самого
себя, улыбаясь при этом.
   - Итак, ты сказал мне "все", - произнесла она.
   - Что ты сделала? - спросил Мор-ам. Даже голос его  изменился.  В  глазах
появились слезы. - Что ты сделала?
   - Я забрала твою боль. Небольшое колдовство. Это не составляет труда  для
меня. - Она вновь принялась ходить, а он должен  был  поворачиваться,  чтобы
следовать за ней в состоянии полной заторможенности. - Расскажи мне все, что
ты знаешь. Расскажи мне, кто ты. Все. Джабал захочет знать.
   - Они схватили меня, пасынки схватили меня, они заставили меня...
   Она почувствовала ложь и послала боль обратно, наблюдая за тем,  как  его
тело вновь согнулось и приобрело прежнюю форму.
   - Я с-стал п-предателем, - заикался изменник, всхлипывая. - Я  п-п-продал
их, продал других "ястребов" пасынкам. Моя сестра и я должны  были  остаться
жить, даже после того, как Джабал потерял все. Но как нам было выжить? Мы не
знали. Но мы были должны. Я  был  должен.  Моя  сестра  -  не  знаю.  -  Она
позволила, чтобы боль отпустила его. Слова юноши вырывались со  слезами.  Он
перевел глаза с нее на зеркало. - О боги!
   - Продолжай, - сказала Ишад и голос ее прозвучал даже  мягко,  когда  она
поняла, что он говорит правду. - Чего хотят пасынки? Чего хочешь ты? Чем  ты
готов заплатить?
   - Заполучить Морута. Вот чего они хотят. Короля нищих. И того человека  -
их человека, которого, как они думают, захватили нищие.  Они  хотят  вернуть
его обратно живым и невредимым.
   - Это не шуточное дело.
   - Они заплатят - я уверен в этом - они заплатят.
   Она развернула записку и внимательно прочла ее, поднеся к свету. Там было
многое из того, что поведал ей Мор-ам. Ей предлагали золото. Ей была обещана
защита, чему она улыбнулась, но отнюдь не весело. - Здесь  упоминается  и  о
тебе, - сказала она. - Они пишут, что я могу передать тебя обратно  Джабалу.
Как ты думаешь, это позабавит его?
   - Нет, - ответил он. Его охватил страх, многократно возросший страх:  она
могла даже ощущать его запах. Колдунья почувствовала покалывание в нервах.
   - Когда несешь  послание  от  мошенников,  нужно  быть  готовым  к  таким
маленьким шуточкам. - Она аккуратно сложила записку, перегнув  ее  несколько
раз, пока та не стала совсем маленькой. Затем раскрыла  ладонь,  сделав  при
этом замысловатое движение рукой, и записка исчезла.
   Он молча наблюдал за этим трюком  фокусника,  за  этой  дешевой  комедией
базара. Она развлекалась тем,  что  поражала  его,  заставив  внезапно  ярко
гореть все свечи, от чего юноша вздрогнул и, как ей  показалось,  готов  был
спасаться бегством за дверь.
   Представление не подлежало оплате. Он и  не  пытался  сделать  этого.  Он
стоял, не шевелясь, сохраняя, насколько это было возможно для него,  чувство
собственного достоинства. Тело его было напряжено, на лице пульсировал  тик.
Ишад сняла колдовство.
   Итак, это был мужчина. По крайней мере, остатки  мужчины.  Остатки  того,
что когда-то им было. Он был еще молод. Она  начала  обходить  вокруг  него,
прошла у него за спиной, с левой стороны, обезображенной шрамами.  Морам,  в
свою очередь, поворачивался, следя за ней. Тик на его  лице  становился  все
более и более заметным.
   - А что если я не смогу  сделать  то,  что  они  хотят?  Я  отвергала  их
предложения и раньше. На этот раз их послание принес ты. Разве это ничего не
значит? Чего хочешь лично ты?
   - Б-боль.
   - А. Это. Да, я могу снять ее на некоторое время. Если ты вновь вернешься
ко мне. - Она подошла к нему еще  ближе  и  взяла  его  обезображенное  лицо
обеими руками. - С другой стороны, Джабал захочет, чтобы я отдала тебя  ему.
Он сдерет с тебя кожу дюйм за дюймом. Твоя сестра... - Ишад коснулась губами
его губ и еще глубже заглянула в глаза. - Сейчас она находится в  тени  ради
твоего спасения. Ради того дела, которое ты сейчас осуществляешь.
   - Где она? Черт возьми, где она?
   - В месте, которое я знаю. Посмотри на меня! Продолжай смотреть. Вот так!
