мотрела на бывшего  раба
и бывшего танцора, испытывая свою решимость, и  поманила  его.  Хаут  сделал
один шажок, затем второй, а потом  вновь  замер,  не  теряя  ни  на  секунду
привычной осторожности и осмотрительности.
   - Где Стилчо?
   Хаут мотнул головой в сторону двери. Каждое слово казалось высеченным изо
льда и повисало в недвижном воздухе комнаты, а за окном в это время  бушевал
ветер.
   -  Сегодня  нехорошая  ночь,  Хаут.   Возьми   Стилчо   и   отправляйтесь
куда-нибудь. Нет, подожди, не просто  куда-нибудь.  -  Она  сняла  с  пальца
кольцо. - Я хочу, чтобы ты отнес его.
   - Куда, госпожа? - Хаут подошел и принял  кольцо  из  ее  рук,  взяв  его
осторожно, будто оно могло ожечь ему пальцы, и всем своим  видом  показывая,
что не намерен держать его у себя дольше, чем того потребуют обстоятельства.
- Куда его отнести?
   - Отнеси кольцо в четвертый дом к северу, если  считать  от  дома  Мории.
Скажи, что госпожа посылает кольцо лорду Тасфалену, и  пригласи  его  в  дом
Мории на официальный ужин, завтра в восемь вечера. Да, и скажи Мории, что на
ужине будет еще один приглашенный. - Она улыбнулась, и Хаут вдруг понял, что
хочет зажать кольцо в кулаке и бежать  исполнять  поручение.  -  Вот  так-то
лучше, - заметила еле слышно Ишад. - Проваливай.
   Ишад, позвал ее Рэндал, Ишад, ты мне нужна...
   А следом Стилчо:

   Ишад... Во имя бога...
   Никаких богов, и точка.

   Ишад избегала присутствия  Стратона  так  же,  как  избегала  она  путей,
ведущих к Геенне Огненной. Ишад  покинула  Страта  на  руинах  бывшего  дома
Роксаны. Ишад бежала от него в тоске и страхе. Ее сердце было объято  ужасом
случившегося не только из-за вырвавшихся на свободу сил, но  и  потому  еще,
что были затронуты некие струны в черноте ее души,  те,  что  заставляли  ее
завешивать зеркала и прятать глаза Присев перед очагом, Ишад стала  насыщать
магией пламя и ветер и продолжала делать это до тех пор, пока не  обессилела
Огонь проник в ее сокровенную суть и там угас.
   В небе снова загрохотал гром, потрясая мир, и молнии озарили небеса.
   С глубоким вздохом Ишад прогнала образ светловолосого ранканца,  заставив
себя подняться на ноги и надеть плащ.
   Дверь ее дома со страшным треском растворилась. Свечи  вспыхнули  на  миг
ослепительно-ярким светом, после чего мгновенно погасли.
   Мелочи всегда вызывали у нее затруднения. Роковым могло оказаться простое
мановение руки. Одним своим взглядом Ишад умела не просто приковать к  месту
человека, но даже  раздеть  его  душу.  Накинув  капюшон,  колдунья  шагнула
навстречу тьме и ночному ветру.
   Дверь в домик с треском захлопнулась. Стальные врата  яростно  завизжали,
противясь железной воле хозяйки дома. Ветер, в котором  чувствовалась  сила,
способная сровнять с землей целый город, подхватил ее и принялся забавляться
с полами ее плаща.

***

   - Черт побери, нет. Уйди с дороги. - Страт вышел  из  наполненной  магией
комнаты и зашагал вниз по лестнице, оставив Крита в темноте, еще звенящей от
голосов.
   Крит переступил через порог и тоже вышел на лестничный пролет.
   - Страт, - позвал он, глядя товарищу вслед. - Страт.
   Стратон остановился и поднял глаза на своего товарища, ради которого  уже
столько раз готов был пожертвовать жизнью, зная, что тот поступит так же.
   - Почему ты не выстрелил? Если ты настолько твердо  убежден  в  этом,  то
почему же не пустил стрелу там, во дворе?  Ты  обвиняешь  меня  в  том,  что
Санктуарий стал сущим адом, хотя это благодаря моим усилиям город еще  дышит
и кровь не заполнила все водостоки...
   Держась за деревянные перильца, Крит двинулся вниз.
   - Я не об этом. Страт, черт побери, проснись.
   - Нас слышат. Поговорим об этом позже, не сегодня. Крит  сделал  еще  шаг
вперед, внимательно глядя на Стратона.
