ла  его  по  темному,  но  полному  свежего  воздуха
коридору.
     - Осторожно ступай по моим  следам,  Зэлбар,  я  не  хочу,  чтобы  ты
потерялся в потайных подземных темницах с люками. Возможно,  ты  задавался
вопросом, почему Улица находится за  пределами  городских  стен  и  почему
здания, расположенные  на  ней,  такие  старые  и  так  хорошо  укреплены?
Возможно, ты думаешь, что основатели  Санктуария  хотели  держать  нас  за
пределами их благородного города? Чего ты не знаешь, так это то,  что  эти
дома - в особенности, наиболее старые из них, такие как "Сладострастие", -
вовсе не находятся за пределами городских стен. Мой дом построен из  камня
толщиной в четыре фута. Ставни на наших  окнах  сделаны  из  многовекового
дерева, срубленного в горах. У  нас  есть  свои  собственные  источники  и
кладовые, которые могут снабжать нас - и  город  -  в  течение  нескольких
недель, если понадобится. Другие проходы ведут отсюда к Болоту Ночных Тайн
или в Санктуарий к самому дворцу правителя. Кто бы ни правил в городе,  он
всегда обращался к нам за помощью при перемещении войск и вооружений, если
город подвергался осаде.
     Она показала безмолвному капитану катакомбы, в которых мог бы целиком
укрыться в засаде военный гарнизон внушительных размеров. Он напился  воды
из глубокого колодца, чей вкус не имел ничего общего с солоноватой  водой,
такой  обычной  для  южно-морского  порта.  Над  головой  он  слышал   шум
вечеринок, происходивших  в  "Сладострастии"  и  в  других  домах.  Взгляд
Зэлбара, как воина, приметил все. Но его  мозг  видел  Миртис,  освещенную
свечой, в черном  платье,  как  мечту  мужчины,  ставшую  явью;  он  видел
подземную крепость, которую она ему доверяла, как мечту  солдата,  ставшую
явью. Зелье оказало свое действие на него. Он хотел обладать  как  Миртис,
так и крепостью, чтобы защищать их и держать под контролем.
     - В Санктуарии так много всего, о чем вы рэнканцы, понятия не имеете.
Вы облагаете налогом Улицу и приносите разорение  городской  торговле.  Вы
хотите  закрыть   Улицу   и   выслать   всех   нас,   включая   меня,   на
рабовладельческие  плантации  или  хуже  того.  Тогда  мои   стены   будут
проломлены. В городе есть люди, которые ни перед чем не остановятся, чтобы
захватить  контроль  над  этими  подземными  переходами,  а  они-то  знают
расположение Болота и дворца лучше вас и ваших детей.
     Она показала ему  стену,  мерцающую  рунами  и  магическими  знаками.
Зэлбар подошел, чтобы дотронуться  до  нее,  и  на  его  пальцах  остались
отметины за его любопытство.
     - Эти отражающие опасность стены защищают  нас  сейчас,  но  их  сила
исчезнет, если нас  здесь  не  будет,  чтобы  постоянно  ее  возобновлять.
Контрабандисты и воры проложат путь ко  входам,  которые  мы  поддерживали
неуязвимыми в течение поколений. И ты, Зэлбар, желающий, чтобы  Санктуарий
стал местом справедливости и порядка, будешь знать в глубине души, что  на
тебе лежит ответственность, так как ты знал, что здесь было,  но  позволил
другим уничтожить это.
     - Нет, Миртис. Пока я жив, всему этому не будет причинен вред.
     - Другого, выхода нет. Разве ты не получил уже приказ  о  том,  чтобы
подвергнуть нас налогу вторично?
     Он утвердительно кивнул.
     - Мы уже начали использовать  продовольственные  запасы,  хранимые  в
этих подвалах. Девушки чувствуют себя несчастными; купцы несчастны.  Улица
умрет. Купцы повысят свои цены, девушки выйдут на улицы. Им больше  некуда
идти. Возможно, Джабал возьмет...
     - Я не думаю, что Улицу ожидает такая  страшная  участь.  Как  только
Принц поймет, какую полезную роль играешь тын  другие,  он  согласится  на
номинальный налог, который пойдет на укрепление обороны Санктуария и таким
образом возвратится к тебе.
     Миртис улыбнулась про себя. Битва была выиграна. Она крепко сжала его
руку и больше не сопротивлялась воздействию  намешанного  qualis  в  своих
собственных эмоциях. Они нашли  заброшенный  офицерский  штаб  и  занялись
любовью на голых деревянных нарах, а затем продолжили это  занятие,  когда
вернулись все будуар в "Сладострастии".
