с места.  Наконец догнали, подхватили на
плечи,  принесли,  быстро раздели.  Дабы  не  кусались,  каждой  в  зубы  по
деревяшке, растянули, привязав руки и ноги  к вбитым к землю колышкам, долго
тешились, сменяя друг друга.
     Потом обоих, совсем одуревших, заставили  плясать голыми  вокруг костра
на месте выгоревшей землянки. Сами плясали, орали, пили и силой поили девок.
Под ногами трещали глиняные черепки, свежие обглоданные кости, а под забором
бесстыдно белели старые, похожие на человеческие...

     Тарант  вернулся  благополучно,  рассказал,  как   доблестно   Фарамунд
прикрывал  его  отход,  как  даже   заорал,  привлекая  внимания,  чтобы  он
выскользнул незамеченным. Старые воины кивали одобрительно, этот подобранный
в лесу вел себя как подобает настоящему воину, и хотя пал, но зато сейчас он
в небесной дружине...
     Однако  вскоре  стали  приходить  слухи о новой шайке разбойников.  Она
росла быстро,  набеги  совершала  дерзкие,  от погони  уходили из-под самого
носа. По приметам вожак  был очень  похож на пропавшего Фарамунда,  а  потом
пришли вести  из  бурга Лаурса,  что  пленник  не только  сбежал от грозного
властелина, но и увел с собой его лучшего воина, Громыхало.
     Воины посмеивались, переглядывались.  Вскоре пошли слухи о награбленных
сокровищах,  захваченных обозах, даже караванах. И  хотя все понимали, какие
сокровища  в  этой  бедной   стране,  где  ни  древних  городов,  ни  старых
захоронений, все же слухи шли и ширились, подогревая воображение.
     Лютеция  с  волнением прислушивалась  к слухам.  В  крепость  приезжали
земледельцы,  привозили  муку,  зерно,  скот  на  продажу,  рассказывали  об
увиденном. Тревор привел одного, что побывал в деревне выше по реке.
     - Какие новости? - спросила Лютеция. - Что слышно о новых разбойниках?
     Крестьянин потупился:
     - Да ничего...
     - Такого быть не может, - настаивала она. - О них все говорят.
     - Да так... Они сейчас в деревне, что за рекой...
     - Ну и что?
     - Да ничего...
     Она пристально  смотрела в его несчастное лицо. Простолюдин крепок,  но
больно угнетен, а так лицо открытое, глаза честные. Стоит, бессильно опустив
длинные руки, ладони широкие, как весла, все в желтых мозолях.
     - Боишься, - определила она. -  Ну,  а если я возьму тебя на службу? Но
мы  готовимся к  отъезду. Как только дорога чуть очистится, мы  покинем бург
доблестного Свена Из Моря. Ты поедешь с нами?
     Несчастный рухнул перед ней на колени:
     - Госпожа!.. Возьми! Если примешь, верой и правдой... крови не пожалею.
     -  Хорошо,  - ответила  она.  -  А пока  будешь  помогать нашей челяди.
Клотильда тебе покажет, что надо делать. А теперь можешь говорить правду?
     Земледелец сказал с жаром:
     - Да!.. Я знал, что когда вернусь, меня  убьют... Просто потому, что не
утерплю и схвачу  топор или что попадет под руку! Стон  и плач стоит по всей
деревне,  а им все  в  потеху. Девок  всех перетаскали  к себе, замужних жен
хватают и бесчестят прямо на улице...  Весь скот зарезали! Гусей, уток - все
рубят и бьют просто ради потехи. Если кто вступится, тут же либо рубят, либо
издеваются  для  веселья:  зубы  выламывают по одному,  в... простите, в зад
острогу с ее зубцами вгоняют, а потом такого отпускают на волю!..
     Она  слушала побледнев. То, что  рассказал мужик, дело  обычное,  но ей
почему-то казалось, что Фарамунд не  из  таких людей. Несмотря на его фигуру
воина, ей еще в первую же встречу  почудилось, что он... другой. Как римский
патриций, о которых она столько слышала. Нет, он не снизится до такого.
     - Ладно, - сказала она. - Иди!
     Голос ее стал  строже. Простолюдин  поклонился, попятился  и ушел.  Она
слышала,  как  он  благодарил  Одина  за милость к  нему.  Бедный  заблудший
язычник!

Глава 8

     Оружие, одежду  и все снаряжение Фарамунд добывал мечом.  Сопротивление
подавлял  сразу,  свирепо: в его  сторону  нельзя  было  бросить даже  косой
взгляд, стервенел, карал без  пощады. Однако  запас  золота и драгоценностей
рос  чересчур медленно. Он слышал злые разговоры, что вожак все гребет себе,
надо бы по честному, все головами рискуют одинаково...
