же принесла  ему  немало
побед и принесет еще больше. Пообещав  своим  приятелям,  что  скоро  узнает
разгадку, он с наглой самоуверенностью обратился к даме в вуали:
   - Что ты прячешь под всем этим тряпьем и вуалью, дорогуша?
   - Лицо сифилитички и беременный живот, - ответила ему женщина без лица. -
Хочешь посетить меня сегодня ночью в моей палатке?
   - Ах... я, ох, нет, я только хотел...
   - А что прячешь ты за этой фальшивой улыбкой, стражник?
   Он растерянно заморгал, и ослепительная улыбка исчезла с его лица подобно
тому, как рассеиваются в небе пушистые белые облака.
   - А ты остра на язык, дорогуша.
   - Это верно, - ответила она. - Думаю,  ты  понял,  что  мне  не  нравятся
мужчины с обаятельными улыбками...
   Красавец стражник ушел.
   После этого больше никто не задавал ей вопросов. Более  того,  стражники,
попутчики и погонщики каравана, оставив  ее  в  покое,  действительно  стали
остерегаться этой женщины в вуали - в конце концов, она ведь на  самом  деле
могла и не быть леди...
   Она заплатила за дорогу - причем полностью  -  не  споря  и  не  жалуясь,
только чуточку поторговавшись (что говорило о том, что ничто человеческое ей
не  чуждо),  однако  не  была  при  этом   надменной.   (Большинство   людей
благородного происхождения обычно демонстрировали  свое  превосходство  тем,
что устанавливали цену, которая, как правило, не вписывалась в представления
о справедливой сделке, - и не желали платить больше.  Другие  же,  наоборот,
тут  же  выплачивали  требуемую  сумму,  дабы  показать,  что  они   слишком
благородны и далеки от  того,  чтобы  торговаться  по  мелочам  с  какими-то
владельцами караванов или с клерками, занимающимися  резервированием  мест.)
Она  взяла  с  собой  воду  и  пищу  и  не  причиняла  никому  беспокойства,
предоставленная сама себе, если не считать того, что дала немало поводов для
разговоров о своей персоне.
   Хозяин каравана, высокий мужчина, заросший бородой и, видимо,  умудренный
опытом, не верил, что она больна сифилисом или была рябой от  оспы,  как  не
верил и в то, что она беременна. Не находил в ней  ничего  зловещего  только
потому, что она отказывалась показывать свое  лицо.  Именно  поэтому  он  (а
звали его Элиаб) неприветливо встретил небольшую  делегацию,  состоявшую  из
трех женщин и смиренного мужа одной из них, когда они пришли с  требованием,
чтобы эта особа сняла вуаль и удостоверила свою личность на  том  основании,
что она была загадочной, а значит, зловещей и своим видом пугала детей.
   Господин Элиаб посмотрел на них сверху вниз, в  буквальном  и  переносном
смысле.
   - Покажите мне тех детей, которых пугает леди Сафтерабах,  -  заявил  он,
сделав ударение на имени женщины. На  самом  деле  она  расписалась  у  него
просто как Клея - весьма распространенное имя в Суме. - И я сделаю так,  что
они забудут ее, показав им кое-что пострашнее.
   - Хм. И что же это может быть, господин хозяин каравана?
   - Я! - рявкнул он, и его заросшее бородой лицо приняло грозное,  зловещее
выражение. Одновременно с этим он выхватил из-за пестрого поношенного кушака
кривую саблю и, сжав вторую руку в кулак, неожиданно атаковал их.
   Он сделал  всего  лишь  один  стремительный  выпад,  а  члены  делегации,
пронзительно вопя, уже бросились от него врассыпную.
   Когда на следующее утро Элиаб встал  -  с  восходом  солнца,  конечно,  -
оказалось, что дама в вуали  уже  приготовила  ему  завтрак  из  собственных
запасов и с невозмутимым видом точила его кинжал.
   - Благодарю вас, леди,  -  сказал  огромный  караванщик,  поклонившись  в
весьма изысканной манере.
   - Спасибо вам, хозяин каравана.
   - Не присоединитесь ли вы ко мне в этом чудесном пиршестве после  ночного
поста, леди?
   - Нет, господин хозяин каравана, - ответила она, вставая. -  Я  не  смогу
есть, не показав вам свое лицо.
   - Понимаю, леди. И еще раз благодарю вас.  Он  уважительно  поклонился  и
проследил за ней, пока на шла к своей палатке, касаясь земли полами робы,  в
плаще, развевающемся от колючего ветра. После этой истории  он  прикрепил  к
ней человека, чтобы тот собирал и разбирал для нее палатку.

