Шальпа, словно тень рядом с ней. Лицо  его
с первого же взгляда  напомнило  ему  кого-то,  кого  он  часто  встречал  в
"Распутном Единороге", но кого именно,  он  вспомнить  не  смог.  В  суровых
чертах  Того-Кому-Нет-Имени  он  видел  лицо  каждого   наемника,   которого
когда-либо встречал, а грубоватый  добрый  юмор  женщин,  красящих  ткань  в
мастерских красильщиков - в  лице  светловолосой  Тилли.  Вдруг  Лало  начал
понимать, что узнает их всех - он  рисовал  их,  жил  среди  них,  ничем  не
примечательных, в Санктуарии.
   - Отец, ты избавился от Вашанки, по крайней  мере,  на  время,  но  жрецы
Саванкалы все еще удерживают его храм  в  Санктуарии!  -  Эши  обратилась  к
яркому свету во главе стола, на который  Лало  до  сих  пор  не  осмеливался
посмотреть.
   - До тех пор, пока вполне  не  сформировалось  новое  тело  Вашанки,  его
власть потеряна, - прозвучал голос рядом с Лало. -  Но  Ранканские  боги  не
боятся Меня. Теперь здесь  новая  богиня,  Бей,  и  мы  должны  как  следует
обсудить эту проблему.
   - Почитатели ее культа в Санктуарии - беглецы.  Но  Империя,  откуда  они
спаслись бегством, все еще находится под ее покровительством. Какой же силой
она обладает в Санктуарии? - спросила Тилли.  На  какой-то  момент  ее  муж,
Туфир, наклонился вперед,  внимательно  слушая,  и  Лало  уклонился  от  его
проницательного взгляда. Жрецы звали Туфира другом сиккинтайров,  тогда  как
Илье был их хозяином. Они научили его быть дальновидным. Не он  ли  приказал
привести сюда Лало.
   - Я устала от всех этих раздоров, - вздохнула Шипри. - Думаю, что,  когда
ты возьмешь верх над ранканами, опять наступит мир. Мы, наконец, поладили  с
Сабеллией, и уверена, с  этой  новой  богиней  тоже  договоримся.  Она  ведь
все-таки богиня и должна быть благоразумной.
   Лало облегченно откинулся назад. Сабеллию он рисовал со своей собственной
жены, но в следующее мгновение уже испугался ревности Шипри. С годами Джилла
все меньше и меньше напоминала ему Острую-на-Язык, и он уже подумывал о том,
чтобы писать с нее портрет Матери-Прародительницы илсигов.
   Неожиданно свет, исходящий от лица Ильса, обратился на него. Он вскрикнул
и отвел глаза. Даже находясь в этом обновленном теле, он был не в  состоянии
выдержать его.
   - Сын Ильса, подойди ко мне... - Голос звучал резко, больно  отдаваясь  в
ушах, несмотря на то, что Лало прикрыл их ладонями. Он замотал годовой.
   - Господин, я служил в храме твоих врагов и боюсь твоего гнева.
   - Но я нанес поражение моим врагам. Встань и подойди ко мне!
   "Я ведь уже умер, - подумал Лало. - Что же еще он может мне  сделать?"  -
Он открыл глаза. Великий Пророк Туфир ждал,  чтобы  проводить  его  к  Отцу,
который убрал сияние с лица, и очень напоминал теперь лик мраморной статуи в
своем Храме.
   - С тех пор,  как  тебя  коснулось  волшебство,  ты  нарисовал  множество
портретов, художник. Что же ты видел?
   Лало сосредоточил  взгляд  на  серебряном  ожерелье,  поблескивающем  под
темной бородой бога. - Иногда я видел тварей... - пробормотал он, - иногда -
дьяволов, а иногда - и... богов.
   - А когда ты  почувствовал  в  себе  дар,  полученный  от  волшебника?  -
продолжал неумолимый голос.
