ниях
Уэлгрина и Ченаи. А потому, когда командир неожиданно злобно выругался и
сказал, что лучше бедной женщине отправляться  прямо  в  ад,  чем  туда,
Ведемир понял только, что ступил на неверную почву.
   - Я обещал родителям заглянуть в гости, если  окажусь  неподалеку  от
дома.
   Нельзя сказать, что это было совсем уж не правдой т -  Джилла  всегда
была рада видеть старшего сына, а  ему  самому  вдруг  очень  захотелось
побыть в кругу семьи.
   Уэлгрин не возражал.
   - Хорошо, а я пойду дальше. Догонять меня не надо.  Ты,  по-моему,  и
так многому сегодня научился.
   У Ведемира горчило во  рту,  как  будто  он  выпил  одну  из  горьких
настоек, которые готовила Джилла. На какое-то мгновение он  почувствовал
себя одиноким и всеми покинутым,  ему  стало  холодно,  и  юноша  быстро
зашагал вверх по улице,  в  сторону  вроде  бы  вполне  благопристойного
квартала, где с  недавних  пор  жила  его  семья.  Ведемир  задумался  о
жестокости, которую проявил сегодня его командир. Молодой лейтенант  был
очень впечатлительным юношей с живым воображением. Он не  мог,  конечно,
догадаться об истинном положении дел, но  все  же  подыскал  более-менее
правдоподобное объяснение словам Уэлгрина: у всех трех  имений,  которые
он назвал,  было  богатое  прошлое,  связанное  с  Ранканской  империей.
Конечно, производителям шелка нужен совсем другой покровитель. И к  тому
времени, когда Джилла услышала стук его  кожаных  сандалий  на  ступенях
дома, Ведемир успел выработать план действий.
   У  Уэлгрина  же,  наоборот,  никакого  плана  не  было.  Не  особенно
задумываясь, что делает, он проверил ряд складов и сараев.
   Начальник  стражи   был   доволен,   что   удалось   снять   с   себя
ответственность. И когда он пересекал торговую  площадь,  направляясь  к
Базару, его плечи распрямились, а походка снова стала легкой.
   В животе было пусто, но только оттого, что  он  успел  проголодаться.
Уэлгрин знал от этого прекрасное лекарство.
   Сегодня был Шестой  день  -  который  запомнить  гораздо  легче,  чем
остальные: день Эши, день Духа,  день  Сабеллии  или  чей-нибудь-там-еще
день. По Шестым дням Уэлгрин обедал с Иллирой и ее семьей. Были времена,
когда ему в этом доме были совсем не рады. Но вот прошлой осенью  Даброу
неожиданно сказал, что его жене  было  бы  приятно  видеть  Уэлгрина  за
семейным столом по выходным дням.
   Их владения за последние годы заметно расширились - стена там,  новая
крыша здесь, вторая наковальня  и,  самое  главное,  заново  отстроенная
кузница, в которой работали Даброу и  его  новый  подмастерье.  А  сбоку
прилепились комнаты Иллиры с узорчатыми занавесями  -  их  пристроили  в
последнюю очередь, как будто вспомнив под конец об этой недоделке.
   Увидев аккуратно  подвязанные  занавеси,  Уэлгрин  сказал  себе,  что
Иллира  наконец-то  счастлива.  По  крайней  мере,  теперь  она  гораздо
счастливее, чем тогда, когда ей приходилось скрываться взаперти в душной
комнатушке и тщательно  проверять  Видением  всех,  кто  показывался  на
пороге. Кажется,  она  всегда  говорила,  что  не  может  Видеть,  когда
счастлива? И вот Иллира счастлива в кругу своей семьи - и  ни  Уэлгрину,
ни Даброу нет никакого дела, кого или что она теперь может Видеть.
   Уэлгрину не надо было опасаться, что он ударится головой,  проходя  в
двери этого дома, или сломает стул, когда попытается присесть. Маленькая
Тревия первой заметила его и вприпрыжку  помчалась  навстречу,  барабаня
пятками  по  дощатому  полу.  Она  по-прежнему   прихрамывала.   Уэлгрин
подхватил ее на руки и посадил себе на  плечи.  Девчушка  заверещала  от
восторга, как могут верещать только ребятишки двух лет от  роду.  Тревии
всегда очень нравился бронзовый обруч на лбу стражника, но  недавно  она
обнаружила игрушку получше - тяжелые  косы  соломенного  цвета,  которые
повязка должна была придерживать.
   - Хочу в лошадку!  Давай  играть  в  лошадку!  -  закричала  девочка,
ухватившись обеими руками за косы.
