об  этом,  -  но  она
неожиданно оказалась рядом с Нико, глядя в  его  лицо  с  таким  выражением,
какого Страт никогда не видел у нее прежде:  глубокая  скорбь,  сострадание,
даже признание родства душ.
   - Так вот ты какой. Особенный. Никодемус, из-за которого соперничают даже
Бог Энлиль и Энтелехия Снов Ашкелон.  -  Она  покачала  головой,  как  будто
находилась у себя в гостиной и разливала чай в приличном обществе. -  Теперь
я понимаю почему. Никодемус, не торопись искать себе новых врагов. Колдунья,
которая послала тебя сюда, схватила и держит у себя в плену Рэндала -  разве
это не большее зло, не  более  глубокая  несправедливость,  чем  возможность
отмщения души Джанни, который страстно желает этого?
   Ишад ждала ответа, но Нико молчал. Его взгляд был  прикован  к  существу,
ковылявшему к  нему  с  протянутыми  руками,  чтобы  обнять  своего  бывшего
напарника.
   Нико, содрогнувшись от отвращения, глубоко вдохнул, опустил свой  арбалет
и вытянул руки вперед, сказав:
   - Джанни, как ты? Она права?
   Страт, не выдержав, отвернулся; он не  мог  смотреть  на  то,  как  Нико,
полный жизненных сил, обнимает это нечто, некогда воевавшее с ним бок о бок.
   В этот момент Ишад взяла его за руку, приложила свою прохладную ладонь  к
его пылающему лбу и повела в дом.
   Стратон подумал, что он никогда не сможет  забыть  картину  воссоединения
пары Священного Союза, живого и мертвого.

***

   Нико со стаканом в руке сидел за столиком в "Держи пиво", открывавшейся с
восходом солнца, когда вдруг заметил, что некто рисует его портрет.
   Какой-то малый, небольшого роста, с животом, словно  подушка,  и  черными
кругами под глазами, сидевший в дальнем углу залитого лучами зала, бросал на
него короткие взгляды, а затем опускал голову вниз и водил рукой  по  доске,
лежавшей у него на коленях.
   Нико решил не давать наглецу спуска.  Он  провел  слишком  тяжелую  ночь,
чтобы терпеть кого бы то ни было, и уж точно -  не  мазилу,  не  спросившего
разрешения.
   Однако,  когда  Нико  проходил  мимо  бармена  с  выражением   лица,   не
оставлявшим сомнений относительно его намерений, тот  рукой  тронул  его  за
плечо.
   - На вашем месте я бы не делал этого, сэр. Это ведь Лало-Живописец,  тот,
что нарисовал Распутного Единорога, там, в Лабиринте, который  ожил  и  убил
стольких людей. Пусть себе марает.
   - Но я-то уже живой, старина, - сказал Нико, проклиная  свой  характер  и
чувствуя, что готов взорваться и сейчас,  вне  всяких  сомнений,  произойдет
что-то плохое, если он не возьмет себя в руки. - И я  не  желаю,  чтобы  мой
портрет был нацарапан, неважно на чем - на стене,  двери  или  в  сердце.  Я
сейчас возьму, переверну его стол и распишусь на его жирном брюхе...
   В это время маленький живописец с крысиным  личиком  неуклюже  побежал  к
выходу, держа этюдник под мышкой. Нико не стал его преследовать.
   Он вернулся назад к себе за стол и, усевшись, начал  ковырять  деревянную
поверхность кончиком кинжала, как это обычно делал Джанни. Вспоминая о своей
последней встрече с ним, он хотел забыть это неживое нечто, счастливое  тем,
что участвует в смертельной битве по приказу колдуньи.  Нико  мучил  вопрос,
следует ли ему - вернее,  сможет  ли  он  -  найти  какой-либо  путь,  чтобы
успокоить душу Джанни, несмотря на все уверения того, что он  доволен  своим
теперешним состоянием. Да может  ли  оно  что-либо  знать?  И  было  ли  оно
действительно Джанни? И остается ли в силе их клятва, если один из давших ее
больше уже не является человеком?
   Нико никак не мог прийти к решению. Он не хотел пить  слишком  много,  но
спиртное притупляло неприятные воспоминания, и вот наступили сумерки, а Нико
все так же сидел на прежнем месте и  старательно,  но  безуспешно  наливался
пивом. Случилось так, что в этот момент жрец, известный как Молин Факельщик,
зашел в таверну со своим окружением. Вся компания была одета в зимние  туфли
с загнутыми мысами, увешана кричащими Драгоценностями и пахла духами.