   Лало пожал плечами,  но  Туфир  не  давал  ему  уйти  от  ответа.  В  нем
чувствовалась обида, которая  заставила  Лало  смутиться,  а  кроме  того  -
сильное (о ужас) желание уничтожить его и в то же время готовность  к  любви
(что испугало его еще больше).  Лало  неожиданно  почувствовал  в  себе  всю
глубину таящейся в нем нерастраченной творческой силы.
   - Раньше ты служил Инасу Йорлу и жрецам Вашанки, но теперь, сын  мой,  ты
будешь служить мне, - прозвучал голос Ильса.
   Лало увидел перед собой белый холст и кисти, которые были настолько лучше
тех,  которыми  он  обычно  пользовался,  насколько   лошадь   породы   Трес
превосходила Подветренного осла, и палитра  с  такими  красками,  за  секрет
изготовления которых любой мастер в Санктуарии отдал бы  душу.  Правая  рука
Лало начала наполняться силой, которая все росла и росла, как бы готовясь  к
творчеству. Он нащупал кисть и окунул ее в краску) цвет которой  можно  было
бы определить как более, чем алый, и тронул ею холст. Он  почувствовал,  как
волна творческой энергии взрывоподобно прорвалась через кисть,  освобождаясь
подобно любовному оргазму.
   Его рука двигалась быстро, расцвечивая  холст  багряными  цветами,  затем
возвращалась к палитре за  сияющим  золотом  и  в  завершении  за  оттенками
опалово-голубого. Он отступил назад, выпустив кисть из  руки.  Сам  холст  и
изображение на нем увеличились, изогнулись, и холст взлетел в воздух, сияя.
   Эши засмеялась и захлопала в  ладоши,  а  Туфир  улыбнулся  своей  слабой
страдающей улыбкой.  Лало  смотрел  на  это  миниатюрное  творение,  которое
родилось из-под его рук и теперь парило между деревьями.
   - Раньше ты обладал даром изображать Истину, беря ее из реальной жизни, -
прозвучал шепот Ильса, отдаваясь в самых дальних уголках души Лало. - Теперь
ты сможешь воплощать в Реальность Истину так, как ты ее себе  представляешь.
Ты все еще не понимаешь, кто ты?

***

   О ты, Благословенная Мать Всего Сущего, Мы  все,  твои  дети,  потерявшие
свой путь, обращаемся к тебе, Прости нас и храни ото  всяческих  бед,  Храни
нас и помоги найти дорогу домой в конце наших дней.

   "Святая Шипри, Мать  Всего  Сущего,  если  ты  любишь  своего  Господина,
выслушай меня!" Бормотания Джиллы утонули в  прекрасном  благозвучии  гимна.
"Выслушай меня и помоги мне вернуть мужа..."
   Здесь, в часовне Матери,  потрескивали  свечи,  разбрасывая  разноцветные
искры, и при их свете  с  трудом  можно  было  обнаружить  следы  достаточно
грубого ремонта, произведенного в тех местах,  где  удар  молнии,  посланной
Вашанкой, разрушил стену. Джилла спряталась в тени, когда одетая  в  голубые
одежды жрица прошла туда и  обратно  перед  мраморным  изображением  богини,
продолжая свое пение.

   Что бы ни разрушали люди, все воссоздается Тобою, Ты  питаешь  все  сущее
своей благотворной грудью; Твоя сущность  -  источник  жизни,  а  когда  она
кончается, Мы вновь обретаем покой в Твоем святом чреве.

   - А что если Лало уже спасен и  находится  под  ее  защитой?  -  подумала
Джилла. - Наверное, богам нужен  талантливый  художник,  а  кого  еще  может
предложить Санктуарий, кто бы сравнился с ним по  таланту.  -  Она  склонила
голову,  покачиваясь  взад  и  вперед  в  такт  продолжавшемуся   пению,   с
благодарностью принимая замкнутый круг жизни и смерти, и слезы, которые  она
так долго сдерживала, дождем брызнули на мраморный пол.
