а не напульсник и руки.
     Всего этого достаточно, чтобы любого  напугать  темной  ночью,  да  и
лунной тоже. Представьте, что вы в Лабиринте или другом похожем  месте,  и
из тени покачиваясь выплывает этот молодой крепыш со всем своим арсеналом!
Прямо из тени, которая словно породила его.  Достаточно  для  того,  чтобы
дрожь охватила даже цербера. Даже парень в голубой маске ястреба отойдет в
сторону.
     Таким было мое впечатление. Заложник Теней. Мило, словно подагра  или
водянка.



                              ЗАЛОЖНИК ТЕНЕЙ

     Его грива была чернее ночи  и  того  же  цвета  глаза,  над  которыми
нависали брови, едва не  сходившиеся  над  серповидным  носом.  А  походка
напоминала  красно-черных  бойцовых  петухов  из  _М_р_с_е_в_а_д_ы_.   Его
прозвали Заложник Теней. Это прозвище никак не являлось комплиментом, и он
возражал против него до тех пор, пока Каджет  не  сказал  ему,  что  иметь
прозвище  хорошо,  хотя  самому  хотелось   бы,   чтобы   его   не   звали
Каджет-Клятвенник.  К  тому  же  Шедоуспан  звучит  романтично  и  отчасти
зловеще, и это тешило его самомнение - самое большее,  что  у  него  было.
Роста он был среднего, длинноногий и жилистый, проворный с такими  буграми
мышц на бицепсах и бедрах, о которых только мечтают другие мужчины.
     Заложник Теней. Прозвище ему шло. Никто не знал, откуда он  родом,  и
работал он среди теней. Возможно, в тени "улиц"  Подветренной  стороны,  а
может быть, далеко в Сиро находилось место  его  рождения.  Это  не  имело
значения. Он принадлежал Санктуарию и хотел, чтобы город принадлежал  ему.
Во всяком случае, вел он себя именно так. Возможно, он знал  или  хотя  бы
подозревал, что родом он с Подветренной, и сознавал, как высоко  поднялся.
У него просто  не  было  времени  на  те  уличные  Шайки,  в  которых  он,
несомненно, был бы предводителем.
     Возраст свой он  знал  не  лучше,  чем  любой  другой  в  Санктуарии.
Возможно, он жил уже лет двадцать. Может быть, меньше. Убедительные  усики
появились у него, когда ему не было еще и пятнадцати.
     Черные, как смоль волосы, вьющиеся и непослушные, закрывали его  уши,
чуть-чуть не доходя до плеч. Слева они скрывали серьгу. Немногие знали  об
этом. Он проколол ухо лет в четырнадцать, чтобы поразить ту, которая в тот
год лишила его невинности. (Тогда ей было двадцать два и она была  замужем
за мужчиной, похожем на строительный блок с  животом.  Теперь  это  старая
карга с животом отсюда и до завтра.)
     - Ресницы под густыми блестящими бровями такие длинные,  что  кажутся
накрашенными, словно у женщины или жреца енизеда, - рассказывал в  таверне
"Распутный Единорог" Кушарлейну человек  по  имени  Ласка.  -  Один  дурак
однажды сказал это в его присутствии. У него навсегда остался шрам,  и  он
рад, что у него остались также язык  и  жизнь.  Следовало  бы  знать,  что
парень с двумя метательными ножами на правой руке опасен - и  левша.  И  с
таким именем - Шедоуспан!..
     Конечно, его имя было не Шедоуспан. Правда, многие не  знали  или  не
помнили его имени. А звали его Ганс. Просто Ганс. Ганс  Шедоуспан  -  люди
называли его или так или так, или вообще никак.
     Казалось, он носит плащ  не  снимая,  рассказывал  Кушарлейну  мудрый
С'данзо. Плащ не из ткани - этот  скрывал  его  лицо,  его  душу.  Кое-кто
говорит, что у него глаза спрятаны, как у кобры. На самом деле это не так.
