аботают ради куска хлеба? Потому что щедро платят за то,  в
чем нуждаются, и, оберегая свои семьи, не везут их сюда? - вставила Маша.  -
Я полагала, что вы привели меня сюда не для того, чтобы  обсуждать  проблему
приезжих, а чтобы посмотреть некую женщину.
   Бросив  украдкой  взгляд  в  сторону  площади,  где  все  еще  продолжали
распевать приезжие рабочие, Зип выхватил у Уэлгрина из рук факел и шагнул  в
переулок Распутного квартала.
   Конспиративный дом был зловеще тихим, когда Зип,  затушив  факел,  первым
стал подниматься по укрытой густыми тенями лестнице. Он остановился у  самой
двери комнаты верхнего этажа, так что Уэлгрин  наткнулся  на  него.  Девушка
по-прежнему тихо, без движения лежала в углу. Ее юный возлюбленный сидел  на
корточках подле нее, его  лицо  не  по-мужски  блестело  слезами.  Начальник
гарнизона увидел, как Маша отстранила парня. Ее движение не  прервало  поток
ругательств, которые он адресовал тем богам и богиням, которые  отвечали  за
деторождение. Как и многие воины, Уэлгрин мог принять  внезапную  смерть  на
острие оружия, но не мог вынести картин  обычной  смерти,  косившей  простых
смертных.
   С некоторым любопытством он следил за тем, как Маша достала  из  сундучка
стеклянный рог и, приставив горлышко к уху, а раструб к телу девушки, быстро
и точно провела обследование.
   - Поставьте сюда факел! - приказала она. -  Она  еще  дышит,  по  крайней
мере, у ребенка еще есть надежда.
   Мужчины  никак  не  отреагировали  на  это.  Поднявшись,  Маша   схватила
ближайшего - им оказался плачущий юноша.
   - У твоего ребенка есть надежда, дурак! - произнося это,  она  встряхнула
его за тунику, и в его глазах появился блеск жизни.  -  Найди  таз.  Разведи
огонь и вскипяти воду.
   - Я... у нас ничего нет,  кроме  вот  этого.  Парень  обвел  рукой  убого
обставленную комнату.
   - Значит, найди таз... и постирай тряпки. Парень уставился на Зипа, молча
возвратившего ему взгляд.
   - Твой рыбоглазый сосед, Музнут, -  предложил  Уэлгрин.  -  У  него  ведь
найдется таз? И даже, думаю, тряпье.
   Лицо Зипа на  мгновение  исказилось,  затем  он  вздохнул,  повернулся  к
лестнице и начал спускаться к складу. Остальные мужчины последовали за ним.
   Бережно повесив свою тонкую шаль на балку стены, Маша начала  развязывать
платье. Ей предстояла грязная работа, и не было смысла портить свою  одежду.
Оторвав оборку от своей сорочки, она использовала  одну  полоску  для  того,
чтобы убрать со лба уже ставшие мокрыми  волосы,  а  остальной  тканью,  как
смогла, промокнула кровь и приступила к делу.
   Во дворе мужчины развели  костер,  используя  отличный  уголь  Музнута  и
горючий хлам, разбросанный поблизости. Пламя превратило заброшенный дворик в
адское  пекло,  но  мужчины  предпочитали  оставаться  рядом  с  костром   и
возвращались в комнату, только когда Маша требовала свежей воды или  тряпья.
Они ничего не говорили  друг  другу,  выбрав  такое  положение  во  дворике,
которое обеспечивало четкую видимость двери и в то же время скрывало  их  от
случайных взглядов друг друга.
   К рассвету в свои гнезда возвратились летучие мыши,  и  их  пронзительные
крики гулким эхом стали отражаться  от  стен  и  людей,  занявших  их  дома.