   Нико не хотел быть узнанным, но даже и не подумал покинуть зал  до  того,
как Верховный жрец Вашанки узнает воина, присутствовавшего  на  празднестве,
устроенном в честь Гильдии магов две зимы назад. А потому,  когда  жрец  сел
напротив Стелса, тот просто оторвал голову от  ладоней,  подпиравших  ее,  и
осоловело уставился на него.
   - Да. Чем могу помочь вам, гражданин? - Скорее, я могу помочь тебе, воин.
   - Не думаю, если только не уложите мертвеца в могилу, на что,  правда,  у
вас нет никаких шансов.
   - Что? - Факельщик пристально уставился на полупьяного  члена  Священного
Союза, пытаясь хоть что-то прочесть на его лице. - Мы можем сделать все, что
потребует  от  нас  бог,  и  знаем,  что   ты   благочестив   и   сохраняешь
преданность...
   - Энлиль, - твердо перебил его Нико. - В Санктуарии необходима  поддержка
бога, поэтому я решил очень просто: моим богом, когда он  будет  мне  нужен,
станет Энлиль.
   Рука Стелса потянулась к поясу, и  Факельщик  замер  на  стуле.  Но  Нико
только похлопал по поясу с оружием и вновь поставил локоть на стол,  ладонью
подперев подбородок.
   - Оружие выручает меня в большинстве случаев. Когда же оно бессильно... -
Член Священного Союза  наклонился  вперед.  -  Вы  специалист  по  борьбе  с
колдуньями? У меня есть друг, которого я хочу вырвать  из  когтей  одной  из
них...
   Факельщик с отработанной легкостью сделал  предохранительный  жест  перед
своим лицом.
   - Мы бы хотели тебе кое-что показать, Никодемус по прозвищу...
   - Тсс! -  просипел  Нико  с  преувеличенной  осторожностью  и,  посмотрев
вокруг, вправо и влево, наклонился вперед и зашептал:
   - Не называйте меня так. Не здесь. Не сейчас. В Санктуарии  я  инкогнито.
Слишком много вокруг колдовства. Оно  причиняет  боль,  знаете  ли?  Мертвые
напарники, которые немертвые. Бывшие напарники, которые небывшие... Все  так
запутанно...
   - Знаю, знаю, - успокаивал его жрец, дико вращая  глазами.  -  Мы  здесь,
чтобы помочь тебе во всем разобраться. Пойдем с нами и...
   - Кто это вы? -  решил  спросить  Нико,  но  двое  из  свиты  Молина  уже
подхватили его под руки, подняли на ноги и с легкостью вывели за дверь,  где
их поджидала карета со ставнями  из  слоновой  кости.  Много  усилий,  чтобы
бросить его внутрь и закрыть дверь, не потребовалось.
   Нико, которого похищали не в первый раз, подумал, что вот  сейчас  карета
тронется, и  лошади  понесут,  увозя  его  в  ночь,  и  уже  приготовился  к
сопротивлению,  ожидая  увидеть  внутри  кареты   по   крайней   мере   двух
приспешников Факельщика.
   Однако ничего подобного не случилось. На лавке напротив по обе стороны от
какой-то старой карги, которая, возможно, и была когда-то красивой и которую
Нико, любивший женщин, смутно припомнил как танцовщицу из храма, сидели  два
ребенка возрастом чуть старше грудного. Один из  них,  светловолосый,  сидел
неестественно прямо и хлопал в свои маленькие ладошки.
   Звук этих хлопающих ладошек звоном  отдавался  у  Нико  в  ушах,  подобно
грому, ниспосылаемому на землю богом  Вашанкой,  подобно  молниям,  которые,
казалось, Бог-Громовержец изверг из детских уст, когда мальчик захихикал  от
восторга.
   Стелс поглубже забился в угол кареты и спросил:
   - Что за?..
   И хотя ребенок вновь стал ребенком, другой, более глубокий голос зазвенел
у пасынка в голове.
   - Посмотри на меня, фаворит Риддлера, пойди и скажи своему лидеру, что  я
вернулся. И что я возьму все, что у вас есть, прежде чем этот жалкий  мирок,
который ты считаешь своим, не умрет в муках.
   Мальчик, из чьих уст не могли выйти такие слова, лепетал:
   - Сойдат? Гелой? Давай дьюзить? Дьюзим? Мы едем на  больсую  пьегулку?  К
озелу? Сколо? Хотю ежать сколее!
   Нико, моментально протрезвевший, колючим взглядом посмотрел на женщину  и
вежливо ей кивнул.
   - Вы мать этого ребенка! Та самая танцовщица из храма - Сейлалха,  Первая
Супруга, которая понесла от Вашанки.