Просто казалось, что черные ониксы - его глаза - смотрят внутрь. Возможно,
их взгляд был  сосредоточен  на  щепках  размером  с  хорошие  доски,  что
находились у него на плечах, готовые в любое  время  упасть  [обыгрываются
английские выражения "носить  щепки  на  плечах"  -  "быть  задиристым"  и
"ронять щепки с плеч" - "ввязываться в драку"].
     По ночам он не разгуливал с праздным видом, если только не заходил  в
кабачок. Конечно же, ночь была временем Ганса, как была когда-то  временем
Каджета. Ночью... "Ганс бродит словно голодный кот",  -  сказал  кто-то  с
дрожью в голосе. На самом деле это  было  не  так.  Он  _с_к_о_л_ь_з_и_л_.
Мягкие подошвы его ботинок на шнуровке с каждым шагом отрывались от  земли
лишь на толщину пальца, опускаясь не на пятку, а на носок.  Кое-кто  шутил
по этому поводу - не при Гансе, конечно  -  уж  больно  странной  казалась
извивающаяся  походка.  Люди  благородных  кровей  взирали   на   него   с
эстетическим очарованием. У женщин, благородного происхождения или нет,  к
очарованию примешивался интерес,  часто  непроизвольный.  Хотя  вердикт  в
большинстве случаев был несколько иным: безвкусное  сексуальное  животное,
этот Ганс, этот Шедоуспан.
     Ему  намекали,  что  немного  углубленных  занятий  сделают  из  него
отличного фехтовальщика - у него был  прирожденный  дар.  Служба,  военная
форма... Ганса это не интересовало. Больше того, он смотрел на воинов,  на
форму с издевкой. А теперь он необъяснимо ненавидел их.
     Все это Кушарлейн узнал,  когда  познакомился  поближе  с  человеком,
которого  звали  Заложник  Теней.  И  невзлюбил   его.   Ганс   производил
впечатление  излишне  самоуверенного  юнца,  перед  которым  отступишь   в
сторону, ненавидя себя за это.
     - Ганс - ублюдок! - сказал Шайв-Меняла, ударяя  кулаком  по  широкому
столу, на котором он имел дело с такими, как Ганс. Обменивая  награбленное
на деньги.
     - А, - невинно посмотрел на него Кушарлейн. - Ты хочешь  сказать,  по
своей натуре.
     - Возможно, и по рождению тоже. Мальчишка - ублюдок по рождению и  по
сути! Чтоб все эти надменные сопливые бандиты сдохли в младенчестве!
     - Значит, он ужалил тебя, Шайв?
     - Бандит и безродный молокосос, вот кто он.
     - Молокосос?
     - Ну, возможно на пядь повыше,  -  Шайв  прикоснулся  к  своим  усам,
которые были у него закручены словно рога горного  барана.  -  Каджет  был
чертовски хороший вор. Из тех, что делают честь ремеслу. Превращают его  в
искусство. С такими приятно иметь дело. Ганс его ученик или  кто-то  вроде
того... у него потенциал стать еще более великим  вором.  Не  человеком  -
вором, - Шайв помахал пальцем, лоснящимся от воска. - Потенциал, повторяю.
Но он никогда не реализует его.
     Палец замер, затем вернулся назад, чтобы погладить ус.
     - Ты так считаешь,  -  сказал  Кушарлейн,  пытаясь  завести  Шайва  и
вытянуть слово из человека, знающего, как держать рот на замке и благодаря
этому до сих пор живому и преуспевающему.
     - Я так считаю. Пройдет не так уж много  времени,  и  он  словит  фут
острой стали. Или запляшет в воздухе.
     - Что, напоминаю тебе, сделал и Каджет, - сказал Кушарлейн,  отмечая,
что в ремесле не говорят "был повешен".
     Шайв обиделся.
