изнь, репутацию, судьбу, магическую власть самой Голубой Звезды;
она была уже проверенной. Если б она так изменилась и предала его,  он  бы
почувствовал это в ее ауре, подойдя ближе к ней.
     Оставалась только эта девочка, которая цеплялась за него и хныкала:
     - Я умру, если ты не полюбишь меня! Я умру! Скажи, что это  неправда,
Литанде, что ты не можешь любить меня! Скажи, что  это  злостная  клевета,
что колдуны кастрированные, не способные любить женщину.
     - Это, конечно, злостная клевета, - серьезно подтвердил Литанде. -  Я
тебя торжественно заверяю, что никогда не был кастрирован.
     Однако нервы Литанде были напряжены, пока он  произносил  эти  слова.
Колдуну дозволялось лгать, и многие из них  делали  это.  Литанде,  как  и
другие, легко мог солгать во благо. Однако закон "Голубой  Звезды"  гласил
следующее:  если  задан  прямой  вопрос  по  существу  дела,   касающегося
непосредственно Секрета, последователь не может отвечать прямой  ложью.  А
Берси, не  ведая  того,  была  неизмеримо  близка  к  тому,  чтобы  задать
фатальный вопрос, раскрывающий его Секрет.
     Мощным усилием магические заклинания Литанде  раскрутили  ход  самого
Времени; девушка стояла недвижимая, не чувствуя колебания во времени, пока
Литанде не отошел подальше, чтобы прочитать ее ауру.  О,  да,  там,  среди
черточек колеблющегося поля, мерцала тень звезды Раббена, перекрывающей ее
волю.
     Раббен. Раббен Безрукий, который навязал свою волю  девушке,  который
придумал и подстроил все, включая и их столкновение там, где девушку нужно
было спасать; он зачаровал девушку, чтобы она привлекла  к  себе  внимание
Литанде и околдовала его.
     Закон  "Голубой  Звезды"  запрещает  одному  последователю   "Звезды"
убивать другого; ибо они все понадобятся для того, чтобы сражаться  бок  о
бок в последний день против Хаоса.  И  все  же,  если  один  последователь
сможет раскрыть секрет силы другого... Тогда  обессиленный  уже  не  нужен
будет в сражении против Хаоса и может быть убит.
     Что теперь можно было сделать? Убить девушку?  Раббен  воспримет  это
также, как и ответ; на Берси были посланы такие чары, что перед ней не мог
устоять ни один мужчина; если Литанде отошлет ее, не прикоснувшись к  ней,
Раббен поймет, что Секрет Литанде лежит в этой области, и  ни  за  что  не
успокоится в своих попытках его раскрыть. Ибо,  если  Литанде  не  тронула
сексуальная  магия,  сделавшая  Берси  неотразимой,  значит,  Литанде  был
кастратом, или гомосексуалистом, или... На этом месте Литанде прошиб  пот,
и он не осмелился даже подумать дальше. Его нельзя прочитать  в  ауре,  но
достаточно одного простого вопроса, и все будет кончено.
     "Я убью ее, - подумал Литанде. - Ибо сейчас я сражаюсь не  только  за
свою магию, но и за свой Секрет, за свою жизнь. Так что,  когда  я  лишусь
своей силы, Раббен не станет терять времени, чтобы  покончить  со  мной  и
отомстить за потерю половины руки".
     Девушка все еще пребывала в состоянии транса,  оставаясь  недвижимой.
Как легко ее можно убить!  Затем  Литанде  вспомнил  одну  старую  сказку,
которую можно было использовать, чтобы спасти Тайну Звезды.
     Свет погас  и  опять  зажегся,  когда  течение  Времени  вернулось  к
настоящему. Берси все  еще  цеплялась  за  него  и  хныкала,  не  ведая  о
перемещении во времени; Литанде принял решение, и  девушка  почувствовала,
как руки колдуна обхватили ее, а губы поцеловали ее жаждущий рот.
     - Ты должен любить меня или я умру! - всхлипнула Берси.
     Литанде сказал:
     - Ты будешь моей. - Его тихий ровный голос был очень  спокоен.  -  Но
даже колдун уязвим  в  любви,  и  я  должен  защитить  себя.  Место  будет
подготовлено для нас так, что туда не будет проникать ни малейший  свет  и
звук, за исключением того, что я подготовлю с помощью моих  заклинаний;  и
ты должна поклясться, что не будешь пытаться увидеть меня или  дотронуться
до меня, кроме как при помощи этого магического  света.  Клянешься  ли  ты
именем Всеобщей Матери, Берси? Ибо, если ты поклянешься мне в этом, я буду
любить тебя так, как никто никогда еще не любил ни одну женщину.