   Это не было вопросом, и женщина не потрудилась ответить.
   Нико наклонился вперед, к двоим малышам. Тот,  что  был  потемнее,  сосал
большой палец и изучал его своими черными круглыми  глазками.  Светловолосый
блаженно улыбался.
   - Сколо? -  спросил  мальчик,  хотя  был  слишком  мал,  чтобы  обсуждать
подобные тонкости, насколько мог судить Нико.
   Он ответил:
   - Скоро, если ты заслужишь это, дитя, и будешь  чистым  в  сердце  своем.
Достойным уважения. Любящим жизнь  -  во  всех  ее  проявлениях.  Это  будет
нелегко. Я должен буду получить разрешение. А  ты  должен  будешь  научиться
контролировать то, что внутри  тебя.  Иначе  тебя  не  допустят  в  Бандару,
несмотря на то что со мной считаются.
   - Хорошо, - сказал  светловолосый  ребенок,  а  может  быть,  он  сказал:
"Хоесо"; Нико не был уверен.
   Они были совсем младенцами и едва начали ходить,  оба.  Слишком  малы  и,
если маат правильно подсказывал Нико, что бог избрал себе одного  из  них  в
наперсники, слишком опасны. Он вновь обратился к женщине:
   - Передайте жрецам, что я  сделаю,  что  смогу.  Но  его  должны  научить
воздержанию, хотя какой ребенок может сдерживать себя в  таком  возрасте?  И
готовить их нужно обоих.
   С этими словами он толкнул дверцу кареты, которая открылась  и  выпустила
протрезвевшего   воина   наружу   в   благословенную   прохладу   ничем   не
примечательной ночи Санктуария.
   Совсем обычной, если бы не присутствие Малина  Факельщика  да  маленького
мараки, которого жрец удерживал за воротник.
   - Никодемус, посмотри на это, - указал Молин  без  всяких  преамбул,  как
будто Стелс был теперь его союзником - кем  тот,  вне  всяких  сомнений,  не
являлся.
   Тем не менее, картина, которую намарал художник, пытавшийся доказать, что
имеет право рисовать, как ему хочется, была странной: она  изображала  Нико,
из-за плеча его выглядывал Темпус, и оба они были охвачены крыльями  черного
ангела, который был слишком похож на Роксану.
   - Оставь картину, художник, и уходи, - приказал Нико.
   Факельщик отпустил кривоногого живописца, и тот поспешил прочь,  даже  не
спросив, получит ли он когда-нибудь назад свое произведение.
   - Это мое дело... Эта картина. Забудьте, что вы ее видели. Ваша проблема,
если вы хотите того, чего хочет бог, состоит в том,  чтобы  отдать  детей  в
школу, где их будут обучать бандаранские последователи. Что  заставило  тебя
думать, будто я хочу чего-то подобного? Факельщик, неужели вы не  понимаете?
Это слишком  большая  проблема,  чтобы  с  ней  мог  справиться  Санктуарий.
Младенцы - один младенец уж точно - с богом  внутри  Обладающий  могуществом
бога. Бога-Громовержца. Вы догадываетесь о последствиях?
   Факельщик пробормотал что-то насчет того, что все зашло слишком далеко.
   Нико возразил:
   - И зайдет еще дальше, если мой напарник Рэндал - которого, как я слышал,
держит в плену Роксана - не вернется ко мне невредимым. Я поскачу в  горы  к
Темпусу и спрошу, что он  думает  по  поводу  этого  божественного  ребенка,
которого вы так бесцеремонно наслали  на  город,  и  без  того  погрязший  в
сплошных проблемах. Так или иначе, ваше мнение роли не  играет.  Вы  поняли,
что я имею в виду?
   Жрец-архитектор сморщился, и на его лице появилась кислая мина.
   - Мы можем  помочь  тебе  с  колдуньей  -  если,  конечно,  тебя  устроит
обыкновенная людская сила.
   - Этого будет достаточно. Ведь это военная  сила  жрецов.  -  Нико  начал
отдавать  приказания,  которым  Факельщик,  за  неимением  другого   выбора,
вынужден был подчиниться.

***

   Наступил рассвет самого короткого дня в  году,  но  Нико  не  вернулся  к
Роксане.
   Пришло  время  покончить  с  Рэндалом,  которого  она  презирала,   чтобы
отомстить за пренебрежительное отношение к  ее  любви  со  стороны  простого
смертного. Она уже почти подавила в себе эту жгучую любовь.