Появились  дневные  птицы,  и  небольшой  квадрат  неба  над  головой   стал
грязно-серого цвета, предвещая еще  один  раунд  угнетающей  жары.  Уэлгрину
безумно захотелось кружку пива  в  немудреном  уюте  офицерской  казармы  во
дворце, но он остался, потирая глаза, дожидаться, когда Маша  закончит  свое
дело.
   - Арбольд! - окликнула она из окна. Юноша поднял глаза.
   - Воды? - спросил он, вороша оставленный без внимания костер.
   - Нет, только ты.
   Парень направился в дом. Уэлгрин и Зип перед тем, как последовать за ним,
переглянулись. Маша ожидала их и загородила собою вход в комнату.
   - У них всего несколько минут, - тихо сказала она.
   Акушерка вымыла  молодой  матери  лицо,  расчесала  волосы  и  укрыла  ее
остатками великолепно  вытканной  запальной  ткани  Музгуна.  Глаза  девушки
блестели, она улыбалась и перепеленутому ребенку, и своему возлюбленному. Но
губы  ее  были  серыми,  а  кожа   в   предрассветном   полумраке   казалась
молочно-прозрачной. Мужчины в дверях поняли, что Маша права.
   - Ребенок? - прошептал Зип.
   - Девочка, - ответила Маша. -  Сейчас  у  нее  искривлены  ножки,  но  со
временем это, возможно, исправится.
   - Если у нее... - начал было Уэлгрин.
   Судорога агонии искривила тело девушки.  По  простыне  быстро  расплылось
красное пятно, и  она,  закрыв  глаза,  сделала  последний  вдох.  Младенец,
которого она удерживала угасающими силами, выскользнул из  обмякших  рук  на
пол, а Арбольд был слишком поражен, чтобы поймать девочку.
   - Она убила ее, - объявил он, и его руки стиснулись в кулаки, когда  Маша
попыталась вложить младенца ему в руки. - Она... убила ее!
   Его голос взорвался в вопле ярости.
   Спавший младенец проснулся  и  огласил  комнату  короткими  задыхающимися
криками, свойственными новорожденным. Маша прижала девочку  к  груди,  видя,
что парень не унимается.
   - Убила ее! - крикнула она в ответ. - Как может невинное дитя отвечать за
обстоятельства своего рождения? Пусть вина, если таковая  есть,  ложится  на
тех, кто способен нести ее. На тех, кто оставил  здесь  мать  без  ухода  на
целых три бесконечных дня. И в первую очередь на того,  кто  является  отцом
ребенка!
   Но Арбольд был не в том настроении, чтобы рассматривать  свое  участие  в
смерти возлюбленной. Его ярость переключилась с  младенца  на  Машу,  и  Зип
поспешно бросился через комнату, чтобы сдержать своего товарища.
   - У тебя есть кто-то, кому можно доверить ребенка? - спросила Зипа  Маша.
- Мать? Может быть, сестра?
   В течение одного  сердцебиения  казалось,  что  в  этой  убогой  комнате,
которую посетила смерть, целых два ненормальных, затем  Зип  издал  короткий
горестный смешок.
   - Нет, - просто ответил он. - Она  была  последней.  Больше  не  осталось
никого.
   Маша продолжала крепко сжимать  ребенка,  раскачивая  его  из  стороны  в
сторону.
   - Как же быть? - прошептала она, обращаясь главным образом к себе.  -  Ей
нужен дом. Кормилица...
   Уэлгрин выбрал именно это мгновение, чтобы шагнуть вперед.  Он  посмотрел
на новорожденную. У нее были красные и невероятно  маленькие  ручонки,  едва
способные обхватить его  палец,  лицо  казалось  опухшим  и  темным,  словно
девочку били при появлении на этот свет - возможно, так оно и было.
   - Я заберу ее с собой, - заключила Маша, не позволяя ни Зипу, ни Арбольду
бросить ей вызов.
   - Нет, - сказал Уэлгрин, и все изумленно уставились на него.
   - Что, теперь в гарнизон на службу нанимают младенцев? - ухмыльнулся Зип.
