когда  он
повернул к ней мольберт. - Я заколдовал эту картину. Возьми ее с  собой  и
смотрись в нее как в зеркало. Со временем она превратится в зеркало, и все
увидят твою красоту, как я вижу ее сейчас...
     Дрожа от усталости  и  опустошенности,  Лало  опустился  на  пол.  Он
слышал, как зашуршали одежды чародея, когда тот  обнимал  свою  даму,  как
полотно снимали с мольберта, как, наконец, женщина шла к двери. Затем Лало
и Инас Йорл остались одни.
     - Что ж... дело сделало... - голос колдуна был бесцветен, как  ветер,
шуршащий сухими листьями. - Пришло время расплатиться.
     Лало кивнул, не  глядя  на  него,  опасаясь  увидеть  тело,  которому
принадлежал голос.
     - Какую плату ты хочешь? Золото? Или эти безделушки на полу?
     "Да, я возьму золото, и мы с  Джиллой  уедем,  чтобы  глаза  наши  не
видели больше этого проклятого места..." - Слова готовы были  сорваться  с
губ, но в душе его властно поднялась главная мечта жизни.
     - Подари мне силу, которую дал  прошлой  ночью,  -  голос  Лало  стал
сильным. - Дай мне силу рисовать душу!
     Смех Инаса Йорла возник как шепот песков  перед  началом  самума,  но
становился все громче, пока Лало  не  был  буквально  физически  раздавлен
волнами звука, наполнившего комнату. Через некоторое время опять наступила
тишина, и колдун спросил:
     - Ты уверен?
     Лало еще раз кивнул.
     - Что же, это пустяк, особенно когда ты  уже...  когда  у  тебя  есть
столь большое желание. Я подброшу тебе  еще  пару  заказов,  -  сказал  он
мягко, - несколько душ, которые надо нарисовать.
     Лало вздрогнул, когда руки колдуна коснулись его  головы,  и  секунду
ему казалось, что все краски радуги взорвались в мозгу.  Потом  он  понял,
что стоит у двери с кожаной сумкой в руках.
     - Это принадлежности художника, - продолжал Инас  Йорл.  -  Я  должен
поблагодарить тебя не только за  большую  услугу,  но  и  за  то,  что  ты
заставил меня иначе взглянуть на жизнь. Мастер Портретист, пусть  мой  дар
принесет тебе то, чего ты заслуживаешь.
     Огромная  медная  дверь  захлопнулась  за  Лало,  и  он  очутился  на
пустынной улице, щурясь на рассвет.


     Пустыня стеклянисто дрожала от зноя и казалась столь  же  ирреальной,
как туман в доме Инаса Йорла, но влажное  дыхание  фонтана  освежало  щеки
Лало. Ошалевший от перемен, портретист  задавался  вопросом,  является  ли
данный момент,  так  же  как,  впрочем,  любой  из  последних  трех  дней,
реальностью,  или  же  это  продолжение  одного  из   навеянных   чародеем
магических снов. Но даже если это был сон, просыпаться не хотелось.


     Когда он вернулся от Инаса Йорла, его уже ждали заказы на портреты от
жены Портового мастера и от каменщика Йордиса, недавно  разбогатевшего  на
строительстве храма, посвященного  рэнканским  богам.  Первое  позирование
должно было состояться сегодня утром. Но вчера пришло еще одно приглашение
и вот теперь Лало в своих рваных бархатных штанах, потертых на  коленях  и
узких в талии, в вышитой свадебной куртке и рубашке,  которую  Джилла  так
накрахмалила, что воротник царапал  шею,  ожидал  собеседования  на  право
расписывать зал приемов Молина Факельщика.
     Дверь открылась. Лало услышал звук легких шагов, и перед ним возникла
молодая женщина с роскошными локонами.
     - Госпожа, - он колебался.
     - Я - леди Данлис, компаньонка хозяйки дома, - ответила она  сухо.  -
Ступайте за мной.
     "Я мог бы догадаться, - подумал Лало, - я ведь слышал  песни  Каппена
Варры, прославляющие ее красоту". Но это  было  давно.  Сейчас,  глядя  на
горделивую осанку  идущей  впереди  женщины,  он  дивился,  что  заставило
Каппена Варру так влюбиться, и почему эта любовь прошла.
