ми  помогла  Ванде  сохранить  какую-то  часть  прежней
дерзости и прямоты.
   - Что привело вас сюда? - спросила девушка, вновь принимаясь за шитье.
   Иллира почувствовала, как ее разум бешено  отталкивает  малейшие  крупицы
предзнания. Ванда была дочерью Джиллы  и  Дало  Живописца.  Джилле  довелось
порадоваться, видя, как ее дети вступают во взрослую жизнь,  правда,  и  она
похоронила одного ребенка тогда же, когда Лиллис положили в  могилу.  Джилла
нянчилась с Иллирой в холодные и опустевшие недели их общего  траура.  Ванде
наверняка была известна эта печальная история.
   - У меня появился ребенок,  -  произнесла  Иллира,  решившись  поделиться
самым сокровенным.
   На лице Ванды промелькнули  удивление  и  подозрение,  сменившиеся  затем
маской спокойствия.
   - Вам очень повезло.
   Девушка  говорила   нарочито   спокойно,   словно   старалась   успокоить
душевнобольного.
   С'данзо невольно ощутила, как Ванда поспешно дистанцируется  от  нее.  Но
отчаяние гадалки пульсировало, словно аневризма, и в конце концов прорвалось
в голосе - невозможно было сдержать его. Иллира  рассказала,  как  Тревию  в
прямом смысле слова всунули ей в руки и как теперь ребенок не дает  ей  жить
спокойно. Она рассказала об искривленных ножках Тревии и  о  конструкции  из
китового уса, - эта штука выпрямляла кости, но раздражала кожу  младенца,  и
девочка плакала часы напролет.
   Потом Иллира рассказала - не то Ванде, не то себе, - о переменах, которые
после  появления  Тревии  произошли  с  Даброу.  С  ним  самим   и   в   его
взаимоотношениях  с  женой.  Как  будто  одного  ребенка  можно  преспокойно
заменить другим и будто бы женщина может  испытывать  материнскую  любовь  к
любому младенцу, который вертится у нее на руках! Нет, дело, конечно,  не  в
одной только девочке. Есть еще Сайян, которая сама недалеко ушла от ребенка.
И новый подмастерье, который хоть и живет где-то в городе со  своей  семьей,
тоже ожидает, что она, Иллира, будет заботиться о нем...
   Все время, пока Иллира вела  свой  несвязный  рассказ,  Ванда  вежливо  и
внимательно слушала, но взгляд у нее был отсутствующим, и с каждым сказанным
С'данзо словом девушка становилась все более сдержанной. Так продолжалось до
тех пор, пока Ча-бос, откровенно заскучавшая еще в начале  монолога  Иллиры,
не привлекла к себе внимания взрослых.
   Девочка вытащила откуда-то  одну  из  своих  ти-коса,  миниатюрную  копию
бейсибского придворного костюма, стеганую и плотно покрытую вышивкой,  почти
не гнущуюся.
   - Надень его! - крикнула девочка и принялась носиться по комнате.
   Ленты,  прикрепленные  к  подолу  и  швам  платья,  изображали   ядовитых
бейсибских гадюк, которых держали при  себе  старшие  женщины  из  семейства
Бейсы.
   - Ча-бос-ту! - Ванда  выкрикнула  полное  имя  девочки,  словно  пыталась
остановить надвигающуюся катастрофу.
   Изумрудный и рубиновый шелка, змеясь, обвились вокруг ног девочки. Ча-бос
пошатнулась, сперва даже не поняв, что уже  не  в  силах  удержать  тяжелое,
неуклюжее платье. Потом девочка с пронзительным вскриком упала,  и  на  полу
образовалась бесформенная груда. Не сразу и разберешь,  где  платье,  а  где
девочка. Груда эта неподвижно застыла. Взрослые оцепенели. Сперва  Иллире  и
Ванде показалось, что ничего страшного не  произошло.  Потом  валяющаяся  на
полу куча исторгла душераздирающий вопль.
   Ванда подбежала к девочке первой. Приговаривая успокаивающие слова,  няня
выпутала Ча-бос из груды тканей. Из предплечья девочки торчала щепка  длиной
с детский палец. (Полы во дворце были обшиты деревянными досками, знававшими
лучшие времена.) Ча-бос-ту, вторая дочь Шупансеи и  свидетельница  всех  тех
событий, которые привели ее мать в изгнание, в Санктуарий,  была  ошеломлена
видом собственной крови. Все ее тело начало цепенеть, как это бывает  иногда
свойственно бейсибцам;  единственными  движениями  девочки  были  судорожные
вздохи в промежутках между рыданиями.