   - Послушай меня. С одной проклятой чертовкой мы  разобрались,  но  другая
держит тебя. Дьявол, да ты уже давно потерял власть над городом, так  давно,
что я удивляюсь, почему ты до сих пор жив. Если Темпус решит  разобраться  с
тобой, ты труп - проклятье, Страт, где твой здравый смысл?  Ты  знаешь,  кто
она такая и чем занимается...
   - Я превратился в ходячий труп уже  несколько  недель  назад,  когда  она
сразила меня, Крит, и лучше всего я чувствую  себя  в  полнолуние.  В  конце
концов, благодаря этой женщине мы избавились от нисийской ведьмы и благодаря
ей в Санктуарий еще есть хоть какая-то видимость власти. Я объясню тебе, что
значит быть с ней, Крит. Это значит знать, когда твой напарник был  прав,  а
когда нет, знать, что он обвинит тебя  в  предательстве  еще  до  того,  как
прибудет в город, - ведь ты направился сюда именно за этим? Застрелить  меня
без малейших колебаний, как только я попробую добраться до твоего горла. Все
не так, Крит. Ее обвиняют за каждый найденный в аллеях Лабиринта труп.  Боже
мой, как будто там не находили трупов до ее появления в городе!  Я  как  раз
был с ней, когда по городу поползли  эти  слухи,  и  кто  лучше  меня  может
поведать о том, где и с кем проводила она эти ночи, но по-прежнему  во  всем
винят ее...
   - ...точно так же, как волков обвиняют в пропаже ягнят. Страт, согласись,
ведь волк всегда остается волком. Пока что  тебе  дьявольски  везло.  Это  я
говорю тебе как друг,  а  Темпус  тебе  просто  прикажет.  Держись  от  него
подальше.
   - Не суй нос не в свое дело! - Оттолкнув в сторону протянутую руку, Страт
сбежал по лестнице вниз.
   - Страт!
   Тот через плечо оглянулся. Судя по тону Крита, он мог выстрелить в спину,
но оружия в руках напарника Стратон не приметил. Усилием воли заставив  себя
идти спокойно, он добрался до конюшен, распахнул настежь дверь и  повернулся
за подвешенным к потолку фонарем. Послышалось негромкое причмокивание, и  по
каменному  полу  гулко  загрохотали  копыта.  И  без  того  не  отличавшийся
покладистым характером жеребец Крита сейчас отчаянно сражался с поводьями  и
бил копытами по яслям так, что его, наверное, слышно было наверху.
   - Заткнись! - заорал Страт на жеребца так же,  как  меньше  минуты  назад
кричал на Крита. Бесполезно, конь снова ударил копытами.
   На пороге конюшни  показался  Крит,  заслонив  могучим  торсом  мостовую,
залитую мягким лунным светом. Не обращая на него внимания, Стратон со второй
попытки сумел-таки достать фонарь. Прибавив света, Стратон повесил лампу  на
место и сделал то, что могло оказаться  для  него  роковым.  Повернувшись  к
Криту спиной, воин зашагал в глубь конюшни.
   Это не было похоже на ссору между друзьями, да и  в  самом  разговоре  не
звучало ничего  личного.  Суть  заключалась  в  действиях  Темпуса,  который
оставил его у разбитого корыта, низложил все, что он сделал,  разрушил  все,
что он построил, расторг все союзы, которые он заключил. А теперь вот  через
Крита приказал ему порвать с этой женщиной. И послал Крита, чтобы убить его,
если он откажется.
   Он даст Криту еще один шанс. Пройдя  через  всю  конюшню  с  поводьями  в
руках, Страт повесил их  на  балку  над  стойлом  своего  гнедого,  усиленно
вслушиваясь в фырканье лошадей и надеясь различить шелест соломы под  ногами
бывшего напарника.
   Попробуй. Вместо готовности добровольно умереть к Страту пришла решимость
драться. Он вообразил, что сумеет повалить Крита на  землю,  сесть  на  него
верхом и заставить выслушать. Не убивать его,  нет,  но  заставить  работать
рассудок Крита, объяснить ему суть происходящего, чтобы  тот  смог  сообщить
Темпусу, что все случившееся было  ошибкой,  что  его  напарник  сделал  все
возможное, что только можно было сделать в подобной ситуации. Страт, стиснув
зубы, превозмог свой порыв. Боги, ведь сумел же он нейтрализовать  нисийскую
ведьму,  заключил  пускай  и  непрочное,  но   перемирие   между   основными
группировками и удержал в узде эту чертову дыру,  по  недомыслию  прозванную
Санктуарием
   Видят боги, он заслужил  благодарность,  а  не  смерть  от  руки  бывшего
напарника.
