ась.
     - Это правда, - продолжал он, - я получу больше, чем только свою долю
благодеяния,  которым  сразу  же  одарит  нас  Молин.   Я   получу   назад
возлюбленную. Кроме того, я верну расположение жреца, что  обеспечит  меня
постоянным умеренным  доходом.  Так  что,  думай.  Тебе  надо  будет  лишь
применить свое искусство. Все дальнейшие усилия и риск будут моими.
     - Что заставляет  тебя  предположить,  что  скромная  гадалка  сможет
узнать больше, чем ищейки Принца-губернатора? - спросила Иллира.
     - Сдается, это дело не попадает под их юрисдикцию, - ответил поэт.
     Девушка  подалась  вперед,  напрягшись  под  многочисленными   слоями
одежды. Каппен наклонился к ней. Казалось, что гомон базара затих, оставив
двоих людей наедине с их заботами.
     - Меня там не было, - тихо сказал Каппен Варра, - но  я  прибыл  туда
сегодня рано утром, сразу же после того,  как  все  произошло.  По  городу
поползли слухи, произошла утечка, которую нельзя заткнуть - домашние слуги
болтают своим знакомым,  те  распространяют  дальше.  Молин  решил  скрыть
большинство фактов до тех пор, пока не сможет  их  объяснить,  если  такое
вообще когда-нибудь произойдет. Я же появился на месте случившегося, когда
там еще царил хаос. Никто не мешал мне разговаривать с  людьми,  пока  сам
хозяин не увидел и не прогнал меня. Поэтому я знаю не больше  других,  как
бы мало это ни было.
     - И?.. - подтолкнула его Иллира.
     - И создается впечатление, что  это  похищение  совершено  не  людьми
нашего мира и не ради  понятной  нам  цели,  вроде  выкупа.  Смотри  сама.
Особняк хорошо охраняется, и ни Молин, ни его жена никогда не покидали его
без сопровождения.  Цель  пребывания  здесь  жреца  менее  чем  популярна,
насколько тебе известно. Стражники прибыли  из  Рэнке  и  неподкупны.  Дом
стоит посреди сада, за высокой стеной, по верху которой ходят  часовые.  С
наступлением темноты во двор спускают трех леопардов.
     У Молина были дела с Принцем, и он провел  ночь  в  его  дворце.  Его
супруга госпожа  Розанда  осталась  дома,  легла  спать,  затем  встала  и
пожаловалась,  что  не  может  заснуть,  разбудила  Данлис.  Данлис  -  не
горничная, каких  много.  Она  секретарь,  советник,  доверенный  человек,
сборщик информации, помимо этого, она переводчик  -  о,  она  отрабатывает
свое жалование, моя Данлис! Несмотря на то, что как у меня, у  нее  работа
формально считается дневной,  Данлис  постоянно  приходится  вскакивать  с
постели, выполняя причуды госпожи Розанды: то требуется  подержать  ее  за
руку, то писать письма под диктовку, то почитать успокаивающую книгу -  но
я уклоняюсь от сути дела. Нужно  сказать,  что  обе  женщины  поднялись  в
комнату на верхнем этаже, оборудованную как солярий и кабинет. Туда  ведет
только одна лестница, и это единственная комната  наверху.  Да,  там  есть
балкон, и так как ночь стояла теплая, дверь на  него,  как  и  окна,  была
открыта. Но я изучил стену здания под балконом. Она облицована  мраморными
плитами, украшенными только цветным рисунком, на ней нет ни плюща, ни чего
другого, по чему можно было бы взобраться кому-либо крупнее мухи.
     Тем  не  менее...  незадолго  перед  тем,   как   восток   побледнел,
послышались пронзительные крики, стражники бросились к лестнице, поднялись
наверх. Внутреннюю дверь пришлось выбивать, так как она оказалась закрытой
на засов. Полагаю, сделано это лишь для того, чтобы им не мешали, так  как
никто не чувствовал никакой  угрозы.  В  солярии  царил  разгром:  повсюду
валялись разбитые вазы, в крови лежали  обрывки  одежды.  Ах,  Данлис,  по
крайней мере, сопротивлялась. Но и она, и ее госпожа исчезли.
     Двое дозорных в саду доложили, что слышали громкие звуки, похожие  на
хлопанье крыльев. Ночь была темной и облачной, и ничего определенного  они
не смогли разглядеть. Возможно, им просто  показалось.  Примечательно  то,
что леопардов обнаружили забившимися в угол, и  звери  радостно  встретили
своего укротителя, который пришел, чтобы отвести их в клетки.