Хорошо! Нет боли. Ее совершенно нет. Ты понимаешь,  Мор-ам?  Что  ты  должен
делать?
   - Пасынки...
   - Я знаю. Кто-то из них наблюдает за домом. - Она прижалась к его губам в
долгом и томном поцелуе, ее руки обвились вокруг его шеи. Она улыбалась ему.
- Мой друг, у маски, за которым охотятся другие маски, не остается шансов  в
этом мире. Зараза коснулась даже твоей сестры. Ее жизни. Ты  понимаешь?  Она
очень хрупкая. Ее могут схватить пасынки. Маски использовали ее  только  для
того, чтобы она вела переговоры с пасынками. Сейчас она вообще ни с  кем  не
общается. Ни с ними. Ни с теми глупыми людьми, которые отвергают любой союз,
создаваемый людьми более умными. И Морут тоже - Морут, король  нищих,  знает
твое имя. И  ее  имя.  Он  помнит  пожар  и  тебя,  и  ее.  И  можно  только
догадываться,  когда  он  предъявит  свое  обвинение  -  и  ему  потребуется
оправдание. Чем ты заплатишь мне за мою помощь? Какой монетой, Мор-ам?
   - Чего ты хочешь?
   - Что угодно. Когда угодно. Это не имеет значения. Если сможешь.  Никогда
не забывай этого, слышишь? Они называют меня вампиром. Это не совсем  так  -
но очень похоже. Они скажут тебе это. Станешь ли  ты  после  этого  избегать
меня, Мор-ам?
   После этих слов он осмелел и поцеловал ее в губы.
   - Будь очень осторожен, - предупредила  она.  Очень  осторожен.  Наступят
времена, когда я попрошу тебя уйти. Не задавай  мне  вопросов.  Ни  о  твоей
жизни, Мор-ам, ни о твоей душе. - Он поцеловал ее еще раз, и это был поцелуй
более нежный, чем все другие. - Мы  будем  помогать  пасынкам,  ты  и  я.  И
куда-нибудь отправимся сегодня вечером - мне нужно поразвлечься.
   - Они убьют меня, как только я появлюсь на улице.
   Она улыбнулась, отпуская его. - Только не со мной, мой  друг.  Не  тогда,
когда я рядом. - Она повернулась, взяла свой  плащ  и  вновь  посмотрела  на
него. - Все говорят, что я сумасшедшая, и называют меня диким  зверем  из-за
отсутствия самоконтроля. Но это не так. Ты веришь мне?
   И она рассмеялась, когда он ничего не сказал в ответ. - Там их человек  -
уходи.  Скажи  шпиону  Долона,  чтобы  сегодня  вечером   занимался   своими
собственными делами. Скажи ему... скажи ему "может  быть".  -  Она  погасила
огни и отворила дверь навстречу ветру и дождю.  Лицо  Мор-ама  исказилось  в
испуге, но он выбежал из ее дома с намерением поступить так,  как  ему  было
ведено. Все еще безвольный, но уже не столь, как некоторое время назад.  Она
сняла с него колдовство: он должен выйти из этого  состояния  до  встречи  с
наблюдателем, чтобы не начать говорить  правду.  Иначе  он  начнет  обвинять
пасынков. Это забавляло ее.
   Она затворила дверь и прошла через маленький странный домик,  в  котором,
на первый взгляд, была лишь одна комната, но обнаруживались и другие за  тем
беспорядком, который царил вокруг - различные разбросанные предметы,  книги,
портьеры, старая одежда, небольшие кусочки шелка и парчи,  которые  когда-то
занимали ее фантазию, а потом надоели ей, так  как  она  никогда  не  носила
никаких отделок на одежде, хотя ей и  доставляло  удовольствие  иметь  их  у
себя; и плащи - мужские плащи, что было еще одним своего рода  развлечением.
Ее босые ноги ступали по дорогому  шелку,  разостланному  на  отполированных
временем досках пола, и толстому шелковому ковру  старинной  ручной  работы,
сплетенному из нитей, окрашенных в редчайшие опаловые тона -  полученного  в
качестве  платы.  За  что  именно,  она  уже  не  помнила.  Если  бы  из  ее
сокровищницы было что-нибудь украдено, она не  обратила  бы  внимания  и  не
горевала бы о пропаже, а может быть ей и стало бы  жаль,  в  зависимости  от
настроения. Материальный достаток значил для  нее  очень  мало.  Важно  было
только быть сытой.
   Но в последнее время - в последнее время неприятности  стали  заявлять  о
себе необычным образом.
   Ей было нанесено оскорбление. Сначала Ишад решила не  обращать  внимания,
ей было лень заниматься этим, но потом это оскорбление стало беспокоить  ее.