   Светловолосый мужчина пожал плечами.
   - Ее мать мертва, отец отказывается признать ребенка, таким образом,  она
попадает под опеку государства - если только ты не  собираешься  растить  ее
сам.
   Зип отвел взгляд.
   -  Дальше,  госпожа  цил-Инил  -  достойная  женщина,  но  она  вырастила
собственных детей и не горит желанием растить чужих.
   Его ледяные зеленые глаза впились в акушерку, и она тоже отвернулась.
   - Я знаю одну женщину, у которой отняли детей. Ты тоже знаешь ее,  Зип  -
знаешь очень хорошо.
   - О боги. Нет.
   Зип выдохнул эти слова, едва слышно.
   - Ты будешь спорить со мной? - голос Уэлгрина был таким же холодным,  как
и его глаза.
   - Что? Кто? - оборвал его Арбольд.
   - Та С'данзо. На улице. Ты помнишь: Огненный столб и последовавшие за ним
беспорядки?
   Зип ответил, не отводя глаза от  Уэлгрина,  чья  рука  легла  на  рукоять
единственного в комнате меча.
   - На что этой С'данзо... - начал было он.
   - Ты будешь спорить со мной, Зип? - повторил Уэлгрин.
   Предводитель  НФОС  покачал  головой  и  упер  руку  в  грудь   Арбольда,
предупреждая какой-либо необдуманный ответ.
   - Попрощайся со своей дочерью, малыш, - приказал Уэлгрин, отнимая руку от
рукояти меча и начиная теребить поясной кошель. -  Это  тебе,  -  бросил  он
серебряную монету Маше, - за роды здорового ребенка. А это ей, - кивнул он в
сторону мертвой женщины в углу, кидая такую же монету в ладонь  Зипа,  чтобы
купить саван и достойно похоронить ее за городской стеной.
   Освободив руки, он нагнулся за младенцем.  Маша  уже  примирилась  с  его
решимостью и осторожно положила орущий сверток в согнутую правую руку.
   - Да благословит тебя Шипри, - прошептала она и  нажала  большим  пальцем
девочке на лоб так, что, когда отняла его, там осталось белое пятно.  Затем,
сняв с балки шаль, Маша сунула под мышку кожаный сундучок.
   - Я готова, - сказала она Уэлгрину.
   Они ушли прежде, чем двое "навозников" успели  произнести  хотя  бы  одно
слово. Уэлгрин больше опасался, что уронит  ребенка,  а  не  того,  что  Зип
ударит ему в спину. Он чувствовал, как девочка бьется в  пеленке,  и  ощущал
неловкость, с которой держал ее. Как только они прошли внутренний дворик,  и
вышли на Просторную дорогу, он предложил акушерке обменяться ношами.
   - Никогда раньше не держал в руках голодного новорожденного?  -  спросила
Маша, устраивая младенца у себя на груди.
   Ее спутник пробормотал бессвязный ответ.
   - Я искренне надеюсь, что ты знаешь, что  делаешь.  Не  каждая  любовница
примет от мужчины найденыша.
   Поправив пропотевшие волосы, выбившиеся из-под обруча,  Уэлгрин  взглянул
на восходящее солнце.
   -  Мы  несем  ребенка  к  моей  сводной  сестре,  живущей  на  базаре.  К
Иллире-ясновидящей - ее ребенок убит, а она сама получила топор Зипа в живот
во время беспорядков прошлой зимой. И я понятия  не  имею,  захочет  ли  она
оставить ребенка.
   - Ты смелый, - заявила Маша, изумленно покачивая головой.
   Зной повлиял на базар так же, как он повлиял на весь  город.  Большинство
прилавков  было  закрыто  или  покинуто,  и  торговцы,  чьим   домом   стала
задыхающаяся от пыли площадь,  слонялись  вокруг  своего  товара,  почти  не
предпринимая усилий, чтобы завлечь покупателей.  Лень  затронула  даже  мужа
Иллиры, Даброу. Кузница до сих пор была закрыта, хотя со стороны гавани  над
стеной базара уже давно поднялось солнце.