***

   Наконец  кавалькада,  состоящая  из  людей,  скота  и  товаров,  достигла
утомленного города под названием Санктуарий, и дама в  вуали,  забрав  своих
трех  лошадей,  покинула  караван,  направившись  в  пыльный  старый  город.
Попутчики ее больше не видели  и  вскоре  выкинули  из  головы.  Ни  высокий
симпатичный стражник из Мрсевады, ни хозяин  каравана  Элиаб  не  забыли  ее
совсем, однако и они вскоре легко расстались с мыслями о  ней.  А  поскольку
никто не видел ее без вуали, вероятность того, что кто-то  опознает  женщину
на улицах Санктуария, была равна нулю.
   В этом отживающем свой век городе воров, которым сейчас правили  странные
люди из-за моря с немигающими глазами, городе, брошенном на произвол  судьбы
защитницей-империей, дама в вуали без особого труда всего за несколько монет
и пару обещаний наняла себе лакея, приведя в ужас беднягу тем, что приказала
отвести себя к нему домой. Вызвав жгучее любопытство соседей,  она  вошла  в
едва отапливаемую лачугу.  А  когда  переодетая  вышла  наружу,  любопытство
сменилось благоговением.
   Эти люди были первыми  за  пределами  Сумы,  кто  увидел  лицо  и  фигуру
женщины, чье имя было вовсе не Клея и не Сафтерабах, а Кэйби Джодира.
   Она была по-настоящему  красива,  божественно  красива.  И  это  было  ее
проклятием. Да, Джодира знала о своей красоте и с течением  времени  поняла,
что красота ее была не подарком судьбы, а скорее  проклятием,  поскольку  за
свою сравнительно недолгую жизнь она не раз уже поплатилась за это. Одним из
усвоенных  ею  уроков  был  тот,   что   женщине   столь   красивой   нельзя
путешествовать без сопровождения. Она была слишком привлекательной и даже  в
компании мужчины  могла  стать  источником  неприятностей  внутри  каравана.
Джодира знала это и потому решила полностью скрыть себя под покровами одежд.
Уж лучше быть источником слухов и сплетен, чем неприятностей! Она не была ни
беременной, ни тучной, ни даже полной - деликатная  характеристика  для  тех
людей, что ведут малоподвижный образ жизни и ни в чем  себе  не  отказывают,
если это касается питья и еды.
   Более того, Джодира и солнце не были врагами. И у нее не было сифилиса. И
рябой от оспы она тоже не была.
   Она вышла на порог дома своего нового лакея  уже  без  вуали,  застегивая
пряжку   на   длинном   фиолетово-пурпурном    плаще,    накинутом    поверх
изумрудно-бирюзового платья, которое могло  принадлежать  только  леди.  Она
была потрясающа. Блеск ее красоты  бросал  вызов  самому  солнцу;  она  была
красавицей, оспаривающей красоту самой богини Эши.
   И она искала мужчину Определенного мужчину.
   Джодира и  ее  лакей  -  этакий  уличный  оборванец-переросток  по  имени
Уинтсенэй - пошли назад в город, по пути стали свидетелями одного  убийства,
сделав вид, что не заметили его; двумя кварталами ниже осторожно перешагнули
через еще одну, совсем теплую, жертву преступления,  правдоподобно  ответили
на вопросы бейсибца, который выглядел более чем нервным и готов был  пустить
в ход свой меч, и наконец подошли к респектабельной гостинице, где Джодира и
поселилась.
   И естественно, в "Белом  Лебеде"  все  себе  шеи  свернули,  провожая  ее
взглядами, когда она приказала проводить ее  в  свободный  номер  с  хорошей
кроватью и хорошим замком на дверях. Многие потом ждали ее появления, и  все
глаза проглядели, а некоторые уже  даже  тешили  себя  мечтами  и  приятными
фантазиями, но она не спустилась в холл  отеля,  а  осталась  в  номере.  Ее
вооруженный слуга Уинтсенэй спал перед дверью, и никаких неприятностей с ней
в "Белом Лебеде" не приключилось.
   Весть о появлении в Санктуарии прекрасной дамы  широко  распространилась,
когда она наконец проснулась к  полудню  следующего  дня.  Красивые  женщины
совсем не часто посещают Санктуарии. Даже Хаким  не  смог  вспомнить,  когда
здесь  в  последний  раз  останавливалась  одинокая  красавица.  И  вот  она
появилась,  прекрасная  и  таинственная.  Взяла  себе  в   слуги   типичного
представителя кварталов Подветренной и назвалась в "Белом  Лебеде"  Ахдиомой
из Аурвеша, в чем, правда, все сильно сомневались.