   Ванда не смогла расслабить руку девочки, и когда она выдернула щепку,  из
ранки ударила ярко-красная пульсирующая струйка.
   - Да сохранит меня всемилостивая Шипри! - запричитала няня,  увидев,  что
широко распахнутые глаза Ча-бос сделались совершенно белыми. - Держи ее!
   Ванда сунула ребенка в  безвольные  руки  Иллиры  и  закричала,  призывая
дворцовую стражу. Потом она кинулась к куче детской одежды,  чтобы  оторвать
полосу для перевязки. Иллира уселась на пятки и  сама  оцепенела  почти  как
Ча-бос, почувствовав струящуюся между пальцами теплую кровь.
   Это был необычный ребенок - и необычная кровь. С'данзо чувствовала, что в
щели между ее большим и указательным пальцами собирается чрезвычайно сильный
яд. Иллира гулко сглотнула, содрогнулась и едва не потеряла сознание,  когда
алая жидкость потекла по ее запястью и дальше - под манжет. В этот момент ее
самым большим желанием было бросить Ча-бос посреди комнаты  и  держаться  от
девочки как только можно дальше. Но вот  вернулась  Ванда,  зубами  разрывая
какую-то одежку на полосы, а в коридоре послышался топот стражников.
   Иллире  не  оставалось  ничего  другого,  кроме   как   сдерживать   свое
отвращение, пока Ванда обрабатывала рану, а  Ча-бос  корчилась  на  руках  у
С'данзо. Детская комната  мерцала  от  сюрреалистичной  нелепости  ситуации:
какая инфекция могла угрожать ребенку, самая кровь которого была ядом? Потом
пришло Видение.
   Она находилась в Бейсибской империи и Видела мир ночного кошмара  глазами
ребенка. Вокруг бушевали гиганты - живые тени, - и сталь  в  их  руках  была
испятнана красным. Чьи-то холодные, твердые руки держали ее, делая мир диким
и безумным.
   Мимо проплыло лицо, принадлежавшее наполовину ее матери, а  наполовину  -
безжалостной, скривившейся в гримасе великанше, и эта-то вторая  половина  и
была главной. Везде была кровь. Последняя верная Шупансее крепость пала  под
натиском врагов, и знатнейшие особы империи яростно дрались за  свою  жизнь,
словно какие-то презренные крестьяне.
   Иллира, чьи детские воспоминания хранили не  менее  выразительные  сцены,
разделяла ужас Ча-бос-ту - ужас, потрясение и  оскорбление:  никто  из  этих
гигантов, прежде  правивших  ее  миром,  не  обращал  на  нее  ни  малейшего
внимания.  Хуже  того,  ее  мать,  Шупансея,   сама,   казалось,   впала   в
беспамятство.
   В воспоминаниях Ча-бос Шупансея всегда была  рядом,  такая  внимательная,
что девочка не мыслила мира без  заботы  матери.  Ча-бос  не  в  силах  была
охватить разумом такое изменение  вселенной  и  потому  подыскала  доступное
пониманию объяснение. Она никогда прежде не  испытывала  подобных  чувств  и
никогда прежде не видела столько крови, значит, причина этих чувств - кровь.
   В мире Ча-бос кровь стала олицетворением наивысшего ужаса.
   Ванда лихорадочно работала, обрабатывая и бинтуя рану. Она явно  знала  о
том, насколько сильно Ча-бос боится крови, хотя, возможно, и не догадывалась
о причинах. Стражники же, хоть и были уверены, что травма не была  серьезной
и  не  являлась  результатом  преступления,  устроили  немалую  суматоху   в
ближайших к детской комнате коридорах - в основном для того, чтобы  показать
Шупансее (которую уже известили о случившемся), как ревностно они  исполняют
свои  служебные  обязанности.  Иллира  наблюдала  за   этой   суматохой   со
значительного расстояния. Она освободилась от детских Видений  и  тем  самым
закрылась и от собственного страха перед ядовитой жидкостью, в  которой  все
еще  были  испачканы  ее  руки,  но  благоразумно   сопротивлялась   полному
возвращению в мир обезумевшей детской комнаты.
   Гадалка продолжала сохранять отстраненное отношение к окружающему до  тех
пор, пока через порог не шагнула сама Шупансея, а за ней - принц Кадакитис и
десяток придворных. Бейса изящно опустилась на  колени  и  попыталась  взять
дочь на руки. Ча-бос-ту же явно этого  не  желала.  Она  принялась  яростно,
словно маленький  демон,  отбиваться,  пытаясь  уклониться  от  проявляемого
матерью внимания.