     Когда открылась дверь из позолоченного кедра, и Данлис ввела  Лало  в
зал, испуганный  слуга  вздрогнул  и  начал  торопливо  собирать  какие-то
тряпочки и баночки с воском. Лало остановился, пораженный обилием красок и
драпировок в зале. Причудливый шелковистый ковер покрывал  паркетный  пол;
позолоченные   виноградные   лозы,   украшенные   аметистовыми   фруктами,
обвивались вокруг мраморных колонн, упиравшихся  в  балки  потолка,  стены
были задрапированы узорчатым _д_а_м_а_с_к_о_м_, сотканным  в  Рэнке.  Лало
озирался, задаваясь  единственным  вопросом  -  что  же  здесь  можно  еще
украсить?
     - Данлис, дорогая, это и есть новый художник?
     Лало повернулся на  шуршание  шелка  и  увидел  скользящую  по  ковру
женщину, которая в сравнении с Данлис была подобна распустившейся  розе  в
сравнении с бутоном. За ней спешила горничная, а впереди  с  бешеным  лаем
бежала пушистая собака, опрокидывая баночки с  воском,  которые  слуга  не
успел отставить в сторону.
     - Я так рада, что мой господин позволил мне избавиться от этих жутких
висюлек - они такие  мещанские  и,  кроме  того,  как  видите,  совершенно
износились! - Леди заскользила дальше, ее развевающиеся юбки  опрокидывали
горшочки, которые  слуга  только  что  поднял.  Горничная  остановилась  и
принялась распекать слугу свирепым шепотом.
     - Госпожа, позвольте  представить  вам  Портретиста  Лало,  -  Данлис
повернулась к художнику. - Лало, это леди Розанда. Можете поклониться.
     - Много ли времени потребует  работа?  -  спросила  госпожа.  -  Буду
счастлива помочь вам советом - мне все говорят, что  у  меня  великолепный
вкус и я часто думаю, что из меня получился бы выдающийся художник -  если
бы я родилась в ином русле жизни, знаете...
     - Господин Молин настаивает на дорогом убранстве, -  заявила  Данлис,
когда ее госпожа перевела дыхание. - После первоначальных... трудностей...
сооружение  нового  храма  сейчас  идет  гладко.  Естественно,  завершение
строительства  будет  отмечено  большим  праздником.  Поскольку  проводить
торжества в храме кощунственно, они должны  состояться  неподалеку  и  при
этом  продемонстрировать,  кому  мы  обязаны  этим  достижением,   которое
поставит Санктуарий на подобающее место в Империи.
     Госпожа Розанда уставилась на свою компаньонку, потрясенная ее речью,
но Лало почти ничего не слышал,  уже  захваченный  возможностями,  которые
открывало  помещение  перед  умелым  декоратором.  "Господин   Молин   уже
соизволил выбрать сюжеты, которые я должен отобразить?"
     -  Если  вас  утвердят...  -  ответила  Данлис.  -  На  стенах  нужно
изобразить богиню Сабеллию в образе Царицы Урожая, окруженную нимфами. Для
начала, разумеется, он захочет посмотреть ваши наброски и чертежи.
     - Я могла бы позировать для богини... - предложила  госпожа  Розанда,
замысловато изогнувшись и выглядывая из-за пышного плеча.
     Лало сглотнул.
     - О, госпожа, вы слишком добры, но позирование - тяжелый труд.  Я  бы
не осмелился просить кого-либо вашего воспитания и положения часами стоять
в неудобной позе и более чем легком одеянии...
     Его паника завершилась некоторым облегчением, когда  госпожа  жеманно
повела плечами и улыбнулась. В его собственном представлении Богиня должна
была отличаться величавым милосердием, которое  госпожа  Розанда  вряд  ли
была способна изобразить. Самой сложной частью работы  было  найти  модель
для Сабеллии.
     - Теперь, когда задание вам понятно, потрудитесь  прикинуть,  сколько
времени вам потребуется.
     - Простите? - Лало заставил себя вернуться в реальность.
     - Когда вы сможете принести наброски? - жестко повторила Данлис.
     - Я должен все обдумать... и выбрать  модель...  -  запинаясь  сказал
Лало. - Это займет два или три дня.


     - О, Лало...
     Портретист вздрогнул, повернулся и только тут  осознал,  что  он  уже
прошел весь путь от ворот Молина Факельщика до улицы Ювелиров, не разбирая
дороги, словно ноги сами несли его к дому.