   Жрицы закончили обряд, и  в  часовне  наступила  тишина.  Джилла  ощутила
прикосновение Ванды к своему плечу. Она позволила дочери вывести ее на яркий
солнечный свет Санктуария.
   - Ничего не говори  мне,  -  сказала  Ванда.  -  Горонеш  даже  не  будет
встречаться с тобой, а те святоши, которые служат Шипри,  сказали,  что  эта
потеря есть часть того бремени, которое должна нести женщина.
   Джилла оглянулась назад на золотое здание  Храма,  все  еще  на  половину
обнесенное лесами. - Разве это  так  уж  эгоистично  -  хотеть,  чтобы  Лало
вернулся ко мне? Я думала, что  я  сильная,  но  оказалось,  что  он  просто
необходим мне!
   - Конечно, это так! - решительно сказала Ванда. - Так же, как и нам всем!
- Ее волосы сияли на солнце, отливая медью,  как  волосы  Лало  в  годы  его
молодости. Но в ее серых глазах стояла тревога.  Джилла  проглотила  остатки
слез и живо вытерла глаза.
   - Ты права. Я не знаю, что на меня нашло! - А  теперь  не  хочешь  ли  ты
пойти со мною к Леди Куррекаи?
   Впервые за все то время, как они покинули Храм, Джилла обратила  внимание
на то, где они находятся, и поняла,  что  вместо  того,  чтобы  свернуть  на
Дорогу Храмов, ведущую к городу, они  шли  вдоль  открытой  стены  Дворцовой
Площади. Она вздохнула.
   -  Очень  хорошо!  Колдуны  и  боги  Санктуария  не  смогли  мне  помочь.
Посмотрим, что могут сделать чужестранцы!
   Принц любезно предложил Бейсе и ее двору занять комнаты во Дворце,  хотя,
вероятнее всего, он проявил  добродетель  скорее  по  необходимости.  Джиллу
интересовало, как же все они смогли разместиться внутри Дворца. Для нее было
совершенно очевидно, что это место было осквернено  присутствием  бейсибских
высокопоставленных лиц, одетых  в  отделанные  кружевом  брюки  и  свободные
камзолы или блестящие юбки. Кроме того, все они повально увлекались высокими
воротниками. Ей показалось, что бейсибцы превосходили численностью дворцовых
слуг,  носящих  шелковые  пояса  и  исполняющих  свои  обязанности  с  такой
нарочитой торжественностью.
   Джилла взглянула на свою дочь - она, как обезьянка,  переняла  бейсибскую
моду для своего платья, выкроенного из старого платья своей  хозяйки,  подол
которого был отделан блестящими золотыми нитями. Поможет или не поможет  эта
бейсибская женщина? В свое время Джилла  и  Лало  приложили  немало  усилий,
используя все свои дворцовые связи, чтобы пристроить туда дочь.
   Леди  Куррекаи  занимала  покои  на  втором   этаже   Дворца,   рядом   с
апартаментами камергера, примыкающими к саду на крыше, который находился  на
попечительстве самой Бейсы. Если Джилла правильно  поняла  Ванду,  когда  та
рассказывала ей о политической  жизни  бейсибцев,  то  Куррекаи  приходилась
кузиной Королеве Шупансее, правда не по прямой линии. Поэтому она  не  могла
претендовать  на  престол   Империи,   но   была   достаточно   благородного
происхождения, чтобы держать священных змей и готовиться стать жрицей.
   Джилла вздрогнула, подумав о змеях. Василиски Инаса Йорла были достаточно
неприятны, и сейчас  ей  предстояло  вновь  столкнуться  с  чем-то  ужасным.
"Должно быть я все-таки люблю этого человека, иначе давно убежала бы домой",
угрюмо подумала она.
