крутых  ребят  Зипа  пытались  возвести  дамбу   из   стропил
близлежащих конюшен, принесенных из леса вверх по течению бревен и  домашней
утвари, которую они только смогли притащить.
   Вода уже перехлестывала  через  берег.  И  не  было  никакой  возможности
защитить низину под мостом, но, если бы удалось возвести плотину к северу от
моста до края старой крепостной стены, возможно, удалось бы спасти  середину
города.
   Когда другие приняли на себя вес бревна, Лало распрямился, потирая спину.
Даже Ведемир дышал учащенно, а ведь он молод. Лало подумал, как долго он еще
сможет продержаться, - уже очень давно он не требовал от  своих  мышц  такой
нагрузки и теперь опасался, что те подведут его.
   Художник тупо оглядел грязную змею, в которую превратилась река,  зловеще
вздымающуюся,  словно  переваривая  то,  что   уже   успела   заглотить,   и
обдумывающую, что бы сожрать еще. Лало удивился тому, что течение  не  стало
быстрее, но потом понял, что южный ветер  сдерживает  воду,  заставляя  реку
разливаться вширь, вместо того, чтобы нести свои воды в море.
   Колдовство, мрачно решил он и подумал, чем занимается Рэндал. Потребуется
больше, чем один тайзский колдун, чтобы остановить  разгул  стихии.  У  Лало
поникли плечи. Теперь он  с  благодарностью  принял  бы  даже  вмешательство
ранканского Бога-Громовержца.
   - Отец, взгляни на мост!
   Ведемир дергал его за руку, перекрикивая рев ветра.
   Лало обернулся. Он услышал стон перенапряженного  дерева  и  увидел,  как
сооружение дрожит, сотрясаемое  особенно  сильной  волной.  Вода  почти  уже
достигла верхней части моста. Ведемир снова затряс отца.
   - На мосту кто-то есть - кто-то пытается перебраться на нашу сторону!
   Лало прищурился, вглядываясь в дождь. Ведемир, должно быть,  ошибается  -
все жители Подветренной, еще не утонувшие, как  крысы  в  своих  норах,  уже
давно  должны  были  бежать,  ища  спасения  на  возвышенных  местах.  Черт,
определенно там что-то движется...
   В душе вспыхнула искорка надежды. Лало медленно пошел  в  сторону  моста.
Ведемир хотел было остановить его, а потом зашлепал вслед за отцом.
   - Этот человек - женщина... - задыхаясь, выдавил он.
   Кивнув, Лало  побежал.  Теперь  он  уже  отчетливо  слышал  громкий  стон
истязаемого дерева. Мост задрожал, женщина споткнулась,  поднялась  и  снова
двинулась вперед, опираясь на зажатую в руках  метлу.  Ее  промокшее  платье
облепляло тело, пышущее мощной  силой  архаичной  богини.  Можно  было  даже
подумать, что это ее шаги, а не натиск воды заставляют дрожать мост.
   Внешнее и  внутреннее  зрение  вдруг  слились,  и  Лало,  забыв  о  своей
усталости, понесся вперед, обогнав сына. Он узнал ее.
   И вот уже его ноги застучали по дереву моста, и ее рука сомкнулась на его
руке. Всхлипывая, учащенно дыша и запинаясь, Джилла преодолела вслед за Лало
последние шаги до берега, и Ведемир помог обоим ступить на сушу.
   В этот миг сдерживающая ветер воля внезапно рассеялась и он рассыпался на
тысячу кружащихся завихрений. Река, которую  больше  ничего  не  сдерживало,
пронеслась по узкому руслу всего  в  нескольких  дюймах  от  полотна  моста,
огромной волной выплеснулась на причал Санктуария, подняв стоящие  на  якоре
суда на всю длину цепей, и ушла в глубь моря.
   Прокатившись под мостом, волна разлилась по низине за ним, кружа ветки  и
деревянные обломки. В неровном свете Лало увидел нечто,  похожее  на  черный
маслянистый пузырь, поднявшееся из-за складов  и  унесшееся  по  воздуху  за
холмы.
   Он отвлекся лишь на мгновение. Все его внимание было  отдано  Джилле,  он
чувствовал сквозь  мокрое  платье  ее  тепло,  словно  жена  несла  в  груди
крошечное негасимое солнце. Наконец под грязью Лало ощутил твердую землю,  а
Джилла словно якорь удерживала его от напора ветра и воды.
   Замызганные грязью, они не обращали внимания  на  вопросы  окружающих  и,
прижимаясь друг к другу, улыбались ветру.
   Внезапно лицо  Джиллы  омрачилось.  Крепко  сжав  мужа  в  объятиях,  она
закричала Лало в ухо:
   - Где дети?
   - Во дворце с Вандой, - крикнул он в ответ. - Они в безопасности.
   - Среди всего этого? - Его жена, нахмурившись, посмотрела на  небо.  -  Я
должна быть вместе с ними. Пошли!
   Лало кивнул. Он выполнил свой долг здесь; бешенство реки заметно пошло на
убыль. Но в небесах по-прежнему царила сумятица, и художник быстро  проникся
тревогой жены. Вместе с Ведемиром, поспешившим следом, они обошли  озеро,  в
которое  превратилась  Караванная  площадь,  и  зашлепали   мимо   пустынных
прилавков базара.