   Кузнец увидел  приближающихся  людей,  откусил  кусок  сыра  и  вышел  им
навстречу. За месяцы болезни  Иллиры  натянутые  отношения  между  мужчинами
заметно улучшились. Даброу, винивший своего свояка не только  за  отсутствие
сына, но и за все недостатки  Ранканской  империи,  вынужден  был  признать:
Уэлгрин сделал все, что было в человеческих силах, чтобы спасти его  жену  и
дочь. Кузнец скучал по сыну, скорбел по дочери, но знал, что больше всех ему
дорога Иллира. Он встретил Уэлгрина и Машу недоуменной улыбкой.
   - Иллира дома? - спросил Уэлгрин.
   - До сих пор в постели. В такую жару она плохо спит.
   - Она примет нас?
   Пожав плечами, Даброу нырнул  в  дом.  Через  некоторое  время  появилась
Иллира, щурясь от солнца. Она выглядела вдвое старше своих лет.
   - Ты говорил, что до окончания жары вы будете патрулировать город ночами.
   - Да.
   Он рассказал ей о случившемся ночью - по крайней  мере  о  тех  событиях,
которые объясняли его появление вместе с акушеркой и младенцем. Он ничего не
сказал о разговоре с Камой и о своей ярости при виде того, как жизнью только
что  родившейся   девочки   пренебрегали   не   желающие   брать   на   себя
ответственность опекуны. Иллира выслушала  его  вежливо,  но  не  сделала  и
движения, чтобы взять ребенка из рук Маши.
   - Я не кормилица. Я не смогу заботиться  о  ребенке,  Уэлгрин.  Теперь  я
слишком быстро утомляюсь, но даже и не это главное -  она  будет  напоминать
мне Лиллис.
   - Знаю, именно потому я и  принес  ее,  -  объяснил  ее  сводный  брат  с
простодушием, от которого у Даброу вспыхнули глаза, а у  Маши  непроизвольно
вырвался вздох.
   - Как ты мог?
   Все уставились на Уэлгрина.
   - Ее мать умерла в зловонной  комнатенке  за  Распутным  перекрестком,  и
девочка никому не нужна. Она просила, чтобы ее родили, не больше, чем  Артон
просил стать богом или Лиллис - умереть.
   - Никакой другой ребенок не сможет заменить мне дочь, понимаешь ты это? Я
не могу взять ее на руки и уговорить себя, что в этом мире все  снова  стало
хорошо Это не так. И никогда так не будет.
   Простота и изящество логики, позволявшей Уэлгрину стоять лицом к  лицу  с
Зипом и отцом девочки, внезапно покинули его, когда  он  посмотрел  на  свою
сводную сестру. Речь отказывалась ему повиноваться, и пунцовая краска быстро
залила его плечи и лицо. В отчаянии он схватил ребенка и всучил его  Иллире,
словно достаточно было просто физического прикосновения и силы его воли.
   - Нет, Уэлгрин, - тихо возразила она, сопротивляясь ноше, но и не отдавая
ее. - Ты не можешь это просить от меня.
   - Я - единственный, у кого хватает глупости просить тебя об этом, Иллира.
Тебе нужен ребенок. Тебе нужно видеть, как  кто-то  растет,  смеется.  Видят
боги, ты должна нянчить своих детей, а не эту девочку, но... - Он повернулся
к Даброу:
   - Скажи ей. Скажи ей, что скорбь убьет ее. Скажи ей, что никому не станет
лучше от того, что ей будет на все наплевать.
   Даброу, после  минутного  замешательства,  протянул  руку,  чтобы  помочь
Иллире держать ребенка. Ничего не случилось, девочка не перестала  биться  в
пеленках, не спала гнетущая жара, но, вздохнув,  Иллира  все  же  улыбнулась
младенцу, и он, открыв серо-голубые глаза, улыбнулся ей в ответ.