     Рисковали,  конечно,   не  одинаково.  Он  первым  начинал   бой,  если
требовался бой,  а последним заканчивал. Он  все так же стервенел от  запаха
крови, а ярость схватки охватывала так, что готов был грызть зубами щит, все
мышцы тряслись от жажды поскорее броситься в сечу и пролить наконец-то чужую
кровь,  разбивать  головы, отрубывать  руки, слышать страшные крики  боли  и
ужаса...
     Однако теперь  все планировал тщательно.  Помнил,  что стыдно  поддался
чувству безнаказанности, за что так страшно поплатился  в  бурге  Лаурса. Он
был отважен, как  дикий  барс, но и осторожен, как лис, выслеживающий добычу
на глазах гончих псов.  Пьянствовать разрешал  только после удачных набегов,
да и то  не раньше, чем  забирался в глубины  леса, а  на всех  направлениях
выставлял охрану.
     В  глубине леса у них были  шалаши, даже  удалось привести через завалы
трех  коней. Стражу он выдвигал далеко. Если бы  вдруг конунг решил очистить
земли  от  разбойников, то  он  на месте  стоянки  отыскал  бы только  давно
остывшую золу.
     Сегодня  день  оказался  слишком пасмурный,  с  утра накрапывал  дождь.
Фарамунд исчез, он часто проверял посты неожиданно, остальные коротали время
у костра, бурчали друг на друга, играли в кости, ссорились, только Громыхало
сидел в сторонке и деловито насаживал на длинную рукоять огромный молот.
     Только к полудню за деревьями послышался стук копыт. Показался всадник.
Комья земли за его конем  взлетали огромные,  как вороны, но  не  черные,  а
из-за  зеленой сочной  травы  тоже  темно-зеленые, влажные. А  когда  тяжело
шлепались  оземь, похожие  не то на рогатых  жаб,  не то  на  зеленых  ежей,
становилось понятно, какого размера подковы богатырского коня.
     А на  богатырском  коне  всадник  обычно  под  стать.  Фарамунд  и  сам
чувствовал, что сильнее, умелее любого из его шайки. Даже чудилось,  что был
не  конюхом или стрелком из  лука, а именно вот  таким вожаком разбойничьего
отряда.
     К нему никто  не подошел принять коня, он соскочил на землю, шлепком по
крупу отпустил пастись. У костра на него смотрели хмуро и настороженно.
     -  Вижу, - сказал он резко.  - Все вижу! Да, я не  делю захваченное,  я
присваиваю все золото себе. Разве я когда-то обещал  все делить и раздавать?
Кто такое слышал от меня?.. Кто?..
     Вехульд, хмурый и бесстрашный разбойник, выкрикнул зло:

     - Так делается везде!
     Фарамунд зло расхохотался:
     - Где?.. И почему я  должен поступать так, как делается? Я позвал вас с
собой, обещая  добычу.  Вы  получили  ее гораздо больше, чем  имели  в ваших
мечтах!  Но  теперь ваши  аппетиты  разгорелись!..  Не-е-е-т, если  кому  не
нравится,  убирайтесь  к  черту.  Мне  не  нужен  сброд,  который  поступает
по-своему.
     Вехульд, глядя ему в глаза, опустил ладонь  на рукоять меча. Еще пятеро
или  шестеро его сторонников  взялись  за топоры.  Вехульд на  всякий случай
бросил  быстрый взгляд по сторонам: Громыхало уже исчез,  как и трое-четверо
особо верных  людей Фарамунда -  где-то на постах,  а остальные  колеблются,
вмешиваться не будут.
     - А  нам  не нужен  такой вождь, - сказал он громко, - который утаивает
нашу  общую добычу!  Мы не против, чтобы  твоя доля была  хоть  втрое больше
нашей! Но всяк имеет долю. И всякий должен получать ее сразу.
     Фарамунд вскинул ладонь, заговорил громко, чтобы слышали все:
     - Вы берете все,  когда захватываем обоз, село или перехватываем другой
отряд. Но  золото уходит в  казну,  которой распоряжаюсь только я.  Сейчас я
говорю, что  время тратить  еще  не  пришло.  Кто-то  считает иначе? Что  ж,
переубедите меня...