   Покорно вздохнув, Уэлгрин нагнулся вперед и наклонил голову.
   - Еще! - девчушка требовательно подергала за косы.
   "Это в последний раз, - думал Уэлгрин, выпрямляя спину.  -  Маленькая
попрошайка сильнее, чем ей кажется... И становится все тяжелее". Он  все
еще играл с племянницей "в лошадку", когда вошла Иллира.
   - Уэл, о! Да ты весь в какой-то шелковой паутине!
   Этот тон все они прекрасно знали и привыкли уважать. Тревия  притихла
и соскользнула на пол. Даже  грохот  молота  в  кузнице  затих.  Уэлгрин
отряхнул плечи и руки. Конечно же, на них ничего не  было.  Несмотря  на
все опасения, Иллира снова Видела.
   - Ты хочешь сказать, от меня воняет? - запинаясь, спросил Уэлгрин.  -
Небольшие  неприятности  на   Тихой   Пристани.   Какие-то   сумасшедшие
чужестранки взялись разводить у себя во  внутреннем  дворике  коконы.  И
всех делов-то.
   Иллира легонько передернула плечами. Видение исчезло.
   Женщина склонила голову к плечу. Видение не возвращалось, но это было
истинное Видение, как бы ни хотелось Уэлгрину, чтобы было иначе.
   - Беспокоиться не о чем, - постаралась успокоить его Иллира.
   Это было правдой. Легкие вспышки Видения, которые иногда возникали  в
ее сознании, не были ни опасными, ни зловещими.
   И они далеко не всегда оказывались правдой - Видение  С'данзо  иногда
приходило, преломившись через глубины подсознания"
   Иллире это последнее мимолетное Видение показалось  незначительным  и
малопонятным, но оно касалось ее брата и  что-то  для  него  значило,  а
потому женщину стало разбирать любопытство.
   Любопытство не давало ей покоя и за обедом. Иллира  никогда  не  была
столь невнимательна к застольной беседе.
   - Сейчас схожу, куплю горячих пирожков к десерту.  Скоро  вернусь!  -
сказала  она  наконец,  хотя  в  кладовой  у  нее  уже  были  припрятаны
прекрасные свежие пирожки. Накинув платок, Иллира прихватила из кошелька
какую-то мелочь и собралась уходить.
   Силуэт женщины мелькнул на фоне закатного неба и пропал.
   Почему-то этот образ пробудил в памяти Уэлгрина другую картину.
   Закат. Шестой день. Да ведь на Базаре сейчас нет ни одного булочника!
И нигде во всем Санктуарии. И еще - Иллира всегда за два дня до выходных
готовилась к  праздничному  обеду,  чтобы  мужчины  за  столом  остались
довольны. В  том,  что  касалось  приготовления  пищи,  она  никогда  не
полагалась  на  импровизации  и  вдохновение,  пришедшие   в   последнюю
минуту...
   Уэлгрин вышел вслед за ней,  прошел  вокруг  дома  -  туда,  где  еще
колыхались занавески на двери комнаты Иллиры.
   - Скажи, что ты Видишь?
   Он застал ее врасплох. Карты с  легким  шелестом  посыпались  из  рук
Иллиры на пол и на туалетный столик - прямо в пудреницу,  но  три  карты
упали прямо на рабочий стол, за которым она принимала посетителей.
   Иллира залилась  краской,  хотела  было  начать  оправдываться...  Но
Уэлгрин  нахмурился,  лицо  его  приняло  то  выражение,  с  которым  он
допрашивал подозреваемых, и Иллира сразу же решила не отпираться.
   - Я очень любопытна, - сказала она брату.
   - Я и сам любопытен. Что ты Видела?
   - Сейчас расскажу. Ты был весь опутан  шелковистой  паутиной.  И  она
переливалась всеми цветами радуги...
   - И что это означает, Лира? Что это может означать?
   Иллира отвела глаза, но тут ее  взгляд  упал  на  три  карты,  рядком
упавшие на рабочий стол. И Амашкики, духи  карт,  подсказали  ей  ответ.
Иллира протянула руку к картам, дотронулась до них...
   - Так... Что тут у нас?  Дама  Леса.  Дама  Камня.  А  между  ними  -
пятерка...
   - Ли-и-ира... Делай все как полагается.
   - Нет-нет, все правильно.
   - Это случайность.
   Иллира вздернула подбородок, пожала  плечами,  глядя  брату  прямо  в
глаза, и прошептала:
   - У меня не бывает случайностей!
   Мгновенно остудив свой пыл, Уэлгрин попросил ее объяснять дальше.
   - Я Вижу приличное состояние, которое легко достанется тебе.