Эндрю и Джоди Оффут

ПОВЕЛИТЕЛЬ ЗАКЛЯТИЙ

   Носи оружие открыто и старайся выглядеть грозным. Люди  увидят  оружие  и
поверят внешности, и тебе не придется пользоваться им.
   Каджет-Клятвенник

   Слово за слово, и мечи с лязгом покинули ножны. Фулкрис понял, что  попал
в беду. Двое мужчин, стоящие напротив него с острой сталью в руках, покинули
караван вчера  ближе  к  вечеру,  когда  тот  стал  на  привал  недалеко  от
Санктуария. Они направились  в  город  немного  развлечься,  в  чем  Фулкрис
отказывал им всю дорогу  от  Аурвеша.  И  вот  теперь,  около  полудня,  они
вернулись назад в лагерь. Накликая беду.
   Фулкрис был не из тех, кто стал бы притворяться, что не видит их и вообще
мыслями находится где-то далеко, как бы мудро это ни  было.  Они  вернулись,
судя по всему, после обильно сдобренного  спиртным  обеда.  Плохо,  что  эти
двое, в тридцать по-прежнему  вспыльчивые,  словно  юнцы,  были  злы,  точно
растревоженные пауки.
   Фулкрис говорил тихо и спокойно, и все сказанное им было правильным.  Они
предпочли не воспринимать его слова. Более того, они  решили  пойти  дальше.
Наверняка отчасти причина этой стычки  крылась  в  правой  руке  караванного
охранника Фулкриса. Несколько дней назад он получил рану,  у  самого  плеча.
Она до сих пор беспокоила его. Мышцы ослабли, рука потеряла гибкость.
   Это обстоятельство делало Фулкриса хорошей целью для нападения, тем более
для двоих. Или хорошей жертвой.
   Теперь зажатые в руках  мечи  ясно  показывали,  что  парни  покончили  с
болтовней, и Фулкрису лучше было поступить так же. У него был выбор:  бежать
или защищаться. То обстоятельство, что из-за раненой руки  схватка  была  бы
несправедливой, для парней не имело  значения,  как  не  должно  было  иметь
значения для Фулкриса. К тому же бежать  он  не  мог.  Он  охранял  караван.
Бежать от нападавших, со свежей раной или без, означало погубить репутацию и
надежды на жизнь в новом городе.
   Едва заметно поморщившись от  боли,  спрятав  ее  за  стиснутыми  зубами,
Фулкрис опустил руку на перевязь и позаботился о том, чтобы меч,  как  можно
звонче заскрежетал, покидая ножны, а затем зловеще сверкнул в его руке.
   Парень в  зеленой  тунике,  заморгал,  у  него  задрожала  рука.  Фулкрис
вспомнил его имя: Абдер.
   Однако его товарищ продолжал двигаться вперед, и Абдер последовал за ним.
   "Надо будет сделать ложный выпад в сторону зеленой туники, - сказал  себе
Фулкрис, - занести меч повыше и попытаться обратным движением  вниз  ударить
более опасного противника, Абдер струсит. Если я смогу ранить его  приятеля,
все закончится быстро.
   Если не смогу, они убьют меня.
   Черт возьми. Так окончить жизнь. И  именно  сейчас,  когда  я  наконец-то
решил осесть на одном месте".
   Он замахал мечом вверх-вниз только для того, чтобы тот ярко  засверкал  в
воздухе, производя  выразительные  "фьють-фьють"  -  звуки,  которые  трижды
заставят задуматься Абдера,  уже  сомневавшегося  в  целесообразности  этого
нападения.
   "Ох!"
   От напряжения рана открылась. Фулкрис  ощутил  на  плече  теплую  струйку
крови.
   - Сукин сын! - прорычал парень в серой домотканой тунике.