     - После долгой карьеры! И Каджета уважали! Его до сих пор уважают.
     - Хм-м. Жаль, что ты восхищаешься учителем, а  не  учеником.  Ты  бы,
конечно же, пригодился ему. А он тебе. Раз он удачливый вор, выгода  будет
сопутствовать тому скупщику краденого, которого он...
     - Скупщику? Скупщику краденого?
     - Прости, Шайв. Тому меняле, у которого он предпочтет обменивать свой
товар... на рэнканские монеты. Всегда выгодно...
     - Он надул меня!
     Вот оно как. Наконец-то Шайв признался.  Вот  как  его  ужалил  Ганс.
Пятидесятилетний,  солидный,  второй  по  опыту  меняла  Санктуария,  Шайв
оказался надут нахальным юнцом.
     - О, - сказал Кушарлейн.
     Он встал, показав Шайву милую саркастическую улыбку.
     - Знаешь, Шайв... тебе не следовало  признаваться  в  этом.  В  конце
концов, ты не менее двадцати лет занимаешься этим ремеслом... а  он  всего
лишь прожил столько же, если не меньше.
     Шайв уставился на таможенника. Уроженец _О_в_е_р_ш_а_н_а_, выросший в
Санктуарии, состоящий теперь на службе у покорителя обеих стран - Рэнке. А
также у лиги менял и первых воров города,  настолько  удачливых,  что  они
нанимали  себе  других  воров.  Выразительно   изогнув   губу   -   годами
выработанное движение -  проведя  по  двойной  спирали  левого  уса,  Шайв
переключил свое внимание на извлечение красивого  рубина  из  его  слишком
легко узнаваемой оправы.
     В настоящий  момент  посещение  Кушарлейном  Лабиринта  было  вызвано
работой еще на одного хозяина, ибо это был честолюбивый и  вечно  голодный
человек. Использующий любую возможность получить выгоду и заключить  новую
сделку.  Сегодня   он   просто   собирал   сведения   о   бывшем   ученике
Каджета-Клятвенника, казненного вскоре после  того,  как  Принц-губернатор
прибыл из Рэнке, чтобы "привести этот Воровской  рай  в  надлежащий  вид".
Неподкупный, неподдающийся на угрозы, (очень) молодой  осел  действительно
собирался  управлять  Санктуарием!  Расчистить  его!  Молодой   Кадакитис,
прозванный Котенком!
     Он уже успел  вызвать  гнев  у  духовенства  и  всех  воров  и  менял
Санктуария. И доброй половины владельцев питейных заведений. И даже многих
воинов гарнизона своими эффективными поразительно компетентными церберами.
Но некоторые из почтенных обитателей вилл находили его просто прелестным.
     "Наверное, мочится в постель", тряхнув головой, подумал Кушарлейн,  в
тот же миг умело отводя край тоги от  протянутой  руки  безногого  нищего.
Кушарлейну   было   прекрасно   известно,   что   у   этого    типа    под
длинной-предлинной изношенной одеждой одна нога была привязана  к  другой.
Хорошо,  хорошо.  Итак,  один  парень  лет   девятнадцати-двадцати,   вор,
ненавидит другого, сводного брата Императора, присланного  сюда  в  задний
проход  Империи,   расположенный   в   глуши,   вдалеке   от   рэнканского
Императорского трона! Это таможенник выяснил сегодня, собирая сведения для
своего таинственного неизвестного хозяина. Ганс, Ганс. За всю  свою  жизнь
воришка уважительно относился лишь к одному  человеку  помимо  собственной
наглой  личности:  к  Каджету-Клятвеннику.  Уважаемому  опытному  вору.  А
Каджета арестовали, что, несомненно, ни за что бы не  произошло  в  доброе
старое время. Время Д.П.П., подумал Кушарлейн: До этого Проклятого Принца!
И что еще более невероятно, если  невероятное  можно  сравнивать,  Каджета
повесили!