   - Где? Где ты это видишь? - Он повел рукой  над  картами.  Одна  Дама
была нарисована сидящей за  грубоватым,  тяжеловесным  каменным  ткацким
станком, у другой за спиной распростерлись легкие крылья из  паутины,  а
на пятерке Воздуха  был  изображен  цветок,  лепестки  которого  уносило
ветром. - Все, что я вижу в этом  раскладе,  -  это  нечто,  попавшее  в
ловушку между двумя женщинами!
   - Зачем тогда ты спрашиваешь меня, если сам все прекрасно знаешь? Ну,
давай, объясни мне, что это значит?
   - Женщины  окружают  меня.  Женщины  плетут  вокруг  меня  паутину..,
ловушку. И никакого "приличного состояния" здесь нет и в помине!
   Иллира лукаво прищурилась и облизала губы кончиком языка.
   - Возможно... - медленно, словно нехотя, согласилась  она.  -  Да,  в
твоей жизни есть некая женщина. И она действительно что-то плетет.
   Иллира  постучала  ногтем  по  пятерке   Воздуха   с   развевающимися
лепестками.
   - Но вот это - благоприятный знак.
   Она  задумчиво  потянулась  еще  за  одной  картой,  открыла   ее   и
захихикала.
   - Что там? Что тебя так развеселило, скажи на милость?! Черт  возьми,
Иллира, ты что, потешаешься над моей судьбой, а?
   С другими ты так себя не ведешь, разве нет?
   Иллира покачала головой и снова  стала  серьезной.  Он,  конечно  же,
прав. Девушки С'данзо рано учатся не смеяться над своими клиентами,  вне
зависимости от того, что они Увидят или поймут по  раскладу  карт.  Смех
разрушает очарование и тем самым вредит делу. Так что она быстро  стерла
с лица остатки улыбки.
   - Если бы ты был просто одним из моих  клиентов,  то  должен  был  бы
безоговорочно принять то, что я тебе говорю. - Иллира помолчала немного,
снова с трудом пряча улыбку. - Принять свою будущую удачу и богатство.
   - И что бы это значило, как по-твоему?
   Гадалка не удержалась и прикрыла лицо уголком платка.
   - Если бы меня спросил об этом простой  клиент,  я  бы  ответила:  со
временем станет ясно. Не противься своей судьбе, и обретешь богатство.
   - И женщин. Что еще там за женщины?
   - Женщина. Здесь только одна женщина, Уэлгрин, можешь  мне  поверить.
Но конкретно - не знаю. Ее здесь нет. Это не ее  карты.  И  я  не  знаю,
будет у нее богатство или нет.
   На этом сеанс гадания завершился. Дар  Видения  покинул  Иллиру.  Она
вздохнула и стала собирать разбросанные карты. Уэлгрин почувствовал, что
грозовые тучи понемногу рассеиваются.
   - Принять... - повторил он.  -  Это  слово  для  меня  имеет  особый,
глубинный смысл. Значит, ты  советуешь  мне  не  противиться  тому,  что
происходит? Ничего  не  делать?  Не  вмешиваться,  не  беспокоиться,  не
заботиться ни о чем? Что происходит - то происходит...
   Иллира выпрямилась.
   - Этого я не говорила. Я сказала, что ты должен просто  принять  свою
судьбу... И научиться с этим жить.
   - Особой разницы не вижу.
   Она подобрала последние карты. Видение становится частью памяти,  где
оно утрачивает  большую  часть  своей  силы.  Ничего  нельзя  предвидеть
наверняка. Воспоминания могут со временем меняться...
   - Да, особой разницы нет. Ты останешься на десерт? - Она достала вазу
с пирожками с высокой полки, где прятала лакомство от любопытных глаз  и
рук.
   Как большинство суеверных  людей,  Уэлгрин  жил  в  таком  мире,  где
сверхъестественное скорее подтверждало, чем опровергало его  собственные
предположения. И  он  согласен  был  принять  судьбу,  если  эта  судьба
означала, что Теодебурга с ее неприятностями и с ее шелком  исчезнет  из
его жизни без следа и у него не останется  при  этом  чувства  вины  или
стыда.
   Уэлгрин очень любил пирожки.
   - Я останусь, - сказал он и взял у сестры тяжелую вазу с  лакомством.
- Жалко, если такая вкуснотища пропадет без меня.
   Когда Уэлгрин возвращался  во  дворец,  в  офицерские  казармы,  небо
совсем затянуло тучами. Пошел мелкий противный  дождик.  Дождевые  капли
тихо и мерно барабанили по ставням, и капитан, убаюканный  этим  звуком,
как, впрочем, и сытным обедом, спокойно заснул и не увидел никаких снов.
