Не желаете ли  выпить,  господин  мой?  Или  прикажете  чего-нибудь
покрепче? - Наркотиками заведение Миртис снабжалось  в  изобилии  -  они
могли придать храбрости,  или  вызвать  страшный  голод,  или  заставите
совершить необдуманный поступок. Во всяком случае, так  объясняла  Шауме
Миртис.
   - Послушай, ягненочек, меня здесь знают под именем Пастуха, -  сказал
он, и она поняла, что ему не  нужна  ни  выпивка,  ни  что-либо  другое.
Только она сама, Шауме.
   В последнее мгновение, правда, когда его рука уже неумолимо влекла ее
к лестнице,  ведущей  наверх,  она  вспомнила  о  спасительном  амулете,
который дала ей Меррикэт - о том самом корне  мандрагоры,  без  которого
любой мужчина сразу поймет, что она девственница.
   В смятении, она остановилась было, протягивая к скамье  руки,  но  он
держал ее крепко, вопросительно на нее глядя и  впервые  повернувшись  к
ней в профиль. Да,  это  был  профиль  настоящего  мужчины,  сурового  и
закаленного воина - твердый, решительный: крепкий крупный нос,  упрямый,
поросший щетиной  подбородок,  полные  губы,  вздрагивающие  от  желания
улыбнуться. Да, как раз от таких она всегда и убегала  на  улице,  такие
всегда берут все, что им хочется. Нечего  и  надеяться  провести  такого
человека...
   - Я.., я кое-что забыла.., оставила там, на скамье...
   - Это тебе не понадобится - во всяком случае, со мной. -  Он  говорил
так уверенно, что Шауме осталось лишь подчиниться и послушно пойти туда,
куда он властно увлекал ее, крепко обнимая за плечи.
   Так они и поднимались  по  лестнице  -  своей  могучей  правой  рукой
незнакомец так прижал ее к себе, что рука девушки, поднесенная к  горлу,
оказалась намертво притиснутой к шее. А ведь раньше Шауме  считала,  что
ступенек в этой лестнице не так уж и много! Теперь даже коридор, в конце
которого находилась ее комната, показался  ей  ужасно  длинным.  Дыхание
мужчины, касавшееся ее волос, было очень горячим; он что-то говорил  ей,
но она понимала сказанное скорее  по  интонациям,  почти  совершенно  не
разбирая слов.
   Поняла она примерно следующее: теперь ты моя, говорил  он  ей,  но  я
полностью владею собой, так что ничего не бойся, расслабься, и все будет
хорошо. Слов же, которые произносил Пастух, она по-прежнему не  понимала
и слышала в них лишь одно - детству ее пришел конец.
   Сейчас было неважно, каковы были эти слова; и неважно, что губы у нее
настолько пересохли, что она была рада, когда  он  приник  к  ним  своим
влажным горячим ртом; и было неважно даже, что это не Зип. Важно для нее
было только одно: не провалиться на первом же  экзамене,  не  рассердить
этого мужчину видом девственной крови  на  простыне  и  своей  полнейшей
неопытностью.
   Когда они наконец вошли в ее комнату, ей, к счастью, не  понадобилось
помогать Пастуху расстегивать его кожаные доспехи и снимать оружие. Ну а
помочь ему снять сапоги  сумела  бы  любая  дура.  Зато  потом  он  стал
помогать ей - молча и с каким-то странным выражением  на  суровом  лице,
казавшемся совершенно непривычным к шуткам и смеху; однако она явственно
видела  ласковую  усмешку  в  его  красновато-коричневых  глазах,  столь
похожих на яростные глаза сокола...
   Когда стало совершенно очевидно, что она  абсолютно  не  владеет  тем
ремеслом, на которое можно рассчитывать в подобном заведении,  и  ничего
не смыслит в искусстве любви, Шауме совсем притихла: она  была  уверена,
что сейчас он пойдет прямиком  к  Миртис  и  пожалуется  ей.  Но  ничего
подобного не произошло.