***

   К  тому  времени,  как  Лало  и  Джилла  добрались  до  дворцовых  ворот,
растерянное смятение двух неразумных  двухлетних  Богов  Бури  уже  угрожало
причинить больший ущерб сердцу Санктуария, чем все водяные  демоны  Роксаны.
Молнии вспыхивали почти непрерывно, и в воздухе чувствовался  сильный  запах
озона. Внутренний двор дворца был залит лужами; через открытые двери первого
этажа слуги-бейсибцы пытались швабрами выгнать воду.
   Лало застыл на  месте,  растерянно  оглядываясь  по  сторонам,  а  Джилла
смотрела на него с выражением: "Ну, я же говорила!"
   - Детская была на первом этаже. Куда же ее могли перевести?
   - По крайней мере, дворец все еще на месте, - хмыкнул Ведемир.
   Джилла, фыркнув, схватила спешившую мимо с ведром  и  шваброй  пучеглазую
особу женского пола и начала ее расспрашивать. Языковой барьер  не  оказался
помехой - как только Джилла упомянула детей, горничная,  побледнев,  указала
вверх и выскользнула из ее рук.
   Наверху необходимости спрашивать где именно не было. Едва  поднявшись  на
лестницу, хорошо известную Лало по тем дням,  когда  он  использовал  зимний
сад,  как  портретную  мастерскую,   они   услышали   пронзительные   крики,
перемежающиеся раскатами грома и восклицаниями отчаявшихся женщин.
   Распахнув дверь в  гостиную,  Джилла  на  мгновение  застыла,  взирая  на
открывшуюся перед ней картину. Секунду спустя  она  ворвалась  в  комнату  и
начала шлепать по задницам Детей Бури. Лало в изумлении уставился на нее, но
затем решил, что даже эти дети не будут таить  зла  на  человека,  сумевшего
ускользнуть от Роксаны.
   Последовала короткая напряженная тишина. Потом Джилла уселась в кресло  и
посадила ребятишек на свои вместительные колени. Гискурас, глубоко вздохнув,
отчаянно заикал, а Артон продолжал  лить  большие  черные  слезы.  Иллира  и
Сейлалха заспешили к женщине, а Альфи оторвался наконец от своей сестры.
   Знаком показав двум матерям  сесть  рядом,  Джилла  аккуратно  пересадила
детей им на колени  и  обняла  подбежавших  к  ней  своих.  А  за  окном  не
переставали бушевать небеса.
   - Тише, ну, тише, малыши, видите,  ваши  мамы  здесь!  Теперь  все  будет
хорошо, вам нужно только прекратить весь этот шум на улице...
   - Не могу остановиться! - произнес Гискурас  сквозь  икоту.  Его  светлые
волосы прилипли к головке, а на щеках слезы прочертили темные полосы.
   - Боюсь... - эхом откликнулся темноволосый ребенок на руках Иллиры.
   Оба малыша все еще дрожали, словно только ровный голос  Джиллы  сдерживал
их  от  того,  чтобы  вновь  не  дать  волю  ужасу.  В   комнату   вернулось
относительное спокойствие, заставив шум за окном казаться еще громче. Лало в
отчаянии оглянулся, гадая, не сможет ли он как-то помочь -  отвлечь  их  или
развеселить.
   По полу были разбросаны игрушки, у стены на полке  лежали  кубики,  игры,
карандаши для рисования и материалы для лепки. У Лало загорелись  глаза.  Он
быстро вспомнил, как его разноцветные мухи развлекали Альфи.
   Превозмогая боль, ибо теперь он ощущал,  что  все  тело  его  ноет  после
борьбы со стихией, Лало подошел к полке и выбрал грифельную доску и  коробку
с цветными мелками. Держа их так, словно они могли укусить,  он  вернулся  к
ребятишкам посреди комнаты и опустился на корточки.
   - Вам нравятся веселые рисунки? Что вы хотите - бабочек?
   Быстрым движением мелка он изобразил  взмах  красного  крыла,  еще  одним
набросал вытянутое тело и яркие глаза.
   Вспыхнувшая за окном молния ослепила Лало. Когда зрение вернулось к нему,
он увидел, как щуплая ручка Артона стирает рисунок.
   - Не надо! За окном плохие яркие вещи...
   Его темные  глаза  приковали  взгляд  живописца,  и  в  них  Лало  увидел