Она  раздумывала  над  ним,  как  иногда   припоминают   оскорбления   через
значительное время после того, как они были нанесены, пытаясь понять те  или
иные их мотивы. Она не обнаружила в  себе  ни  злобы,  ни  гнева,  а  только
безразличие и даже юмор по отношению  к  оскорбительнице:  эта  ведьма,  эта
угрюмая полубогиня - пусть остается тем, чем она была. Она помнила  об  этом
оскорблении достаточно долго, и это шло несколько в разрез с  ее  принципами
не принимать ничего близко к сердцу. На этих принципах основывалось  все  ее
благополучие. Без этой  черты  своего  характера  ей  пришлось  бы  голодать
значительно чаще; а голод, несомненно, являлся источником трагедий.
   Все это произошло потому, что она была ленива; это была  цена  той  силы,
которой она обладала и за которую ей никогда не хотелось платить. Эта ведьма
убила детей, вырвав их из ее рук и принеся беду к порогу ее дома. Эта ведьма
шла за ней по пятам, равнодушно  разрушая  ее  гнездо,  считаясь  только  со
своими  далеко  идущими   амбициями   и   делая   все   с   профессиональным
хладнокровием. Если как следует поразмыслить, все это было способно  вызвать
вполне определенный гнев, но гнев сам по  себе  разрушителен.  Поэтому  Ишад
решила как следует "отблагодарить" эту ведьму-нисибиси за  все  ее  дела,  и
наконец-то удовлетворить жажду отмщения, которую она испытывала все острее и
острее и которая так долго не отпускала ее.
   Она знала - о, она очень хорошо знала, что происходило на  улицах  -  она
могла оказаться на мосту или в любом  другом  месте  Санктуария  -  в  любое
время, когда ей этого хотелось, завернувшись в черный плащ. Мир  приближался
к своей гибели. Люди моря  захватили  власть  в  городе.  Стена  Чародеев  и
пасынки сражались между собой, отстаивая свои  собственные  амбиции;  Джабал
строил планы - если он вообще был способен строить  планы;  молодые  горячие
головы как с той, так и с другой стороны хватались за мечи по любому поводу;
отряды смерти несли террор, а теперь еще на мосту через Белую Лошадь  король
нищих Морут заявил о себе. Тогда как Принц сидел в своем Дворце, находясь  в
сетях  интриг,  сплетаемых  ворами,  оккупантами,  всеми,  кому  не  лень  -
одураченный больше, чем кто бы то ни был. Жрецы попустительствовали, а  боги
низвергались один за другим. Рэнке - сердце Империи - находился не в  лучшем
состоянии: аристократы отсиживались в  своих  имениях,  а  жрецы  устраивали
заговоры.  Она  слышала  стук  дождя  по  крыше,  слышала   раскаты   грома,
сотрясающие стены  мира  и  слышала  как  человек,  ставший  ее  собственным
орудием, возвращается по тропинке, ведущей к дому. Ишад  обулась,  набросила
на себя плащ и открыла дверь навстречу насквозь промокшему Мор-аму.
   - Возьми сухой, - сказала она, подавая ему один из чудесных плащей, такой
же темный, как у нее. - А то простудишься и умрешь.
   Ему было не до шуток; но она сняла его боль, стащила  только  что  одетый
плащ и выбрала другой,  который  красиво  очертил  его  вновь  распрямленные
плечи. Ишад заботилась о нем, словно мать о сыне, глядя ему в глаза.
   - Ну что? - спросила она.
   - Они хотят обмануть тебя.
   - Конечно, они попытаются сделать это. -  Она  закрыла  входную  дверь  и
открыла заднюю. - Идем, - сказала она, набрасывая на голову капюшон. Широкие
полы ее одеяния развевались на ветру, который кружил по  комнате,  заставляя
колыхаться драпировки из редких ярких тканей подобно  многоцветному  пожару.
От порыва ветра свечи и пламя в камине затрепетали, но не погасли. На  стены
упали страшные тени. Ишад сама загасила огонь, нужды в нем больше не было.

***

   Что-то загрохотало.  Мрадхон  Вис  приоткрыл  один  глаз  и  посмотрел  в
темноту, в которой светился лишь угасающий огонек домашнего очага.  Рядом  с
ним неподвижно лежали Хаут и Мория, крепко спящие завернувшись в одно старое
одеяло. Звук, от которого проснулся Мрадхон, пронзил его тело, словно холод,
как если бы кто-то открыл дверь комнаты во время зимней  стужи.  Сердце  его
стучало от слепого ужаса, который мог охватить человека только во  сне,  или
при обстоятельствах, которые воспринимаются с  такой  же  нереальностью.  Он
никак не мог сообразить, что же это за грохот - может,  ветер,  ударивший  в
дверь? Но откуда тогда это ощущение ночного кошмара, эта  слабость  в  теле,
покрывшемся потом, это предчувствие неотвратимости беды?