     Он отступил на пару шагов. Его руки поднялись  к плечам, откуда торчали
рукояти двух мечей. Только  у него мечи настолько длинные, что  начал носить
за плечами, удивляя всех, у кого мечи немногим длиннее поясных ножей. Все  в
отряде знали, с  каким  нечеловеческим  искусством  их  вожак  владеет этими
мечами, но сейчас Вехульд только сказал громко:
     - Если ты не  отдашь нам нашу долю, тебя не спасут даже пять мечей.  На
этот раз ты что-то не рассчитал...
     В голосе Фарамунда прозвучали первые нотки бешенства:
     - Что ж, тварь!.. Давай! Если добежишь до меня живым, я даже не подниму
на тебя меча - руби!
     В мертвой тишине Вехульд медленно повел головой по сторонам. Глаза были
непонимающими.  С  ним  шестеро  отважных сорвиголов,  остальные  отхлынули,
словно морские  волны при отливе. Они стоят посреди поляны, семеро с оружием
в руках против одного-единственного человека... так в чем же дело?
     Вдруг  в  тишине ясно  послышался  скрип  сгибаемого  дерева.  Со  всех
деревьев,  окружающих поляну, в  их сторону смотрели нацеленные стрелы. Люди
сидели молча,  не шевелились,  почти неотличимые от листвы.  Этих  стрелков,
судя по всему, было не меньше десятка.
     - Так вот ты куда послал Громыхало, - произнес Вехульд мертво. - Что ж,
ты опять все  рассчитал наперед!.. Теперь я уже сомневаюсь, что и разговор о
дележе затеял я, а не ты... Что ж, стреляй!
     - Громыхало я не туда послал, - ответил Фарамунд, глядя ему  в глаза. -
Убрать оружие! Ну, я кому сказал?
     Вехульд нехотя вложил меч в ножны. Остальные опустили головы, пятились,
старались встать за спинами друг друга.
     Из-за дальних  кустов,  что за спиной Фарамунда, раздался  гулкий голос
Громыхало:
     - Фарамунд!.. Давай перебьем их. Зато нам больше останется.
     Вехульд и  его сторонники переглядывались, жались в кучу.  Пространство
вокруг них стало еще шире. Фарамунд снова  вскинул  руку, голос звучал почти
дружелюбно:
     - Они не враги.  А Вехульд сказал только  то, что думали все, но только
страшились сказать. У него хватило отваги сказать это мне в глаза. Я не хочу
терять сильного и отважного человека!
     Вехульд вскинул голову. Их глаза встретились только на миг, но Фарамунд
ощутил во взгляде Вехульда горячую благодарность. Не за  жизнь, а за оценку.
И  увидел, что приобрел надежного соратника, которому можно доверить  спину.
Остальные  тоже  поднимали  головы,  начинали поглядывать по  сторонам, чуть
ободренные, но еще не  уверенные,  не окажется ли это жестокой шуткой, после
которой казнят с особой жестокостью.
     Ломая кусты, вышел Громыхало. Он был в  полных  доспехах, в правой руке
нес  страшный молот, которым умело действовал, в левой - круглый  деревянный
щит, обшитый воловьей кожей. За  ними поднялись и  проломились следом  еще с
десяток крепких парней, вооруженных длинными копьями.
     Вехульд снова взглянул на Фарамунда. Во взгляде бунтаря Фарамунд прочел
восхищение. Если бы кто  и добежал до Фарамунда, то его  успели бы встретить
копьями эти, верные до конца.
     - Все к  костру, - велел  Фарамунд. Он перевел дыхание, старался делать
вид,  что  ничего  не  случилось.  -  Посидим,  обсудим  один  план. Никаких
пьянок!.. Убрать вино. Сегодня нам нужны особенно трезвые головы.
     Громыхало весело рявкнул:
     - Тогда половину надо выгнать! А то и всех.
     - Ну, - сказал Фарамунд, - это, смотря  что  считать трезвыми головами.
Самые трезвые дома сидят.
     С деревьев слезали лучники, только  несколько человек все же с неохотой
отправились на дальние посты. Фарамунд присел, протянул руки к костру. Глаза
уставились в пляшущие багровые языки.
     - Это  свободные земли, - говорил он размеренно. - Все зависит от того,
кто сколько может удержать. Мы  сейчас  ничего удержать не можем. Тот лес, в
котором находимся, наш... пока сюда не  придет  отряд покрупнее. Мой прежний
хозяин  Свен... Свен из Моря, награбил достаточно,  чтобы осесть и выстроить
для себя целую крепость.  Сейчас он  укрепляется, оттуда делает вылазки... Я
тоже намеревался накопить золота достаточно, чтобы можно было тоже...
     Кто-то не выдержал, спросил:
     - А сколько надо набрать?