угловатых бесплотных демонов, живших за счет энергии бури.
   - Заставь их уйти!
   "Я не буду рисовать их, - испуганно подумал Лало,  -  в  них  и  так  уже
слишком много жизни!" Он нежно взял ребенка за руку, вспоминая,  как  утешал
своих детей, когда те  проливали  молоко  или  ломали  любимые  игрушки,  не
сознавая собственной силы.
   Теперь он ощутил на себе и взгляд Гискураса, который наполнил его знанием
обо  всех  тех  силах,  что  были  замешаны  в  буре.  Появились  и   другие
образы-чувства, еще не оформленные желания,  жаждущие  слиться  в  Личность,
которая направит потенциал, присущий двум детям, сидящим перед ним, на добро
или зло. Лало узнал это чувство - он ощущал его всегда перед началом  работы
над картиной, когда цвета, формы и образы еще носятся в сознании, а он бился
над равновесием, которое составит их в гармоничное целое.
   Но в случае неудачи с картиной  единственной  потерей  будет  испорченный
холст. Если же неудача постигнет этих детей, они могут разрушить Санктуарий.
   Гром хлопал над дворцом  в  гигантские  ладоши;  комната  сотрясалась,  в
распахнувшееся окно порыв ветра задувал капли дождя.  Гискурас  задрожал,  и
Лало схватил его за руку. "Чтобы воспитать их, нужен колдун - но ведь  можно
что-то сделать прямо сейчас!" Лало закрыл глаза,  повинуясь  не  страху  или
давлению более сильной воли, а жалости, чтобы найти в себе ту часть, которая
была богом.
   Когда он снова открыл глаза, стекло окна продолжало колотиться о раму. За
ним тучи пульсировали сотней оттенков серого - опять серого цвета!  О  боги,
как он устал от бесцветного мира! Опустив взгляд, Лало  увидел,  что  мелок,
зажатый между его рукой и  пухлыми  пальцами  Гискураса,  оставил  на  доске
желтую полосу. Какое-то время он смотрел на  нее,  а  затем  взял  оранжевый
мелок и вложил его в худую руку Артона.
   - Здесь, - прошептал он, - нарисуй линию под этой - да, вот так...
   Один за другим он давал разноцветные мелки детям и направлял их  неловкие
руки. Желтый, оранжевый, красный и багровый,  синий,  голубой  и  зеленый  -
мелки светились на фоне темной доски. Когда  все  цвета  были  использованы,
Лало поднялся на ноги, осторожно держа доску.
   - А теперь давайте сделаем что-нибудь  прекрасное  -  у  меня  одного  не
получится. Идите оба вместе со мной... - Протянув руку, Лало  увлек  сначала
Артона, затем Гискураса от их матерей. - Пойдемте к окну, не бойтесь...
   Лало смутно сознавал, что в комнате за его спиной стало тихо, но все  его
внимание было обращено на двоих детей рядом с  ним  и  бурю  на  улице.  Они
подошли к окну. Лало опустился на колени, и его  рыжая  голова  прижалась  к
темноволосой и белокурой детским головкам.
   - А теперь дуйте, - тихо проговорил он. - Дуйте на рисунок, и мы заставим
противные тучи убраться прочь.
   Он почувствовал, как молочное дыхание детей согрело его  пальцы.  Склонив
голову, Лало выпустил свое сдерживаемое дыхание и увидел, как  меловая  пыль
облачком поднялась во влажный воздух. Его взгляд затуманился  от  усилия,  с
которым он дул, но так ли это? Ведь теперь в небе горело множество цветов, и
эти цвета переливались. В ушах Лало зазвенела тишина.
   Сев на корточки, художник прижал к себе Детей Бури, и  они  вместе  стали
смотреть, как над Санктуарием засияла радуга...



    ДУША ГОРОДА
    МИР ВОРОВ VIII

    Под редакцией Роберта АСПРИНА
    В. Богоявленская, В. Козин, С. Саксин - перевод с английского


Анонс

   Санктуарий - город искателей приключений и изгоев общества. Здесь люди  и
не люди живут по законам мужества и силы, подлости и коварства. Кажется, что
все мыслимые и немыслимые  пороки  нашли  себе  пристанище  в  этой  обители
авантюристов, воинов и магов - Мире Воров.
   Добро пожаловать в Санктуарий!