     Придурочный Принц!


     - А парень знает, что ему нечего и думать посягнуть на Принца самому,
- кто-то сказал это владельцу "Золотой ящерицы", а тот  передал  сказанное
старой подруге Кушарлейна Гелиции,  хозяйке  пользующегося  спросом  "Дома
русалок". - Он намеревался обокрасть Принца-губернатора и  быстро  сорвать
большой куш.
     Кушарлейн уставился на Гелицию.
     - Этот молодой петушок собирается  обокрасть  дворец  губернатора?  -
спросил он и тотчас же почувствовал себя глупцом, она ведь сказала, да.
     - Не смейся, Кушер, -  ответила  Гелиция,  взмахнув  дородном  рукам,
унизанной кольцами.
     Сегодня она была одета в яблочно-зеленое, пурпурное,  бледно-лиловое,
розовое  и  оранжевое,  причем  напоказ  выставлялась  значительная  часть
несравненно пышного бюста, напоминающего две  белые  подушки  от  большого
дивана, который был совершенно безразличен Кушарлейну.
     - Если это можно сделать, Шедоуспан сделает это, - сказала она. -  Ну
же, смелее, наливай себе еще вина. Ты слышал о кольце, которое  он  стащил
из-под подушки Корласа - в то время как голова  того  лежала  на  ней?  Ты
знаешь Корласа, торговца верблюдами. А может о том, как наш  мальчик  Ганс
залез смеха ради на крышу третьей казармы и стащил оттуда орла?
     - Интересно, что он с ним сделал!
     Женщина кивнула, тряся подбородком и серебряными серьгами диаметром с
его бокал. Конечно же, ее бокал, тот из которого Кушарлейн сейчас пил.
     - Шедоуспан, - сказала она, - получил лестное предложение  от  одного
богатея из Тванда - и знаешь, он ответил, что ему полюбилась  эта  вещица.
Он мочится на нее каждое утро.
     Кушарлейн улыбнулся.
     - А... если это невозможно сделать? Я  имею  в  виду,  проникнуть  во
дворец?
     Пожатие плеч сейсмическими волнами дошло до бюста Гелиции, вызвав там
настоящее землетрясение.
     - Что ж, в таком случае в Санктуарии станет одним тараканом меньше, и
никто не хватится его. О, моя Лицания немного  повоет  на  луну,  но  тоже
скоро оправится.
     - Лицания? Что еще за Лицания?
     Девять колец сверкнули на руках Гелиции, когда женщина  нарисовала  в
воздухе формы в точности так же, как это сделал бы мужчина.
     -  Ах,  миленькая  маленькая  _к_а_д_и_т_к_а_,  падкая  на   уговоры,
грезящая о  его  стройном  теле  и  полуночных  глазах.  Кушер,  хочешь...
встретиться с ней? Прямо сейчас - она свободна.
     - Я на работе, Гелиция, - деланно тяжко вздохнул он.
     - Расспрашиваешь о нашем малыше Шедоуспане? - мясистое  лицо  Гелиции
приняло деловое выражение, которое кое-кто назвал бы скрытно-лукавым.
     - Ага.
     - Хорошо. Но кому бы ты ни докладывал, Кушер - со мной ты не говорил!
     - Ну конечно нет, Гелиция! Не будь глупой. Я не  говорил  ни  с  кем,
имеющим имя, адрес или лицо. Я ценю свое... знакомство  с  предприимчивыми
горожанами, - он остановился,  пережидая  ее  веселое  фырканье,  -  и  не
собираюсь портить его. Или терять  физические  атрибуты,  необходимые  для
того, чтобы время от времени пользоваться твоими милашками.