   "Еще один шаг, - подумал Фулкрис, понимая, что стадия словесной перепалки
вот-вот закончится. "Домотканый" уже  был  достаточно  заведен.  Впервые  за
последнее время Фулкрис почувствовал страх.  -  Еще  один  шаг.  И  тогда  я
покончу с ними, или они со мной".
   - Эй!
   Фулкрис пропустил мимо этот оклик. Он не отрывал взгляда  от  нападавших.
Но те обернулись на источник звука. Одинокий всадник приближался  к  ним  на
огромном буром коне, ведя в поводу вьючную лошадь. Волосы его были не  видны
под странной шапкой с ушами, сшитой из  неокрашенной  кожи.  В  этот  момент
Фулкрис смог бы разделаться с обоими нападавшими. Но не сделал этого.
   - Эй, вы, двое, вам  нужна  помощь,  чтобы  разделаться  с  этим  грозным
преступником?
   - Не твое дело, -  ответил  "домотканый",  в  то  время  как  бурый  конь
неспешным шагом надвигался на него.
   - Это точно, - тихим голосом произнес всадник,  спокойно  глядя  на  него
пристально, но без угрозы.
   Фулкрис позволил себе глянуть на него.  Он  увидел  то  же,  что  увидели
парни: огромный мужчина с большущими  отвислыми  рыжевато-бронзовыми  усами.
Большой седельный меч, еще один в ножнах  на  левом  бедре.  Щит,  старый  и
обтрепанный, без каких-либо гербов и девизов. Пропыленная потная  туника  из
грубого домотканого полотна с широким воротом. Короткие рукава  не  скрывают
могучих рук.
   Уверенный одиночка. Он прибыл с северо-востока - из Аувеша?  Он  позволял
коню идти легким шагом, не отрывая спокойного  взгляда  от  тех  двоих,  что
стояли перед Фулкрисом. На самого Фулкриса он даже не посмотрел.
   "Человек, умеющий обращаться с оружием", - подумал Фулкрис.
   - Просто любопытно,  -  спокойно  произнес  тихий  голос.  -  Вы  еще  не
обменялись ударами, а у него уже окровавлена рука. Выбрали  себе  противника
со свежей раной - гм. На двоих. Вы называете его противником или жертвой.
   Абдер, парень в зеленой тунике, только вымолвил:
   - А?
   "Домотканый" сказал:
   - Слушай, ты...
   А затем вынужден был отступить на два шага, так как  могучий  бурый  конь
встал прямо между  ними  и  Фулкрисом.  Всадник  не  отрывал  глаз,  что  от
"домотканого". Абдер попытался незаметно отступить еще на пару шагов.
   - Приехал сюда попросить об услуге. Вы из каравана?
   Двое переглянулись, причем "домотканому" пришлось обернуться, так как его
приятель успел отойти дальше. "Домотканый" поднял глаза на всадника.
   - Не-е. Он...
   - Тогда не возражаете, если я пгврю с ним?
   Он хотел сказать  "поговорю",  но  особенностью  акцента  было  выпадение
гласной "о".
   Абдер попятился прочь от своего приятеля. Его рука с мечом повисла  вниз.
"Домотканый" некоторое время пристально  смотрел  на  настырного  пришельца,
затем взглянул на Абдера. И удивился, когда  увидел,  что  тот  находится  в
нескольких шагах позади него и значительно правее.
   - Ха! Хочешь бросить меня одного, Аб?
   - Извините нас, - сказал всадник, - нам нужно поговорить.
   Он махнул левой рукой.
   Бурый конь снова двинулся вперед, разделяя  противников,  Фулкрис  шагнул
следом. Он опять обратил внимание, что чужак не удостоил его даже  взглядом.
Они сделали шагов двадцать, так и не произнеся  ни  слова.  К  тому  времени
парни остались далеко позади. Незнакомец, откинувшись назад, перекинул  но