     На него шикнули. Фарамунд повысил голос:
     - ...но этот путь, мне кажется, плох. Чем? Да тем, что придется терпеть
и собирать сокровища по крупице долгие годы. Как  делал это Свен. Как делали
другие. Как делали сотни отважных вожаков, из которых только немногие... ну,
дожили! Плох еще тем,  что за это время состав отрядов сменяется много  раз.
Понятно, почему...
     Он оглядел разом  помрачневшие лица.  Жизнь  человека с  оружием вообще
недолгая. А жизнь разбойника, который против всего белого света, даже против
других разбойных шаек, короче жизни бабочки...
     - Мы  не  будем строить  крепость,  - сказал Фарамунд  внезапно.  -  Мы
захватим ее! И вы все станете господами!

     Клотильда поднималась с корзиной фруктов, когда широкая ладонь внезапно
легла на губы. Рука появилась из-за  спины, она не видела человека, но когда
ее прижало к твердому, как дерево, телу, она в страхе догадалась, в чьи руки
попала.
     Голос шепнул прямо в ухо:
     - Тихо! Я не причиню тебе вреда. Поняла?
     Клотильда  судорожно   кивнула.  Ладонь  чуточку  соскользнула  с  губ,
Клотильда  тут  же набрала воздух  для пронзительного вопля, однако твердые,
как камень, пальцы с  силой ткнули  в живот. Она поперхнулась, ладонь  снова
закрыла рот, а голос разъяренно прошипел:
     -  Еще раз только пикни!.. Убью не  только  тебя, но и  все здесь огнем
пущу. Запомнила?
     Клотильда попробовала ответить, но пальцы  зажимали рот  с такой силой,
что губы едва не  лопались, как спелые вишни. Затылком упиралась как будто в
стену, а ее тонкие руки зажало как в столярные тиски.
     - Запомнила? - повторил голос угрожающе.
     Она сделала  движение кивнуть. Пальцы сползли вниз, на миг коснулись ее
бедра, но тут же послышался знакомый шорох, с каким железный клинок покидает
кожаные ножны. Холодное лезвие коснулось ее левого бока.
     - Я все сделаю, - прошептала она слабым голосом. - Все, что скажешь...
     - Пойдем к твоей хозяйке, - сказал голос. - На  этот раз, помни... этот
меч остер как бритва. Он прорежет тебя насквозь, как лист чертополоха.
     Она сделала пару неуверенных шагов. Ноги дрожали  и подгибались. Дверь,
как водится, должна  быть заперта, но оказалась открытой.  В бурге Свена все
чересчур  беспечно,  мелькнуло  в ее голове, вон  страшный  разбойник  почти
свободно разгуливает и хватает честных девушек!
     Открылась  комната, в  глубине  за прялкой сидела  Лютеция. Как простая
девушка из ее деревни, мерно  нажимала правой ножкой на педаль, пальцы ловко
перебирали шерсть,  свивая в толстую нить. Золотые  волосы распущены, взгляд
синих глаз  задумчив.  Она  что-то  напевала негромко,  но прялка  жужжанием
пригибала слова к полу, размазывала, слышно было только тихий нежный голос.
     Клотильда шагнула  через порог, инстинктивно стараясь прикрыть за собой
дверь,  но  рука  грубо  толкнула его  между  лопаток.  Служанка  влетела  в
комнатку. Дверь сзади хлопнула, сильный голос сказал торопливо:
     - Не пугайтесь! Кричать не стоит, я пришел только поговорить.
     Фарамунд  стоял  у двери, не  делая шага.  Короткий меч снова в ножнах,
руки развел  в стороны, ладони  пустые. Лютеция  выпрямилась, не вставая, на
бледных щеках проступил румянец. В синих глазах блеснул гнев.
     - Почему ты пришел?
     - Объяснить, - сказал Фарамунд  торопливо. -  Госпожа,  я  хочу служить
тебе, а не этому толстому кабану. Он  все  равно приговорил меня к смерти...
но не смерти я страшусь, а твоей немилости!
     Клотильда  охнула,   госпожа  разговаривает   с  разбойником   чересчур
бесстрашно, а он, напротив, говорит так, словно и не выходил из-под ее руки.
     - Ты ушел от своего господина, - сказала Лютеция холодно,  - ты нарушил
слово!
     -  Мое  слово  отдано  тебе,  -  возразил он  горячо.  -  Моя  верность
принадлежит тебе! Я и сейчас служу тебе...
     - Как? - спросила  она с холодной иронией.  - Что собрал  разбойников и
грабишь мирных жителей? Мало доблести грабить тех, кто не может защититься!