     К тому моменту, как Кушарлейн вышел на улицу, смех  Гелиции  усилился
до ржущего хохота, убедив его  в  том,  что  женщина  наконец  поняла  его
прощальную шутку. В это время дня Улица Красных Фонарей была тиха, пыль  и
следы последних ночных посетителей были сметены. Стирали белье. Доставляли
покупки. Пара рабочих была занята  починкой  сломанной  двери  в  соседнем
заведении.  Враг,  отвратительный  белый  шар  на   отвратительном   небе,
приобретающий цвет порошка _к_у_р_к_у_м_ы_,  перемежающегося  с  шафраном,
был высоко, только что перевалив  за  полдень.  Культяпка,  вероятно,  уже
начинает шевелиться. Кушарлейн решил зайти к нему и поговорить,  возможно,
к заходу солнца он уже сможет подготовить свой  доклад.  У  нанявшего  его
человека терпения, похоже, меньше, чем денег. Таможенник этого  увядающего
города, главным ремеслом которого было воровство и сбыт  его  результатов,
выучился первому  и  постоянно  работал  над  тем,  чтобы  увеличить  долю
второго.


     - Что делал? - спросила поразительно красивая девушка. - Шлялся?  Что
это значит?
     Ее спутник, лишь не на много старше ее  семнадцати-восемнадцати  лет,
напряг шею, чтобы удержаться и беспокойно не оглянуться.
     - Ш-ш-ш, не говори так громко. Когда тараканы выбираются на волю?
     Девушка моргнула, взглянув на смуглого юношу.
     - Ну, как когда - ночью.
     - Как и воры  [cocroach  -  таракан;  roach  (сленг)  -  выходить  на
воровство (англ.)].
     - О! - она рассмеялась, хлопнула  в  ладоши,  зазвенев  браслетами  -
несомненно, золотыми - и дотянулась до его руки. - О,  Ганс,  я  так  мало
знаю! А  тебе  известно  почти  все,  не  так  ли?  -  выражение  ее  лица
изменилось. - Ой, какие мягкие здесь волосы.
     Она задержала свою ладонь на руке с темными-темными волосами.
     - Улицы - мой дом, - сказал он ей. - Они вскормили и воспитали  меня.
Да, мне кое-что известно.
     Он с трудом верил  в  свою  удачу,  сидя  в  приличном  заведении  за
пределами Лабиринта с роскошной красавицей Лирайн, которая была... во  имя
Тысячеглазого и Эши, возможно ли это? - одной из наложниц, которых  привез
с собою из  Рэнке  Принц-губернатор!  И  она,  очевидно,  очарована  мною,
подумал Ганс. Он вел себя так,  словно  каждый  день  сиживал  в  "Золотом
оазисе" с такой женщиной. Какое совпадение, какая поразительная удача, что
он наткнулся на нее на базаре! Наткнулся в прямом смысле! Она  торопилась,
а он оглянулся, провожая взглядом одного из пугал  Джабала,  они  налетели
друг на друга и им пришлось схватиться друг за  друга,  чтобы  не  упасть.
Девушка так извинялась и так хотела  загладить  свою  вину...  и  вот  они
здесь, Ганс и красотка из дворца, без охраны и присмотра, и  действительно
красавица - а надето на ней столько, что хватит, чтобы прожить год. Он изо
всех сил пытался сохранять спокойствие.
     - А сиськи мои тебе определенно нравятся, правда?
     - Что?..
     - О, не отпирайся. Я не сержусь. Правда, Ганс. Если бы я  не  хотела,
чтобы на них смотрели, я бы прикрыла их курткой из грубой ткани.
     - Э... Лирайн, в своей жизни  я  только  раз  видел  шелковый  обруч,
расшитый жемчугом, но в тот не были вплетены золотые нити, и жемчужин было
меньше. Да и находился я не так близко.
     "Черт возьми, - подумал он, - я должен был сделать комплимент  ей,  а
не показать, что мною движет лишь жадность при виде ее облачения".
