в затылок, намереваясь откусить ей голову или завладеть душой. Она
якшалась с демоном, действовала заодно  с  дьяволами,  крала  огонь  из  рук
верховных магов типа Рэндала и даже  пыталась  применить  его  против  Ишад.
Некромантка была твердо убеждена, что причиной всему было таящееся в Роксане
зло. Теперь же Нико просил помиловать ведьму, превратившую его жизнь в сущий
ад. Она сама оказала бы ему милости не  больше,  чем  принесла  бы  с  собой
смерть.
   - Именно так, милости. Я не похож на тебя,  но  мы  помогли  друг  другу.
Терпение и равновесие суть добро и зло, и каждое входит друг  в  друга,  как
часть и целое.
   Видевшая чересчур много зла в своей жизни, Ишад покачала головой:
   - Или же ты мертв, или же по-прежнему не властен над собой.
   - Послушай. - Нико перешел на жаргон наемников:
   - Все одно и то же: нет добра без зла, нет равновесия... нет маат.  Теряя
одно, мы теряем и другое, такова жизнь. Что же касается смерти, мы  получаем
то, чего ждем.
   - А чего ждешь ты? - Теперь Ишад осознала, что Нико не был ни наивен,  ни
беспомощен, ни тем более неразумен. - Чего ты ждешь от меня?
   - Милосердия, я ведь уже сказал тебе. - Огненный столп позади  Нико  стал
более прозрачным и принялся  покачиваться  из  стороны  в  сторону,  подобно
храмовой танцовщице во время ритуального танца. - Милосердия к подобным тебе
ради памяти и ради равновесия в мире. А теперь мы освободим Джанни.
   - Мы? - Пожалуй, никогда в жизни не  приходилось  Ишад  так  тяжело,  как
сейчас, во время этой философской дискуссии с Нико, когда безобразная  тварь
дышала  в  затылок  так,  что  Ишад  чувствовала  ее  смрадное  дыхание.  От
напряжения она вся взмокла. Не смотреть на нее, не оборачиваться. Это  место
отдохновения Нико, и здесь действуют его правила, а не мои.
   - Мы, - повторил Нико просто, будто это было понятно даже  ребенку.  Ишад
поняла его слова, увидев за ним, откуда ни возьмись появившегося духа.
   Ишад были знакомы духи. Этот был  духом  божественной  силы,  исполненный
власти, цветущее создание такой красоты, что, когда он сел рядом  с  Нико  и
провел по его голове желтовато-коричневыми пальцами, на  глазах  некромантки
выступили слезы.
   - Абарсис, - представился он, и  Ишад  увидела  кровь  чародея,  ведущего
родословную от далеких предков, и любовь такой  силы,  что  у  нее  защемило
сердце, поскольку то, за что  давным-давно  пострадал  этот  дух,  сама  она
отринула.
   - Нам на небесах нужна душа Джанни, она заслужила свое место. Помоги ему,
и мы все возвратим тебе: все, кем ты была, все,  что  умела...  включая  эту
парочку северных колдунов... этот сплав ненависти к тебе, что дышит  тебе  в
затылок, если, как уже говорил Нико,  ты  окажешь  милость  и  ублаготворишь
богов.
   - А если нет? - Для Ишад не было места среди  богов,  духов  или  мертвых
жрецов. Чертов Темпус, он играет сразу со всеми.
   - Мы здесь сейчас только ради Джанни и для того, чтобы вознаградить  тебя
за то, что ты уберегла его до возвращения домой. Скажи, что ты хочешь,  Ишад
из Низовья, и ты получишь это, - ответил дух, безошибочно читая ее мысли.
   Ишад жаждала только поскорее выбраться отсюда, стать цельной, здоровой  и
сражаться самой с подобными ей. Не успела она это  сказать  или  подумать  о
чем-то еще, как Абарсис, обняв Нико за плечи, поднял руку:
   - Исполнено. Иди же, имея цель впереди.  Жизнь  тебе,  сестра,  и  вечная
слава.
   Место отдохновения испарилось точно по мановению руки. Холодная речушка с
разноцветной водой, дрожащий огненный столп, тяжело дышащая тварь за спиной,
которую Ишад чувствовала, но к которой так и не  повернулась,  двое  воинов,
один дух - все исчезло в мгновение ока
   Ишад стояла на сухом полу в доме Тасфалена, и Хаут пытался  увлечь  ее  с
собой наверх.
   Милосердия, просил Нико. Знать бы, что это такое и как можно его  оказать
подобным существам.
