лухого
стука, а затем посмотрел вниз, себе под ноги  и  увидел  на  полу  возле
кресла, в котором расположился, то, что там только что появилось  и  что
никак не могло там оказаться! И тем не менее  это  были  они,  те  самые
мешки  из  седельной  сумки  покойника  по  имени  Борн,  они  еще  тихо
позвякивали, и с них еще капала и стекала вода. Те  самые  сумки  Ганса,
которые покоились на самом дне колодца  рядом  с  домом!  Тот  выкуп  за
Сэванх,  который  ему  удалось  выкрасть  тогда  не  для  удовлетворения
собственного тщеславия, - а с какой-то иной, высокой и благородной,  как
ему  тогда  казалось,  целью.  Эти  деньги,  сказал   принц   Кадакитис,
достанутся Гансу, если ему удастся вытащить их из колодца.
   Это было выше его сил. Он нагнулся к  сумкам,  открыл  одну  из  них,
вытащил из нее несколько влажных серебряных монет.
   Затем  тяжело  вздохнул  и  высыпал  их  обратно,   прислушиваясь   к
завораживающему звяканью, потом снова полез в сумку и опять вынул, зажав
в кулаке, несколько монет. Задумчиво поглядывая на сумки, от которых  на
полу во все  стороны  струйками  растекалась  вода,  Ганс  снова  тяжело
вздохнул.
   - О ты. Окутанный Тенями, божественный покровитель  мой  и  защитник!
Они.., они.., будут в сохранности и безопасности там, в колодце. Не  мог
бы ты переправить их обратно?
   Увидев, что сумки тут же исчезли, Ганс вздрогнул, подумав, не  свалял
ли он дурака?
   Как же глупо, должно быть, буду я себя чувствовать, когда  очнусь  от
этого сна!
   - Они уже в колодце, Сын Теней, и, без сомнения, будут там  в  полной
сохранности! А теперь, сестра, нам с тобой пора исчезнуть. Время  нашего
пребывания в этом измерении строго ограничено.
   Протянув к ним руку, Ганс начал было:
   - Но... - и оказался в полном  одиночестве  в  этом  Орлином  Гнезде.
Остались, правда, горящие свечи, а также еда и вино на столе перед  ним.
Он посмотрел на пол. Лишь  лужица  и  грязные  потеки  воды.  И  монеты,
несколько серебряных монет у него в руке.
   Неужели все это произошло на самом деле?
   Да нет, конечно! Когда я проснусь, монет уже не будет.
   Еду он забрал с собой и, пробуя ее на ходу, отметил, что во  сне  она
чрезвычайно вкусна, так же, впрочем, как и вино, от которого  он,  может
быть, впервые в жизни получил удовольствие.
   Он сделал несколько глотков, смакуя его, и с  большим  трудом  втащил
оставшуюся практически полной бутыль в свою комнату на  втором  этаже  в
глухом, удаленном от центра районе Санктуария под названием Лабиринт.
   (Теперь, когда в городе появились эти  кичливые  и  шумные  наемники,
сплошь иноземцы, ходить по улицам стало еще опаснее, чем раньше.  Именно
поэтому он предпочитал держать свои деньги на дне колодца.
   "Даже в Лабиринте уже нельзя чувствовать себя в  безопасности",  -  с
горечью подумал Ганс.) Войдя в комнату, он притворил за  собой  дверь  и
тщательно закрыл ее на задвижку. В лунном свете видны были лишь  контуры
окна, но к тому времени, когда он расстегнул и снял плащ, а затем стянул
с себя через голову тунику, глаза уже привыкли к темноте,  и  он  увидел
женщину, поджидавшую его в постели.
   Совсем еще девочка. Необыкновенно красивая. Леди  Эзария.  У  него  в
постели. Откинув покрывало - единственное, что скрывало ее наготу, - она
села в кровати и протянула к нему руки.  Каким-то  чудом  Гансу  удалось
удержаться от восклицания, с трудом  устоять  на  ногах.  Он  решительно
шагнул к постели. Она была живая и замерла в ожидании. Восхитительно!  И
даже возникшее у него сомнение - "а это на  самом  деле  Эзария?"  -  не
помешало ни ему, ни ей в полной мере насладиться друг другом.
   Да и имело ли это значение, была она Эзарией, как ему  казалось,  или
же богиней? Она превзошла все самые смелые его ожидания, и  ночь  прошла
просто замечательно.
   Позже он пришел к выводу, что это все-таки была Эзария, а не Эши  (во
сне, разумеется, - напомнил он себе), потому что  Эши  скорее  всего  не
стала бы есть так много чеснока.