   - Ваша светлость!.. -  предостерегающе  воскликнула  Ванда,  указывая  на
повязку.
   Понимая, что произойдет, если рана снова примется  кровоточить,  Шупансея
отдернула руки.
   - Это было слишком тяжелым испытанием для нее,  -  негромко  и  торопливо
пояснила она Иллире. Бейсибка говорила  как  обычная  мать,  которую  отверг
собственный отпрыск, а не как фактическая правительница Санктуария.
   Иллира, хоть она и сама была  матерью  возможного  божества,  понятия  не
имела, как следует разговаривать с женщиной, которая  одновременно  являлась
богиней и императрицей. С'данзо украдкой  взглянула  на  Ванду,  поймала  ее
кивок и предположила, что должна  обращаться  с  Шупансей  с  той  же  точно
рассчитанной дозой фамильярности, что и со своими клиентами.
   - У детей свои соображения, - сказала она с легкой тенью улыбки.
   У Бейсы достало хороших  манер,  чтобы  не  уставиться  с  удивлением  на
С'данзо, но ее ручная змея выбрала этот момент, чтобы прошуршать под одеждой
и высунуть ярко раскрашенную головку из-за воротника Шупансей. Она  понюхала
воздух, показав темно-красный зев и клыки цвета  слоновой  кости,  а  потом,
пользуясь тем, что женщины застыли  в  неподвижности,  плавно  перетекла  на
рукав Иллиры.
   - Не шевелитесь!  -  предупредила  Шупансея.  Предостережение  явно  было
излишним.
   Отчаянный вопль "Не-ет!" так и оставался непроизнесенным  все  то  время,
пока змея пробовала  своим  раздвоенным  языком  попавшую  на  рукав  и  уже
свернувшуюся кровь. Любая мысль о мгновенной смерти казалась  незначительной
по сравнению с реальностью змеиного  языка.  Со  сдавленным  вздохом  Иллира
резко отшатнулась, швырнув ребенка и змею в разные стороны.
   Ча-бос вскрикнула, змея сразу куда-то исчезла, а Ил-лиру тут же  окружило
разношерстное кольцо дворцовой  стражи.  Тут  были,  судя  по  внешности,  и
ранканцы, и илсиги, и  бейсибцы,  у  всех  у  них  в  руках  были  копья,  и
отточенные наконечники с одинаковой неумолимостью целились в горло Иллире.
   Стражники считали себя обязанными выполнять свой долг: никто  не  мог  бы
сказать, что они отступили от устава, когда мать одного божества бросила  на
пол ребенка аватары другой богини. На  этот  раз  -  в  виде  исключения,  -
Санктуарий осознал значимость закона и точного выполнения  инструкций.  Даже
дружные  возражения  Кадакитиса  и  Бейсы  не  смогли  избавить  С'данзо  от
процедуры объяснения с командиром стражи.
   - Вам не о чем  беспокоиться,  -  заверил  Иллиру  принц.  Когда  С'данзо
выводили  из  детской,  Кадакитис  присоединился   к   окружавшему   гадалку
ощетинившемуся копья кольцу. (Шупансея осталась - приглядеть  за  дочерью  и
поискать змею.) - Это всего лишь  формальность.  Распишетесь  на  нескольких
бумажках, и все будет в порядке.
   Это заверение  доставило  мало  удовольствия  гадалке  -  Иллира,  как  и
большинство жителей Санктуария, вместо подписи ставила крестик.

***

   Все могло бы пойти иначе, если бы Даброу сопровождал свою жену - ведь  он
начинал свою жизнь писцом, а не кузнецом, и до сих пор помнил то, в чем  уже
не испытывал нужды. К несчастью, Даброу даже не было  в  кузне,  когда  туда
пришел ливрейный слуга из дворца, а  Сайян  перепугалась  до  полной  потери
разума.
   Даброу не сказал ей, куда уходит, когда притушил огонь и опустил  кожаный
полог, отделявший его рабочее место от комнаты Иллиры.  Он  и  себе-то  едва
признавался,  что  собирается  пойти  к  дальней  стене  Базара,  туда,  где
обосновались другие гадалки С'данзо, и попросить у них совета.
   Даброу подумал о Лунном Цветке: кузнец был не  единственным  человеком  в
Санктуарии, оплакивавшим ее безвременную кончину. Лунный Цветок была немного
выше Иллиры, но в прочих пропорциях была подобна Даброу, и кузнец чувствовал
себя уютно рядом с ней.