     - Госпожа, - сказал он с  жаром, - да не доблести я ищу! И не богатства
в таком... таком деле! Я только думаю, как лучше служить тебе... и жизнь мне
спасшей, и...
     Он  запнулся, не  зная как выплеснуть в  словах  всю бурю, бушевавшую в
груди. В ее глазах было холодное презрение, но на краткий миг там проглянуло
сочувствие, и этой искорки хватило, чтобы воспламенить его, как сухой стог в
жаркое время года.
     Клотильда сказала дрожащим голосом:
     - Как ты пришел сюда?
     - Госпожа, - сказал он, не обращая внимания  на  служанку, -  я  набрал
людей достаточно, чтобы  захватить  крепость Свена. И тогда не он, ты будешь
здесь хозяйкой!
     Лютеция  сидела красиво, с прямой спиной, но  сейчас она словно бы даже
стала выше ростом.
     - Как ты смеешь? Чтобы я... я злоумышляла против своего благодетеля?
     - Этот благодетель только и думает, - воскликнул он, - как бы завладеть
тобой, таким чистым сокровищем!
     - Этому никогда  не бывать, - отрезала  она. - А нужна будет защита, то
мечи моего дяди и верного Редьярда пребудут мне защитой! Это не говоря уже о
заступнице Деве Марии!
     - А это  кто? -  спросил  он  тупо,  но,  вспомнив, что молодая госпожа
поклоняется  какому-то  из новых богов, добавил страстно: - Но разве мой меч
лишний? И сорок мечей моих людей? Они все в твоем услужении, как и я сам!
     - Разбойники?
     Бушующий  в  его  груди  огонь  с  кипящей  кровью  растекся  по  телу,
воспламенил мозг. Он задыхался, не знал, как выразить  все то, что разрывало
его изнутри.
     - Госпожа!.. О, госпожа...
     Ее узкие брови взлетели в  удивлении, а он,  глядя в ее прекрасное лицо
снизу вверх, рванул обеими руками рубашку на груди:
     - Здесь, в этой груди, бьется самое преданное тебе сердце!
     Она вскочила,  в  глазах впервые  мелькнул  страх,  но  голосок  звучал
твердо:
     - Я лучше... лучше умру! Мне не нужны мечи разбойников!

     -  Но  разве этот  же Свен  не  был  разбойником?  -  воскликнул  он. -
Разбойник, это человек, который один выходит на дорогу! Если их трое-пятеро,
это шайка разбойников! Если же два десятка, то они уже называются иначе... А
если  удается построить крепость, то ее уже  никто не называет разбойничьей!
Госпожа, я смогу держать крепость не хуже Свена...
     Она отступила на шаг, глаза ее сверкали гневом:
     - Не смей даже речи такие вести в моем присутствии! Мы не должны кусать
руку, давшую нам кров и хлеб!
     Он поднялся с колен, но  головы не поднимал, страшась разгневать ее еще
больше. Страсть и ярость боролись  в  нем, словно на  кипящую смолу плескали
холодной водой.
     - Мне он не давал кров  и хлеб, - вырвалось из глубины груди. - Но если
на то твоя воля, я не причиню ему вреда.
     - Какая у меня воля над разбойником?
     - Больше, чем у богов! - вырвалось у него.
     - Не богохульствуй. Бог един.
     - Больше, чем у единого Бога, - ответил он горячо, но покорно. - Потому
что  этот  Бог  для меня -  Ты, госпожа.  Я,  когда очнулся, то сквозь туман
увидел твой лик и был уверен, что я уже на небесах... Я и сейчас  всякий раз
на небесах, когда тебя вижу. И я знаю, что  Небо и Рай там, где ступает твоя
нога.
     -  Не  богохульствуй,  - повторила она,  но  уже беспомощнее.  Голос ее
изломался, а рука вздрогнула, когда указала на дверь: - Уходи!
     Клотильда  смотрела  круглыми  блестящими глазами.  Вздрогнула,  словно
выходя из чудесного сна, сказала торопливо:
     - Да-да, тебе пока уходить. К нам вот-вот заглянет доблестный Редьярд.
     Фарамунд дернулся, пальцы сжались в кулак.
     - А он зачем?
     Лютеция  смотрела  холодно,  до  объяснений не снизошла,  а  Клотильда,
чувствуя странную жалость к этому сильному человеку, сказала торопливо:
     - Он всегда заходит  проститься перед сном! Проверяет, чтобы двери были
заперты на ночь. И дает мне всякие умные наставления.
     Она презрительно фы