 
*** 
 
   Когда она ушла от него утром, он продолжал лежать, блаженно  улыбаясь
и вспоминая о своем сне, время от времени удивленно покачивая головой.
   С кровати Ганс увидел плащ, тунику и бутыль с  вином.  Это  заставило
его окончательно проснуться, и он тут же полез под кровать за  сапогами.
Осмотрев их, вор убедился, что  серебряные  монеты  все  еще  на  месте.
Резким движением сбросив с  себя  простыню,  Ганс  внимательно  осмотрел
постель, что не составило большого труда. Убедительные  и  выразительные
доказательства  того,  что  Эзария  была  у  него,  утратив   при   этом
невинность, были налицо.
 
*** 
 
   Так я не спал! - подумал он, а вслух сказал:
   - Я сделаю это, о Быстроногий бог наш,  Отец  наш  небесный  Илье!  Я
сделаю это, о святая из святых леди Эши и  преподобная  богоматерь  леди
Шипри!
   Раздался голос, доносившийся откуда-то изнутри" из глубин подсознания
Ганса:
   - Теперь все зависит от тебя, сынок!
   "Не все зависит, - лишь позже осознал Ганс, - а все зависят". -  Имея
в виду: "все боги илсигов и весь народ илсигов!"
   Взяв в руки сосуд с адским зельем, к которому он пристрастился с  той
самой кошмарной ночи, когда побывал у Керда, он  вылил  остаток  его  на
простыню, валявшуюся  на  полу  и  хранившую  следы  недавнего,  хотя  и
несколько иного рода жертвенного возлияния.
   - Возлияние на  алтарь  богов  илсигов,  -  решительным  тоном  и  со
значением сказал Ганс.
   Из надежно укрытого тайника, устроенного им чуть  более  месяца  тому
назад, он достал сверток, каким-то чудом уцелевший и не проданный им  во
время его алкогольного марафона.
   В свертке, который он принес сюда, прихватив с собой в ту самую ночь,
был   очень   ценный   набор   блестящих   хирургических   инструментов,
принадлежавших ранее Керду-вивисектору, которого Темпус вскоре после боя
перевел в иное состояние бытия или небытия. Вопрос  о  воровстве,  таким
образом, не стоял, и,  с  удовольствием  подумав  о  том,  что  за  этот
великолепный инструментарий можно было бы получить кучу денег, Ганс, все
еще не одетый после сна, начал разворачивать ценный пакет  на  небольшом
шатком столике.
   И глаза его полезли на лоб.
   Хирургических инструментов не было и в помине. Вместо  них  в  пакете
оказались примерно сорок футов  тонкой,  шириной  в  один  дюйм,  гибкой
кожаной ленты черного цвета; великолепная кольчуга, тоже черного  цвета;
простой черный шлем с накладками для защиты висков,  носа  и  шеи.  И  -
кольцо. Но не черное, как все остальное, а отливающее чистым золотом, из
которого оно было сделано, с вделанным в него  крупным  камнем  "кошачий
глаз" в золотой оправе и окружении мелких бледно-голубых камешков.
   Он потратил уйму времени в тот день на то, чтобы тщательно обернуть и
затем как следует затянуть кожаную ленту вокруг ножен серебряного  меча,
который дал ему тот, кого называли пасынком. И все это для  того,  чтобы
скрыть от  посторонних  глаз  богатую  отделку.  Он  примерил  кольчугу,
изумившую его своей необыкновенной гибкостью и  податливостью,  а  потом
долго возился, пытаясь снять ее через голову, ведь это  была  не  просто
туника. Попробовал бы кто поднять у себя  над  головой  это  изделие  из
дубленой кожи с нанесенной на  нее  тысячью  мелких  колец  из  каленого
металла около сорока фунтов весом!.. И шлем, конечно, тоже оказался  ему
впору.
   Кольцо примерять он не собирался. Оно  принадлежало  Эши  и  было  ее
условным знаком. Ганс не мог считать его  своей  собственностью.  Кольцо
вместе с пятью серебряными монетами он тщательно спрятал, перед тем  как
уже под вечер решил выйти из дома, чтобы чего-нибудь поесть. На нем была
старая, обтрепанная по краям туника цвета верблюжьей шерсти.
   Он очень основательно поел, но пил только ячменный отвар.
   - Ты, я видел, выходил вчера из дома, -  тихо  сказал  трактирщик,  с
вожделением глядя на серебряную монету и в то же  время  пытаясь  делать
вид, что она его совершенно не волнует. -  Хорошая,  должно  быть,  была
ночка, а?