   Дойдя до пахнущих ладаном рядов С'данзо, Даброу еще раз пересмотрел  свой
план. Он  уже  совсем  было  решил  развернуться  и  отправиться  обратно  к
семейному очагу, когда  попался  на  глаза  женщине,  которая  после  смерти
Лунного Цветка стала совсем уж упрямой и неукротимой.
   - Приветствую тебя, кузнец, - произнесла высокая и худая старуха.  -  Что
привело тебя сюда?
   Ускользнуть  от  Мегеры  нечего  было  и  думать.  Она   была   настоящим
олицетворением всех тех историй, которые рассказывали о  С'данзо  по  темным
углам. Ни один здравомыслящий человек не сомневался,  что  у  Мегеры  хватит
вредности и силы проклясть любого, кто не вовремя перейдет ей дорогу.
   Даброу смял в кулаке подол туники и шагнул к С'данзо.
   - Мне нужно задать один вопрос - насчет карт.
   Секунду-другую Мегера осматривала кузнеца с ног до головы, потом откинула
занавеску, закрывавшую вход в ее гадальную комнату.
   - Ну тогда входи и спрашивай, как полагается.
   Мегера  жила  одна.  Никто  не  осмеливался  спросить,  была  ли  у   нее
когда-нибудь  семья.  Насколько  помнили  другие  С'данзо  и  прочие  жители
Санктуария, Мегера всегда была одинокой. В  ее  просто  обставленном  жилище
("просто"  -  по  меркам  любивших  дешевую  пышность  С'данзо)  витал   дух
безвременья. Деревянный стол потемнел от времени и был отполирован до блеска
длительным употреблением.
   Карты Мегеры обтрепались по краям, а изображения на них потускнели и были
усеяны разнообразными пятнами. Мегера принадлежала к тем  гадалкам,  которые
никому чужому не позволяют прикасаться к амашкики -  к  картам,  Проводникам
Видений.  Пока  Мегера  устраивалась  на  своем  табурете,  карты   каскадом
перепорхнули из одной узловатой руки в другую.
   - Скажешь мне, когда остановиться, и выберешь первую веху.
   Даброу вскинул руки, заслоняясь от порхающих кусочков картона.
   - Н-нет, - запинаясь, выдавил он. - Я не  буду  выбирать  карты.  Их  уже
выбрала Иллира. Порхание тут же оборвалось.
   - Если она уже выбрала, в чем заключается твой вопрос? - поинтересовалась
Мегера, хотя наверняка подозревала, каким будет ответ.
   - Она не может читать карты для тех, кого любит.
   Иллира даже не раскладывала карты - они выпали у нее из руки. Я верю, что
она не может их прочесть, но не верю, что она не может их выбрать.
   - Для такого крупного мужчины ты неплохо соображаешь, - сказала Мегера  и
самодовольно кудахтнула. Даброу сложил руки на груди, но ничего не  ответил.
- Ну что ж, опиши карты, которые ты видел.
   - Их было пять. Я слышал, что их называют Держава, Ртуть, Желудь, Океан и
Пустота.
   Лет десять, если не больше,  Даброу  работал  неподалеку  от  Иллиры,  не
обращая внимания на тонкости ее ремесла. Но оказалось, что он все же  многое
невольно  запомнил,  невзирая  даже  на  грохот  кузнечного  молота.  Даброу
встретился глазами с гадалкой и увидел в них явное недоверие,  но  не  отвел
взгляда.
   - Да, пять Прим, - твердо  повторил  Даброу.  Но  гадалка  не  собиралась
сдаваться Она невозмутимо положила свою колоду в шелковое гнездышко.
   - Полагаю, ты заметил, как лежали карты по отношению друг к другу? Может,
какая-то была перевернута или перекрывала другую?
   - Они упали из рук Иллиры, - повторил Даброу, подчеркнув слово "упали".
   - Ясно.
   Последовала долгая пауза.
   - Ну что ж, тогда,  думаю,  безопаснее  всего  будет  принять  простейший
вариант: когда каждая карта лежит отдельно  и  прямо.  Такой  расклад  проще
истолковать. Тебя ведь устроит самое простое толкование, так?
   Даброу кивнул, пропустив мимо ушей прозвучавший в словах гадалки сарказм.
Им и раньше приходилось иметь дело с Мегерой.  Язвительность  была  для  нее
такой же неотъемлемой чертой, как для Иллиры улыбка. Для прежней Иллиры.
   - Полагаю, тебе известно, что амашкики делятся на пять  семейств:  огонь,
руда, дерево, вода и воздух, что соответствует пяти  элементам,  из  которых
состоит вселенная. Каждое  семейство  начинается  с  Примы  и  заканчивается
Копьем. Кроме этого, есть, конечно,  карты,  не  входящие  в  Семейства,  но
сейчас они нас не интересуют, потому что ты назвал только Примы. Все Примы.