Джанет Моррис

ИГРА ВЛАСТИ

   В  первую  зиму  после  восшествия  на  трон  Ранканской  империи  Терона
предводитель наемников Темпус по локоть обагрил свои руки кровью невинных. И
небо над окруженным стенами городом заплакало черными слезами.
   К рассвету пепельные облака сгрудились в небе так высоко, что даже  самые
сильные лучи Бога-Солнца не могли разорвать пелену ополчившихся армий  ночи.
Город Рэнке, некогда жемчужина в оправе Ранканской  империи,  содрогался  во
тьме. А выкрашенные охрой стены тускло мерцали перед зловещей силой бури.
   Гремел гром, и завывал ветер. Во дворец  Терона  ударила  черная  молния,
едва не выбив стекла в окнах и не сорвав двери с петель. По улицам, аллеям и
широким бульварам застучали громадные, острые, как алмазы,  черные  градины,
повергая на колени нечестивых жрецов и заставляя мелких  дворян  дрожать  от
ужаса на скользких мостовых, покрытых грязным месивом, превращающимся в лед,
по утверждению некоторых, черный, как сердце Терона.
   Всем было ведомо, что Терон - кровавый, дикий хищник и к власти пришел на
гребне устроенного армией мятежа. Доказательством тому служили силы, которые
помогли ему обосноваться в императорском  дворце:  ведьмы  нисибиси,  черные
демоны,  наводящие  ужас  дьяволы  и  вселяющие  страх,  почти   бессмертные
основатели двух кровавых культов  -  Ашкелон,  Владыка  Грез,  и  его  шурин
Темпус, полубог и любимый сын ранканского бога войны Вашанки. Все они внесли
свою лепту в воцарение Терона на троне.
   И разве Темпус не истреблял по-прежнему  недовольных  -  всех,  кто  имел
влияние при дворе Абакитиса?  Разве  не  просыпались  по-прежнему  в  пустых
постелях женщины, находя прибитые к дверям будуаров кошельки из человеческой
кожи  с  тридцатью  золотыми  солдатами  внутри?  (Такова   была   стоимость
человеческой жизни в Рэнке.) Разве не шли те  немногие  оставшиеся  в  живых
соратники  Абакитиса,  ныне  покойного  -  изувеченного,   неотомщенного   и
отягченного проклятиями даже в могиле, - к  ратуше  наемников,  невзирая  на
черные градины, с раздутыми от золота карманами, оставляя там свое состояние
с записочками типа:  "Маршалу  Темпусу  на  правое  дело  от  восхищенной  и
преданной семьи такого-то", пока слуги выводили их благородных жен и  детей,
переодетых в простые одежды, через боковые ворота?
   Который день бушевала буря, и виноваты в случившемся  были  Терон  и  его
приспешник Темпус. Именно они навлекли на город черную адскую непогоду.
   Нечто  подобное  шептала  Критиасу,  первому  заместителю  Темпуса,  жена
губернатора, с которой он был в постели.
   Ухмыльнувшись,  Крит,  прекрасный   актер,   провел   рукой   по   своему
классическому римскому лицу и  густым  черным  волосам  и  ответил  женщине:
"Никто не властен над  Солнцем,  госпожа.  Никто,  даже  Терон.  Когда  боги
гневаются, сам Темпус склоняет голову".
   Крит воевал на севере империи, у Стены Чародеев, и женщина знала это.  Он
выдавал себя за простого офицера, который ушел  в  отставку  после  убийства
Абакитиса на Фестивале Мужчин, и ныне,  подобно  большинству  воинов  старой
гвардии, бросался от одной группировки к другой в надежде уцелеть.
   Жена губернатора дотронулась пальцем до  его  подбородка  и  сочувственно
улыбнулась.
   - Вы, военные... все одинаковы. Ты что же, думаешь, что эта буря  и  этот
черный град - это хорошо? И  что  это  знамение  нам,  бедным  женщинам,  не
прочесть?
   Подумав о знаках и амулетах - о прядях волос, кусочках кости и серебра, о
счастливых оберегах в кошельке, который вместе с прочей  одеждой  валялся  в
ногах у ложа чужого мужчины, - Крит молвил на придворном ранкене:
   - Только в случае  возвращения  Бога-Громовержца  к  своим  армиям  можно
говорить о победе. Без него мы лишь топчемся на месте. Но будь он  в  гневе,
мы бы почувствовали это. Нет, он не держит зла ни на Терона, ни на  Темпуса.