Богобоязненные люди поднимались в Седьмой день на рассвете, а все прочие
могли спать сколько влезет. Уэлгрину после вчерашнего обхода улиц  можно
было валяться в постели хоть до заката. И он был очень недоволен,  когда
кто-то забарабанил кулаком в его дверь, хоть и был уже почти полдень.
   Угрюмый и злой оттого, что его  так  не  вовремя  разбудили,  он,  не
одеваясь, открыл дверь, придерживая ее ногой.
   - Тебе повезет, если ты меня разбудил  из-за  чего-то  в  самом  деле
важного! - рыкнул капитан на новобранца, стоявшего у двери.
   Новобранец вздрогнул. Он мямлил и постоянно сбивался, и ему  пришлось
дважды повторить свой рассказ, пока наконец не выяснилось, что все,  кто
завтракал сегодня в солдатской столовой, теперь не вылезают из сортиров.
Дежурный офицер шагу ступить не может - его все время тянет  блевать.  И
хорошо, если наберется хоть горстка солдат, способных  нести  караульную
службу на башне.
   - Проклятье!
   - Да, сэр, - новобранец был полностью с ним согласен.
   Уэлгрин отпустил дверь. Раньше, когда он жил  в  казарме  и  все  его
имущество умещалось в одном сундучке, он всегда знал, где что  лежит.  А
теперь, когда он стал начальником гарнизона, у него была целая отдельная
комната, и беспорядок в ней был просто ужасный. Рубашку и штаны он нашел
быстро - они валялись на видном месте, на полу, там, где он их бросил. А
вот сандалии...
   У Уэлгрина  было  четыре  легких  сандалии,  но  только  две  из  них
составляли более-менее подходящую пару. Из этих двух  одна  валялась  на
виду, а вторая отыскалась не сразу - она оказалась в самом  темном  углу
комнаты. А о том,  куда  подевались  его  наручи,  Уэлгрин  не  имел  ни
малейшего понятия. Он так и не  нашел  их,  сколько  ни  искал.  Ну,  по
крайней мере хоть энлибарский меч оказался там,  где  ему  и  полагалось
быть.
   - Пошли! - сказал Уэлгрин поджидавшему  его  новобранцу-посыльному  и
запер за собой дверь.
   Лекари и чародеи, которых спешно вызвали  к  пострадавшим,  пришли  к
заключению, что стражников поразила какая-то инфекция. Больные выглядели
не очень хорошо, но Уэлгрин, осмотрев каждого, прикинул, что большинство
из них проболеют один-два дня, а потом будут в  полном  порядке.  Только
двоих  солдат  пришлось  госпитализировать,  и  один  из  них,   похоже,
проваляется в больнице не меньше недели.
   Повара вытащили из кухни и призвали к ответу. Но тот  уверял,  что  в
том, что в пище оказалась зараза, нет его вины - мясо было испорчено еще
до того, как попало на кухню.
   - Так какого же черта ты стал готовить это мясо, если знал,  что  оно
тухлое?
   Повар отговорился тем, что не его, дескать, дело  проверять  качество
продуктов. Этим должен заниматься кладовщик и поставщики. А он -  повар.
И он делает свое дело исправно - ведь никто из солдат не жаловался, пока
ел!
   Уэлгрин приказал высечь его и  привязать  к  столбу  у  конюшен,  где
выздоравливающие  стражники  могли  выразить  повару  свое   сочувствие,
высказать  ему  жалобы  и  предложения,  а  также  угостить  при  случае
подвернувшимся под руку куском лошадиного дерьма.
   Но повар все же в чем-то был прав: это действительно не  он  испортил
мясо. Остаток дня Уэлгрин провел в дознании, пытаясь найти  виновного  в
поставке протухшего мяса. Он метался из  одного  коридора  в  другой,  и
повсюду его  сопровождали  потоки  неискренних  извинений  и  изъявлений
сочувствия. Но ни от кого из дворцовых подхалимов правды  он  так  и  не
добился.
   -  Кто-то  выложил  деньги  за  тушу   заведомо   гнилого   мяса!   -
Раздосадованный капитан пришел, наконец, в кабинет Молина. -  И  за  это
должен поплатиться настоящий виновник, а не полудурок-повар!
   - Должен, должен, должен... - процедил Молин, сидя  в  своем  удобном
кресле. - Сколько раз тебе повторять, что во дворце нет такого  слова  -
"должен"?
   - А должно бы быть.
   - Скажем так... Этим делом уже занимаются.
   Уэлгрину не по душе было, когда  его  работу  делал  за  него  кто-то
другой.