     Ночная свеча догорела до самого конца к тому  времени,  когда  Миртис
отодвинула спрятанную задвижку на двери  у  себя  в  будуаре  и  выпустила
капитана церберов к его людям. Литанде появился в ее комнате сразу же, как
только она захлопнула дверь.
     - Ты теперь в безопасности? - со смехом спросил колдун.
     - Я так думаю.
     - Зелье?
     - Успех, как всегда. Я не влюблялась так уже  достаточно  давно.  Это
приятно. Я даже не возражаю против того, чтобы потом  чувствовать  боль  и
опустошение, наблюдая, как он стареет.
     - Тогда зачем нужно  было  использовать  какое-то  зелье?  Наверняка,
одних катакомб было достаточно, чтобы убедить цербера?
     - Убедить в чем? В том, что оборону Санктуария  не  следует  доверять
проституткам и куртизанкам? Если бы не твое  зелье,  ничто  не  смогло  бы
привести его к идее, что мы... Что я должна остаться здесь, как  это  было
всегда. Другого выхода не было!
     - Ты права, - сказал Литанде, качая головой. - Он вернется к  тебе  с
визитом?
     - Он будет этого хотеть, но я не думаю, что  вернется.  Не  это  было
целью снадобья.
     Она открыла узкую стеклянную дверь на балкон, выходящий на опустевшие
нижние комнаты. Солдаты  ушли.  Она  взглянула  назад  в  комнату.  Триста
золотых монет, наполовину сосчитанных, все еще лежали  на  столе  рядом  с
пустым графином. Он, возможно, вернется.
     - Я чувствую себя так же молодо, как  и  выгляжу,  -  прошептала  она
невидимым комнатам. - Я могу удовлетворить любого  мужчину  в  этом  доме,
если бы захотела, или если бы хоть один из них обладал  и  половиной  того
великолепия, которое есть у моего Зэлбара.
     Миртис вернулась в опустевшую комнату и легла спать одна.


                           Марион Зиммер БРЭДЛИ

                          СЕКРЕТ ГОЛУБОЙ ЗВЕЗДЫ




     Однажды ночью по Санктуарию, когда его улицы были  залиты  обманчивым
блеском излучающей серебряный свет полной луны, так что развалины казались
волшебной  крепостью,  а  каждая  темная  улица  и  площадь   таинственным
островом, наемник-колдун Литанде отправился на поиски приключений.
     Литанде  только  что  вернулся  -   если   загадочные   появления   и
исчезновения  колдуна  можно  назвать  столь  прозаическим  словом  -   из
конвоирования каравана через Серые Пустоши  по  пути  в  Тванд.  Где-то  в
Пустошах стая пустынных крыс - двуногих крыс с отравленными ядом стальными
зубами - напала на караван, не зная, что он  сопровождается  магом,  и  ей
пришлось сражаться со скелетами, которые завывали, поражая  все  огнем  из
своих глазниц, а в центре их стоял высокий колдун с голубой звездой  между
сверкающих глаз;  звездой,  низвергающей  молнии  холодного  парализующего
огня. Пустынные крысы бежали, ни разу не остановившись, пока  не  достигли
Аурвеша; а истории, которые они потом рассказывали,  не  принесли  Литанде
дурной славы, разве что в глазах благочестивых.
     Итак, в карманах длинных  темных  одежд  Литанде  было  золото,  или,
возможно, оно было спрятано в каком-нибудь логове колдуна.
     Ибо под конец хозяин каравана  стал  опасаться  Литанде  больше,  чем
самих бандитов, что повлияло на его щедрость,  когда  он  расплачивался  с
колдуном. Но по обычаю, несколько дней спустя Литанде без тени улыбки,  но
и не хмурясь, просто подметил Миртис, владелице  "Дома  Сладострастия"  на
Улице Красных Фонарей, что колдовство,  оставаясь  полезным  искусством  и
доставляя  эстетическое   удовольствие,   необходимое   для   философского
созерцания, по сути не приносит хлеба насущного.
