а его собака находилась в  Аду,
и хотя была вполне счастлива, скучала по хозяину, а  он  жестоко  скучал  по
ней. Да и сам Харран перестал  быть  полностью  смертным,  к  тому  же  стал
причиной того, что у обеих женщин прямо из-под носа украли  Рай.  Его  вина,
все это его вина. В этом мире, где смерть побеждает во  всех  состязаниях  и
все движется только к упадку, все его бредовые мысли осуществились, а  затем
быстро превратились в мусор.
   Что-то нужно предпринять.
   Что-то будет предпринято. Он предпримет это.
   - Я должен идти, - сказал Харран. - Оставь вино себе.
   - Эй, эй, а как насчет сросшихся близнецов, которых я оставил для тебя  в
растворе? Срослись интересным местом, удели минутку...
   Но Харран уже ушел.
   - Эй, постой! - довольно беспомощно крикнул  ему  вдогонку  Гриан.  -  Ты
забыл цыпленка!
   Вздохнув, он допил вино и снова взял нож для разделки туш.
   - Ну что ж, сегодня вечером будет суп. А, цыпа?

***

   В обед они не встретились,  и  в  ужин  тоже.  Сивени  вернулась  уже  за
полночь, вся перепачканная пылью и известью, и, усевшись за стол, одна ножка
которого была короче других, задумчиво уставилась  на  столешницу.  Мрига  и
Харран лежали в постели. Сивени не обращала на них внимания.
   - Поешь чего-нибудь, ради Бога, - произнес из-под одеяла Харран.  -  Ужин
на очаге.
   - Я не голодна, - ответила Сивени.
   - Тогда ложись в постель, - сказала Мрига.
   - Этого я тоже не хочу.
   Харран в мягком изумлении переглянулся с Мригой.
   - Это впервые.
   Стряхнув с плеч овечью шкуру, Сивени бросила ее на стул.
   - Какой смысл мне терять невинность, - сказала  она,  -  если  утром  она
снова возвращается ко мне?
   - Некоторые люди готовы ради этого убивать, - сказала Мрига.
   - Только не я. Мне бывает больно, и это начинает  надоедать.  Если  бы  я
знала, что это такое - быть  здесь  богиней-девственницей,  я  вместо  этого
стала бы божеством распущенности.
   Мрига уселась в постели, завернувшись в простыню и свесив ноги.
   - Сивени, - очень тихо проговорила она, - тебе не приходило в голову, что
мы, может быть, уже больше не богини?
   Сивени подняла глаза, не на Мригу, а на трухлявую картину, где  танцевала
облаченная в газ Эши, ослепительной божественностью сиял  Илье  и  все  были
молоды, роскошны и полны чудодейственного веселья. Ее ВЗЕЛЯД был мертвым.
   - Тогда почему, - так же тихо  произнесла  Сивени,  -  мы  разделяем  эти
несчастные узы, словно добрая троица, так что я целыми днями слышу,  как  вы
оба думаете, насколько вы несчастны, и как вам жалко меня, и как вы скучаете
по собаке, и о том, что мы навеки застряли здесь?
   Харран тоже сел, укрыв колени другим концом простыни.
   - Все смешалось. Божества, не попавшие на небеса, смертные, не...
   - Я хочу вернуться.
   Эти слова упали в тишину.
   - Когда закончим это дело, - сказала Сивени. - Харран, извини. Я не  одна
из тех умирающих и возрождающихся богинь, которые  заставляют  расти  злаки,
шляясь туда-сюда между божественностью и миром смертных, я не такая!  Истина
в том, что я создана для места, где мысли мои  в  одну  секунду  становились
реальностью, где я сияла, где я стоила того,  чтобы  мне  молились.  Я  была
создана, чтобы иметь могущество. А теперь его у меня  нет,  и  вы  страдаете
из-за этого.
   Она облокотилась на стол. Тот качнулся под ее весом, и  осколок  тарелки,
подложенный под короткую ножку, лопнул с щелчком, заставившим их вздрогнуть.
   - Я должна вернуться, - сказала Сивени. Мрига с убитым  лицом  посмотрела
на нее.
   - Как? - спросила она. - Ничто не действует. Сейчас ты не  в  силах  даже
сотворить молнию.
   - Да, - ответила Сивени. - Но пробовали ли  мы  что-нибудь  по-настоящему
значительное?
   - После того, что случилось с Ишад... Сивени холодно пожала плечами.
   - У нее свои трудности. Они необязательно касаются нас.
   - И Буревестник... - сказал Харран.
   Сивени выругалась. Пыль на столе взметнулась от ее яростных слов. Заметив
это, Сивени одобрительно улыбнулась.