   Но они уже были у дверей, и  отступать  было  поздно.  Она  почувствовала
аромат каких-то благовоний, похожий на горький запах сандалового дерева.
   - А! Мать моей маленькой подружки. Добро пожаловать... - приветствовал их
довольно низкий голос с легким акцентом. Женщина, поднявшаяся им  навстречу,
когда они вошли, была такого высокого роста и такого плотного  телосложения,
что Джилла почувствовала себя почти маленькой.  Она  сверкнула  великолепием
расшитой нижней юбки  из  малиновой  парчи,  покрытой  золотым  узором,  под
которым едва можно было различить изначальный рисунок. Поверх этой юбки  был
надет бархатный кринолин глубокого синего цвета и корсет из точно такого  же
материала с длинными узкими рукавами. Джилла раньше даже и не  догадывалась,
что  знатные  бейсибские  женщины  не  носили  верхней  одежды  -  их  груди
оставались совершенно открытыми. У Куррекаи они были полными и  крепкими,  а
их соски замысловато разрисованы ярко-красными и золотыми красками.
   - Садитесь. Я пошлю за чаем. - Леди Куррекаи хлопнула в ладоши, опускаясь
на кушетку и шурша шелком.  Ванда  подвинула  матери  подушечку,  и  Джилла,
которая постоянно ощущала в себе тревожное желание  уйти,  с  благодарностью
села.
   - Ваша дочь очень хорошая помощница, - продолжала леди с томным видом.  -
Она такая быстрая и у нее такие чудесные волосы.
   Ванда  покраснела,  взяла  поднос  из  рук  бейсибской  женщины,  которая
принесла его к дверям комнаты, и поставила на низенький  столик,  украшенный
сложной резьбой по красному дереву, начав разливать чай. Чайный  сервиз  был
изготовлен из фарфора, такого тонкого,  что  казался  прозрачным,  а  Джилла
вдруг осознала, что не меняла платье с тех самых пор, как  заболел  Лало,  и
что ее волосы растрепались.
   Ей хотелось поскорее перейти к цели  своего  визита  и  уйти  отсюда,  но
знатная женщина вдыхала аромат чая, будто  ничего  кроме  этого  в  мире  не
существовало. Ванда оставалась  перед  ней  на  коленях  до  тех  пор,  пока
Куррекаи не кивнула головой и, наконец, не сделала один  церемонный  глоток.
После этого Ванда повернулась и налила чай в чашки  матери  и  себе.  Джилла
подозрительно попробовала напиток и нашла его странным, но довольно приятным
на вкус. Она быстро выпила чай и теперь неуклюже держала чашку на коленях, в
то время, как леди пила  его  с  бесконечной  неторопливостью.  Наконец  она
вздохнула и поставила чашку.
   - Моя Госпожа, - сказала  Ванда  нетерпеливо,  -  я  рассказывала  вам  о
странной болезни моего отца. Нам не удалось найти никого в этом городе,  кто
смог бы вернуть нам его, но ваши люди мудрее нас. Не могли бы вы помочь нам?
   - 0, дитя! Я отношусь к твоему горю, как к своему собственному,  но  что,
ты полагаешь, я могу  сделать?  -  Голова  Куррекаи  повернулась  в  жестком
воротнике, голос ее звучал очень участливо.
   - Я слышала... - Ванда судорожно вздохнула, и голос ее стал на тон  выше.
- Я слышала, что яд змеи обладает множеством удивительных свойств...
   - О, моя дорогая подружка, - вздохнула Куррекаи  и  откинулась  назад,  в
одном из разрезов ее кринолина появилось алое мерцание  змеиного  язычка,  а
затем узкое длинное тело - змея медленно выскользнула из  своего  убежища  и
лениво свернулась в складках нижней юбки. Джилла,  как  загипнотизированная,
уставилась на выбрасываемый вперед  алый  язык  змеи  и  ее  блестящие,  как
бриллианты, глаза.