   Вдруг он увидел человека, стоящего в комнате. Нет - скорее не стоящего, а
присутствующего, так, словно он был одной из теней. На его вьющиеся  золотые
волосы откуда-то (но не из очага) падал свет, а на лице можно было  прочесть
некоторое замешательство. Он был молод, этот человек. Ворот его рубашки  был
расстегнут, и виднелся амулет, висящий на шнурке. Хотя была  ночь,  от  него
исходили аромат хорошего вина и летнее тепло. Капли холодного пота струились
по телу Мрадхона, лежащего под тонким одеялом.
   Сджексо. Но этот человек был мертв! Его убили на улице недалеко отсюда. И
его тело, лежащее в неизвестной могиле, давно должно было  стать  пищей  для
червей.
   Мрадхон  наблюдал  в  темноте  за  тем,  как  видение  задрожало,  словно
поверхность воды от порыва ветра, как  беззвучно  задвигались  губы,  говоря
что-то. И внезапно, коварно извиваясь, оно  поплыло  прямо  к  кровати,  все
ближе и ближе. На Мрадхона  дохнуло  смертельным  холодом.  Он  пронзительно
закричал и ударил по видению рукой,  почувствовав,  как  она  прошла  сквозь
ледяной воздух. Его друзья проснулись и зашевелились в своем гнездышке.
   - Мрадхон! - Хаут поймал его руку.
   - Дверь, - произнесла Мория, вскакивая. - О боги! Дверь...
   Мрадхон повернулся и посмотрел на дверь. Щеколда поднималась сама собой -
рядом никого не было. Потом она  задрожала  и  откинулась.  Он  стремительно
скатился к краю кровати, к  столбику,  на  котором  всегда  висел  его  меч,
чувствуя дыхание напитанного дождем воздуха. Хаут и Мория тоже схватились за
оружие. Вис быстро повернулся, прижавшись  спиной  к  стене,  но  не  увидел
ничего, кроме вспышек молний, отбрасывавших  мертвенно-бледные  отблески  на
мокрые булыжники мостовой, и двери, хлопающей на ветру.
   Ужас чуть отступил, мышцы немного расслабились, и  Виса  начала  колотить
дрожь. Рука Мрадхона инстинктивно потянулась за плащом, а ноги сами  понесли
его к двери. Он шел, одной рукой на ходу обматывая  вокруг  тела  плащ,  как
полотенце, держа в другой меч. Босой он выскочил на покрытую  лужами  улицу,
следя за происходящим боковым зрением, и сразу же ринулся в ту сторону,  где
увидел высокую, одетую в плащ фигуру, неподвижно стоящую под дождем.
   Сейчас он был  легкой  добычей  для  любого,  находясь  под  впечатлением
увиденного - этой одетой в плащ фигуры,  ее  роста,  ее  поведения  и  своих
разбуженных воспоминаний. Он чувствовал рядом с  собой  чье-то  присутствие.
Хаут или Мория, а, может быть,  оба.  Вис  застыл  на  месте,  будучи  не  в
состоянии даже пошевелить  рукой.  Фигура,  несомненно,  имела  отношение  к
привидению, колдовству и ночным кошмарам, от которых он часто  просыпался  в
холодном поту. Полыхнула молния и осветила бледное лицо под капюшоном.
   - Ради Ильса, вернись! - раздался голос Мории. Чья-то рука  потянула  его
за голое плечо.
   Но нет, комната была потенциальной ловушкой -  из  нее  не  было  другого
выхода; хотя, непонятно как, но он знал - возможно, это плод ночных видений,
- что Ишад может найти его всегда и везде, если ей это понадобится.
   - Чего тебе нужно? - спросил он.
   - Ступай на мост, - сказал колдунья. - Жди меня там.
   Мрадхон случайно заглянул в ее глаза. И долго не мог прийти в себя,  стоя
под сильным дождем. Ноги его окоченели от ледяной воды, а плечи  застыли  от
обрушившихся на них холодных струй.
   - Зачем? - спросил он - Зачем, колдунья? Вспышки молний не освещали ее  и
фигура вновь сделалась невидимой. - Ты мне нужен,  Мрадхон  Вис.  И  приведи
остальных. Хаута - он очень хорошо знает меня. В конце концов, я  освободила
его, и он должен быть благодарен мне за это, не так ли? А для Мории  -  ведь
это должна быть она  -  у  меня  есть  подарок:  некто,  кому  она  напрасно
доверяла. Ждите меня под мостом.