     - Вот и все, что известно мне, Иллира, - закончил Каппен.  -  Умоляю,
помоги мне, помоги вернуть возлюбленную!
     Девушка долго молчала. Наконец произнесла, почти прошептала:
     - Возможно, дело очень плохо, и мне не хочется даже слышать о нем, не
говоря уж о том, чтобы ввязываться.
     - А может быть, и нет, - не отставал Каппен.
     Иллира пыталась занять твердую позицию.
     - Народ, к которому принадлежала  моя  мать,  считает,  что  оказание
каких бы то ни было услуг _ш_а_в_а_х_у_  -  человеку  чужой  крови  -  без
вознаграждений приносит несчастье. Мольбы в счет не идут.
     Каппен усмехнулся.
     - Что ж, я мог бы пойти к ростовщику и... но нет,  время  может  быть
дороже рубинов, - разорвав глубины несчастья, на его лице появилась хитрая
улыбка: - Стихи ведь тоже имеют цену, верно? У  вас,  С'данзо,  тоже  есть
свои баллады и песни о любви. Позволь мне сочинить стихотворение,  Иллира,
которое будет твоим и только твоим.
     У девушки мгновенно изменилось лицо.
     - Правда?
     - Правда. Дай подумать... Ага, начнем так.
     И, сжав руку Иллиры, Каппен зашептал:

              Моя милая приходит ко мне подобно рассвету.
              Во тьме я рассуждаю, не случится ли так,
                                               она задержится,
              Но вот ее яркое знамя прогоняет
              Хозяев страны теней с дороги.

     Вырвавшись, девушка воскликнула:
     - Нет, ты обманщик, это было написано твоей Данлис - или какой-нибудь
женщине до нее, которую ты хотел завлечь к себе в постель...
     - Но стихотворение не закончено, - возразил поэт. - Я завершу его для
тебя, Иллира.
     Гнев оставил ее. Покачав головой, она щелкнула языком и вздохнула.
     - Не стоит. Ты неисправим. А я... лишь наполовину С'данзо.  Ладно,  я
попробую взяться за твое дело.
     - Клянусь всеми богинями любви, о каких я только слышал, - неуверенно
пообещал  Каппен,  -  когда  все  закончится,  ты  действительно  получишь
посвященное тебе стихотворение.
     - Стой на месте, -  приказала  Иллира.  -  Гони  всякого,  кто  будет
приближаться.
     Он обернулся и обнажил меч. На самом деле узкое прямое лезвие вряд ли
требовалось, так как в радиусе нескольких ярдов не было  никаких  торговых
мест, и поэта от толпы отделяла широкая  полоса  голой  земли.  И  все  же
стиснутая рукоять дала  ему  ощущение  долгожданного  продвижения  вперед.
Первые  несколько  часов  Каппен  чувствовал  себя  беспомощным,  лишенным
надежды, словно его милая действительно умерла, а  не...  не  что?  Позади
себя он слышал шелест карт, стук костей, тихое завывание.
     Вдруг Иллира издала сдавленный крик. Каппен стремительно обернувшись,
увидел, как кровь отхлынула от ее  лица,  ставшего  из  оливкового  серым.
Собравшись с силами, девушка вздрогнула.
     - Что-то случилось? - выпалил Каппен, объятый новым ужасом.
     Иллира не смотрела на него.
     - Уходи, - тихо выдавила она.  -  Забудь,  что  ты  вообще  знал  эту
женщину.
     - Но... но что?
     Наконец, Иллире удалось собраться с мыслями, чтобы выпалить:
     - Я не знаю. Не смею знать. Я  просто  маленькая  девушка-полукровка,
владеющая несколькими колдовскими  приемами  и  шестым  чувством,  и...  я
увидела, что случившееся выходит за рамки пространства и  времени,  в  нем
задействована сила, превосходящая все земные магии -  больше  тебе  сможет
сказать только Инас Йорл, и только он, - мужество  покинуло  ее.  -  Уходи
прочь! - крикнула она. - А то я кликну Даброу с его кувалдой!
     - Прошу прощения, -  сказал  Каппен  Варра,  торопясь  выполнить  это
требование.
     Он  углубился  в  извилистые  улочки  Лабиринта.  Они   были   узкие.
Большинство обступивших его мрачных  зданий  были  высокими,  квартал  уже
охватил полумрак. Поэт словно  вновь  забрел  в  ту  ночь,  когда  исчезла
Данлис... Данлис, творение солнца и бескрайних просторов... Если  она  еще
жива, помнит ли она их последнюю встречу, так, как вспоминает о ней  он  -
мечта, приснившаяся столетия назад?