   - Ну же, Харран, - сказала она. - Положение ничем не отличается от  того,
когда ты призвал меня с небес: в то  время  делами  заправляли  Саванкала  и
убогие ранканские божки. Ты спустил меня на землю невзирая на них. Это новое
божество слишком поглощено изгнанием Матери Бей, чтобы обращать  хоть  каплю
внимания на нас, второстепенных богов. - Улыбка ее окрасилась горечью.  -  И
почему он должен обращать внимание на то, что мы делаем? Мы ведь покинем его
дурацкий город, а не завязнем в нем еще глубже. Думаю, он будет рад  увидеть
наши спины.
   - Мы? - спросил Харран,  внезапно  трезвея.  Мрига  и  Сивени  потрясение
посмотрели на него.
   - Ну разумеется, ты отправишься с нами, - сказала Мрига.
   Некоторое время Харран молчал.
   - Харран!
   - Здесь тебя ничто не ждет, - сказала Сивени. - Ты сотни раз размышлял об
этом, ты плакал, когда думал, что мы этого не замечаем. Ты увидел Ад, нашими
глазами мельком взглянул на Рай - ну как  после  этого  мир  смертных  может
удовлетворять тебя? Больше, чем  он  удовлетворяет  меня?  Или  ее.  -  Она,
кивнула на Мригу.

***

   Мрига молча смотрела в пол.
   - Ну же! - воскликнула Сивени, находясь на  грани  отчаяния.  -  Ты  была
рождена хромоногой дурочкой, жила  всю  жизнь  рабыней  и  подстилкой,  вела
животный образ жизни - и что, сейчас стало лучше? Ты точишь ножи на  базаре,
чем занималась и прежде, и берешь за это жалкие медяки, но  где  же  в  этом
радость? Где жизнь, которую ты собиралась вести с ним в Полях по Ту Сторону?
Где спокойствие, где радость? Ты думаешь получить это в Санктуарии?
   Харран и Мрига переглянулись.
   - Позволь сказать кое-что в защиту жизни, - произнес Харран  так,  словно
сам сомневался в словах,  которые  покидали  его  уста.  -  На  небесах  все
склоняется,  чтобы  ублажить  тебя.  А  здесь  склоняешься  ты,  но   иногда
распрямляешься, став более сильным...
   - Или ломаешься, - возразила Сивени. Молчание.  На  картине  дрожит  свет
пламени очага и свечей. Такое впечатление, что Эши покачивается.
   - Я возвращаюсь, - сказала Сивени. - Я знаю заклятья. Я переписала их.  А
вы двое? Вы собираетесь сидеть здесь и влачить жалкое существование всю свою
короткую жизнь, тешась слабой надеждой, что это сделает вас сильнее?
   Мрига тяжело выдохнула.
   - Харран?
   Его взгляд обратился к Сивени, как уже неоднократно бывало  прежде,  -  к
изваянию и к плоти.
   - Я хотел тебя, - сказал он.
   Они ждали.
   - Наверное, это эгоистично - хотеть, чтобы все  время  было  по-моему,  -
сказал он. - Хорошо. Мы попробуем.
   Мрига снова села на кровать. Сивени опять облокотилась на стол,  и  снова
тот заскрипел и закачался.
   - Когда будет закончена стена? - спросил Харран.
   - До окончания еще пройдет много недель, - задумчиво ответила  Сивени.  -
Строительство должно быть завершено  до  морозов,  иначе  раствор  не  будет
схватываться. Но чертежи уже  готовы.  Вряд  ли  я  нужна  для  того,  чтобы
воплотить их.
   Она залилась тихим смехом, и стол вновь зашатался.
   Харран и Мрига переглянулись.
   - Вы должны знать, - сказала Сивени. - В этих стенах  уже  есть  потайные
ходы, которые я сделала и которые  не  отражены  на  чертежах.  Стены  полны
пустот, словно кусок сыра. Никто не знает об этом, даже Молин. Я действовала
в высшей степени осторожно. Он считает себя в  полной  безопасности,  и  так
будет до тех пор, пока я не вздумаю шепнуть словечко  на  ухо  какому-нибудь
ясновидцу. Наступит день - и Санктуарий посмотрит на свои стены.
   - Хорошо, - сказал Харран, - Осталось только одно.  Что  будем  делать  с
Тирой? Она находится в  Аду.  И,  как  я  слышал,  больше  никто  не  сможет
спуститься туда.
   - Но ведь оттуда можно выйти, - сказала Сивени. - А она -  одна  из  нас.