     Охваченная дрожью, она прошептала:
     - Я клянусь.
     Сердце Литанде упало от жалости, Раббен грубо  использовал  ее;  так,
что она буквально заживо сгорало от своей неутоленной любви к волшебнику и
была полностью во власти страсти. С болью Литанде подумал:  "Если  бы  она
только любила меня без колдовства; тогда я мог бы любить...
     Тогда бы я смог доверить ей мой секрет! Но она всего лишь  инструмент
в руках Раббена; ее  любовь  ко  мне  -  дело  его  рук,  а  вовсе  не  ее
собственная воля... И не настоящая..."
     ...И поэтому все, что произойдет  между  нами  сейчас,  будет  только
драмой, поставленной Раббеном.
     - Я приготовлю все, что требуется для тебя, с помощью моих магических
заклинаний.
     Литанде пошел к Миртис и изложил ей  то,  что  было  ему  необходимо;
женщина начала смеяться, но одного взгляда на мрачное  лицо  Литанде  было
достаточно, чтобы охладить ее. Она знала колдуна задолго до того,  как  он
получил голубую звезду между глаз, и хранила Секрет из любви к Литанде.  У
нее разрывалось сердце от того, что она видит любимого ею человека зажатым
в тисках таких страданий. Поэтому она сказала:
     - Все будет подготовлено. Не дать ли ей наркотиков в вине, чтобы тебе
легче было напустить на нее чары?
     В голосе Литанде послышалась ужасающая горечь.
     - Раббен уже сделал это за нас, когда околдовал ее любовью ко мне.
     - Иначе ты бы принял эту любовь? - спросила Миртис, колеблясь.
     - Все боги Санктуария смеются надо мной! Всеобщая Мать,  помоги  мне!
Да я бы принял ее в противном случае; я мог бы ее любить, если бы  она  не
была орудием в руках Раббена.
     Когда все было готово, Литанде вошел в темную комнату.  Там  не  было
другого света, кроме света Голубой  Звезды.  Девушка  лежала  на  кровати,
простирая руки к колдуну в восторженном порыве.
     - Приди ко мне, приди ко мне, моя любовь!
     - Скоро я сделаю это, - сказал Литанде, садясь на краю кровати  рядом
с ней. Он погладил ее  волосы  с  такой  нежностью,  которую  даже  Миртис
никогда бы не смогла предположить в нем. -  Я  спою  тебе  любовную  песню
моего народа, живущего далеко отсюда.
     Она вся изогнулась в эротическом экстазе.
     - Все, что ты делаешь, для меня хорошо, моя любовь, мой маг!
     Литанде почувствовал опустошенность от  полного  отчаяния.  Она  была
прекрасна, и она любила. Она лежала на  кровати,  приготовленной  для  них
обоих, но их разделял целый мир. Колдун не мог вынести этого.
     Литанде запел тем своим грудным красивым  голосом,  голосом,  который
был прекраснее любых чар:

                         Полночи прошло,
                         Бледнее луна в вышине;
                         Исчез уж и звезд хоровод,
                         И небо светлеет - к заре;
                         А я одиноко лежу
                         И все еще жду.

     Литанде заметил слезы у Берси на щеках.
     "Я буду любить тебя так, как никто  никогда  не  любил  еще  ни  одну
женщину".
     На кровати между девушкой и недвижимой  фигурой  колдуна,  когда  его
мантия тяжело опустилась  на  пол,  выросла  фигура-привидение  -  двойник
Литанде, поначалу высокий и худой, с  горящими  глазами  и  звездой  между
бровями,  с  белым,  без  шрамов,  телом;  двойник  колдуна,  но  он   был
торжествующим в своей мужской потенции, когда ринулся в атаку на затихшую,
страждущую женщину. Ее мозг был далеко, когда она очнулась, он был пойман,
пленен, заколдован. Литанде позволил ей на секунду взглянуть на  созданный
им образ; она не могла видеть настоящего колдуна за ним; затем,  когда  ее
глаза закрылись в экстазе  ожидания  прикосновения,  Литанде  погладил  ее
закрытые глаза легкими пальцами.
     - Ты видишь - то, что я велю тебе видеть!