   - То, что ты говоришь - правда. Яд может быть сильным стимулятором,  если
его правильно... приготовить. Но твой отец не принадлежит к моим  людям.  Яд
может погубить его.
   - Но ведь все-таки есть шанс? - Все муки,  испытанные  за  последние  три
недели, нахлынули на Джиллу, и в этот миг она обрела  голос  -  эта  женщина
должна согласиться помочь им!
   - Я не хочу убивать мужчин Санктуария. - Поворот головы леди Куррекаи был
очень категоричен.
   Джилла поднялась, в  то  время  как  Ванда  все  еще  сидела  неподвижно.
Бейсибская женщина начала обдумывать ситуацию, принявшись ходить по комнате.
Когда она остановилась, змея находилась всего лишь в футе от вытянутой  руки
Джиллы. Алая голова метнулась вверх, подобно  пламени,  и  начала  монотонно
раскачиваться.
   - Мама, не двигайся! - резко прозвучал свистящий шепот Ванды.
   Джилла оставалась спокойной: она достигла своей цели, глядя впервые прямо
в круглые глаза леди Куррекаи.
   - А женщин Санктуария? - хрипло спросила она. - Почему бы и  нет?  В  том
случае, если Лало умрет, я умру тоже. Так почему бы не здесь?
   Джилла  выдержала  бесконечно  долгий  немигающий  взгляд  женщины.  Леди
Куррекаи пожала плечами и почти беззаботным движением поставила ладонь между
Джиллой и красным пятном, которое тут же нанесло удар по ее руке.
   С подступившей к горлу тошнотой Джилла качнулась на пятках  назад.  Всего
лишь через секунду змея  повисла,  вонзив  зубы  в  мякоть  большого  пальца
Куррекаи. Потом змея начала дергаться, и женщина  сбила  ее  легким  щелчком
среднего пальца, слегка  встряхнув  при  этом.  Змея  скользнула  обратно  в
прорезь ее кринолина.
   - Во имя Святой Бей,  Великой  Матери!  -  Куррекаи  заговорила  резко  и
громко, а потом вдруг стала очень спокойной, и глаза ее сделались такими  же
бесцветными, как глаза Лало. Джилла наблюдала за всем происходящим,  трясясь
от ужаса. Что будет, если эта бейсибская женщина умрет  прямо  здесь?  Ванда
пробралась поближе к матери и ухватилась за нее, как обычно  делала,  будучи
маленькой девочкой.
   Когда леди наконец-то пошевелилась, раздался долгий вздох облегчения.  Но
Джилла так и не поняла, кому из них троих этот вздох принадлежал.  Громадная
капля крови, похожая на неограненный рубин, катилась  по  пальцу  леди.  Она
огляделась и движением головы сделала знак Ванде.
   - Принеси мне маленькую хрустальную бутылочку из комнаты, похожую на  те,
в которых обычно держат духи.
   Ванда вскочила на ноги, чтобы выполнить  приказание.  В  это  время  леди
Куррекаи вновь повернулась лицом к Джилле.
   - Я сделала попытку преобразовать яд с помощью моей крови, но  он  должен
быть использован немедленно. Сделай на  теле  своего  мужа  такую  царапину,
чтобы появилась кровь, и нанеси каплю этой  крови  на  рану.  -  Она  вынула
пробку из бутылочки, которую подала ей Ванда, коснулась  ею  капли  крови  и
опять вставила в бутылочку, слегка встряхнув. И сжала палец, чтобы  выдавить
вторую каплю, а затем и третью.
   - А теперь иди и сделай так, как я велела, и быстро. -  Она  еще  плотнее
прижала пробку и протянула  бутылочку  Джилле,  Потом  осторожно  слизала  с
пальца липкое пятно. - И запомни, я  тебя  предупреждала  -  опыт  может  не
удаться.