   Почти, но не совсем. Если бы колдунья умела плакать, Роксана  разрыдалась
бы сейчас от унижения и неразделенной любви. Но ей не к лицу было лить слезы
из-за какого-то смертного, к тому же Роксана сумела оправиться от  слабости,
охватившей ее во время войны у Стены Чародеев. Раз Нико не пришел к ней, она
ославит его в Аду перед одинокими душами тех,  кого  он  обрек  на  подобное
существование своим вероломным, безответственным эгоизмом.
   Она как раз собиралась отдать приказание змеям прекратить игру в карты  и
доставить колдуна, как вдруг на| проселочной  дороге,  ведущей  к  ее  дому,
раздался цокот копыт.
   Разгневанная, потерявшая всякую надежду, она раздернула  занавески.  Утро
было чистым и ясным, насколько только  возможно  зимой.  Голубое  небо  было
рыхлым от облаков, имевших форму лошадиных хвостов. К своему изумлению,  она
увидела Нико,  продвигавшегося  сквозь  ее  защитный  заслон  из  магических
заклинаний на своем вороном  скакуне,  который  явно  был  той  породы,  что
разводил Ашкелон у себя в Меридиане. Доспехи его сверкали на солнце.
   Она вынуждена была прекратить свой суд и выйти  навстречу  Нико,  оставив
Рэндала. Только змеи остались его сторожить.
   Экстаз,  охвативший  ее  при  виде  Стелса,  после  всепожирающего  гнева
оказался намного слаще, чем она могла ожидать.
   Он сбрил бороду. Его мальчишеское лицо улыбалось. Нико  подъехал  к  ней,
спрыгнул с коня в типично кавалерийской манере и похлопал его по крупу.
   - Иди домой, лошадка, домой, в свою  конюшню,  -  произнес  он,  а  потом
обратился к Роксане:
   - Здесь он мне не понадобится, не так ли?
   "Здесь". Значит, он остается. Он понял. И все же он не сделал  ничего  из
того, о чем она просила.
   В ответ она сказала:
   - А Джанни? Как же душа твоего несчастного напарника? Как ты мог оставить
его с Ишад - с этой проституткой тьмы? Как ты мог...
   - А как ты можешь мучить Рэндала? - спросил Нико холодно, подойдя  к  ней
поближе и протянув руки, в которых ничего не было. - Мне так тяжело  сейчас.
Ради меня, отпусти его.  Невредимого.  Свободного  от  чар.  Не  зараженного
враждебной магией.
   Он говорил это, мягко притягивая ее к себе,  но  Роксана  была  вынуждена
отступить, боясь пораниться о его доспехи. Он мог  бы  придумать  что-нибудь
получше, чем прийти к ней  в  кирасе,  выкованной  Энтелехией  Снов.  ГЛУПЫЙ
мальчик. Он был красивым, но неразумным, чистым, но слишком невинным,  чтобы
проявить хитрость, которую пытался выразить своей улыбкой.  Роксана  махнула
рукой позади себя.
   - Сделано.
   Как только она произнесла  это,  внутри  дома  раздался  безумный  вопль,
полный триумфа, и что-то с треском вывалилось из окна.
   Нико в изумлении  посмотрел  вслед  Рэндалу,  яростно  ломившемуся  через
кусты. Потом кивнул одобрительно и произнес:
   - Теперь мы одни, не так ли?
   - Ну... - Она помедлила. - Остались только мои змеи.
   Несколькими легкими пассами она придала очарование своей  фигуре,  сделав
более видимыми девичьи формы и сменив на ласковое и нежное  выражение  лица,
источавшее до того злость и опасность.  Во  имя  всего,  что  она  почитала,
Роксана любила этого мальчика с такими ясными карими глазами и такой светлой
душой. Во имя всего, что было для нее  священным,  прикосновение  его  руки,
когда он, галантно обняв ее, повел в ее собственный дом, было  несравнимо  с
прикосновениями всех мужчин, обычных  и  колдунов,  которых  она  когда-либо
знала.
   Она желала лишь одного - чтобы он  был  с  ней.  Роксана  отослала  змей,
вынужденная лишить одну из них телесности за то,  что  та  стала  возражать,
выдвигая доводы о том, что Роксана, таким  образом,  лишает  себя  защиты  и
становится доступной для нападения со стороны как людей, так и богов.
   - Сними эти  глупые  доспехи,  любимый,  и  мы  вместе  примем  ванну,  -
прошептала она, наполняя позолоченную ванну водой, от которой шел пар.
   Когда она  вновь  обернулась,  Нико  уже  разделся  и  стоял  перед  ней,
протягивая руки, чтобы снять с нее одежду, и тело  его  выражало  готовность
принять ее.