   И вот что интересно...
   - Видишь это кольцо? - спросила  она  дневного  портье  "Белого  Лебедя",
который тщетно пытался поджать нижнюю губу, чтобы  закрыть  свой  рот,  пока
пялился на нее. Он вспомнил, что надо кивнуть, а она продолжила - Оно  будет
твоим. Ты получишь его, если выполнишь мое поручение.
   Он заверил, что, конечно же, он в полном ее распоряжении.
   Не позавтракав  и,  похоже,  не  проявив  никакого  интереса  к  болтовне
относительно кровавых событий, развязанных прошлой ночью НФОС, она  вышла  в
этот Мир Воров с его  сомнительными  сделками  и  разваливающимся  на  части
фундаментом, из-под облупившихся кирпичей которого на улицы медленно сыпался
цемент. Эта цементная пыль носилась по городу вместе  с  завывающим  ветром,
раздувавшим плащи и шарфы и несшим запах смерти.
   На нее везде обращали внимание, в каком бы месте этого проклятого  богами
города она ни появлялась. Ее огненно-каштановые волосы искрились, как старое
доброе вино. Ее огромные глаза были карими или зелеными - в  зависимости  от
того, под каким углом в них смотрели и с какой стороны светило солнце. Черты
ее лица были довольно резкими, а рот  крупным  и  выразительным.  (Немногие,
более внимательные наблюдатели отметили также отсутствие ямочек на  щеках  и
так называемых смешливых морщинок, указывающих обычно  на  то,  что  человек
часто  улыбается.  В  результате  был  сделан  вывод,  что  жизнь  ее   была
несчастливой, вывод, невероятный для женщины такой красоты.) При взгляде  на
ее фигуру  у  всех  мужчин,  независимо  от  возраста,  пересыхало  во  рту.
Сопровождавший ее Уинтс был чисто вымыт, причесан и изо  всех  сил  старался
казаться грозным, держа руку на одном из  тех  устрашающе  длинных  ибарских
ножей, которыми  был  увешан  его  красно-желтый  кушак,  завязанный  поверх
поношенного коричневого плаща.
   На базаре, вложив в цепкую ладонь темнокожей  хозяйки  одной  из  палаток
небольшую серебряную монету, дама исчезла в заднем  помещении  ее  владений,
откуда  появилась  уже  в  поношенной  полинявшей  накидке  зеленого  цвета,
прикрывавшей волосы. Нижнюю часть лица скрывала небольшая зеленая вуаль. Уши
остались открытыми; они были проколоты, но не несли украшений, что, как  она
знала, выглядело не очень красиво.
   Дама в вуали осталась в палатке провидицы, одетая в ослепительно  пестрые
одежды, а дочь С'данзо и ее лакей Уинтс понесли  кольцо  в  "Белый  Лебедь".
Нет, ее не интересовало  предсказание  гадалкой  С'данзо  судьбы.  Умеет  ли
С'данзо держать язык за зубами? Да. Тогда она, возможно,  знает  кое-что  об
одном человеке... Пришелица, вновь спрятавшая лицо под вуалью,  назвала  его
имя и дала описание.
   Нет, С'данзо его не знала. Может быть, все-таки погадать?  Нет,  никакого
гадания.
   Мудрая С'данзо больше ничего не сказала. Она решила, что эта  чужестранка
или настолько осторожна, что не хочет вверять  свои  секреты  даже  гадалке,
умеющей держать язык за зубами,  или  не  желает  знать  больше  того,  что,
по-видимому, и так уже знала о своем будущем.
   Тем временем вернулись Уинтсенэй и девятилетняя дочь  пророчицы,  ведя  в
поводу трех лошадей дамы в вуали, которая тут же отправила их  забронировать
для нее номер в гостинице, рекомендованной С'данзо.
   В тот день она не нашла того, кого искала. Дважды  ей  пришлось  показать
свое лицо воинам, патрулирующим город, однако она  явно  не  принадлежала  к
числу тех, кого они разыскивали. Двое их товарищей были убиты прошлой ночью.
Это было настоящее, хорошо спланированное убийство, хотя  санктуарцы  обычно
не применяли подобное определение по отношению к гибели любимцев бейсы.