   - Ишад... Госпожа, неужели вам не любопытно? - Хаут тронул кольцо, и Ишад
почувствовала, как магия изогнулась мертвой петлей, посланная  тщеславным  и
глупым ребенком.
   От искушения Ишад переминалась с ноги на ногу. Она чувствовала, что стала
сильнее, получив силу от Нико и его духа-хранителя Сейчас, здесь Ишад  может
покончить и с Хаутом, и с тем, что находилось  внутри  Тасфалена,  поскольку
она хоть и не видела его там, но знала, что откровение, полученное  в  месте
отдохновения, скорее напоминало план, схему  действий,  а  раз  так,  то  он
здесь,  рожденный  заново  и  исполненный  некой  силы  Нико  просил  у  нее
милосердия для Роксаны..
   Две половинки с треском сошлись
   Ишад повернулась и рванулась к двери. Та устояла, и все же Ишад оказалась
сильнее.
   Хаут с криком рванулся  вниз  по  ступеням,  но  было  уже  поздно.  Ишад
оказалась  проворнее  и,  успев  проскользнуть  через  дверь,   заперла   ее
заклинанием.
   Теперь, отойдя немного от двери, она поразмыслила над возможными  формами
милосердия и решила, что если Тасфален и Роксана в каком бы то ни было  виде
находятся там же, где и Хаут, то милость может быть только одна.
   Наполненная силой, полученной из таинственного места, сути  которого  она
не понимала, и с благословения верховного жреца бога, в которого не  верила,
Ишад начала читать заклинание столь сильное и быстрое, что  в  его  мощи  ей
сомневаться не приходилось.
   Периметр  дома  Тасфалена   Ишад   запечатала   особым   заклятием,   под
воздействием которого дверь будет закрыта до тех пор, пока те, кто  остались
внутри, не поймут, что означает милосердие
   Когда последнее слово  было  сказано,  Ишад  вдруг  увидела,  что  читала
заклинание в самом центре огромной лужи и промокла до нитки.
   Подобрав  отяжелевшие  одежды,  она  отправилась  домой.   Возможно,   ей
следовало бы сообщить Риддлеру о том, что произошло, но об этом  позаботится
Крит. Ишад не  хотелось  думать  о  Страте,  который  сейчас  был  вместе  с
Темпусом, живой или мертвый.
   Сейчас Ишад хотела думать только о себе самой.  Ей  хотелось,  чтобы  все
стало на свои места, а еще ей хотелось  поразмышлять  о  милосердии,  весьма
странном, но по-своему благородном человеческом качестве.
   А в доме то, что некогда называлось Роксаной, лежало трупом Тасфалена  на
кровати, наполовину потеряв сознание, оставшись почти без силы  и  памяти  и
сознавая лишь то, что желает выжить.
   - Пыыыыы, - пробормотало оно,  пытаясь  снова  и  снова  раздвинуть  губы
теперь уже дважды воскрешенного трупа. - Пыыыыы. - И снова:
   - Пыыыыы. Хууууут. Пыыыыы...
   Тем временем недоучившийся чародей барабанил в запечатанные магией  окна,
выкрикивая страшные заклинания,  которые  не  только  не  могли  помочь  ему
выбраться, но отскакивали от окон и били в  него  рикошетом,  так  что  Хаут
быстро убедился, что ему от них больше вреда, чем пользы.
   В конце концов он перестал паниковать и подошел к  кровати,  наблюдая  за
мертвенно-бледной мумией человека, из-за которого он здесь очутился.
   Того, кто притащил его сюда, из какого-то другого места... возможно,  что
из забвения. Любой  другой  на  месте  Хаута  испытывал  бы  только  чувство
благодарности, но нисиец был слишком умен и зол  для  этого:  он  знал,  что
ведьмы всегда получают по заслугам.
   Он рассчитывал на победу, но проиграл и теперь  превратился  в  пленника,
пусть даже в пленника в роскошном и изящно убранном доме. Его бывшая госпожа
посадила его в клетку, точно птицу, и все это только из-за Тасфалена.
   Хаут наклонился над телом Тасфалена, размышляя о том, как можно убить уже
мертвого и как вытащить Роксану из этой оболочки, где она была бессильна.
   Ему вдруг пришло в голову прислушаться, что же  бормочет  с  кровати  это
существо.
   - Пыыыыы, пыыыыы, пыыыыыль...
   - Пыль? - переспросил нисиец. - Ты говоришь "пыль"?
   Глаза воскресшего трупа раскрылись  и  глянули  на  него  так,  что  Хаут
отшатнулся и едва не упал.
   - Пыыыыыль, - раскрылись синие губы, - на языыыыык.