   - Вы об этом уже знаете?
   - Дело в том, что такая туша была не одна. И  я  сам  целую  ночь  не
слезал с горшка, проклиная  на  чем  свет  стоит  всех  поваров,  вместе
взятых.
   Молин Факельщик был весьма значительной фигурой в  Санктуарии,  и  не
только потому, что ему являлись откровения его божества. Услышав от него
такое признание, Уэлгрин недоверчиво нахмурился.
   - Дело оказалось не таким уж трудным. Я послал Хоксу проверить записи
поставок продовольствия во дворец. Один из наших поставщиков  уже  сидит
под замком в холодной, и мы узнали название места в Низовье...
   - Вы могли бы сообщить мне, лорд Молин...
   Факельщик только улыбнулся.
   - Я не мог тебя отыскать, - он указал на свой стол. Похоже, жрец  был
не в состоянии встать с кресла. - Вот... Хокса  написал  для  тебя  этот
отчет. Возьмешь с собой, когда будешь уходить.
   Никакими словами нельзя было описать, что чувствовал Уэлгрин, пряча в
карман докладную записку. Солнце уже садилось.
   Он  целый  день  пробегал  зря.  А  теперь  пора  было  заступать  на
дежурство. Только половина караульных могла приступить к работе.
   Обед был совершенно несъедобным, просто отвратительным. Ко всему  еще
налетел шквал, и моросивший со вчерашнего вечера  дождик  превратился  в
настоящий  ливень.  Единственным  приятным  известием  за  это   двойное
дежурство было то, что рейд в Низовье  оказался  успешным.  И  стражники
теперь тянули жребий, кому выпадет допрашивать арестованных.
   В дверях дежурки показался лейтенант Ведемир.
   - ..Сэр? Насчет вчерашнего... Насчет тех женщин, ткачих.
   Я действовал от вашего имени...
   Уэлгрин не сразу вспомнил, о чем речь.
   - Что?.. А! Да ладно... Хрен с ними!
   - Вы пойдете к ним?
   Капитан покачал головой.
   - Только если поступят новые жалобы. Я помню о  них,  лейтенант.  Но,
похоже, все складывается к лучшему. Я уже привык к мысли о том, что  эти
ткачихи существуют. Принял, так сказать, к сведению...
   Ведемир удивленно поднял брови и ушел, ничего не сказав.
   Уэлгрин хотел было позвать его обратно, но  передумал.  Где-то  после
полуночи на лестнице, ведущей  в  сторожевую  башню,  показался  Трашер.
Выглядел он, правда, все еще не лучшим образом.
   - Ты точно решил меня сменить, Траш?
   - На свежем воздухе мне легче. Так что можешь пойти поспать.
   - Уэлгрин не особенно устал, но какой же солдат  упустит  возможность
вздремнуть? Подходя к своей комнате, начальник стражи уже вовсю зевал. И
тут оказалось, что шнурка от дверной  задвижки  нет  на  месте.  Уэлгрин
выругался, решив,  что  просто  забыл  протянуть  шнурок  наружу,  когда
закрывал дверь. Такое случалось с ним уже не в первый раз.  Он  стал  на
колени и  просунул  припасенный  на  такой  случай  кусок  проволочки  в
замочную скважину... И тут дверь открылась.
   Уэлгрин в изумлении уставился на Теодебургу, которая зевнула, прикрыв
рот рукой.
   - Я просто засыпаю на ходу...
   Начальник гарнизона все еще стоял на коленях.
   - Ты?.. Но что ты здесь делаешь?
   - Мне больше нечего тебе предложить.
   Она отвернулась. Наверное, щеки ее залил румянец, но в тусклом  свете
лампы трудно было сказать наверняка.
   - Ты был так добр к нам...
   - Я?.. - Уэлгрин встал.
   - Бейсибцы, которые пришли к нам сегодня днем, сказали, что выполняют
твое  распоряжение.  Честно  говоря,  я  не  особенно  тебе  доверяла  и
опасалась самого худшего, когда они погрузили  все  в  большую  повозку.
Когда нас вывезли за ворота, мы думали,  что  нас  выгоняют  из  города.
Дендорат был вне себя от ярости.
   Тогда они стукнули его по голове  и  привязали  к  повозке.  А  потом
перевезли все наше добро в небольшой домик и сказали,  что  можно  будет
заплатить за жилье готовым шелком!
   Уэлгрин  кивнул,  усердно  стараясь  припомнить  -  что,  собственно,
говорил ему Ведемир, прежде чем он сказал лейтенанту,  что  беспокоиться
больше не о чем...
   Теодебурга не