     - Ты слышишь - то, что я велю тебе слышать!
     - Ты чувствуешь - только то, что я велю тебе чувствовать, Берси!
     Сейчас она целиком находилась во власти чар привидения.  Неподвижный,
с холодными глазами, Литанде наблюдал, как ее губы смыкались в  пустоте  и
целовали невидимые губы; каждую секунду Литанде знал,  что  прикасалось  к
ней, что ласкало ее. Восхищенная и очарованная иллюзией, она вновь и вновь
возносилась на вершины экстаза до тех  пор,  пока  не  закричала,  уже  не
сдерживая себя. Только для Литанде этот вскрик был горьким, потому что она
закричала не от него, а от мужчины-привидения, который ею обладал.
     Наконец, она замерла удовлетворенная, полностью отключившись; Литанде
в агонии наблюдал за ней. Когда она вновь  открыла  глаза,  он  с  грустью
смотрел на нее.
     Берси протянула к нему свои истомленные руки.
     - Мой излюбленный, ты правда любил меня, как никто никогда  не  любил
женщину.
     В первый и последний раз Литанде склонился над ней и поцеловал  ее  в
губы долгим, бесконечно нежным поцелуем.
     - Спи, моя дорогая.
     И она погрузилась в глубокий  сон,  который  наступает  только  после
любовного экстаза и полного удовлетворения. Литанде плакал.
     Задолго до того, как она  проснулась,  он  уже  стоял,  подпоясанный,
готовый отправиться в путь, в маленькой комнате Миртис.
     - Колдовство  будет  действовать.  Она  со  скоростью  света  побежит
рассказывать  свою  сказку  Раббену  -  сказку  о  Литанде,   несравненном
любовнике! О Литанде, о его неистощимой потенции,  который  своей  любовью
может довести девицу до полного изнеможения!
     Грудной голос Литанде был резким от горечи.
     -  И  задолго  до  твоего  возвращения  в  Санктуарий,   когда-нибудь
освободившись  от   колдовских   чар,   она   забудет   тебя   со   своими
многочисленными любовниками, - согласилась Миртис. - Так будет надежнее.
     - Верно, - голос Литанде, тем не менее, дрогнул. - Береги ее, Миртис.
Будь добра к ней.
     - Я клянусь тебе в этом, Литанде.
     - Если бы только она могла полюбить меня...  -  колдун  осекся,  и  в
голосе его опять послышались рыдания; Миртис  отвернулась,  разрываясь  от
боли, не зная, что предложить в утешение.
     - Если бы только  она  могла  полюбить  меня  таким,  какой  я  есть,
свободная от чар Раббена! Полюбить меня безоговорочно! Но я боялся, что не
смогу побороть чары, которыми Раббен ее околдовал... А также довериться ей
в надежде, что она меня не предаст, зная...
     Миртис нежно обняла Литанде своими пухлыми руками.
     - Ты сожалеешь?
     Вопрос был двусмысленным. Он мог означать: "Ты сожалеешь о  том,  что
не убил девушку?" Или даже: "Ты сожалеешь о своей  клятве  и  о  том,  что
должен хранить тайну до конца дней своих?" Литанде  выбрал  последний  для
ответа.
     - Сожалею? Как я могу сожалеть? Когда-нибудь я буду сражаться  против
Хаоса; даже рядом с Раббеном, если он все еще будет жив к тому моменту.  И
это единственное, что оправдывает мое существование и  мою  тайну.  Однако
теперь я должен покинуть Санктуарий, и  кто  знает,  какими  ветрами  меня
занесет в эту сторону вновь? Поцелуй меня на прощание, сестра моя.
     Миртис приподнялась на цыпочки. Ее губы сошлись в  поцелуе  с  губами
колдуна.
     - До будущей встречи, Литанде. Да хранит тебя  и  благоволит  к  тебе
Богиня наша вечно. Прощай, моя возлюбленная, моя сестра.
     И тогда колдунья Литанде пристегнула  к  своему  поясу  меч  и  тихо,
незаметными путями, покинула город, когда уже начала  заниматься  заря.  А
свет ее голубой звезды, горящей во лбу, затмевался восходящим  солнцем.  И
ни разу не обернулась она назад.


                              Роберт АСПРИН

                 ПОСЛЕСЛОВИЕ. ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ "МИРА ВОРОВ"




     БЫЛА ТЕМНАЯ НЕНАСТНАЯ НОЧЬ...