   Давай, Крит, черт побери. Но, как Страт ни прислушивался, шелеста  соломы
под ногами он не услышал.
   Воин огляделся по сторонам - похоже,  Крит  ушел  из  конюшни.  Возможно,
опять поднялся наверх, а может, пошел в казармы пасынков.
   Повернувшись, Страт набросил попону на жеребца и потрепал его  по  холке.
Тот повернул голову и губами осторожно взял воина за рукав,  шумно  раздувая
ноздри. Стратон попытался приласкать гнедого, но тот, не привыкший  к  такой
фамильярности, подался назад. Потрепав коня по теплой  шее,  воин  попытался
унять боль в сердце и готовые навернуться на глаза слезы.
   Она тоже любила его. Поддерживала, помогала,  не  требуя  ничего  взамен.
"Скажи мне, что нужно тебе, и ради тебя я сделаю все.  В  целом  мире  никто
другой не поступит так. Ты  -  единственный,  кому  я  когда-либо  доверяла.
Единственный, кому я верю".
   С ней было спокойно и просто. Она понимала, что нужно ему и когда  нужно.
Она была единственной женщиной, которая знала его так же глубоко, как  Крит.
Она знала, что он делал, являясь глазами и ушами пасынков,  она  читала  его
тело, как книгу, и раскрыла ему глаза на ту пытку, которой  он  изнурял  сам
себя, ведя борьбу с дурными наклонностями. Она связала  воедино  струны  его
души и заставила быть с ней нежным и сентиментальным,  обнажив  его  глубоко
скрытую чувственную суть, которую не смог постичь даже Крит. Он  мог  отдать
ей всего себя без остатка и заснуть в ее объятиях так,  как  не  спал  ни  с
одной из своих любовниц. Заснуть без настороженности, от которой не в  силах
был никогда избавиться доселе. Он, ни на что не  надеющийся  циник.  Объятия
Ишад пьянили, а в глазах раскрывалась бездонная вселенная, в которой пасынок
становился молодым мужчиной по имени Страт,  храбрым  и  мудрым...  Стратом,
который в глазах Крита был дураком, на взгляд Темпуса -  предателем,  а  для
всех остальных кровавым мясником.
   Страт поднял  седло.  Его  гнедой,  которого  подарила  ему  Ишад.  стоял
неподвижно, пока неистовый жеребец Крита методично превращал стойло в руины.
Крит больше так и не появился.
   Проверив упряжь, Страт взял коня под уздцы и вывел его из конюшни.
   Не исключен вариант, что Крит, упустив свой шанс, поджидает его на улице.
Глупец, борющийся за не правое дело.
   Наклонив голову и укрывшись за корпусом лошади, Страт направил гнедого  к
выходу. Жеребец мощно рванулся вперед. Пролети в эту  секунду  мимо  стрела,
воин не смог бы ее заметить. Резко  обогнув  грязную  лужу,  гнедой  пересек
дворик и резво трусил по аллее, пока Страт, натянув поводья, не осадил его
   Он не имел  ни  малейшего  понятия,  куда  направляется.  Просто  держись
подальше от происходящих событий, напутствовала его Ишад.  Стратон  послушал
ее тогда, поскольку за ее тоном скрывалось нечто, имеющее какое-то отношение
к Роксане и несущее в себе опасность и угрозу.  Они  с  Ишад  понимали  друг
друга так же, как когда-то с Критом. Она была  первой  женщиной,  с  которой
Страт заключил безмолвное соглашение о разделе сфер влияния. Ишад занималось
магией, а Страт управлял городом.
   Страта всей душой тянуло к ней, но он  не  знал,  будет  ли  искать  Ишад
сегодня вечером, искать, чтобы просто убедиться, что с ней все в  порядке  и
что они расстались не из-за возникшего непонимания. Как все изменилось. Крит
вернулся и требует порвать с ней. А что до Темпуса, то лишь богам  известно,
какие мысли роятся в его голове.
   Если этот пришелец положит конец тому, что есть... было... между нами...
   Слово за тобой.
   Слово за ним, и оно прозвучало. Послушает он ее и  не  отправится  к  ней
сегодня вечером или же нарушит  запрет?  В  душе  его  царило  смятение,  он
мучительно пытался припомнить ее поведение в последние  дни  и  понять,  что
значили ее слова. Понять и  решиться:  нарушить  безмолвное  соглашение  или
рискнуть, как чувствовал Стратон, своей жизнью, дабы избавиться от терзающих
душу сомнений или подтвердить их.