Куда пойдем мы, пойдет и она, если захочет.
   Харран счел это весьма вероятным.
   - В любом случае, - продолжала Сивени, -  я  не  стану  ждать  завершения
строительства. Вся работа, которую я должна  была  проделать  я,  закончена.
Давайте соберем все, что нам потребуется, и завтра  же  ночью  переместимся.
Это не будет заклятие с  мандрагорой,  Харран,  а  более  древнее,  то,  для
которого у тебя в прошлый раз не было необходимых  материалов:  использующее
хлеб, вино и кровь бога. На этот  раз  не  будет  никаких  случайностей.  Мы
возьмем приступом небеса и обоснуемся там раз и  навсегда,  предоставив  эту
сифилитичную дыру самой себе.
   Харран передернул плечами. Вздохнув, Мрига забралась в постель.
   - Тогда иди к нам, отдохни, - сказала она.
   - Ну хорошо, - сказала Сивени, и ее  взгляд  стал  озорным.  Похоже,  что
мысли об отдыхе покинули ее голову.
   Молодое ироничное лицо Харрана также  приняло  более  озорное  выражение.
Скользнув под одеяло, он сказал:
   - Что ж, так как это моя последняя ночь на земле... Накинув ему на голову
свою хламиду, Сивени задула свечи.

***

   Древний храм Сивени-Серые Глаза в конце Дороги Храмов был уже не тот, что
прежде. Его бронзовые двери, сорванные копьем разгневанной богини, утащили и
переплавили. Древние кладовые были обчищены, сначала убегавшими  жрецами,  а
затем теми в Санктуарии, кто не мог устоять перед соблазном открытых дверей.
Даже огромное изваяние Сивени  из  золота  и  слоновой  кости,  в  роскошных
доспехах и с оружием, было похищено. Грязный  пол  покрывали  яркие  осколки
стекол, выпавших из высоких окон; в каждом углу завелись пауки,  тут  и  там
шныряли крысы. Стены покрывала копоть костров бродяг,  в  углях  от  которых
валялись кости зажаренных голубей и кошек.
   На полу в  свете  единственного  потайного  фонаря  был  виден  старинный
чертеж,  выполненный  чем-то  черным  -  битумом,  судя  по  отпечаткам  ног
любопытных, побывавших здесь за прошедший  год.  На  чертеже  были  выведены
непонятные знаки, цифры и буквы древних языков, а в его  середине  на  белом
мраморе виднелось бурое пятно, будто там пролилась кровь.
   Харран опустил фонарь, убедившись, что его заслонка открыта не больше чем
на толщину волоса и он повернут от улицы.
   - Жаль, что нет дверей, - сказал он.
   Фыркнув, Сивени опустила сумку, которую принесла.
   - Поздно горевать об этом, - сказала она. - Займемся делом, на это  уйдет
немало времени.
   Шагнув к ним,  Мрига  поставила  на  пол  другую  сумку  и  молча  начала
перебирать ее содержимое.
   - С вином возникли некоторые трудности,  -  сказала  она.  -  Сивени,  вы
должны мне два сребреника.
   - Что?
   - Я полагала, что эти расходы мы делим на троих. Сивени каким-то  образом
удалось изобразить негодование, хотя света было недостаточно.
   - Глупая, там, куда мы отправляемся, деньги нам не потребуются! Когда  мы
попадем туда, я сделаю тебе дворец из серебра.
   - Негодница.
   Харран начал тихо смеяться.
   - Прекратите. Что ты достала?
   - "Колдовская Стена", красное,  -  сказала  Мрига.  -  По  полбутылки  на
каждого. Хватит?
   - С лихвой. Виноторговец что-нибудь сказал?
   - Я объяснила ему, что мы будем праздновать  день  рождения.  Как  насчет
хлеба?
   - Тесто подходит. Об этом  можно  не  беспокоиться.  Сложнее  всего  было
молоть эту гадость. Боюсь, в муке окажется кремневая пыль.
   Колокол  одного  из  храмов  в  начале  Дороги  пробил  полночь,  и   его
торжественное слово отразилось эхом в тишине летней ночи.
   Не ощущалось ни дуновения ветерка, казалось, что с  заходом  солнца  жара
усилилась, вместо того чтобы ослабнуть. Мирная распухшая луна, всего за день
до полнолуния, сияла высоко в небе, и ее бледный свет падал сквозь  разбитые
окна, заставляя переливаться самоцветами осколки на полу. Сивени смахнула их
ногой, и высокие потолки откликнулись позвякивающим эхом.
   Харран глянул на нее, стряхивая осколок стекла,  попавший  в  него  после
удара Сивени.