     В тот день у Данлис был выходной, и она захотела осмотреть  местность
к северу от города. Каппен возражал по  трем  причинам.  О  первой  он  не
упоминал: это путешествие потребует  значительных  усилий,  он  запылится,
пропотеет  и  устанет  от  длительного  пребывания  в  седле.  Девушка  же
презирала мужчин, которые были, по крайней мере, не столь же  сильны,  как
она  сама,  если  только  они  не  компенсировали  свою  немощь  почтенным
возрастом и ученостью.
     На вторую он намекнул. Несмотря на общую грязь, царящую в Санктуарии,
поэт знал несколько мест, где мужчина и  женщина  могли  насладиться  друг
другом - с уютом, наедине, таким, например, был его  дом.  Данлис  улыбкой
выразила свой отказ. Ее семья принадлежала к старинной знати Рэнке, а не к
новым богатеям, и девушку воспитали в суровых традициях. Хотя  ее  отец  и
столкнулся с трудными временами,  и  ей  пришлось  наняться  в  услужение,
Данлис берегла свою честь  и  гордо  заявляла,  что  отдаст  девственность
только законному супругу. До сих  пор  на  пылкие  заверения  Каппена  она
отвечала лишь признанием того, что он ей нравится, и ей приятно  бывать  в
его обществе, но не сменить ли им тему? (Пышная госпожа  Розанда,  похоже,
была более доступна, но поэт благоразумно  не  выходил  за  рамки  веселой
корректности.) Каппен был уверен, что девушка все  больше  уступает  жажде
получить наслаждение, ибо ее патрицианская сдержанность убывала  с  каждой
их встречей. И все же  Данлис  не  могла  полностью  забыть,  что  он  был
незаконнорожденный сын мелкого дворянина какой-то далекой страны, лишенный
наследства и ставший бродягой-менестрелем.
     Третье возражение поэт посмел  высказать.  Несмотря  на  то,  что  во
внутренних землях Санктуария было спокойно. Молин Факельщик  пришел  бы  в
ярость, узнав, что женщина, принадлежащая к его челяди, выехала из  города
в сопровождении всего лишь одного вооруженного мужчины, к тому же не очень
опытного воина. Данлис, усмехнувшись, сказала:
     - Я могу попросить поехать с нами сменившегося стражника. Но  у  тебя
есть интересные друзья, Каппен. Неужели среди них нет бойца?
     Следует  отметить,  таких  знакомых  у  него   было   множество,   но
сомнительно,  чтобы  Данлис  обрадовалась  поездке  в  их  компании  -  за
единственным исключением. К счастью. Рыжий Джеми не был занят и согласился
присоединиться. Каппен распорядился на  кухне,  чтобы  приготовили  еды  в
дорогу на четверых.
     Девушки Джеми остались дома, эта поездка была не для них, к  тому  же
солнце могло неблагоприятно сказаться на их внешности. Каппен считал,  что
со стороны северянина  довольно  неприлично  никогда  не  делиться  своими
девушками. Это вынуждало его,  Каппена,  значительно  тратиться  на  Улице
Красных Фонарей, так как он не  мог  содержать  любовницу,  обхаживая  тем
временем Данлис. В остальном поэт любил  Джеми.  Они  познакомились  после
того, как Розанда, случайно услышав пение  менестреля,  пригласила  его  к
себе. Каппен поселился в квартале ювелиров, и оказалось, что  Джеми  живет
по-соседству.
     Три лошади и вьючный мул зацокали из города нарождающимся  утром  под
звон колокольчиков упряжи. Но это веселье не  находило  отклика  в  голове
Каппена, поэт, как обычно, пропьянствовал далеко за полночь,  и  предпочел
выехать лишь после полудня. Он безучастно слушал Джеми.
     - Да, сударыня, там, откуда я родом, живут горцы,  народ  бедный,  но
гордый. Возможно, кто-то назовет нас варварами,  но  сказать  такое  вслух
решится не каждый. Наши сказания, песни, законы, уклад жизни,  боги  такие
же древние, как мир, и ничуть не хуже  других.  Нам  не  достает  учености
южан, но многое ли  известно  вам  из  того,  что  знаем  мы?  Пожалуйста,
поймите, я не хвастаю. Во время своих странствий я видел много  чудес.  Но
твердо заверяю: у нас дома тоже есть кое-что интересное.