   - Пыль на твой... язык? - Конечно, вот в чем дело. Пыль. Ему нужна пыль.
   Не просто пыль, как  внезапно  понял  Хаут,  а  горячая,  яркая  пыль  от
уничтоженных нисийских Сфер. Труп был прав, пыль оставалась их  единственной
надеждой - для него, так же как и... для нее.
   Хаут впервые призадумался над  тем,  чем  могло  грозить  ему  совместное
заключение с Роксаной, нисийской ведьмой в мужском теле или, точнее, в  том,
что от него осталось. Стоит ей умереть, как те, кто держал ее  душу,  придут
за ней, а Хаута, точно процент с долга, заживо проглотят или сожгут живым.
   Его кожа покрылась мурашками, ибо в  этом  недвижимом  теле  еще  таилось
достаточно разума, чтобы понять это раньше, чем он.
   Теперь перед Хаутом встала нудная задача: собрать  по  пылинке  требуемое
количество магической пыли.
   Задача казалась безумно трудной, ведь в  доме  было  полно  пыли,  но  по
большей части самой обыкновенной. Чтобы собрать ее в достаточном количестве,
потребуются дни, недели, если  не  годы,  тем  паче  что  он  совершенно  не
представляет себе, сколько же ее нужно.
   И даже если  вообразить,  что  он  и  впрямь  соберет  ее  в  достаточном
количестве, то что с ней делать? Отдать ли ее дышащему  на  ладан  полутрупу
или же найти способ воспользоваться ею самому?
   Хаут не знал этого, но у него было много времени для размышлений.
   Поскольку никакого лучшего занятия не предвиделось, Хаут решил приступить
к сбору пыли, просеивая пылинку за пылинкой...

***

   В Санктуарии разыгралась буря, словно против города  разом  восстали  все
небожители. Дождь хлестал с  такой  силой,  что  пробивал  затянутые  бычьим
пузырем окошки домов в Лабиринте.  На  город  обрушилась  неукротимая  стена
воды; канализационные туннели переполнились,  и  вода  из  отводных  каналов
выплеснулась на улицы, а во дворце слуги только и успевали подставлять ведра
и баки под тут и там прохудившиеся крыши, сквозь дыры в которых низвергались
настоящие водопады.
   В порту вода поднялась настолько, что залила Набережную,  благодаря  чему
Темпусу представилась прекрасная  возможность  предложить  императору  Рэнке
Терону, Верховному жрецу Брахису и их свите  на  время  отложить  в  сторону
протокольные условности и немедленно перебраться во дворец, где было немного
посуше.
   К тому времени, когда императорский кортеж достиг дворцовых  врат,  Молин
Факельщик и Кама были уже во дворце.
   В тиши дворцового храма Молин  воздавал  благодарственные  молитвы  буре,
которая гасила огни, оставленные без должного к ним божественного внимания и
грозившие дотла спалить город.
   А Кама тем временем, укрывшись в алькове от жреческих ритуалов,  смотрела
из окна  поверх  дымящихся  крыш  на  огненный  столп,  раскачивающийся  над
Санктуарием.
   Кама не могла точно определить, почему ее бросает в дрожь и  стоят  дыбом
волосы. Возможно, причиной тому был холодный шторм, разбрасывающий  дождевые
капли с такой яростью, что они, подобно камням, били по дворцовой  крыше,  а
может, колонна огня, которая  отчаянно  прогибалась  в  разные  стороны,  но
упорно не желала гаснуть.
   Кама особенно не волновалась по  поводу  Малина,  наверное,  потому,  что
никак не могла прийти в себя от последних событий: ведь ее собирались судить
за попытку преднамеренного убийства или за что там еще. Конечно, ее занимали
мысли о том, что думает о ней жрец, насколько он верит ей, что  чувствует...
и стоит ли ей терять из-за него голову.
   Да ничего у них с ним не выйдет, он еще хуже, чем Крит. Но Молина, так же
как и Крита, убедить в этом было невозможно. И какие могут  быть  разговоры,
когда достаточно просто почувствовать, как реагируют их тела,  касаясь  друг
друга.
   Но не это страшило Каму, сейчас, чтобы выжить, ей понадобятся вся ее воля
и разум. Слово Крита для  отца  значит  много,  и  клятвенные  узы  и  честь
перевесят все ее доводы и призывы к разуму Риддлера.
   Будь она мужчиной, все сложилось бы иначе, но  в  нынешнем  ее  положении
оставалось надеяться только на Факельщика.