     - Мой дорогой друг! - слегка отдуваясь, к  изумленному  Лало  подошел
Сандол, торговец коврами. Во время их  последней  встречи  звучали  совсем
другие слова - тогда  Сандол  отказался  заплатить  оговоренную  сумму  за
портрет жены, ссылаясь  на  то,  что  на  картине  она  выглядела  слишком
толстой.
     - Я давно  хотел  сказать,  какое  наслаждение  доставляет  нам  ваша
живопись.  Недаром  говорят,  произведение  искусства  дарит   бесконечную
радость. Пожалуй, мне стоит заказать еще и свой портрет, в пару к портрету
жены. Что вы на это скажете? - он отер лоб огромным платком из  пурпурного
шелка.
     - Конечно,  я  буду  счастлив,  не  знаю  только,  когда  смогу  этим
заняться, видите ли, я  некоторое  время  буду  занят...  -  ответил  Лало
смущенно.
     - Ну, разумеется, - Сандол заискивающе улыбнулся. -  Я  понимаю,  что
вам в ближайшее время придется работать в гораздо более высокопоставленных
домах, нежели моя обитель. Моя жена говорила не далее, как сегодня  утром,
какая это была честь, когда ее портрет рисовал  человек,  украшающий  ныне
праздничный зал самого Молина Факельщика!
     Внезапно Лало все понял. Новость о его возможном заказе уже  облетела
весь город. Он злорадно усмехнулся, припомнив,  как  унижался  перед  этим
человек,  выпрашивая  хотя  бы  часть  своего  гонорара.  Пожалуй,  стоило
нарисовать его портрет - торговец коврами был таким же свиноподобным,  как
и его супруга, и вместе картины составили бы прекрасную пару.
     - Мне сейчас не хотелось бы говорить на эту тему, -  скромно  ответил
Лало, - но не могу отрицать, что я теперь - э-э... -  приближен...  Боюсь,
что  возможность  послужить  представителю  богов   Рэнке   должна   иметь
преимущество перед прочими заказами. - Они не спеша шли по  людной  улице,
сопровождаемые любопытными взглядами и заинтересованным гулом: подмастерья
рассказывали  об  их  разговоре  мастерам;  затянутые   в   шелк   матроны
перешептывались друг с другом, звеня серьгами.
     - О, конечно же, я понимаю, - с жаром заверил его Сандол.  -  Все,  о
чем я прошу - чтобы вы имели меня в виду.
     - Я дам вам знать, - любезно сказал Лало, - когда буду посвободнее. -
Он ускорил шаги, оставив позади купца, который остановился, как вкопанный,
наподобие тающей льдины посреди людского моря. Когда  Лало  пересек  Тропу
Денег и свернул в Стальной переулок, он позволил себе раза два подпрыгнуть
на радостях. - Не только ноги мои, но все мое существо пляшет от восторга!
- сказал он себе. - Пусть все боги Рэнке и Илсига благословят Инаса Йорла!
     Солнце отражалось от белых стен домов, играло на полированных лезвиях
мечей и кинжалов, выставленных в  витринах  оружейных  лавок,  рассыпалось
мириадами искр на звеньях  кольчуг.  Но  весь  этот  блеск  был  ничто  по
сравнению со сверкающими  перспективами,  открывающимися  перед  мысленным
взором Лало. Он будет жить не просто в достатке, но в богатстве, его  ждет
не только уважение, но и подлинная слава! Все, о  чем  он  всегда  мечтал,
находилось на расстоянии вытянутой руки...
     Карманники крутились вокруг него, как  привидения,  пока  он  шел  по
аллее, но  вопреки  слухам,  его  кошелек  был  по-прежнему  пуст,  и  они
растворились в кустах прежде, чем он  их  заметил.  Кто-то  окликнул  его,
когда он проходил мимо скромных заведений около складских зданий, но глаза
Лало были ослеплены видениями.
     Только когда ноги  вынесли  его  на  Набережную,  которая  шла  вдоль
гавани, он осознал, что с ним поздоровался медник Фарси,  тот  самый,  что
ссудил ему деньги во  время  болезни  Джиллы  после  рождения  их  второго
ребенка. Лало собрался было повернуть назад и исправить  свою  оплошность,
но решил что у него еще будет время навестить Фарси. Сейчас он был слишком
занят.