   Напротив. Он обращался с ней очень бережно, как  с  хрустальной.  Так
музыканты внизу, в  гостиной,  обращаются  со  своими  инструментами.  И
довольно скоро в его умелых руках она начала понимать, почему  остальные
девушки каждый вечер выходят на работу с улыбкой.
   Она успела понять достаточно  много,  и  когда  пришла  пора  скинуть
платье, не стала думать о том, что он вот-вот обнаружит и какое при этом
испытает разочарование и гнев.
   Все шло очень хорошо, но Пастух  вдруг  отпрянул  от  нее  и  сел  на
постели; его грудь с черной порослью волос мерно вздымалась.
   - Сейчас же убери это!  -  велел  он  ей.  Голос  его  звучал  сейчас
непривычно резко. - Немедленно положи это на стол!
   - Как же?.. - У нее даже дыхание перехватило,  и  вместо  вопроса  из
горла вылетел какой-то испуганный нечленораздельный хрип.  Куда  же  она
денет свою девственность? И как он догадался?
   Он ведь только и успел, что раздеть ее  и  увидеть,  какова  она  под
платьем...
   Она испуганно  проследила  глазами  за  его  указующим  перстом  и  с
громадным  облегчением  вздохнула.  Оказывается,   его   рассердила   та
серебряная трубка, тот подарок моря, который  Меррикэт  посоветовала  ей
пока что оставить при себе!
   - Ax это, господин мой? - притворно удивилась она. - Но я всегда  это
ношу!
   - Только не в моем присутствии. - Он встал с постели, и она  увидела,
что от любовного возбуждения в нем не осталось и следа. Задохнувшись  от
страха, она крикнула:
   - Пожалуйста, не уходите, господин мой! Я сейчас сниму!
   Он ждал, уперев руки в бока, пока  она  не  снимет  трубку,  а  потом
обнял, прижался губами к ее груди и сказал:
   - Ну, теперь не тревожься: остальное я беру  на  себя.  А  ты  просто
доверься мне, ягненочек.
   Она вдруг осмелилась и пролепетала:
   - Но я ничего не умею.., я никогда..,  мне  нечего  тебе  предложить,
господин мой! Я не знаю  никаких  штучек,  не  владею  мастерством,  как
другие...
   - Зато у  тебя  есть  нечто  такое,  чего  ни  одна  из  этих  других
предложить не сможет, ягненочек! - Он сказал это так громко и отчетливо,
что ноги у нее стали как ватные. - Это можешь  подарить  мужчине  только
ты. И за этот  подарок  я  хочу  преподать  тебе  такой  урок  любовного
искусства, какого никому и никогда в Санктуарии не преподавали.
   Она поняла, что Пастух каким-то образом уже узнал обо всем и даже  не
подумает на нее сердиться, пусть кровь у нее хоть всю ночь течет...  Она
так и не уловила момент - пока он не  коснулся  ее  губ  своим  пальцем,
испачканным красным, - когда стала женщиной: разве это  возможно,  чтобы
совершенно не было боли?
   Ну а потом Пастух научил ее всему,  что  ей  так  хотелось  узнать  о
радостях женской доли, всему, что лежало за  "непреодолимой"  преградой,
установленной ее собственным телом. Когда же она, усталая, задремала, он
потихоньку ушел, оставив у нее под подушкой золотую монету.
 
*** 
 
   - Вставай, вставай! - Меррикэт трясла Шауме за плечо. Чуть поодаль, в
дверях, стоял Рэндал, которому Миртис,  ломая  свои  покрытые  синеватой
сеточкой вен руки, говорила:
   - ..и это крайне нерегулярно, мой дорогой! Но самое маленькое, что вы
можете для меня сделать - если я, разумеется, позволю, - это  взять  под
свою личную ответственность заклинание погоды...