   Дама в вуали все время держала Уинтсенэя при себе, называя  его  запросто
Уинтс, чтобы избежать его рассказов о ней своим собутыльникам  или  дружкам,
если таковые у него, конечно, имелись. Он явно наслаждался своей ролью, и  в
особенности платой, и не возражал против того, чтобы всегда быть при даме  и
выполнять любые ее пожелания.
   На следующий день она вновь сменила наряд и опять поменяла  отель.  Новая
гостиница была такой же респектабельной, как предыдущие.  Собрав  достаточно
сведений о банкирах, она оставила деньги  и  драгоценности  одному  из  них,
посчитав его надежным. Кроме того, он разместил ее лошадей в своей  конюшне.
Дама в вуали покинула его с чувством  облегчения  и  с  распиской  в  руках,
намереваясь продолжить поиски нужного ей человека.
   В поддень, недалеко от базарной площади, она наконец увидела его.
   - О боже, - прошептала дама. На сей раз, половину ее лица  скрывала  алая
вуаль. (Она была одета в пестрый наряд С'данзо, состоящий из множества юбок,
блузки и фартука семи цветов и шести оттенков.) - Кто этот крупный  мужчина,
только что заказавший посуду у вашего соседа? - спросила она лавочника.
   - Э... Девушка, да это же Ахдиовизун. Но  все  зовут  его  просто  Ахдио.
Хозяин притона в Лабиринте - "Кабака Хитреца". Ну,  вы  знаете.  Здоровенный
детина, правда?
   - Да, действительно, - мягко ответила дама в вуали и удалилась.

***

   - Я не  буду  больше  это  терпеть,  -  сказал  мужчина  огромного  роста
торговцу. - Просто передай Козлиной  Бороде  то,  что  я  сказал:  если  мои
клиенты жалуются на качество его пива,  значит,  оно  плохое!  Разбавленное,
как... Да и если я опять обнаружу в окрестностях  его  пивоварни  так  много
кошек, у меня возникнет сильное подозрение насчет того, что он  добавляет  в
свой так называемый первоклассный эль!
   - Это несправедливо, Ахдио. Ты ведь давний наш клиент и понимаешь...
   - Черт побери, Эк, ты прекрасно знаешь, какого качества пиво  у  Козлиной
Бороды! Да, не все мои клиенты могут позволить себе первоклассное пиво, и не
каждый из них может отличить хорошее от плохого, поэтому-то я  и  обслуживаю
своих посетителей из расчета где-то двадцать от Козлиной Бороды к одному  от
Маэдера. Что же, прикажешь поднять цену на "Красное Золото" Маэдера?
   - Проще понизить ее на "Нашу Марку" Козлиной Бороды, -  сказал  Экарлэйн,
наклонив голову набок и изо всех сил стараясь казаться умным, что  требовало
от него определенных усилий.
   - Что я и собираюсь сделать, - ответил ему  Ахдио.  -  Как  только  вы  с
Козлиной Бородой опустите цену за один бочонок до разумных размеров.
   Он вздохнул  и  поднял  руку  в  жесте,  призывающем  к  молчанию,  когда
маленький человечек попытался что-то сказать ему в ответ.
   - Хорошо-хорошо. Завтра мне понадобится еще  тринадцать  бочонков,  и  не
забудь о том, что я просил тебя передать Козлиной  Бороде.  А  также  сообщи
ему, что я ищу другого поставщика пива. Мои клиенты, может, и подонки, но  у
них тоже есть свои права.
   И Ахдио, чье открытое лицо не выражало ни  малейшей  угрозы,  прежде  чем
повернуться и уйти, одарил Экарлэйна долгим взглядом.  Он  направился  вдоль
вечно шумного рынка к киоску другого купца. Эк отметил, насколько  подвижным
было его тело. Как такому огромному человеку (а  он  был  гораздо  массивнее
людей, обычно считающихся крупными) удавалось идти  такой  легкой  походкой,
которую ну никак нельзя  было  назвать  "тяжелой  поступью"?  Он  был  почти
грациозен! И счастливчик к тому же, содрогнувшись от холода, отметил  Эк,  -
казалось, Ахдио совсем не замечал мороза, несмотря на то  что  на  нем  было
гораздо меньше одежды, чем на многих других. "Все равно, что иметь под боком
жену, генерирующую необходимое тепло", - подумал  Экарлэйн  и  направился  к
этой дурьей башке, Козлиной Бороде, с тем, чтобы передать ему заказ Ахдио.
   Ахдио  остановился  у  большого  прилавка  под  бледно-зеленым  с  желтым
навесом. Удвоив свой предыдущий  заказ  на  пряные  сосиски,  приготовленные
особым способом, которые  он  для  пробы  взял  на  консигнацию,  трактирщик
отпустил комплимент хозяйке.