   - Да, не жалуюсь! Эй, не забудь про сдачу!
   Уже поздно было что-либо  предпринимать.  Он  немного  послонялся  по
улицам, надеясь случайно где-нибудь встретить Темпуса. Но не встретил, и
ему пришлось вернуться домой, делая при этом вид, будто он не торопится,
хотя на самом деле ему не терпелось проверить, на месте ли его  недавние
приобретения.
   Дома Ганс убедился, что все в полном  порядке.  Сдача,  полученная  в
трактире, лежала у  него  в  кошельке,  который  он  не  стал,  конечно,
пристегивать к ремню - не такой он дурак!  И  те  припрятанные  им  пять
серебряных монет.
   Присев на краешек кровати, Ганс стал размышлять об этом.
   Похоже на то, что мои бессмертные союзники не  хотят,  чтобы  у  меня
были проблемы с финансами. Возможно,  они  просто  не  желают,  чтобы  в
услужении у них был воришка, каковым я и являюсь на самом  деле,  о  чем
мне в свое время пришлось напомнить и принцу Кадакитису, - а может быть,
являлся ?
   В последующие несколько дней он швырял  деньгами  направо  и  налево,
великодушно подарив одну из этих серебряных монет своей дорогой старушке
Лунному Цветку ("Да ты же просто  прелесть,  разве  нет?"),  еще  две  -
какому-то однорукому бродяге, у которого  к  тому  же  не  хватало  двух
пальцев на другой руке и в котором  он  безошибочно  распознал  одну  из
жертв Керда.
   И еще кому-то. Торговец наркотиками с большим  подозрением  посмотрел
на протянутую ему Гансом большую серебряную монету Рэнке ("Да под залог,
на всякий случай!.. Только смотри запомни мое  лицо!"),  однако  все  же
взял ее.
   И когда бы Ганс, это порождение сумрачных теней, ни вернулся  в  свое
жилище над таверной, всегда к его услугам оказывались в тайнике кольцо и
пять серебряных монет.
   А Темпус хоть и выразил удивление, но сразу же согласился взять его в
ученики. Тренером он назначил Никодемуса по прозвищу Стеле.  И  так  вот
все  пошло-поехало  -  изнурительные  тренировки   изо   дня   в   день,
непросыхающий пот и непрерывный поток ругательств, но зато сегодня  Нико
сказал, что он молодец, истинный талант! Расчувствовавшись, Ганс засадил
этому парню в его щит один из своих смертоносных  ножей,  притворившись,
конечно, будто просто пошутил. А затем, отсалютовав на прощание, ушел  и
скрылся за углом, в то время как  Нико  с  совершенно  измученным  видом
чувствовал себя после этого побитым щенком. По дороге домой Ганс спустил
еще одну серебряную монету, не считая той, которую  он  уже  потратил  в
этот день. Само собой разумеется,  дома  у  него  опять  оказалось  пять
монет.
   Ганс открыл глаза. У него не было ни малейших сомнений в том, что  он
спал без задних ног и вдруг проснулся. Уже  некогда  было  размышлять  о
том, почему так вышло. Ему достаточно  было  повернуть  голову  к  окну,
чтобы увидеть, что совсем еще темно и далеко до рассвета,  а  также  то,
что в комнате есть кто-то еще.
   Это оказалась Мигнариал, выглядевшая чуть повзрослевшей и  невыразимо
прекрасная в своем изумительном наряде в белых  и  нежных  бледно-желтых
тонах. От  ее  фигуры  исходило  едва  заметное  сияние,  создававшее  в
сумерках впечатление легкого ореола.
   - Пора!
   Случись это много дней тому назад, когда  он  только  вернулся  домой
после ночи, проведенной в Орлином Гнезде, его затрясло бы от этих  слов.
Теперь же - нет. Теперь  он  стал  искусным  и  опытным  бойцом,  многое
передумал за это время  и  вполне  подготовился  к  этому  моменту.  Он,
правда, не знал, что это  случится  именно  сегодня,  но,  поднимаясь  с
постели, был даже рад тому, что это произошло. И  уже  не  было  времени
раздумывать о том, что ждет его впереди.  Наступил  решающий  момент,  и
Ганс чувствовал себя готовым к нему.
   Он натянул на себя узкие кожаные  брюки,  обернул  ступни  шерстяными
портянками и надел мягкие, на легкой подошве "воровские"  сапоги.  Затем
надел новую полотняную сорочку, а поверх нее - такую же, но  кольчужную.