   - Извините, мадам, мы с  вами  закончим  чуть  позже,  -  прервал  ее
Рэндал. - А теперь оставьте нас, пожалуйста.
   Шауме по-прежнему сонно  терла  глаза  и  потягивалась,  все  еще  не
замечая, что за спиной Меррикэт стоит великий Рэндал.
   - Ой, Мерри! - радостно улыбнулась подруге Шауме. - А ты-то что здесь
делаешь? Впрочем,  мне  так  много  нужно  тебе  рассказать!..  -  Шауме
умолкла, наконец-то увидев Рэндала, и быстро натянула на себя одеяло  до
самого подбородка.
   - Шауме, это очень важно! - быстро прошептала Меррикэт. - Это Рэндал,
великий маг. Он хочет поговорить с тобой. Об ЭТОМ. -  Меррикэт  показала
на серебристую трубку, лежавшую на столике возле кровати.
   - Об этом? - На лице Шауме явственно отразилось недоумение. -  Ерунда
какая! А вот за тот корешочек я  ужасно  тебе  благодарна,  Меррикэт!  И
передай мою благодарность Дике. У меня была просто замечательная...
   Рэндал быстрым шагом пересек комнату и подошел к ней.
   - Простите, что прерываю вас, юная госпожа, но вы не?.. - Он умолк  и
испытующе поглядел на Меррикэт.
   - Шауме, - спохватилась та, наклоняясь над подругой и ставшими  вдруг
неловкими  руками  доставая  у  той  из-под  подушки  блестящую  золотую
монетку, - значит ли это, что ты?.. - Мэррикет посмотрела на золотой.
   - О да! И все было просто чудесно! Передать не могу, как чуде...
   Лицо Меррикэт вдруг исказилось; она с трудом сдерживала слезы. Рэндал
пообещал, что даст денег и поможет Шауме поступить  ученицей  в  Гильдию
Магов, пообещал вытащить ее из Дома Сладострастия. Но теперь... Увы, они
опоздали. Меррикэт в отчаянии обернулась к Рэндалу  и  вопросительно  на
него посмотрела.
   - Слишком поздно... - прошептала она.
   - Я так и подумал, - сказал маг, а Меррикэт вдруг заметила, что Шауме
в недоумении переводит взгляд с одного лица  на  другое,  однако  Рэндал
продолжил как ни в чем не бывало:
   - Шауме, если ты уступишь этот инструмент Гильдии Магов, - не обращая
внимания на золотую монету,  он  постучал  пальцем  по  столу,  рядом  с
серебристой трубкой, - то обретешь не только вечную  мою  благодарность,
но и достаточно денег, чтобы выбраться отсюда и купить собственный  дом.
Кроме того,  и  я,  и  Меррикэт  готовы  будем  оказать  тебе  в  случае
необходимости любую услугу, которую только способен оказать маг.
   - Что? Но почему? Я ведь...
   Меррикэт, присев к ней на постель, ласково ей улыбнулась.
   Ее подруга теперь  спасена  -  благодаря  вмешательству  благородного
Рэндала, самого замечательного мага на свете!
   - Слишком долго объяснять, - ответил Шауме Рэндал. - Но скажем так: я
нахожусь в некотором родстве с осами.  Как,  впрочем,  и  Меррикэт.  Эту
штуку ведь вынесло морем на берег, верно?
   Мне, во всяком случае, так сказали... - Теперь он  стоял,  возвышаясь
над Шауме, у самой кровати и  явно  собирался  задать  ей  еще  какие-то
вопросы.
   Шауме кивнула и стала послушно  ему  отвечать.  Меррикэт  по-прежнему
держала ее за руку, пока Рэндал вдруг не спросил:
   - А скажи-ка, с кем ты вчера вечером ушла из гостиной?  Кто  поднялся
сюда вместе с тобою? И что случилось потом?