   Черт бы побрал Крита заодно с Темпусом, которые явились  как  раз  в  тот
момент, когда уже почти все было под контролем. Своим появлением  они  свели
на нет все, чего ему удалось добиться, и напоили ядом вероломства его с Ишад
отношения. Ведь именно она, неожиданно для самого себя подумал  Страт,  была
единственной его беззаветной страстью, единственным уголком покоя в  его  не
знающей мира душе.
   Гнедой выровнял шаг и затрусил  по  длинной  мощенной  булыжником  улице,
хранившей следы недавних столкновений. Группировки, сражающиеся за власть.
   Воин вдруг словно пробудился, впервые с тех пор, как Ишад отступила перед
лицом Крита, взывавшего о верности к клятве. В голове звучал шепот Ишад.
   Единственный - единственный, кто понимает, сколь все неустойчиво...
   Единственный, кто достоин  использовать  возможность  удержать  власть  в
городе...
   Единственный, кто может ею как-то воспользоваться, в отличие от теряющего
контроль принца, от жрецов и командиров, служащих, иным силам...
   Ты та единственная надежда, что есть у меня,  единственная  надежда,  что
этот город может стать чем-то большим, нежели имперское захолустье...
   Страт, возможно, ты и не снискал к себе  любви,  но  тебя  уважают.  Люди
знают, что ты честен. Они знают, что ты всегда сражался  за  этот  город,  и
даже илсигам ведомо это. Они уважают тебя, единственного из Рэнке...
   - Илсиги, - смеялся он тогда.
   - Ты верховодишь в городе, тебе же и быть  его  спасителем.  Поверь  мне,
Стратон, никто иной не смог бы сделать то, что сделал ты, и ни  один  другой
ранканец из известных илсигам не сделал столько для города...
   ...Они уважают тебя и в твоем лице Рэнке.
   Темпус посчитал его за неудачника. Темпус  явился  в  разгар  смертельных
плясок Роксаны и возложил на него всю вину.
   Пусть Темпус сам поймет, на чьей стороне правда, пусть убедится,  что  он
способен  держать  в  руках  поводья.  Страт  позаботится   о   мире   между
группировками, а Темпус пусть общается  с  богами.  Темпус  никогда  не  был
привязан к одному месту. А Крит этот город  просто  ненавидит.  Ну  хоть  бы
кто-нибудь, кому доверяет Темпус, понял истинную суть происходящего. Ишад  и
Санктуарий.

***

   Внизу послышался  шум,  растворилась  дверь.  Лежавшая  в  постели  Мория
поправила одеяло, не в силах даже поднять голову.  Всю  ночь  небо  полыхало
наводящими ужас громовыми раскатами, предвещавшими не дождь, а скорее  новую
битву чародеек.  Ее  хозяйка  против  нисийской  ведьмы.  Пока  всевозможные
несчастья стороной  обходили  точно  заново  родившуюся  Морию,  элегантную,
красивую, разодетую в дорогие ткани и увешанную  украшениями.  И  все  же  у
Мории для страха  имелись  все  основания.  По  ночам  в  Санктуарий  небеса
бросались огненными молниями, ревели  ветры,  весь  дом,  от  подвала  и  до
мезонина, сотрясался от ужасных стенаний,  а  ко  многому  привычная  челядь
шарахалась от неведомо откуда возникавших призраков. В  этом  доме  когда-то
убили человека, и однажды на кухне появился закутанный в саван  мертвец,  до
смерти перепугав повара, который опрокинул на пол огромное блюдо  с  жарким.
Редкая ночь проходила без призрака мальчика, бегающего по аллеям усадьбы,  а
сама Мория как-то проснулась в ужасе  оттого,  что  явственно  ощутила,  как
некое существо укладывается рядом с  ней  на  пуховый  матрац.  Терпение  ее
лопнуло, и она сообщила об этом Ишад. после  чего  все  проявления  нечистой
силы вдруг прекратились. Кроме  привидений,  на  улицах  города  то  и  дело
возникали стычки, тут и там горели дома, и время  от  времени  мимо  усадьбы
проносились в окровавленных плащах всадники в  масках.  Кто-то  разорил  дом
бейсибской госпожи, которую  по  приказанию  Ишад  недавно  навещала  Мория.
Девушка прекрасно знала и о Харка Бей с их ужасными змеями, и  о  той  каре,
которую они готовили всякому, кто наносил вред одной из  них.  Теперь  Мория
боялась чаш, кувшинов, корзинок и коробок, которые покупались в эти  дни  на
рынке, уверенная, что некое ядовитое зелье настигнет ее в тот самый  момент,
когда Ишад будет занята иными делами. В  том,  что  ответная  месть  госпожи
будет ужасна, Мория не сомневалась, да только сама она к тому времени уже не
сможет, сказать ей слова благодарности.