   - Будь ты проклята!
   - Не пытайся проклинать меня, Мрадхон Вис.  Ты  останешься  в  проигрыше,
если проклинать начну я.
   Сказав это, колдунья повернулась  к  нему  спиной  и  скрылась  в  ночной
темноте. Мрадхон стоял, застывший и продрогший, с опущенным мечом. Как бы со
стороны он увидел, как кто-то дотронулся до  него,  беря  за  руку.  -  Ради
Иль-са, - сказала Мория, - иди в дом. Иди.
   Он подчинился и вернулся  в  дом,  насквозь  промерзший.  Мория  кинулась
закрывать дверь, задвинула засов. Потом подошла к  очагу,  положила  в  него
полено. Ярко занялся огонь, и на стены легли причудливые тени. Мория и  Хаут
подвели его  к  очагу  и  усадили,  накинув  на  плечи  одеяло.  Когда  силы
вернулись, Вис начал дрожать.
   - Принесите мою одежду, - попросил он.
   - Мы не должны ходить туда, -  сказала  Мория,  прижимаясь  к  нему.  Она
повернула голову навстречу Хауту, который подошел, неся одежду  Мрадхона,  в
ожидании поддержки. - Мы не должны ходить туда.
   Хаут все понял. Мрадхон взял принесенную им одежду, снял промокшее одеяло
и начал одеваться. Хаут последовал его примеру.
   - Да хранит нас Ильс, - сказала Мория, кутаясь в шаль. Глаза ее горели, а
с волос на лицо стекала вода. - Что с вами случилось? Вы что,  оба  сошли  с
ума?
   Мрадхон застегнул ремень и надел сапоги, ничего не говоря в ответ. Где-то
в глубине души он чувствовал страх и ненависть, но это была другая, холодная
ненависть, которая позволяла в какой-то степени сохранять мир между ними. Он
не спрашивал Хаута, что руководит им. Да и вообще, понимал ли Хаут,  что  он
делает и зачем; Мрадхон ничего  не  желал  знать  об  этом.  Он  решил  идти
напролом и вырваться  таким  образом  из  смыкающегося  вокруг  них  кольца:
оставаться в нем было невыносимо.
   Страшно  проклиная  обоих,  Мория  тоже  начала  собираться,  умоляя   их
подождать  ее  и  давая  почувствовать,  насколько  они  слабы  в   диалекте
Подветренной, используя такие выражения, которые  не  были  в  ходу  даже  в
местном гарнизоне.
   - Оставайся здесь, - сказал Мрадхон, -  маленькая  дурочка,  если  хочешь
спасти свою шею! Не лезь в это дело.
   Он сказал это потому, что где-то глубоко в сердце  чувствовал  антагонизм
между этой женщиной и той - другой,  которую  толком  никогда  и  не  видел.
Потому что Мория с ее острым  ножом  обязательно  встанет  на  его  и  Хаута
сторону, потому что сами они тоже были дураками, а три дурака имеют  гораздо
большие шансы.
   - Не мели чепухи, - бросила она. И когда Вис взял  свой  грязный  плащ  и
направился к двери, где на улице его уже ждал  Хаут,  он  услышал  за  своей
спиной ее частое и тяжелое дыхание, все еще сдобренное проклятиями.
   Он не остановился, чтобы помочь ей, и ни одним  жестом  не  показал,  что
слышит ее шаги. Дождь стал слабее и перешел в мелкую  изморось.  Из  желобов
неслись потоки, стекая в реку, к  которой  спускался  вымощенный  булыжником
переулок, перемешиваясь с нечистотами из сточных канав.  А  река  впадала  в
бухту, где качались на волнах чужеземные корабли. Все это напоминало здешнюю
жизнь, когда одно умопомешательство нагромождается на другие  и  где  бродят
подобные Ишад.
   Если бы он мог любить, думал Вис, если бы он  мог  любить  кого-нибудь  -
Морию, Хаута, если бы у него  был  друг,  он,  может  быть,  и  сотворил  бы
какое-нибудь заклинание против того, что влекло его сейчас за  собой.  Но  в
душе у него не осталось ничего. Было только  холодное  лицо  Ишад,  холодные
цели, холодная необходимость; он даже был не в состоянии сожалеть, что  Хаут
и Мория сейчас с ним: он чувствовал себя в  безопасности,  потому  что  Ишад
призвала в этот дом их всех, а не его одного. И  от  этих  мыслей  ему  было
стыдно.
   Мория шла слева