   Шауме так и застыла с раскрытым ртом. Глаза ее стали ледяными.
   - Вы ведь, кажется, хотели получить эту трубку для стрельбы  горохом?
Ну так и возьмите ее. Моему клиенту она что-то не понравилась.
   - А твой клиент не?.. - Рэндал покраснел, и у Меррикэт сердце зашлось
от любви к нему. - Он не.., э-э-э... А не пролилась  ли  здесь  случайно
кровь этой ночью?
   - Это что ж такое? - возмутилась Шауме и резко  села  на  постели.  -
Неужели ты все ему рассказала, Меррикэт? Как ты могла! Это же была  наша
тайна! Убирайся отсюда сей...
   - Шауме, я должна была рассказать! - крикнула Меррикэт. - Это  очень,
очень важно! Так все уже случилось? Ну, кровь была? - Она с такой  силой
вцепилась в плечо подруги, что та, как ни старалась, сбросить ее руку не
сумела.
   - Ну, естественно, была! - сердито бросила Шауме. - Но все получилось
просто чудесно! И больше я тебе ничего не скажу!
   А теперь убирайся отсюда, "подруга"! Никогда  тебе  этого  не  прощу,
дрянь такая! Можешь мне завидовать:  я  здесь  имею  дело  с  настоящими
мужчинами, не хуже этого твоего мага, а не с какими-то сопляками!
   Меррикэт неуверенно встала и, повесив голову, отошла  в  сторону,  но
Рэндал ласково положил руку ей на плечо, и она поняла,  что  все  делала
правильно, что бы там ни говорила Шауме.
   А Рэндал, шагнув вперед, сказал, обращаясь к обеим девушкам:
   - Послушайте обе - и ты, Шауме, и ты, Меррикэт:  настоящие  друзья  в
нашей жизни встречаются слишком редко, чтобы бросаться ими по  пустякам.
И ты должна знать, Шауме, что Меррикэт вела себя храбро и  всеми  силами
старалась тебе помочь.
   А ты, Меррикэт, учти, что подруга  твоя  сейчас  нуждается  в  особом
понимании  и  сочувствии.  Это  действительно  очень  важно  -  то,  что
девственная кровь была пролита в Санктуарии  нынче  ночью  и  при  таких
обстоятельствах. Помни, Шауме: все, что я тебе  только  что  пообещал  -
деньги, услуги -  по-прежнему  в  силе.  Можешь  сейчас  ничего  мне  не
отвечать, если не хочешь. Но  окажи  небольшую  услугу:  мне  совершенно
необходимо знать, известен ли нам человек, что дал тебе золотой, кем  бы
он ни был - другом или врагом.
   Глаза Шауме встревоженно расширились и застыли, как у бродячей кошки,
которую застали врасплох. Меррикэт очень опасалась, что  сейчас  подруга
спросит Рэндала, кого это он имел в виду,  говоря  "нам",  но  Шауме  не
спросила.
   Она вообще не сказала ни слова. Закутавшись в одеяло, чтобы  прикрыть
наготу,  она  вскочила   с   постели.   Кровавое   пятно   на   простыне
свидетельствовало о том, что здесь произошло ночью, и о том,  что  Шауме
вела себя достаточно храбро.
   Шауме  судорожно  собирала  разбросанную  по   комнате   одежду,   но
подбородок  ее  был  горделиво  вздернут,  и  глаза  смотрели  надменно.
Меррикэт вдруг пришло в голову,  что  это,  должно  быть,  все-таки  Зип
пришел  сюда  ночью  и  сделал  Шауме  женщиной,  но  тут  ее   подружка
промолвила:
   - Он называет себя Пастухом.., что-то в  этом  роде...  -  Она  одним
движением плеч накинула на себя платье и  выхватила  у  подруги  золотую
монету. - И он мне не только этот золотой дал - куда больше! - Глаза  ее
сверкали.