   - Сивени... ты действительно уверена, что у нас получится?
   Богиня высокомерно посмотрела на него.
   - Все эти неудавшиеся заклятья пытались сотворить простые ремесленники от
магии. Не ее творцы. Я помогала Отцу Ильсу писать это  заклятье;  я  научила
хлеб и вино постичь то, что они должны  означать.  Все  умирающие  божества,
периодически возвращающиеся на небеса, клянутся  этим.  Знаешь,  Харран,  мы
никогда не сможем сделать из тебя приличного чародея, если ты  не  научишься
доверять своим материалам.
   - А ты-то творила это заклятье? Сама?  -  едва  слышно  выдохнула  Мрига,
доставая из сумки тряпье и начиная стирать с пола прежние чертежи.
   - Сама - нет. Я дала проверить Шильсу, все сработало. Больше того, многие
небожители пожалели, что я отдала ему заклятье. Шильс -  ужасный  зануда,  а
теперь от него нет избавления. Только изгонишь его с небес, он уже снова тут
как тут.
   Несколько минут они  работали  молча:  Харран  раскладывал  хлеб;  Мрига,
закончив оттирать пол, откупорила бутылки и приготовила чаши, в которые  оно
будет налито, разбавленное кровью; Сивени писала желтым мелом на расчищенном
Мригой полу. Она остановилась и критически оглядела написанную фразу.
   - После того как я изобрела эту букву, она  перестала  мне  нравиться,  -
сказала она, - но затем Илье передал искусство письма людям, и было  слишком
поздно что-либо исправлять.
   Сидевшая на корточках Мрига откинулась на пятки и рассмеялась  над  своей
почти сестрой.
   - А есть что-нибудь такое, чего ты не изобретала?
   - Противное пойло, изготовляемое на задворках "Единорога". В этом виноват
Анен.
   Еще через несколько минут работы они поднялись.
   - Вполне прилично, - сказала Сивени. - Вы твердо знаете слова?
   Они просто не могли не знать их, являясь сами частями Сивени и  слыша  ее
мысли так же отчетливо, как свои собственные.
   - Тогда приступим. Чем скорее я попаду к себе домой, тем счастливее буду.
   - К нам домой, - предостерегающе произнесла Мрига.
   Сивени рассмеялась
   - Харран, у нас были великолепные стычки - дом менял свою сущность каждую
минуту. Как изумленно таращился на нас сосед-бог..
   Ее взгляд вспыхнул даже  в  тусклом  свете,  в  котором  невозможно  было
различить  выражение  лица.  Мгновение  Харран  смотрел  на  нее   и   видел
неудержимую  безумную  девчонку-богиню,  в  которую  был  влюблен,  а  Мрига
улыбнулась, вспоминая бесчисленные стычки, в двух  из  трех  в  которых  она
одерживала верх, в то время как шум выводил из себя божественных соседей.
   - Если у нас получится. - сказала она.
   - Если? - Сивени потянулась за хлебом. - Дай-ка.
   Они  заняли  свои  места.  Чертеж  изображал  треугольник,  вписанный   в
шестиугольник,  вписанный  в   окружность,   и   множество   других   фигур,
нарисованных в разных местах. Они встали в вершинах треугольника,  каждый  с
чашей и небольшой круглой буханкой хлеба перед собой - чашей, омытой вином и
перевернутой, хлебом, выпеченным на  огне,  разожженном  с  помощью  тех  же
кремней, которые смололи для него муку. В середине треугольника  стояла  еще
одна чаша, только стеклянная. Если все пойдет  хорошо,  в  конце  заклинания
чаша расколется, но они не услышат этого:  в  то  же  мгновение  перед  ними
раскроются небеса.
   - Я, имеющая право  вызывать,  вызываю,  -  произнесла  Сивени  не  очень
громко. - Силы надо мной и подо  мною,  услышьте  меня;  Формы  и  Силы,  не
имеющие формы, Ночь и День, брат Ее; скакуны  утра  и  вечера,  заставляющие
вращаться этот мир; все мысли и знания, живущие  внутри  каждой  частицы,  -
внемлите моим словам, когда закон выполнен,  правила  соблюдены,  равновесие
восстановлено...
   Харрану стало немного не по себе. Он был наслышан об этом заклятии,  хотя
молодых жрецов и близко не подпускали к нему Ему  было  прекрасно  известно,
что уже теперь, после первого обращения, на  них  должна  опуститься  жуткая
тишина, весь свет должен погаснуть, даже холодное лунное пламя,  падающее  в
окно на заколдованный мрамор, должно было померкнуть. Но этого не произошло.