   Он так и сказал, воспринимая свои слова как данность. Каме не понравилось
чувство  зависимости,  хотя  она  и  признавалась  себе,  что  и  на  алтаре
раздвинула бы ноги перед человеком, который только что подошел к ней,  обнял
за дрожащие плечи и поцеловал в ушко.
   - Как здорово видеть столь вовремя поспевшее творение рук божьих, - мягко
заметил он. - Доброе знамение, доброе. Тебе следует... Кама, да ты дрожишь.
   - Я промокла, замерзла и вся в грязи, - запротестовала она,  когда  Молин
нежно повернул ее к себе лицом, и прибавила:
   - Пока ты там общался с Богом Бурь, мой отец и Терон во  главе  процессии
проехали через дворцовые врата. Молин, моя жизнь в твоих руках, и не  утешай
меня фальшивыми надеждами или божьими дарами. Боги войны и не  посмотрят  на
то, что я женщина, - они этого просто не заметят.
   - Хвала всем богам погоды, что ты есть, - с чувством  промолвил  жрец  и,
пристально поглядев ей прямо в глаза, отошел наконец чуть  в  сторону.  -  Я
позабочусь о тебе, как заботился об этом  городе  с  его  богами  и  даже  о
Кадакитисе. Доверься мне.
   Будь на его месте кто-нибудь другой, Кама только расхохоталась бы,  но  в
устах Молина обещание прозвучало убедительно.  Если  только  она  не  хотела
верить в него настолько, что не обратила внимания на его тон.
   Так они и стояли рука в руке, пока сзади не послышался шум шагов и чьи-то
голоса.
   Они одновременно обернулись, и у Камы  невольно  вырвался  смешок.  Перед
ними, обнявшись, предстали Джихан и Рэндал, тайзианский Хазард.
   Вернее, если быть более точным, Джихан  поддерживала  хрупкое  и  изрядно
побитое тело мага с такой легкостью, что ноги волшебника едва касались пола.
Тусклый взгляд чародея  блуждал  по  комнате,  но  Рэндал  был  в  сознании,
несмотря на страдальческий взгляд.
   Глаза Джихан горели огнем, и Молин тихонько заметил Каме:
   - Буря - конечно же, она вернула ей силы.
   - Силы? - недвижными губами прошептала Кама. - А разве они  покидали  ее?
Когда?
   - Я расскажу тебе все чуть позже, любимая, - шепнул ей Молин.
   Теперь он говорил уже звенящим голосом жреца:
   - Джихан, моя госпожа, что привело вас в обитель  Бога  Бурь?  Все  ли  в
порядке с Детьми Бури? Здоров ли Нико?
   - Жрец, - переступила с ноги на ногу Джихан, -  разве  это  не  очевидно?
Рэндал и я любим друг друга и хотим пожениться  согласно  правилам  твоей...
веры... бога... чего угодно. Немедленно!
   От удивления Рэндал только икнул и широко раскрыл глаза. Кама проявила бы
к измученному маленькому магу больше сочувствия,  если  бы  сама  не  начала
только-только приходить в себя от шока. Молин назвал ее любимой.
   Рэндал с трудом поднес руку к бровям, и  Кама  усомнилась  в  способности
жертвы владеть собой, а тем паче дать согласие на свадьбу.
   - Рэндал, - обратилась к нему Кама. - Сех! Ведьмины  Уши,  ты  не  спишь?
Моему отцу не понравится твоя идея с женитьбой на воительнице,  пока  он  не
оценит всю пользу, которую можно из этого извлечь. Я бы...
   Джихан вытянула руку в сторону Камы, и  та  почувствовала,  как  начинает
замерзать.
   Молин решительно загородил ее.
   - Джихан, Кама не сказала ничего  оскорбительного,  ведь  она  и  сама  в
затруднительном положении. С нашей помощью, Пенорожденная, ты выйдешь  замуж
за избранного тобою мага до... - жрец вытянул  голову,  глядя  в  окно,  где
вместо солнца по-прежнему виднелся демонический огненный  столп  и  сверкали
молнии Буреносца, - ...до заката солнца, если таково твое  желание.  Я  тоже
женюсь, если ты мне поможешь...
   - Ты женишься? - Джихан недоуменно вздернула крылатые  брови,  но  отвела
свой мертвяще-холодный палец в сторону и положила руку на бедро.
   - Да. Я  женюсь  на  Каме.  С  Розандой  мне  будет  легко  договориться,
поскольку она покинула меня в трудное время, но мне потребуется твоя помощь,
чтобы получить разрешение от Темпуса... он ведь опекун твой и Камы?