   Меррикэт сползла с постели, попятилась неловко и налетела на Рэндала;
она совершенно не чувствовала собственного тела, руки и ноги,  казалось,
одеревенели. Вглядываясь в лицо мага, она тщетно искала там утешения.
   Но Рэндал лишь едва заметно покачал  головой,  а  Шауме  метнулась  к
двери, объявив, что "намерена спуститься вниз и вкусно поесть и выпить в
честь праздника".
   Когда они остались в комнате одни, Рэндал вздохнул:
   - Ну конечно, ПАСТУХ! Клянусь Священными Книгами...
   А знаешь, Меррикэт, единственным человеком,  кто  в  данной  ситуации
совершил действительно доброе дело, была ты. Добро и в дальнейшем  будет
исходить от тебя. Ты должна помочь своей подруге, даже если она вовсе не
будет понимать, что и зачем ты делаешь. Для этого тебе  понадобятся  все
твои силы и умение, да и моя помощь не помешает. Ты к этому готова?
   Силы, умение... Никаких особых сил, а тем более  умения  у  нее  нет.
Зато они есть у Рэндала! И Шауме действительно нуждается  в  ее  помощи.
Ведь та кровь, что пролилась нынче ночью, была  кровью  жертвенной,  это
один из илсигских ритуалов, только Шауме этого не знает и  не  понимает,
что отныне неразрывно с ним связана. И в этом в известной  степени  есть
ее вина, Меррикэт!
   Меррикэт заметила, что Рэндал взял  со  стола  серебристую  трубку  и
нежно ее погладил. Затем он взглянул на Меррикэт  и  предложил  ей  свою
руку.
   Значит, она ЧТО-ТО все же сделала как надо!
   - Разумеется, я помогу Шауме! Даже если б я и не хотела ей  помогать,
ученики  ведь  обязаны  подчиняться   своему   наставнику,   верно?   Не
беспокойтесь, дорогой Учитель. Я сделаю все, что вы скажете.
   И она рука об руку с Рэндалом покинула Дом Сладострастия и  вернулась
в Гильдию Магов - в свою комнату.
 
ВОТ ТАК ВЛИПЛИ! 
 
К.С. УИЛЬЯМС 
 
   Серпантин, местами вымощенный булыжником, вился через весь  Лабиринт,
напоминая змею. На одном ее конце находился самый вонючий и пользующийся
самой дурной репутацией кабачок Санктуария - "Кабак Хитреца". С тех  пор
как несколько лет назад умер настоящий хозяин этого кабачка по  прозвищу
Хитрец, никто не знал, кому он  теперь  принадлежит,  но  заправлял  там
Ахдио, огромный детина в кольчуге и весьма сомнительного  происхождения.
Впрочем, у большей части обитателей Лабиринта происхождение было  весьма
сомнительное.
   Справа от "Хитреца" в  глубь  квартала  вела  темная,  узкая  улочка,
весьма грязная и неприветливая, известная среди местных как улица Проказ
Странного Берта. Там  никто  не  жил  и  жить  не  собирался.  Слева  от
"Хитреца" была Кожевенная улица, пошире  и  посветлее,  но  вонь  там  в
жаркий  день  стояла  такая,  что  способна  была  свалить  с  ног  даже
закаленных жителей Низовья.
   На Кожевенной улице, через три квартала от  "Хитреца",  располагалась
дубильня Зандуласа, человека веселого и добродушного. Вот  только  мылся
он редко.
   Зандулас   снабжал   необходимым   сырьем    клееварню    Чолландера,
находившуюся по соседству. Владелец клееварни, которого друзья  называли
просто Чолли, изготавливал самые лучшие в городе клеи и замазки и всегда
только  из  самых  высококачественных   материалов:   древесной   смолы,
протухшей рыбы, копыт и костей животных, непригодных более ни  для  чего
другого, муки, кислот и некоторых других химических веществ. В  ход  шли
также трупы людей.