Ведь один из них  генерал,  которому  доверились  солдаты,  когда  во  время
правления Абакитиса бог покинул нас, а другой...
   Крит  умолк,  призадумавшись.  Он  хотел  получить  от  знатной  ранканки
информацию и получил даже более того, что желал, - губернаторша своим  телом
хотела купить его заступничество. И в минуты нежности Крит решился  поведать
ей о Темпусе, объяснить, что это за человек, которому он дал клятву  служить
верой и правдой.
   Он устроился поудобнее на кровати и продолжил:
   - Темпус исполняет волю Отца Энлиля, Верховного Бога  Бури,  Бога  Войны.
Проклятье его сильнее, чем  проклятья  империи  и  всех  ее  врагов,  вместе
взятых. Клянусь богами  и  людьми,  чародейством  и  магией,  клянусь  тебе,
женщина, что, если это Ад пожелал воздать нам за  правление  Терона,  Темпус
будет страдать за всех.
   Глаза и подрагивающие от желания губы женщины ясно дали понять,  что  она
потеряла всякий интерес к разговору.  Она,  но  не  Крит.  Спустя  некоторое
время, уходя от нее,  он  нарисовал  на  двери  знак  для  дворцовой  службы
безопасности, даже на миг, не задумавшись о прекрасном женском теле, которое
вскоре покинет жизнь.
   Небо по-прежнему чернело плащом ведьмы,  и  ветер  выл  тысячей  голосов.
Подобный вой Крит слышал на поле боя, когда в той или иной битве  на  помощь
Темпусу приходили чуждые этому миру существа. Так это было, когда колдовская
погода опустилась на Санктуарий, где нынче напарник Крита вместе с  братьями
по Священному Союзу стояли лагерем. В этом мерзком южном форпосте империи.
   Крит вскочил в седло, и пальцы его привычно заиграли амулетами. В обычный
день он просто бросил бы их на траву, чтобы узнать, куда держать путь.
   Но сегодня бушевала буря, и Крит сам знал,  куда  направить  свои  стопы.
Будь рядом Страт, он бы об заклад побился с напарником, что едва установится
хорошая погода, как Темпус призовет Крита  и  они  немедленно  отправятся  в
Санктуарий, где на зимний постой расположились пасынки Темпуса.
   Крит вместо того, чтобы скорбеть, был рад, что  Бог-Громовержец  Вашанка,
покровитель армий, бог насилия и убийства, кровавой похоти,  ярости  и  Врат
Смерти, исчез. Этой ранканской даме он сказал правду -  выиграть  войну,  не
имея поддержки бога, невозможно. Однако Вашанка, ранканский Бог-Громовержец,
бросил Священный Союз, где служил Крит, как раз  в  тот  момент,  когда  тот
нуждался в его  помощи.  Вот  почему  пасынки  перешли  под  покровительство
другого, более могущественного бога - Отца Энлиля.
   Черные, висящие клочьями облака и громовые  раскаты  над  головой  словно
хотели сообщить человеку,  который  не  питал  приязни  ни  к  богам,  ни  к
колдовству и служил первым заместителем у того, кто был напарником бога, что
Вашанка мог и разгневаться на неверных  людишек,  некогда  воевавших  с  его
именем на устах, а ныне сменивших покровителя.
   Там,  где  оказывался  замешан   Темпус,   все   становилось   дьявольски
запутанным.
   Ухватившись за конскую гриву, Крит натянул поводья. Жеребец чуть присел и
не спеша,  затрусил  по  предательским,  скользким  улицам  Рэнке  к  ратуше
наемников и конюшне, где можно было укрыться от клокочущей бури
   Не обращая внимания на темноту и неровную дорогу, Крит перевел  лошадь  в
галоп, надеясь на ее сильные ноги. Прохожие, если в такую погоду кто-то  еще
осмеливается выходить на улицы, сами догадаются уступить дорогу,  а  патрули
дворцовой стражи знают, кто он такой  и  кому  служит.  Пусть  хоть  жеребец
порезвится, решил Крит, раз уже ему самому подобное не светит. Боги  бросили
перчатку, и остается только ждать, пока Темпус ее поднимет.

***

   На четвертый день буря немного утихла. Терон и  Темпус  призвали  к  себе
Брахиса, Верховного жреца  богов  войны  Ранканской  империи,  чтобы  вместе
сочинить для горожан более-менее правдоподобную версию происходящего.
   Вновь возобновились казни, отмененные было с началом бури.
   -