Комнату по-прежнему освещало легкое сияние, исходившее от Мигнариал, той
Мигнариал, которая из хорошенького мотылька  превратилась  в  прекрасную
бабочку. Кольчуга на нем зазвенела - это он пристегнул меч. Но не тот, с
которым он упражнялся на занятиях, а меч пасынка, с ним он  тренировался
отдельно. Его гостья протянула ему руку.
   - Идем, Ганс! Пора, Сын Теней!
   Он поднял шлем.
   - Мигнариал! У тебя есть.., брат? Близнец!
   - Ты же знаешь, что есть.
   - А как ты его зовешь?
   Он взял ее руку в свою. Рука у нее была прохладная, нежная.
   Пожалуй, слишком нежная для Мигнариал.
   - Ты знаешь, как я его называю, Ганс! Я зову его Тенью  из-за  теней,
которые он порождает и которыми он повелевает!
   Идем, Ганс! Идем, Крестник!
   Надев шлем, он двинулся в путь.
   Естественно, в эти ранние часы наверняка кто-то бодрствовал  и  видел
эту странную пару. Однако вряд ли этот кто-то  смог  бы  узнать  воришку
Ганса в этом роскошном наряде, со шлемом на голове, ведь тому, кто  знал
его или знал о нем, и в голову не могло прийти, что он может появиться в
такой экипировке и в таком сопровождении.
   Когда, направляясь к Орлиному Гнезду, они покинули сначала  Лабиринт,
а потом  и  Санктуарий,  их  путь  пролегал  под  мрачно  нахмурившимися
небесами, через мир беспредельного безмолвия, вынести которое  под  силу
лишь ничтожным насекомым. И вот они уже в Орлином Гнезде, объятом мраком
и  дышащем  стариной  месте,  посещаемом  ныне  лишь   привидениями   да
небожителями. Путь их освещало сияние нимба вокруг  богини,  чья  нежная
ручка все еще покоилась в руке Ганса.
   На  самом  деле  это  место  оказалось  пристанищем   богов.   Когда,
беспрепятственно пройдя через особняк, они оказались на  противоположной
его стороне, перед ними предстал совершенно иной мир.
   Нависшее над ними сверхъестественно мрачное небо как будто  прорезали
широко распростертые по нему яркие  полосы  золотого,  бледно-желтого  и
дымчатого цвета, а нижние  края  теснящихся  и  подпирающих  эти  полосы
облаков  были  окрашены  в  какой-то  необычный  розовато-лиловый  цвет.
Фантастическое отражение причудливых видений из кошмарных  снов!  Череда
громоздящихся вдали каменных утесов самой невероятной  формы  то  плавно
опускалась к земле, извиваясь над  ней,  как  змея,  то  вновь  взмывала
вверх, под самые облака. В уродливых контурах огромных скал,  окрашенных
по  краям  в  красные  тона   и   всевозможные   оттенки   цвета   охры,
просматривались очертания виноградных лоз, словно стремившихся пробиться
сквозь  незримую  каменную  стену,  а  может  быть,  каких-то  неведомых
растений, мучительно изогнувшихся и искривленных.
   Устремляясь   вдаль,   причудливые   скалы   смыкались   наконец    с
фантастически  окрашенными  в  перламутровые  тона  небесами   и   сразу
превращались в обычные серые тени. И - ни единого  звука,  ни  малейшего
шума, выдающего присутствие случайного насекомого или ночной  птицы,  ни
малейшего шороха затихающих вдали чьих-то  шагов  или  хотя  бы  легкого
шелеста листьев, перешептывающихся при каждом дуновении ночного ветерка.
   Не было там ни солнца, ни ночной тьмы, ни флоры, ни фауны  -  царство
мертвой тишины и покоя!
   Был там один только Ганс в полном боевом снаряжении, готовый  к  бою,
да еще Мигнариал, но вот вскоре появился Вашанка, тоже закованный в латы
и готовый к битве. Доспехи Вашанки,  как  и  его  остроконечный  шлем  с
крючковатым выступом над переносицей, были ярко-алого цвета. Только  щит
и клинок меча были черным-черны - во избежание появления отблесков света
от их поверхности, могущих предупредить врага о готовящемся выпаде.
   Ганс встрепенулся, поспешно поставил в нужное положение свой  круглый
щит и лишь мельком подумал о Мигнариал, понимая, что теперь ему  некогда
будет оглядываться по сторонам.
   К нему неумолимо приближался грозный бог в боевых доспехах и с  мечом
в руках, решительно настроенный на то, чтобы покончить с ним разом.