     Любопытное замечание. Над ним размышляла Миртис,  отложив  в  сторону
унцию золота, подаренную ей Литанде в знак той тайны, которая их связывала
вот уже много лет. Любопытно, что Литанде заговорил о хлебе насущном, ведь
никто, кроме нее, никогда не видел, чтобы хотя бы кусочек пищи  или  капля
напитка прикоснулась к губам колдуна с тех самых пор, как  голубая  звезда
воцарилась над его высокими тонкими бровями. А также ни  одна  женщина  на
Улице не могла похвастаться тем, что великий колдун когда-либо заплатил ей
за услуги, не говоря уж о том, чтобы представить себе, как  может  повести
себя такой маг в ситуации, в которой все мужчины  становятся  одинаковыми,
предаваясь зову плоти и крови.
     Возможно, Миртис могла  бы  о  этом  рассказать,  если  бы  захотела;
некоторые из ее девушек считали так, потому что Литанде иногда приходил  в
"Дом Сладострастия" и надолго запирался с его хозяйкой, в редких случаях -
даже  на  целую  ночь.  По  поводу  Литанде  поговаривали,  что  сам  "Дом
Сладострастия" был подарком колдуна Миртис  после  знаменитой  истории,  о
которой до сих пор еще шепчутся  на  базаре,  произошедшей  с  одним  злым
волшебником, двумя торговцами лошадьми, владельцем каравана и  несколькими
бандитами, которые гордились тем, что никогда  не  дают  золота  ни  одной
женщине, и находили забавным обманывать честно работающих девушек. Ни один
из них больше не смел даже носа своего - вернее того, что от него осталось
- сунуть в Санктуарий, а Миртис похвасталась, что отныне  ей  не  придется
больше трудиться в поте лица, чтобы заработать себе  на  хлеб  и  что  она
никогда больше не  будет  ублажать  мужчин,  а  воспользуется  привилегией
хозяйки публичного дома, чтобы спать спокойно одной в своей постели.
     А еще девушки считали, что такой колдун, как Литанде,  мог  требовать
для  себя  самых  красивых  женщин  от  Санктуария  до  горных  поселений,
простирающихся за пределами Илсига; и не только куртизанок, но и принцесс,
и знатных дам, и монахинь. Миртис, без сомнения, была красива в  молодости
и, конечно, она довольно часто хвасталась всякими принцами, волшебниками и
путешественниками, которые платили ей огромные суммы за ее любовь. Она все
еще оставалась красивой (и, конечно же, находились и такие, кто утверждал,
что не Литанде платил ей, а, наоборот,  Миртис  платила  колдуну  огромные
суммы,  чтобы  поддержать  свою  стареющую  красоту  с  помощью   сильного
магического  средства),  однако  волосы  ее  поседели,  и  она  больше  не
утруждала себя, чтобы красить их хной или золотистой  краской  для  волос,
привозимой из заморского Тирисиса.
     Но если Миртис не была той женщиной, которая может  знать,  как-ведет
себя Литанде в одной из самых первородных  ситуаций,  тогда  в  Санктуарии
вообще не было женщины, которая смогла бы рассказать об этом. Ходили слухи
о том, что Литанде  призвал  женских  демонов  из  Серых  Пустошей,  чтобы
совокупляться в распутстве, и, естественно, Литанде был  не  первым  и  не
последним колдуном, о котором могли говорить такое.
     Однако этой ночью Литанде не искал  себе  ни  пищи,  ни  выпивки,  ни
любовных удовольствий; хотя он был  частым  посетителем  таверн,  ни  один
человек никогда не видел, чтобы колдун взял в рот хотя бы каплю  эля,  или
медовухи, или другого горячительного напитка. Литанде  шел  вдоль  дальней
стороны  базара,  огибая  старое  ограждение  правительственного   дворца,
стараясь держаться в тени, бросая вызов разбойникам  и  ворам-карманникам;
эта его любовь к тени заставила горожан говорить о том, что  колдун  может
появляться и исчезать в прозрачном воздухе.
     Высокий и худой, Литанде был выше обычного высокого роста, склонный к
худобе, с татуировкой мага в форме голубой звезды над  изогнутыми  тонкими
бровями; он был облачен в мантию с капюшоном, которая сливалась  с  тенью.
Лицо Литанде было чисто выбритым, или безбородым - никто на памяти живущих
не приближался к нему достаточно близко,  чтобы  с  точностью  утверждать,
была ли эта  безволосость  причудой  женоподобного  мужчины  или  капризом
природы. Волосы под капюшоном были длинными и роскошными, как  у  женщины,
но седеющими,  чего  не  допустила  бы  ни  одна  женщина  в  этом  городе
проституток.