   Даброу снова  кивнул.  Он  действительно  это  знал.  Окружающее  С'данзо
общество давно уже приспособило амашкики для собственных нужд,  отбросив  их
предсказательные значения. Если пять Прим собирались у  игрока,  значит,  он
отхватывал крупный куш.
   - Копья защищают. Они суровы, остры и четко определены. Примы  же  -  это
начало вещей, - седовласая женщина усмехнулась. -  И  их  конец.  Волшебники
любят Примы, потому что эти карты означают все.  Появление  Примы  облегчает
прочтение предсказания - Иллира вполне могла упоминать при тебе об этом. Две
Примы  делают  его  абсолютно  определенным.  Но  пять  Прим  -  это  полная
нелепость, и ты, кузнец, наверняка должен об этом знать.
   На этот раз Даброу издал неразборчивое ворчание, но тоже с утвердительной
интонацией.
   - Может, Иллира просто  укладывала  амашкики  по  старшинству  и  уронила
верхние карты?
   - От нее только что ушла посетительница. Если бы я думал, что  эти  карты
выпали случайно, я бы сюда не пришел.
   - Тогда вы с ней стоите на развилке  дорог.  Вам  открыты  все.  Остается
только отправиться в путь.
   Даброу кивнул - на этот раз словно  отвечая  собственным  мыслям,  -  как
будто слова С'данзо в чем-то совпадали с его представлениями. Старая гадалка
прищурилась. В ее возрасте способность Видеть была  уже  не  главным  даром.
Гораздо большее значение имела ее способность разбираться в поведении людей.
Мегера могла читать по жестам с тем же успехом, как другие гадалки -  Видеть
при помощи карт.
   - Если Иллира будет слишком  медлить,  -  сказала  иссохшая  от  старости
женщина, - дорога может припечь ей пятки. От судьбы не уйдешь.
   - Но Иллира  именно  это  и  пытается  сделать,  амушка,  -  так  С'данзо
обращались к бабушке или старшей по возрасту гадалке. - Она Видела Тревию на
этом пути, куда бы он ни повернул, но от этого ее сердце лишь ожесточилось.
   Мегера фыркнула.
   - Иллира - маленькая дурочка. Она должна бы уже знать, что бывает,  когда
дети запутываются в сетях Видения и судьбы.
   Даже сейчас, разбухнув от крепко сбитых чужаков с разных концов  империи,
Санктуарий оставался подобен небольшому городишке, где все  жители  так  или
иначе связаны друг с другом. Это требовало умения не  обращать  внимания  на
слухи; а добиться, чтобы не сплетничали о тебе, было вообще невозможно. Весь
город знал о детях Иллиры, а Мегера знала и о ее приемной дочери, за которой
Иллира хорошо ухаживала, но не любила и дочерью считать отказывалась.
   - Чем дольше твоя жена будет избегать того, что пришло к ней  в  Видении,
тем более неизбежными станут эти события, кузнец. На  первый  взгляд  судьба
кажется чем-то неопределенным и слабым, ее можно  переменить,  особенно  для
молодых. Но видеть ее отчетливо и отказываться, как это делает  Иллира...  -
Мегера покачала головой и пробормотала себе под нос:
   - В этой жизни нет ничего случайного. Возможно, Иллира знает, что делает.
Но и она не сильнее Судьбы.
   Беседа подошла к  концу.  За  занавешенной  дверью  уже  топтался  другой
посетитель. Даброу пригнулся, чтобы не задеть головой за притолоку.
   - Имей в виду, - добавила старая С'данзо, когда занавеска уже  опустилась
за спиной Даброу, - ты и твои близкие  -  пешки  в  игре  Судьбы,  и  вы  не
почувствуете ее руку у себя на плече.
   Даброу покачал головой  и  двинулся  дальше.  Он  был  сувеш;  приходя  к
оракулу, он  ждал  четких  ответов,  а  на  невнятные  попросту  не  обращал
внимания.  Посещение  гадалки  С'данзо  было  в  лучшем  случае   следствием
минутного порыва, подобного тому, который заставляет человека внезапно сесть
за игру в кости. Даброу был доволен уже и тем, что ничего не потерял,  и  не
особенно огорчался из-за того, что ушел отсюда не мудрее, чем был.
   Было около полудня. Улицы заполняли толпы народа.  Оба  помощника  Даброу
ушли по домам и сегодня не должны были возвращаться. Даброу мог вернуться  в
кузню