     На самом деле в тот  четверг  ночь  перед  "Босконом-78"  была  очень
приятной. Линн Эбен,  Гордон  Диксон  и  я  наслаждались  тихим  ужином  в
ресторане "Шератонская  русалка"  в  Бостоне  перед  началом  того  хаоса,
который неизбежно поднимается во время крупного конвента любителей научной
фантастики.
     И, как часто  случается,  когда  несколько  писателей  собираются  на
вечеринке, разговор свернул на тему сочинительства  вообще  и  проблем,  с
которыми мы сталкиваемся, а также на "любимые мозоли", в частности.  Чтобы
не отстать от своих компаньонов по ужину, я  заикнулся  о  моей  давнишней
"головной боли": кто бы ни принимался писать на тему героической  фэнтези,
из под его пера непременно первым делом должна была выйти  вселенная,  как
правило,  при  этом  прошлое  остается  в  стороне.  Несмотря  на  искусно
созданную Гиборийскую Эру Говарда или  даже  восхитительно  сложный  город
Ланкмар, сотворенный Лейбером, от каждого автора ждут, что он будет биться
головой  о  письменный  стол,  но  изобретет  свой  собственный   мир.   А
представьте, например, предложил я, что наши любимые персонажи, колдуны  и
воины, орудующие мечами, действуют в одной и той же окружающей  обстановке
и в одних и тех же временных рамках. Представьте потенциальные возможности
рассказа. Представьте взаимосвязь между короткими рассказами. Что, если...
     Что, если Фафхрд  и  Серый  Мышелов  только  что  совершили  успешную
плутовскую сделку. Разъяренная  толпа  преследует  их  по  пятам,  а  они,
применив одну из своих знаменитых уловок - уходить по собственным  следам,
улизнули  от  своих  преследователей.  А  теперь,  представим,   что   эта
рассерженная толпа, размахивающая факелами,  очертя  голову,  налетает  на
Копана, скрывающегося от правосудия и уставшего от преследований, позади у
него целый день пешего пути, так как  его  лошадь  пала.  Все,  о  чем  он
мечтает, это кувшин вина и девчонка. А вместо этого он оказывается лицом к
лицу с линчующей толпой. Что, если его седельные вьюки полны награбленного
добра, доставшегося ему благодаря одной  из  его  пока  еще  не  раскрытой
авантюр?
     А что, если Кейна и Эльрика  назначили  командовать  противоположными
армиями в одной и той же войне?
     Да, заявил я, возможности безграничны. Разлив по бокалам еще  немного
вина, я признался, что одним из моих давно вынашиваемых проектов  является
создание сборника фантастических рассказов, повествующих не об одном, а  о
целом "букете" центральных персонажей. Они бы  все  действовали  в  рамках
одной и той же местности и опосредованно знали  бы  о  существовании  друг
друга, так как их пути постоянно пересекались. Единственная проблема:  мой
писательский график такой напряженный, что я не был уверен в том, будет ли
вообще у меня возможность написать такое.
     Вино полилось рекой.
     Горди красноречиво  выражал  сочувствие,  указывая  на  то,  что  это
проблема всех писателей, которые становятся все более и  более  читаемыми.
Время! Время, необходимое для того, чтобы выполнить свои  обязательства  и
написать что-то для души, то, что тебе действительно хочется  написать.  В
качестве примера, он подчеркнул,  что  в  его  Дорсайской  вселенной  были
неограниченные потенциальные  возможности,  однако  у  него  едва  хватало
времени, чтобы завершить свой "Чайльдовский" цикл романов, не говоря уже о
сочинительстве всяких небылиц.
     Опять полилось вино.
     Идеальной  вещью,  предложила  Линн,  было  бы,  если  бы  мы  смогли
предоставить  право  использовать  свои  идеи  и  придуманный  мир  другим
авторам. Опасность здесь, как подчеркнул Горди,  заключалась  в  том,  что
можно  потерять  контроль.  Никто  из  нас  особенно  не  горел   желанием
предоставить право какому-нибудь Тому,  Дику  или  Гарри  обыгрывать  наши
взлелеянные идеи.
     Опять полилось вино.
     Антология! Если мы будем придерживаться рамок  антологии,  мы  сможем
пригласить различных авторов для того, чтобы  они  приняли  участие  в  ее
написании, а также  иметь  возможность  сказать  заключительное  слово  по
поводу принятия представленных на рассмотрение рассказов.
     Горди заказал бутылку шампанского.