     - О! Я, одна из семи женщин одного скучающего мужчины,  решила  было,
что ты хочешь проникнуть под мою упаковку,  в  то  время  как  тебе  нужна
именно она. Что делать бедной девушке, привыкшей к лести  лакеев  и  слуг,
когда  она  встречает  настоящего  мужчину,  высказывающего   вслух   свои
настоящие мысли?
     Ганс старался не показать, что прихорашивается.  Не  знал  он  и  как
извиниться или завести пустую любезную беседу не на  уровне  Лабиринта.  К
тому же, подумал он, эта красотка с пухлыми губами, лицом в виде  сердечка
и замечательным животом, похоже, издевается над ним. Она-то знала, что  ее
губки неотразимы!
     - Носить закрытое платье из грубой ткани, - сказал  он,  и  пока  она
смеялась,  добавил,  -  и  пытаться  не  смотреть  в  эту  сторону.  Этому
настоящему мужчине известно, к чему ты  привыкла,  и  что  тебя  не  может
заинтересовать воришка-Ганс.
     Выражение ее лица стало серьезным.
     - Тебя нельзя подпускать к зеркалу, Ганс.  Зачем  ты  глумишься  надо
мною?
     Ганс быстро оправился, поборов изумление. С покалыванием под мышками,
но внешне спокойно, он сказал:
     - Ты не против того, чтобы прогуляться, Лирайн?
     - Будет ли нас в конце прогулки ждать более уединенное место?
     Выдержав ее взгляд, он кивнул.
     - Да, - тотчас же сказала она. Наложница Принца Кадакитиса!  -  Можно
ли купить на базаре что-нибудь столь же хорошее, как эта лента для волос?
     Ганс поднялся с места.
     - Кто такое станет покупать? Нет, - ответил он, удивленный вопросом.
     - Значит ты должен купить самое лучшее, что  мы  сможем  найти  после
недолгих поисков.
     Девушка  захихикала,  увидев  его  пораженное  лицо.  Это   нахальное
создание решило, что она шлюха, собирающаяся содрать с  него  какой-нибудь
подарок - словно первая встречная девка!
     - Чтобы я смогла вернуться с этим  во  дворец,  -  сказала  Лирайн  и
проследила, как  понимание  осветило  его  пугающие,  но  в  то  же  время
чувствительные ониксы, которые он носил вместо глаз, жесткие,  холодные  и
беспокойные. Она просунула руку под его локоть, и  они  покинули  "Золотой
оазис".


     - Конечно же, я уверена, Борн!
     Стащив расшитую голубыми  арабесками  ленту  для  волос  из  зеленого
шелка, которую купил ей Ганс, Лирайн швырнула  ее  в  сидящего  на  диване
мужчину. Тот усмехнулся так, что его борода сморщилась.
     - У него такие _п_о_т_р_е_б_н_о_с_т_и_! Он никогда не  расслабляется,
его нужды и желания сильны, поэтому он постоянно  хочет  что-то  делать  и
кем-то быть. На него _т_а_к_о_е_ впечатление произвело то, кем, а  точнее,
чем я являюсь, и в то же время он скажет под пыткой, что я  лишь  одно  из
его приключений. И мне, и тебе известны  плебеи,  жаждущие  большего,  чем
просто еды! Он совершенно тронулся, Борн, и вести себя  будет  как  полный
идиот. Мой соглядатай заверил меня, что это опытнейший вор-домушник, и  он
до горечи во рту хочет отомстить Принцу Кадакитису, обокрав  его.  Я  сама
видела это. Послушай, все идет идеально!
     - Вор. И ты говоришь, опытный.
     Борн сунул руку под мундир цербера и  почесал  бедро.  Затем  оглядел
комнату, которую Лирайн занимала в ночь, когда мог прийти Принц - сегодня,
всего через несколько часов.
     - И теперь у него есть дорогая  деталь  твоего  туалета,  которую  он
может продать. Или, возможно, начать бахвалитьс