   - Да благословит Вас Матерь Всего  Сущего,  леди,  и  пусть  обойдут  Вас
стороной любые обиды. - Женщина уже была на ногах. - По край  ней  мере,  Вы
пытались помочь мне.
   Они торопились по коридору. Ванда бежала вприпрыжку, чтобы  поспевать  за
широкими шагами матери и говорила, стараясь не повышать голоса.
   - Мама, как ты могла это сделать? Я так испугалась!  Мама,  ты  же  могла
умереть!
   Джилла молча шагала вперед, а  те,  кого  они  встречали,  отскакивали  в
стороны с ее пути. Так они пересекли Площадь, прошли через Западные  ворота,
оказавшись на знакомых улицах Санктуария. Только там они остановились, чтобы
перевести  дыхание.  Обернувшись,  Джилла  встретилась  взглядом  с   широко
открытыми глазами дочери.
   - Ванда, ты уже женщина, причем достаточно взрослая, чтобы позаботиться о
младших, если это будет необходимо, и чтобы понять то, о  чем  я  хочу  тебя
попросить. Если это сработает,  ты  должна  дать  мне  обещание  никогда  не
рассказывать своему отцу, что я сделала для него.
   - А если нет? - очень тихо спросила  Ванда.  Джилла  окинула  пристальным
взглядом кипящую вокруг нее жизнь, увидев ярко освещенные  солнечным  светом
загорелые лица, услышав шум ссор и смех, ощутив богатую смесь запахов улицы,
и на минуту ей показалось, будто она потеряла  кожу  и  стала  частью  всего
этого.
   - Я родила семерых детей, двое  их  которых  умерли,  и  прожила  с  этим
капризным человеком двадцать шесть лет, - сказала она медленно, -  и  только
теперь поняла, что могла бы пожертвовать всем этим городом  за  одну  только
прядь его волос. Если зелье, которое я собираюсь ему дать, убьет его, -  она
потрясла рукой, в которой была зажата хрустальная бутылочка, - прости  меня,
Ванда, но я уйду вслед за ним.

***

   Лало-бог творил женщину-богиню, такую же прекрасную, как  Эши,  такую  же
щедрую, как Шипри, такую же мудрую, как Сабеллия  и  такую  же  дорогую  для
него, как кто-то, кого он никак не мог вспомнить. Кисть  вспыхивала  золотом
вокруг ее головы, словно солнечный свет. На полотне он запечатлел и спелость
груди, которая могла бы выкормить дюжину детей, и  роскошь  бедер,  и  кожу,
более гладкую, чем шелк из Сихана... Лало улыбнулся, а кисть двигалась  сама
собой, придавая этому белому телу розоватый оттенок, подобный цвету  створок
внутри раковины.
   Закончив, он отступил от  мольберта,  улыбаясь,  а  изображение  женщины,
которую он рисовал, повернулось к нему, взяв его за руку.
   Он ожидал, что это произойдет, поэтому протянул другую руку, чтобы обнять
ее, но она вывернулась, увлекая его за собой, и они полетели все  быстрее  и
быстрее, пока луга вокруг не слились в одно сплошное зеленое пятно.
   - Остановись! Куда мы несемся?
   Рядом с рекой есть тенистая  беседка,  где  мы  можем  прилечь,  и...  о,
Дьявол! Если бы Она только остановилась и хотя бы  на  минутку  повернула  к
нему свое лицо, он сразу бы вспомнил, как ее зовут!
   Облака клубились вокруг него, грохотал  гром.  Он  начал  терять  чувство
пространства. Кисть была выхвачена из его рук.
   - Кто ты? - закричал он. - Куда ты несешь меня?
   Обжигающие ветры унесли  его  сознание.  Единственное,  что  он  еще  мог
ощущать, было властное пожатие, удерживающее его  руку.  Мир  раскололся  на
боль и тьму, но сквозь облака, вьющиеся  вокруг  него,  он  смутно  различал
слабые образы - вычурное великолепие боль