   - Опекун? - вскрикнули хором  две  женщины.  Два  изящных  женских  стана
выгнулись, точно побеги лозы, а два  поднаторевших  в  интригах  ума  начали
лихорадочно вести поиск подходящего решения.
   - Кто-то, - заговорил Факельщик, невзирая на протесты обеих дам, - должен
поставить печать на актах о помолвке. - Жрец обрадовался,  что  нашел  путь,
как освободить Темпуса от Джихан, и считал, что  уже  за  одно  это  Темпуса
можно просить о любом одолжении.
   Ради руки Камы, ради ее свободы и чести можно было  посчитаться  долгами,
но ради ее любви он хотел большего. Обняв ее подобно  мужу-защитнику,  Молин
шепнул:
   - Доверься мне, прими официальную помолвку. Я жрец Матери Бей, Вашанки  и
Буреносца. Исполнение необходимых ритуалов займет не меньше месяца,  а  если
ты того пожелаешь, можно протянуть и дольше.
   Кама, почувствовав облегчение, осторожно вздохнула.
   Молин Факельщик еще раз от всей души  возблагодарил  Бога  Бурь,  который
счел нужным явить себя злосчастному Миру Воров во всем  сиянии  славы,  дабы
погасить пожар Хаоса и вернуть былые силы Джихан.
   Обернувшись, он снова посмотрел в окно. На этот раз ему  показалось,  что
даже дьявольский огненный  столп  поддается  напору  благословленного  богом
дождя.
   Когда  Молин  Факельщик  вышел  навстречу  высоким   гостям   в   палатах
Кадакитиса, Темпус все еще  пытался  объяснить  Терону,  который  прибыл  на
окраину страны из-за зловещего  черного  дождя,  все  не  прекращающегося  в
столице Рэнке, что визит Абарсиса  и  знамения  велят  соблюдать,  а  может,
наоборот, нарушить правила регентства,  что  чума  была  надуманна  (удобный
способ держать под контролем Брахиса), а дождь самый настоящий, что пожары и
разрушения  просто  следствия  появления  демонического  огненного   столпа,
который имеет прямое отношение  к  Никодемусу,  но  абсолютно  не  связан  с
прибытием Терона и что "никто, мой друг, не выступит против нас, пока мы  не
покажем свою слабость".
   - Мой повелитель и император, - протянул с поклоном Молин, и Темпус  едва
удержался от желания немедленно  сообщить  Терону,  что  архитектор  и  жрец
Санктуария  на  самом  деле  замаскированный  нисийский  чародей,  обманщик,
интриган, вечно лезущий не в свое дело крикун, которого  уже  давно  следует
проучить.
   Терон, который Молина не вспомнил,  но  узнал  яркую  сутану,  немедленно
напустился на него.
   - Жрец, в чем провинилась твоя паства, если это место  проклято  погодой,
ведьмой и демоном? - сурово вопросил он.  -  Если  ты  сам  не  в  состоянии
восстановить мир на этом крохотном клочке земли под небесами, я заменю  тебя
на более способного. Даю тебе время до Нового года навести здесь порядок - и
никаких возражений. - Похожий на льва Терон побагровел: наконец-то он  нашел
козла отпущения.
   Только один Темпус заметил едва изогнутые в улыбке уголки губ императора.
Лев Рэнке проревел, обращаясь к Верховному жрецу:
   - Видишь, Брахис, он тоже в ответе за этот бедлам, так что ознакомь его с
моим указом: или  же  Санктуарий  будет  ублаготворен  пред  лицом  богов  и
избранного ими представителя - меня! - или же вы оба с  наступлением  Нового
года начнете подыскивать себе иное занятие.
   Молин Факельщик был слишком умен, чтобы  оправдываться  или  пускаться  в
пререкания. Он уверенно стоял, глядя на заросшее волосами левое ухо  Терона,
молчал, пока не уверился, что император закончил, и лишь тогда открыл рот.
   - Хорошо, мой повелитель.  Я  сделаю  все,  что  смогу,  а  пока  позволь
сообщить  тебе  -   и   Темпусу   -   некоторые   новости.   Прошлой   ночью
принц-губернатор  Кадакитис  сделал  официальное  сообщение  о  помолвке   с
бейсибской королевой Шупансеей... и испрашивает ныне дозволения угас.
   - В самом деле? - Голос Терона изменился, и он  радостно  потер  руки.  -
Такое событие стоит повторить в пересказе.
   Темпус обнаружил, что вертит в руках кинжал.  Рассеянно  счищая  грязь  с
рукояти, он ждал, какой еще сюрприз преподнесет Молин.
   И то