     Конечно, заметил он, ты, сможешь отобрать первоклассных писателей для
этого, потому что это будет сочинительство ради  удовольствия.  Они  будут
писать больше из любви к идее, чем к деньгам.
     Я  отметил,  с  какой  легкостью  "_н_а_ш_а_"  идея  превратилась   в
"_м_о_ю_" антологию. Поскольку все бремя проекта неожиданно  свалилось  на
мои плечи, я спросил его, не собирается ли он помочь мне или,  по  крайней
мере, внести свой вклад  в  антологию.  Его  ответ  послужил  классическим
образчиком практически для всех, кто внес свой вклад в "Мир Воров":
     Я бы с удовольствием, но у меня нет времени. Это прекрасная идея, тем
не менее.
     (Пять минут спустя) Я как раз думал над персонажем, который  идеально
подошел бы к этому.
     (Пятнадцать минут спустя... Задумчивый взгляд в пустоту,  переходящий
в самодовольную ухмылку) У меня есть рассказ!
     Во время этого последнего обмена репликами Линн больше  молчала.  Без
моего ведома она мысленно исключила себя из проекта, когда Горди предложил
пригласить "только признанных писателей".  В  тот  момент  в  ее  чемодане
лежала   рукопись   "Дочь   яркой   Луны",   которой   предстояло    найти
заинтересованного издателя на "Босконе". Надо отдать ей  должное,  тем  не
менее, она успешно скрыла свое разочарование из-за того, что ее исключили,
и составила нам с Горди компанию после того,  как  мы,  прикончив  остатки
шампанского, перешли к "болтовне о редакторах".
     Вам  покажется,  что  для  такой  "сырой"  идеи  было  еще   рановато
подыскивать редактора. Именно так я и подумал в тот момент.  Однако  Горди
указал мне на то, что, если мы сможем найти редактора и,  навести  его  на
мысль о возможной высокой оценке задуманного в  долларовом  исчислении,  я
буду чувствовать себя спокойнее относительно того, что можно будет назвать
моим бюджетом, когда начну подбирать себе писателей. (Тот факт, что  тогда
мне это  показалось  разумным,  указывает  на  поздний  час  и  количество
выпитого нами вина.)
     В конце концов мы разработали тонкую  тактику.  Мы  попытаемся  найти
автора и редактора в этом же зале, желательно, в одной  беседе.  Затем  мы
изложим идею автору, как потенциальному участнику, и посмотрим, выразит ли
редактор интерес к этому.
     Мы нашли такой дуэт и принялись петь и плясать.  Редактор  зевал,  но
автор считал, что это была великая идея. Конечно, у него не было  времени,
чтобы что-нибудь написать... Тогда он  подумал  о  персонаже!  Именно  так
выплыл на сцену Джон Браннер.
     На следующее утро влияние вина, выпитого за ужином, рассеялось,  и  я
начал осознавать, во что я позволил  себя  втянуть.  Совершенно  новый,  с
иголочки, писатель,  едва  успевший  что-то  опубликовать,  уже  собирался
пытаться  издать  антологию?  Да  еще  домогаться  участия  самых   лучших
литераторов этого жанра! Это открытие отрезвило  меня  быстрее,  чем  ушат
холодной воды и пятидневный гостиничный счет.
     И все же каша уже заварилась, и у меня  были  обязательства  написать
рассказы от Горди и Джона. И я видел, как далеко продвинулось дело.
     ПЯТНИЦА: Я заманил выпить по стаканчику Джо Холдемана за  ленчем.  Он
нашел идею потрясающей, но у него не было времени. Кроме того, отметил он,
он никогда не писал героическое фэнтези. Я возразил, напомнив ему, что  он
воевал во Вьетнаме и был ветераном  армии  США.  Конечно,  нажимал  я,  он
встречал один или два типажа, которые легко могли бы вписаться в  компанию
колдунов  и  воинов,  с  минимальными  усилиями,  с  его  стороны,  по  их
адаптации. Глаза его просветлели. У него есть такой герой.
     СУББОТА: Я, наконец-то, выяснил, что беспокоило Линн, и заверил ее  в
том, что и она занимает место в списке авторов "Мира Воров". Я был уверен,
что она станет "признанной" прежде, чем выйдет в свет антология,  и,  даже
если не станет, сможет написать солидный рассказ. Нет, я не  идеализировал
ее способности. Линн и я живем в Энн-Арборе и  часто  посвящаем  в  работу
друг друга,