   О, Шипри и господин мой Шальпа, ведь даже мертвой бывшей воровке и убийце
не укрыться от Ишад. Колдунья может превратить ее в  нежить,  как  поступила
она с несчастным Стилчо, которого использовала для любовных утех, ибо он был
мертв и неподвластен ее проклятию: умереть, как умирал всякий восходящий  на
ее ложе. А может, он умирает каждую ночь, и Ишад вновь и вновь вызывает  его
из Ада. Правда, ее последний любовник из смертных, Стратон, пережил  уже  не
одну ночь, и Мория боялась даже спросить об этом Хаута: "Неужели же он  и  в
самом деле занимается с Ней этим? Но  как?  Но  разве  он?.."  Она  боялась,
потому что знала, что ею движут ревность и бессильная злоба, и  потому  еще,
что Хаут служит Ей. Все это было  слишком  сложным  для  Мории,  которая  из
воровки превратилась в одночасье в светскую даму.
   Весь мир пришел в движение, император Рэнке  умер,  и  вернувшиеся  после
войн колдунов пасынки, разъезжавшие  на  статных  жеребцах  и  закованные  в
мрачные латы, были исполнены решимости подчинить город порядку, который  был
ведом только им.
   Ишад через  Хаута  передала  Мории  приказ  подготовить  дом  к  банкету,
сообщив, что на него соберутся все  высокопоставленные  пасынки,  включая  и
Темпуса, заклятого врага илсигов. Самой же Мории надлежало  развлекать  этих
ужасных людей, и она боялась даже помыслить, чем все это может обернуться.
   Дверь внизу снова хлопнула, но Мория продолжала лежать, разрываясь  между
страхом и мыслями о Хауте,  который  заботился  о  ней  и  делал  достаточно
сносным ее вынужденное затворничество.
   Именно Хаут полгода назад вырвал из ее пальцев кинжал, которым она хотела
заколоть себя, а потом поцеловал их и был в постели  ласков  и  нежен.  Хаут
украл немного волшебства у госпожи и придал очарование ее чертам.  Возможно,
госпожа и одобрила втайне его поступок, но она еще ни разу не  видела  Мории
такой, какой она стала ныне. Завтра вечером это произойдет...
   Да, именно так и случится. И кто знает, какими будут последствия. Если бы
Мория умела обратить себя в невидимку, она обязательно так и поступила бы
   Боже, пусть эти тихие шаги по ступеням будут шагами Хаута.
   По спине Мории  пробежал  холодок.  Она  вдруг  снова  припомнила  нечто,
оказавшееся с ней рядом в постели, припомнила  дуновение  холодного  ветерка
среди ночи и чьи-то шаги в коридоре, ведущем к ее спальне...
   Задвижка открылась почти бесшумно, и лишь слабый скрип дал ей понять, что
дверь в комнату открыта. Мория лежала  неподвижно,  охваченная  оцепенением,
которое бывает только в ночных кошмарах, когда сон вдруг становится  явью  и
спящий, открыв глаза, убеждается в реальности происходящего...
   Шаги слышались все ближе.  До  Мории  донесся  запах  реки,  смешанный  с
перегаром,  столь  несвойственным  для  Хаута,  от  которого  всегда   пахло
благовониями и вином. Это не он, не он...
   Выхватив нож, Мория внезапно вскочила на ноги  и  только  тогда  заметила
сидящий на кровати силуэт. Отпрянув назад и привычно встав в позу бойца, она
подобрала полы  ночной  рубашки.  Нечто  одетое  в  какие-то  лохмотья  тоже
привстало с кровати, судорожно ловя ртом воздух и протягивая к ней руки.
   - М-мория, - донеслись до нее всхлипывания, - Мо-ри-я...
   - Господи>
   Она узнала этот голос, узнала знакомый запах Низовья и  эти  руки.  Мория
бросилась к двери, чтобы принести свет в покои.  Девушка  долго  возилась  с
фитилем непослушными, трясущимися руками и вот  наконец,  зажав  под  мышкой
кинжал, внесла лампу в спальню.
   Среди сатиновых покрывал притаилась коричневая тень одетого в лохмотья  и
пропахшего зловонием улиц ее родного брата Мор-ама, который жмурил глаза  от
яркого света. С тех  пор  как  она  сама  отказа