   - Сосиски пришлись по  вкусу  моим  клиентам,  Ивелия.  Под  них  удалось
продать больше пива! Да и мне  самому  они  по  нраву!  -  Огромный  мужчина
разразился хохотом, какой можно было услышать только от такого гиганта,  как
он. - Но только не моему коту. Вы бы только видели, как  он  сморщил  нос  и
принялся трясти головой, когда почуял их специфический запах! За два дома от
моего было слышно, как трепетали от отвращения его уши!
   - О, бедная кисонька, - сочувственно произнесла Ивелия. Она даже прервала
записывать выгодный заказ Ахдио, чтобы посмотреть на  трактирщика.  -  Какой
удар  Для  вашего  котика...  Ну  что  ж!  Думаю,  вот   это   сгладит   его
разочарование.
   - Ужасно мило с вашей стороны, Ивелия, - сказал  Ахдио,  принимая  спешно
приготовленный ею сверток, завернутый  в  коричневую  бумагу,  который  стал
подозрительно маленьким, перекочевав из ее рук в его огромную ладонь.
   Кто-то, проходя за спиной  трактирщика,  слегка  толкнул  его.  Ахдио  не
выказал ни малейших признаков гнева, он только  опустил  руку  к  поясу,  на
котором висел  его  бумажник.  Последний  был  на  месте.  По-видимому,  его
действительно толкнули случайно, - впрочем, это не имело большого  значения.
В этом кожаном кошельке он держал всего  лишь  три  медяка,  два  заржавелых
стальных бруска с острыми зазубринами да  несколько  булыжников  Его  деньги
находились в кошельке-кармане, вшитом в подкладку камзола, который он  носил
вместо пальто или зимнего плаща. Его не особенно заботила потеря  того,  что
он называл кошельком для дураков, привязанным  к  его  поясу;  все,  что  он
сделал бы в подобном случае, так это  поднял  бы  ужасный  шум  и  попытался
догнать вора... Ну и, конечно, восполнил бы потерю другим дешевым  кошельком
из козлиной кожи.
   - Великолепный заказ, Ахдио, - проговорила Ивелия,  улыбаясь.  -  С  вами
приятно иметь дело - вдвойне приятно, я и  не  подозревала,  что  вы  любите
кошек! Это просто прекрасно!
   У Ивелии был ангельский нрав - этакий краснощекий ангел с руками бондаря.
Она была вся такая кругленькая, сверкающая  румянцем  и  пышущая  здоровьем,
которое буквально било через край. Женщина приятная во всех  отношениях,  за
исключением носа и груди, подумал Ахдио с легким сожалением; и то  и  другое
были такими же плоскими, как осевший пирог. И  все  же...  Мужчина,  который
чувствует себя одиноким, время от времени подумывает о  том,  чтобы  завести
постоянную женщину, спутницу жизни, а не девку на ночь. А тем более  в  этом
забытом богом городе, куда он сослал сам себя... Ахдио улыбнулся ей,  отчего
вокруг его глаз побежали морщинки, а борода, которую он  отпускал  на  зиму,
сморщилась.  Каждый  год  осенью  он  прекращал  бриться,  а  потом,  спустя
несколько месяцев, когда на город падала  настоящая  жара,  начисто  сбривал
бороду. Сейчас борода еще не была длинной, однако уже скрывала большую часть
его лица.
   - Как зовут вашего котика, Ахдио? - спросила  женщина,  чтобы  поддержать
разговор. Она вся сияла, глядя на трактирщика.
   Ахдио выглядел слегка смущенным, почесывая свою темную с проседью,  будто
в нее насыпали соли, бороду.
   - Я, э-э, назвал его Любимчиком, - признался он.  Круглолицая  продавщица
прихлопнула в ладоши.
   - Как  сладко  звучит.  А  моих  кисок  зовут  Синамон,  Топаз,  Милти  и
Кадакитис, не правда ли, рискованно с моей стороны? А еще Ловец  (сокращенно
от Мышелов), Пан-пирог, Хаким, Куколка и  -  ой,  извините  меня.  Да,  чего
изволите?
   Последняя фраза была адресована новому клиенту,  который,  сам  не  ведая
того, пришел на помощь Ахдио, чье замешательство усиливалось с каждым  новым
именем кошки Ивелии - он уже начал думать, что ни именам, ни самим кошкам не
будет конца.
   -  Попробуйте  ее  маринованные  сосиски,  -  обратился  Ахдио  к   вновь
пришедшему. - И запо