   - Новый закон,  частица  Миров;  ради  него  я,  принадлежащая  прошедшим
временам и прошедшим пространствам, теперь  вновь  вхожу  в  свою  сущность.
Смерть схватила меня, но потерпела неудачу; жизнь текла  в  моих  жилах,  но
потерпела неудачу; и, победив обеих, я сейчас  снова  отправлюсь  туда,  где
время не движется, где стоят  Светлые  Дома  и  мне  уготовано  место  среди
Бессмертных...
   Выползшие отовсюду крысы следили за ними. Ни одно живое существо не могло
оставаться так близко  за  пределами  круга  без  того,  чтобы  не  лишиться
сознания. Харран все больше и больше потел. "Я положил в хлеб слишком  много
меда? Они что-то не правильно начертили?"
   - ...И все Силы я призываю быть свидетелями, как я открываю врата,  чтобы
войти в них, с помощью Тех, кто старше. Именем этого  хлеба,  испеченного  в
собственном огне, подобно  тому,  как  мое  тело  питается  тем,  что  горит
изнутри, призываю стать Их  свидетелями;  съев  его,  я  вберу  его  в  свою
сущность и сама стану сущностью его, в древнем круге, начертанном богами,  и
мы оба навсегда станем бессмертными...
   Все трое взяли по ломтю хлеба и начали его  есть.  Харран  успокоил  себя
тем, что меда в нем не больше нормы. Больше того, тесто подошло великолепно.
В полном молчании, наступившем после того, как они доели хлеб, Харран  вдруг
заметил, что стало тихо...
   -  И  также  прими  ты  вино  моего  возраста,  горевшее  под  солнцем  в
виноградной лозе, как горела кровь в моих жилах от света жизни  во  все  дни
моего существования в этом мире, и обратись ты к вину добродетели, как мысли
и кровь смертных обращаются к божественному. Теперь я пью его  и  делаю  его
своей  частью,  и  становлюсь  сама  частью  его,  и   оба   мы   становимся
бессмертными...
   Харран выпил восхитительное вино и успокоился, ощутив, как оно  бархатным
пламенем скользнуло по горлу. Заклятие начало действовать, и вино  стало  не
просто вином, но свидетельством того, что он и женщины не просто смертные. В
противоположном  углу   Сивени   сморщилась,   глотнув   вина   всего   лишь
девятимесячной выдержки; Харрану  пришлось  приложить  все  силы,  чтобы  не
улыбнуться  и  не  пролить  свое  вино.  Тишина  стала  гнетущей.  В   углах
просторного   помещения   тускло   светились   застывшие   глаза,   чувствуя
усиливающееся заклятие. У Харрана заколотилось сердце. У них получится.  Эти
светлые  поля,  которые  он  видел  мельком,  это  бесконечное  спокойствие,
вечность - любить, работать, быть больше, чем смертным,  принадлежать  себе,
им, наконец...
   - ...И предложив эти дары, выполнив этот ритуал, - сказала Сивени,  и  ее
голос прозвучал ужасающе отчетливо, хотя она ни на йоту не повысила его, - в
качестве  последнего  знака  своих  намерений  я   предлагаю   свою   кровь,
происходящую от богов древнейших времен и наконец возвращающуюся к ним туда,
где обитает  божественное,  не  ведая  времени  и  утрат,  и  где  можно  ее
обрести...
   Они шагнули вперед, все трое. Ночь затаила дыхание, когда  Мрига  подняла
чашу, наполовину наполненную смесью вин их возрастов. От пояса она  отцепила
нож, который давала клиентам на то время, пока точила  их  ножи.  В  пламени
заклятия он засверкал, словно живое существо,  пульсировал,  словно  сердце.
Сивени протянула руку.
   - ...Чтобы мы выпили его согласно вечному закону, каким его сделала я,  и
чтобы мы вернулись к себе. Пусть эти дары откроют перед нами врата... -  она
даже не вздрогнула, когда нож вспорол ей запястье, и в вино потекла кровь. -
...Пусть Ночь и День оставят нас, пусть  время  умрет  для  нас,  пусть  все
осуществится!
   Она передала чашу Харрану. Тот выпил, пытаясь  не  обращать  внимания  на
вкус и замечая, что скорее вкус не обращал внимания на него> жидкость в чаше
была наполнена такой силой, что в ней утонули все чувства. Харран закачался,
пытаясь найти свет или равновесие, но не  находя  ни  того  ни  другого.  Он
чувствовал себя  прозрачным,  словно  стекло.  Он  слепо  потянулся  вперед,
почувствовал, что Мрига при