     Пройдя длинными  быстрыми  шагами  вдоль  затененной  стены,  Литанде
шагнул, в открытую  дверь,  над  которой  была  прибита  гвоздем  сандалия
Туфира, бога странников - на счастье;  однако,  его  шаги  были  настолько
бесшумными, а мантия с капюшоном так слилась с тенью, что  очевидцы  позже
готовы были искренне  поклясться  в  том,  что  они  видели,  как  Литанде
появился в воздухе благодаря то ли своим  колдовским  заклинаниям,  то  ли
плащу-невидимке.
     Вокруг очага собралась группа мужчин;  они  шумно  чокались  кружками
друг с другом под звуки разухабистой пьяной песни, которую  пел,  тренькая
на старенькой оловянной лютне - Литанде знал, что она принадлежит  хозяину
таверны и что иногда он давал  ее  взаймы  -  молодой  человек,  одетый  в
обрывки некогда щегольского, пышного наряда, изодранного и изрезанного  во
время превратностей  пути.  Он  лениво  развалился,  сидя  со  скрещенными
коленями; и, когда  закончилась  бравая  песня,  молодой  человек  затянул
другую - спокойную любовную историю из другого времени  и  другой  страны.
Литанде знал эту балладу много лет назад, дольше,  чем  могла  вместить  в
себя память; и в те дни колдун  носил  другое  имя  и  мало  что  знал  из
колдовского  искусства.  Когда  песня  закончилась,  Литанде   ступил   из
затененного угла, став видимым, и свет очага отразился на голубой  звезде,
насмешливо сияющей посередине его высокого лба.
     По таверне пробежал легкий шепот, но завсегдатаи не были непривычны к
невидимым появлениям  и  исчезновениям  Литанде.  Молодой  человек  поднял
глаза, удивительно голубые, из-под черных, тщательно завитых  над  бровями
волос. Он был строен и подвижен, и Литанде отметил меч у него на  боку,  с
которым, похоже, умело обращались, а также амулет в форме свитой в спираль
змеи, висевший у него на шее. Молодой человек спросил:
     - Кто ты, что имеет привычку появляться и исчезать из воздуха?
     - Тот, кто ценит твое искусство петь, - Литанде кинул монету мальчику
за буфетной стойкой. - Выпьешь?
     - Менестрель никогда не отказывается от подобных приглашений. Пение -
работа всухую.
     Однако, когда выпивка была принесена, он спросил.
     - А ты что, не выпьешь со мной?
     - Ни один человек ни разу не видел,  как  Литанде  ест  или  пьет,  -
пробормотал один из мужчин, собравшихся в кружок вокруг них.
     - Но тогда я не считаю это дружеским  жестом,  -  воскликнул  молодой
менестрель. - Дружеский напиток, разделенный между товарищами - это  одно;
но я не слуга, чтобы петь за плату или  выпивку,  если  это  не  дружеский
жест!
     Литанде пожал плечами, а голубая  звезда  над  его  высокими  бровями
замерцала, излучая голубой свет. Зрители медленно подались  назад,  потому
как, когда волшебник, носящий голубую  звезду,  гневается,  рядом  стоящим
лучше убраться с его пути. Менестрель отложил в сторону  лютню,  подальше,
чтобы не мешала, если ему придется вскочить на ноги. Литанде увидел по его
заторможенным и тщательным  движениям,  что  он  уже  разделил  со  своими
случайными товарищами доброе количество горячительных  напитков.  Но  рука
менестреля не потянулась к эфесу меча,  а  вместо  этого  зажала  в  кулак
амулет в форме змеи.
     - Ты не такой, как все, кого я встречал прежде, - заметил он  кротко,
и Литанде, почувствовал легкую нервную пульсацию внутри себя, подсказавшую
колдуну,  что  он  сейчас   присутствует   при   магических   заклинаниях,
моментально смекнув,  что  амулет  был  из  тех,  которые  не  защитят  их
владельцев до тех пор, пока их носители первыми не произнесут ряд истин  -
обычно три или пять - по отношению к своему обидчику или врагу.
     Настороженно, но забавляясь при этом, Литанде произнес:
     - Истину говоришь. А также я не такой, как все,  кого  ты  когда-либо
встретишь за всю свою жизнь, да не желаю тебе жить так долго, менестрель.