   Он вошел в нее в горячей воде и с горячей страстью. Однако в тот  момент,
когда она дошла до оргазма и уже готова  была  произнести  магическую  руну,
чтобы завладеть его душой навсегда, снаружи послышался шум.
   В первый момент ей показалось, что гром и молнии  обрушились  на  все  ее
тело, но это были лишь громкие  шаги  множества  бегущих  ног  и  песнопения
жрецов Вашанки, которые в полном составе явились к ее дому с  развевающимися
боевыми  вымпелами  и  оглушительными   горнами,   разрывающими   барабанные
перепонки.
   Нико был, застигнут врасплох так же, как и Роксана. Он обнял ее и, крепко
прижав к себе, произнес:
   - Не волнуйся. Я позабочусь о них. Оставайся здесь и призови  всех  своих
слуг - не потому, что я не сумею тебя защитить, - так, на всякий случай.
   Колдунья видела, как он поспешно надел на мокрое тело доспехи  и  выбежал
наружу с оружием в руках.
   Ни один смертный не вставал прежде на ее защиту. Поэтому, когда  Роксана,
окруженная змеями и мертвецами, поднявшимися из  могил,  увидела,  как  Нико
повалили наземь, обезоружили,  бросили  в  клетку  (нет  сомнений,  что  она
предназначалась для нее) и увезли прочь, она зарыдала  -  по  тому,  кто  ее
любил, но был отнят у нее ненавистными жрецами.
   И тогда она замыслила месть - месть, которая будет обрушена не только  на
жрецов, но и на Ишад, эту вероломную некромантку, и на Рэндала, которого  не
стоило выпускать, да и на весь Санктуарий -  на  всех,  кроме  Нико,  самого
невинного из них, который, останься он с ней чуть-чуть  подольше,  наверняка
признался бы ей в любви по собственной воле и таким образом стал ее навеки.
   А что до остальных - их ждала расплата в Аду.

Эндрю Оффут

ДАМА В ВУАЛИ

   Некая дама держала свой путь в Санктуарий вместе  с  караваном  из  Сумы,
после Аурвеша обросшим попутчиками. Ее лица никто не видел  -  его  скрывала
густая двойная вуаль из белой и серо-голубой ткани.  Она  покрывала  всю  ее
голову, напоминая миниатюрную палатку, закрепленная венком из таких же белых
и серо-голубых цветов. В  грязно-белой  шерстяной  домотканой  робе  сумских
погонщиков скота дама в вуали казалась довольно  бесформенной;  похоже,  она
была  либо  довольно  полной,  либо  ждала  ребенка.  Путешественники  часто
заматывали шарфами нижнюю часть лица, предохраняясь от холода, но женщина  в
вуали никогда не показывала своего лица выше бровей и ниже  огромных  темных
глаз.
   Естественно, что  погонщики  каравана  и  попутчики  удивлялись,  строили
предположения, высказывали различные мнения и спорили  по  этому  поводу.  А
невинные малыши и прямолинейные  подростки  были  настолько  бестактны,  что
спрашивали ее в лоб, почему она прячется за вуалью и под  этой  бесформенной
одеждой.
   - О, мой дорогой малыш, - отвечала дама в вуали ребенку, потрепав его  по
пухлой смуглой щечке своей изящной и  довольно  хорошенькой  ручкой.  -  Это
из-за солнца.  От  него  я  вся  покрываюсь  зелеными  бородавками.  Правда,
ужасно?
   Однажды подобный же вопрос был задан  одной  из  спутниц,  которая  сочла
возможным выйти за грань приличий и пренебречь учтивостью.
   - Сифилис, - скупо ответила  дама  в  вуали.  Женщина,  задавшая  вопрос,
видимо, была лишена чувствительности настолько, что даже не покраснела и  не
извинилась. Только глаза ее расширились, и она вдруг вспомнила, что ее  ждут
в другом месте.
   Первое объяснение всерьез не восприняли: если это  было  так,  как  мудро
заметили попутчики, то почему она  не  носила  перчаток  на  руках,  которые
оставались  очень  красивыми  -  руки  настоящей  леди?  Второе   объяснение
прозвучало пугающе. К нему отнеслись  с  подозрением,  но  кому  охота  было
ненароком подцепить сифилис или нечто подобное? Люди стали  ее  сторониться,
просто на всякий случай.
   Охранник из Мрсевады, крупного телосложения  и  припои  наружности,  тоже
оказался прямолинейным, но на иной манер. Он знал, чего можно добиться своей
сверкающей белозубой улыбкой на красивом лице. Она у