     - Я бы хотела услышать про это, - откликнулась Данлис.  -  В  Империи
ничего не известно о вашей стране, кроме упоминания в хрониках Венафера  и
Маттатана и "Естественной истории" Кайявеша. Как случилось, что вы  попали
сюда?
     - Ох-хо-хо, я  младший  сын  нашего  правителя,  и  я  решил  немного
повидать мир перед тем, как пустить корни.  Я  не  сколотил  состояния,  о
котором стоит говорить, но доставая деньги там и сям, занимая то  тут,  то
там на то-се, я неплохо перебиваюсь.
     Джеми помолчал.
     - Вы - о, вы гораздо больше можете рассказать, сударыня. Вы  родились
в столице Империи, учились по книгам, и тем не менее приехали сюда,  чтобы
самой увидеть, да что походит земля, горы, растения и животные.
     Каппен решил, что ему следует вмешаться в разговор. Не то чтобы Джеми
мог обойти друга, да и Данлис не могла увлечься диким горцем. И все же...
     Джеми был по-своему красив. Он был крупного телосложения,  на  голову
выше Каппена и непропорционально широк в плечах. Его  неуклюжая  внешность
была  обманчива  -  бард  выяснил  это,  когда   они   вместе   занимались
упражнениями в публичном гимнастическом зале - крепкие кости приводились в
движение дубово-твердыми мышцами. Броская рыжая грива  отвлекала  внимание
от немного детского лица, мягких голубых глаз и  несколько  самоуверенного
поведения. Сейчас Джеми был одет просто, в тунику и шаровары  на  помочах,
но нож за поясом и притороченный к луке седла топор бросались в глаза.
     Что касается Данлис -  что  ж,  что  может  сделать  поэт  кроме  как
сражаться со  словами,  чтобы  сделать  осязаемым  ее  торжествующий  дух?
Девушка была высокой и стройной,  с  алебастровой  кожей,  черты  ее  лица
казались почти холодными в совершенстве прямых линий - до тех пор, пока вы
не замечали больших серых глаз, высоко уложенных золотистых  волос,  изгиб
губ, откуда доносился хрипловатый голос. (Как часто Каппен не мог заснуть,
мечтая об этих  губах!  Он  утешал  себя  воспоминанием  о  сильной  руке,
покрытой нежным узором синих вен, которую девушка  все  же  позволяла  ему
целовать.) Несмотря на липкую жару и пыль, поднимавшуюся из-под копыт,  ее
длинным костюм для верховой езды оставался безукоризненным, и ни бисеринки
пота не выступило на коже.
     К тому времени, как Каппену удалось оторвать себя от постели, где  он
еще мысленно храпел, разговор зашел о богах. Данлис интересовали  божества
родины Джеми, как впрочем и многое другое.  (Все  же  некоторые  темы  она
отвергла, как бесполезные.) Джеми, в свою очередь, не  терпелось  услышать
объяснение по поводу того, что происходило в Санктуарии.
     - Я слышал только одну точку зрения, а Каппен к этому безразличен,  -
сказал он. - В народе поговаривают о вашем хозяине - Молине, его ведь  так
зовут?
     - Он мне не  хозяин,  -  уточнила  Данлис.  -  Я  свободная  женщина,
помогающая его супруге. А сам он - Верховный Жрец в Рэнке, а также зодчий.
     - Зачем Император гневит Санктуарий? В большинстве мест, где я бывал,
губернаторы поступают благоразумнее. Они оставляют местных богов в покое.
     Данлис стала задумчивой.
     -  С  чего  бы  начать?  Вне  всяких  сомнений,  вам  известно,   что
первоначально Санктуарий был городом в королевстве  Илсиг.  Поэтому  здесь
возводились храмы в честь богов Илсига - в  первую  очередь,  Ильса,  бога
богов, и его супруги Шипри - Матери всего, но и  в  честь  других  тоже  -
Анена, дарителя урожая, Туфира, хранителя странников...
     - Но не в честь Шальпы, покровителя всех воров, - вставил  Каппен,  -
хотя в настоящее время у него приверженцев больше, чем у всех остальных.
     Данлис пропустила эту шутку мимо ушей.
     - Рэнке - совершенно другая страна, над  нею  властвуют  совсем  иные
боги, - продолжала она. - Главные из них - Саванкала, его верная  спутница
- Сабеллия, госпожа звезд, их сын Вашанка - убийца десяти  братьев  и  его
сестра Азиуна - боги бури и войны. Согласно Венаферу, именно они  в  конце
концов сделали Рэнканскую Империю превыше всех. Маттатан более прозаичен и
утверждает, что порожденный ими материальный дух ответственен за  то,  что
Рэнке поглотила Илсиг.