     За гневным ослепительным  синим  блеском  звезды  менестрель  заметил
насмешливую дружелюбную  улыбку  на  губах  колдуна.  Он  сказал,  опустив
амулет:
     - И я не желаю тебе зла, а ты не желаешь мне того же,  и  это  верные
истины, так,  волшебник?  И  положим  конец  всему  этому.  Но,  хотя  ты,
возможно, и не  такой,  как  другие,  но  ты  не  единственный  волшебник,
которого я видел в Санктуарии с голубой звездой во лбу.
     Теперь голубая звезда  ярким  пламенем  излучала  ярость,  но  не  на
менестреля. Они оба знали об этом. Толпа вокруг  них  мистическим  образом
вдруг обнаружила, что у всех есть где-то  дела.  Менестрель  посмотрел  на
опустевшие скамьи.
     - Кажется, я должен податься куда-нибудь в другое место, чтобы пением
заработать себе на ужин.
     - Я не хотел тебя обижать, когда отказался выпить с тобой,  -  сказал
Литанде. - Обет колдуна не так легко нарушить, как расстроить  лютню.  Все
же,  может,  я  могу  угостить  тебя  ужином  и  выпивкой  в   достаточном
количестве, не задевая твоего достоинства, а  взамен  попросить  об  одной
дружеской услуге?
     - Обычай моей страны позволяет это.  Каппен  Варра  благодарит  тебя,
чародей.
     - Бармен! Самый лучший ужин для моего гостя и вина  столько,  сколько
он может выпить сегодня вечером!
     - За такое щедрое угощение я даже  не  буду  интересоваться  услугой,
которую должен оказать, - сказал Каппен  Варра  и  принялся  за  дымящиеся
блюда, что поставили перед ним. Пока он ел, Литанде вынул из складок своей
мантии небольшую щепотку сладко пахнущих трав, скрутил их  в  бледно-серый
травяной лист и дотронулся до своего кольца, от  искры  которого  прикурил
самокрутку. Куря, он выпускал сладковатый дым, который  поднимался  наверх
сизоватыми кольцами.
     - Что касается услуги, то она не такая уж  и  сложная;  расскажи  мне
все, что ты знаешь  об  этом  другом  волшебнике,  который  носит  голубую
звезду. Я  не  знаю  ни  одного  другого  такого  в  моем  Ордене  на  юге
А_з_е_у_р_ы_, и я клянусь, что ты не мог видеть ни меня, ни мой призрак.
     Каппен Варра пососал немного косточку и с привередливым  видом  вытер
свои пальцы о салфетку, лежащую на подносе с мясом. Затем надкусил  имбирь
и только тогда ответил.
     - Ни тебя, волшебник, ни твое привидение, ни твоего двойника; у этого
плечи были вдвое мощнее, и у него не было шпаги, зато  было  два  кинжала,
повязанные крест-накрест поверх его бедер. У него была черная борода, а на
его левой руке отсутствовало три пальца.
     - Тысячеглазый Ильс! Раббен Безрукий  здесь,  в  Санктуарии!  Где  ты
видел его, менестрель?
     - Я видел, как он пересекал базар, но он ничего не купил, как  я  мог
заметить. И я видел его также на Улице Красных Фонарей, разговаривающим  с
какой-то женщиной. Какую услугу я должен оказать тебе, чародей?
     - Ты уже оказал ее, - Литанде дал серебряную монету хозяину таверны -
так много, что этот мрачный человек потом заявлял,  что  его  накрыл  плащ
Шальпа, когда он уходил, - и положил другую монету, золотую  на  сей  раз,
рядом со взятой напрокат лютней.
     - Выкупи свою арфу; этот инструмент не идет во благо твоему голосу.
     Однако, когда менестрель поднял голову, полный благодарности,  колдун
уже незаметно растворился в тени.
     Пряча в карман золотую монету, менестрель спросил:
     - Откуда он узнал об этом? И как он отсюда вышел?
     - Только Шальпа-быстроногий знает, - сказал  буфетчик.  -  Вылетел  в
трубу по дымоходу, вот все, что я могу придумать? Такому не нужен  темный,
как ночь, плащ Шальпы, так как у него у самого есть такой. Он заплатил  за
вашу выпивку, добрый сэр; чего изволите?
     И Каппен Варра продолжил  нагружаться  вином  до  состояния  сильного
опьянения  -  самое  мудрое,  что  может  сделать   человек,   оказавшийся
впутанным, не сознавая того, в личные дела волшебника.


     На улице Литанде остановился поразмыслить.  Раббен  Безрукий  не  был
другом; и все же не было причин в том, что его  присутствие  в  Санктуарии
могло быть как-то связано с Литанде или