   Каждую ночь в Мире Воров кто-нибудь  умирал  насильственной  смертью.
Порой это действительно были несчастные  случаи,  порою  же  "несчастные
случаи" были тщательно подготовлены; а иногда убийство совершалось  явно
преднамеренно. Убитые чаще всего так и оставались лежать там, где  упали
или были сбиты с ног - в одном из темных закоулков. Многие из этих людей
вели жизнь совершенно бессмысленную и никчемную. Во всяком случае, ими и
при жизни-то  никто  не  интересовался,  а  после  смерти  они  и  вовсе
признавались никому не нужными  и  поступали  в  распоряжение  клеевара,
имевшего на это специальную лицензию, выданную губернатором.  Вместе  со
своим учеником Чолли каждое утро отправлялся собирать  трупы  тех,  кому
прошлой ночью не повезло в уличных стычках, и,  надо  сказать,  приносил
этим обществу немалую пользу. Впрочем, он ни за что не положил бы в свою
телегу труп человека, явно скончавшегося от какой-то болезни.  Таких  он
оставлял городской похоронной службе.
   За приличное вознаграждение Чолли можно было также вызвать на дом.
   Собранные  трупы  в  мастерской  сперва  раздевали  догола,  а  затем
расчленяли и сдирали скальп. Найденное имущество тщательно  сортировали.
Скальп переходил в распоряжение изготовителей париков;  одежда,  кожаные
доспехи и оружие перепродавались знакомым старьевщикам, а золотые зубы и
драгоценности -  ювелирам.  Вытопленный  жир  с  удовольствием  покупали
мыловары. Высушенные кости  использовались  в  качестве  топлива  -  под
огромными котлами в клееварне постоянно горел огонь.
   Но все это приносило лишь дополнительный доход; основным же продуктом
и товаром здесь был клей. Впрочем,  у  Чолли  никогда  ничего  даром  не
пропадало.
 
*** 
 
   Чолландер проснулся от того, что жена довольно-таки сильно ткнула его
локтем в толстый бок. Издав протяжный стон, он перевернулся на  живот  и
попытался было заползти поглубже под теплое шерстяное одеяло, но тут  же
последовал второй удар локтем:
   - Вставай. На работу пора!
   - Да-да, дорогая, встаю, - пробормотал он.
   Маленькая пестрая кошка Пышка, громко мурлыкая, тут же  прыгнула  ему
на ноги. Кошка была  типично  помойная,  но  очень,  яркой  раскраски  -
рыже-черная пятнистая спинка и белые грудь, лапки и живот. Чолли - любя,
разумеется!  -  частенько  называл  ее  самой   безобразной   кошкой   в
Санктуарии. Вот и сейчас он взял ее на руки, нежно погладил и посадил  в
изножье кровати.
   Затем осторожно  выполз  из-под  одеяла,  натянул  вылинявшую  черную
рубаху и подпоясался широким ремнем, на котором висели ибарский кинжал и
боевой топор. Топором Чолли пользовался для расчленения трупов  и  рубки
дров. Надев прямо на босу ногу мягкие  сапоги  до  колен,  он  сунул  за
голенище правого сапога еще  один  нож,  набросил  на  плечи  куртку  из
толстой кожи со вделанными в нее  металлическими  кольцами,  а  на  руки
надел нечто вроде наручных  лат  -  кожаные  нарукавники,  вываренные  в
воске. Все это он проделал, не зажигая света, чтобы Инидра  могла  снова
уснуть. Поцеловав жену, он тихонько спустился вниз, на кухню.
   - Ну ладно, хватит тебе, надоеда, - мягко оттолкнул он ластившуюся  к
нему кошку. - Между прочим, приличные кошки сами  должны  добывать  себе
пропитание.
   Он покормил кошку мелко порезанным мясом, а себе приготовил  огромный
бутерброд, засунув толстый кружок твердой копченой колбасы  и