     - Да, сударыня, да, я слышал это, - сказал Джеми, а  Каппен  мысленно
отметил, что если и есть у ее возлюбленной недостаток, то это ее любовь  к
поучениям.
     - С тех пор Санктуарий изменился, - продолжала  девушка,  город  стал
многоязычным, кипучим, продажным, язвой на теле общества. Но самое  плохое
в нем - процветающие чужие культы, не говоря уже о  некромантах,  ведьмах,
шарлатанах  и  прочих  паразитах  на  теле  простого  народа.  Давно  пора
восстановить законность.  Никто  кроме  Империи  не  сможет  сделать  это.
Необходимой предпосылкой является  утверждение  имперской  религии,  богов
Рэнке, чтобы все могли видеть их: символ, объединяющий принцип.
     - Но Империя ведь имеет свои храмы, - возразил Джеми.
     - Маленькие, убогие, годные лишь на  то,  чтобы  удовлетворять  нужды
рэнканцев,  очень  немногие  из  которых  остаются  в  городе  надолго,  -
парировала Данлис. - Какое почтение могут внушить эти храмы  к  рэнканским
божествам и всему государству? Нет. Император решил,  что  у  Саванкалы  и
Сабеллии должен быть самый большой, самый щедро отделанный  храм  во  веси
провинции. Его возведет и освятит Молин Факельщик. И тогда все  проходимцы
и  шарлатаны  будут  изгнаны  из  Санктуария.  И  тогда   Принц-губернатор
справится с обыкновенным жульем.
     Каппен не ожидал, что  все  окажется  настолько  просто.  У  него  не
оказалось возможности сказать об этом, так как Джеми тотчас же спросил:
     - Разумно  ли  это,  сударыня?  Воистину,  многие  здесь  поклоняются
чужеземным богам или вообще не верят ни в кого. Но многие по-прежнему чтят
древних богов Илсига. Они смотрят  на  вашего...  э...  Саванкалу  как  на
захватчика. Не обижайтесь, но это так. Люди приходят в ярость от того, что
у  него  будет  более  величественный  храм,  чем  у  Ильса-тысячеглазого.
Некоторые опасаются того, что может предпринять по этому поводу Ильс.
     - Знаю, - сказала  Данлис.  -  Сожалею  о  той  печали,  которую  это
вызывает, и, уверена. Молин тоже. И все же мы должны победить приспешников
тьмы до того,  как  зараза,  которую  они  сеют,  распространится  на  всю
Империю.
     - О нет, - ухитрился вставить Каппен, - я здесь уже  пожил  некоторое
время, в основном в Лабиринте. Я имел дело  с  множеством  так  называемых
волшебников обоего пола или бесполых. Они не настолько плохи. Большинство,
я бы сказал, вызывают жалость.  Они  просто  пользуются  своими  штучками,
чтобы наскрести на жизнь в этом пестром городе, где им пришлось осесть.
     Данлис пристально взглянула на него.
     -  Ты  же  говорил  мне,  что  в  Каронне  люди  плохо  относятся   к
чародейству, - сказала она.
     - Это так, - признал поэт. - Но это потому, что мы склонны к реализму
и считаем почти всю магию  набором  дешевых  уловок.  Что  отчасти  верно.
Знаете, я сам выучился нескольким трюкам.
     - Неужели? - удивленно воскликнул Джеми.
     - От нечего делать, - поспешно сказал Каппен,  до  того,  как  Данлис
смогла выразить  неодобрение.  -  Некоторые  являются  весьма  изящными  и
тонкими упражнениями пространственной геометрии.
     Увидев пробудившийся у девушки интерес, он добавил:
     -  В  детстве  я  изучал  математику,  мой  отец   хотел   дать   мне
приличествующее благородному происхождению образование. Большая часть  его
давно утеряна, но полезные или красивые моменты запомнились.
     - Что ж, придет пора обеда, ты  устроишь  для  нас  представление,  -
предложил Джеми.
     Когда они устроили привал, Каппен исполнил просьбу. Они  остановились
среди холмов в долине реки Белая Лошадь. Река, сверкая,  извивалась  между
сельскими угодьями, чья пышная зелень отвергала начинающуюся сразу  же  за
горизонтом пустыню. Полуденное солнце пекло землю, и та  испускала  щедрые
запахи: гумуса,  смо