно быть
бездумным, бестревожным.  И  все  равно  отыщет  лужу  или  докопается  до
источника...
     -- Ты прав, -- вздохнул Мрак.  --  Не  держать  же  связанным?  Стать
человеком  трудно,  оставаться  еще  труднее,  а  расчеловечиться...   раз
плюнуть.  Для  расчеловеченья  на  каждом  шагу  есть...  а  чтобы   стать
человеком, или хотя бы удержаться в нем, надо это создать  самому.  И  все
время.
     Вождь, который слушал их разговор в сторонке, подошел, весь  поникший
и сразу постаревший, взглянул исподлобья:
     -- Чужестранцы... Вы погубили наших парней,  надежду  и  опору  нашей
старости, опору племени. Будь я моложе, я велел бы  убить  вас.  Кровь  за
кровь, зуб за зуб, око за око, жизнь за жизнь... Но я стар, горячая  кровь
давно остыла. Она все больше похожа на холодный сок дерева. И я  не  хочу,
чтоб погибли еще люди моего племени... всего лишь утоляя жажду мести. Этих
четверых, надежду и будущую опору нашего маленького племени, все равно  не
вернем.
     Мрак проговорил тяжело, будто двигал гору:
     -- Если бы ты знал, как нам самим гадко. Олег, держи за  руки  нашего
дурака. Я не хочу, чтобы он еще и себе что-то сделал.
     Вождь покосился в сторону двух других,  в  серо-зеленых  глазах  было
понимание пополам с гневом и отвращением.
     -- Да, -- ответил он, -- вы страдаете, чужеземцы... Но  теперь  я  не
смогу вас отвести к Хозяину Леса.
     Мрак кивнул:
     -- Понимаю. Прости, если сможешь.
     Олег  подвигал  плечами,  устраивая   мешок   за   с