   Каждый выжидал, кто начнет первым. Но вот искры дождем посыпались  от
скрестившихся  клинков,  тяжело  шаркнули  ноги  по   земле...   Вашанка
промахнулся, и Ганс остался невредим.
   Вашанка    проявил    высокомерную     опрометчивость     небожителя,
вознамерившегося одним ударом  уничтожить  этого  нахального  смертного!
Одним взмахом своего черного клинка!  Вот  только  его  удар  был  умело
отражен противником с помощью щита, и черный клинок с резким дребезжащим
звуком отскочил от щита. А владелец щита, этот сопляк,  изловчившись,  в
тот же момент нанес Вашанке ответный удар клинком, чуть было не  поранив
ему ногу! Но Вашанка все не принимал всерьез этого  крепкого  невысокого
ублюдка в не  бывавшей  еще  в  бою  новехонькой  кольчуге  и,  все  еще
придерживая щит у ноги,  снова  бросился  в  атаку.  Ганс  на  этот  раз
выставил свой щит таким образом, что черный клинок, скользнув  по  нему,
резко  ушел  в  сторону,  а  вместе  с  ним  и  рука  Вашанки,  который,
пошатнувшись, чуть не упал, и лишь его прекрасные доспехи спасли его  от
сокрушительного удара, нанесенного Гансом. Бог пробормотал что-то о том,
что полученный им удар не достиг, мол, цели,  а  Ганс  в  ответ  на  это
удовлетворенно оскалил зубы, а затем, то отступая назад, то отскакивая в
сторону, начал под прикрытием своего щита  делать  ложные  выпады,  явно
настроенный на то, что Вашанка великодушно поддержит эту игру.
   Вашанка ясно понял, что ему следует относиться с уважением  к  своему
сопернику.
   Так они и  кружили  на  месте,  прикрываясь  щитами  до  самых  глаз.
Отскакивали, не отводя взгляда от противника, и снова сходились.  Каждый
из них - живая мишень для другого, и  каждый  -  движущаяся  смертельная
угроза для соперника. Каждый старался не выпускать противника  из  виду,
следя за каждым его движением.
   Луна уже давно изменила положение в темном небе, и тень переместилась
в солнечных часах, а эти двое все еще кружили на месте,  следя  друг  за
другом, топтались, бросая свирепые взгляды на  противника,  отступали  и
делали ложные выпады, как это принято у сражающихся мужчин, когда каждый
знает цену противнику. Снова и снова пели, со свистом  рассекая  воздух,
клинки, то и дело раздавался лязгающий звон удара  металла  о  металл  и
звуки  тупого  соприкосновения  мечей   с   непробиваемой   поверхностью
деревянных  щитов.  Время  от  времени   нечленораздельные   восклицания
срывались  с  губ  то  бога,  то  человека.  И  немудрено:  при   каждом
стремительном броске противника и увертывании от его непрерывных  ударов
на их телах появлялись болезненные синяки и  ссадины  от  одного  только
прикосновения к телу тяжелых доспехов, которые при этом сами  оставались
целыми и невредимыми.
   Они бились  так  уже  больше  часа.  Хочешь  остаться  живым  -  будь
постоянно настороже. А быть все время настороже -  значит  не  иметь  ни
минуты на то, чтобы подумать о времени  или  усталости.  Успевай  только
нападать  и  отражать  удары,  отступать  и  отскакивать,  выискивая   и
используя любую возможность ударить самому. Но вот от удара мечом  бога,
вонзившимся в щит Ганса, кожа на его щите  вдруг  ослабла  и  беспомощно
обвисла.
   Не успел он отпрянуть, как Вашанки уже не было и в помине, а прямо на
него бросился неизвестно откуда взявшийся огромный леопард, протягивая к
нему с рычанием свои страшные когти. Но...
   Но.., перед  ним  оказался  медведь,  в  которого  превратился  Ганс.
Громадный медведь на лету схватил и сжал  в  своих  объятиях  гигантскую
кошку, отшатнувшись назад, стараясь увернуться от ее  ужасных  когтей  и
пытаясь отшвырнуть ее от себя, сбросить на землю. Тела их переплелись  в
рычащий и  завывающий,  извивающийся  и  катающийся  по  земле  страшный
клубок, прямо на глазах  превратившийся  в..,  кобру.  Все  вокруг  было
забрызгано кровью, как и сама змея,  с  угрожающим  шипением  откинувшая
голову назад, готовая к нападению...
   Но не было уже ни человека, ни