     В голове  у  него  бурлили  планы.  Ему  нужно  было  представить  на
рассмотрение нечто такое, что затмило бы нынешнее убранство  зала,  но  не
вульгарной  пышностью,  а  тонким  вкусом.  Краски,  детали,  игра   линий
колыхались перед его внутренним взором, словно узорчатая пелена,  закрывая
от него убогие улицы города.
     Как много зависело от моделей, которых ему  предстояло  отобрать  для
набросков!  Сабеллия  и  ее  нимфы  должны  были   олицетворять   красоту,
поражающую воображение и  радующую  глаз,  от  них  должен  исходить  свет
величия и невинности одновременно.
     Лало поскользнулся на рыбьей голове.  Несколько  секунд  он  отчаянно
балансировал, наконец, обрел равновесие и  остановился,  щурясь  на  яркое
солнце.
     - Но где же я отыщу таких девушек в Санктуарии?  -  спросил  он  себя
вслух. - В городе, где женщины продают своих дочерей в публичные дома, как
только у тех  набухнут  груди.  -  Даже  те  девушки,  которые  умудрялись
сохранять некую внешнюю красоту, очень быстро  развращались  внутренне.  В
прошлые годы ему удавалось находить модели среди уличных певиц и  девушек,
которые восполняли  свой  ничтожный  дневной  заработок  ткачих  постыдной
ночной работой. Теперь нужно было искать в другом месте.
     Он вздохнул и повернулся лицом к морю. Здесь было  прохладнее,  ветер
менялся и приносил свежее дыхание моря,  которое  разгоняло  запах  тухлой
рыбы. Синяя вода сияла, как глаза девственницы.
     Женщина с ребенком на руках помахала ему рукой, и  он  узнал  Валиру,
которая пришла сюда поиграть с малышом на солнышке, пока не  пришло  время
выставлять себя на продажу перед гуляющими моряками. Она подняла  ребенка,
и он с болью заметил, что, хотя глаза ее подведены, а в  крашеных  волосах
блестят стеклянные шарики, руки еще  по-детски  тонки.  Он  вспомнил,  что
совсем недавно она была подружкой его старшей дочери и часто  приходила  к
ним на ужин, когда у самой дома было нечего есть.
     Он знал об изнасиловании, которое и толкнуло ее к нынешнему  занятию,
о нищете, которая удерживала ее на панели, но  жизнерадостное  приветствие
девушки оставило горькое чувство. Она не выбирала свою судьбу и была не  в
силах изменить ее. Существование этой девушки омрачало прекрасное будущее,
которое он предвидел для себя.
     Лало  торопливо  махнул  ей  рукой  и   заспешил   прочь,   испытывая
одновременно облегчение и стыд, когда она не окликнула его.
     Он продолжил свой путь вдоль Набережной, мимо верфи, где швартовались
иностранные корабли, прикованные якорными цепями, как благородные  скакуны
у деревенской коновязи. Некоторые купцы разложили  свои  товары  прямо  на
пристани, и Лало пришлось прокладывать себе  дорогу  сквозь  кучки  людей,
которые спорили о цене, обменивались тумаками и новостями,  и  все  это  с
одинаково  хорошим  настроением.  Несколько  Городских   Стражей   стояли,
прислонившись к столбам, на лицах их читались  одновременно  равнодушие  и
настороженность. При них находился один из церберов,  выражение  его  лица
отличалось от них только крайним высокомерием.
     Лало, не останавливаясь, миновал заброшенную  пристань  возле  Рыбных
Рядов, которая была его любимым местом уединения последние несколько  лет.
Сейчас ему было не до медитаций  -  столько  предстояло  сделать!  Где  же
все-таки искать модели? Возможно, стоит сходить на базар.  Безусловно,  он
сумеет найти там несколько порядочных девушек...
     Он заспешил по улице Запахов к дому, но внезапно  остановился,  когда
увидел собственную жену. Она развешивала белье во  дворе,  разговаривая  с
кем-то через плечо. Лало опасливо приблизился.
     - Ну как прошло собеседование, дорогой? - спросила Джилла, сияя. -  Я
слышала, что госпожа Розанда  такая  грациозная.  Ты  сегодня  пользуешься
успехом у дам - посмотри, госпожа Зорра пришла к тебе...
     Лало сначала содрогнулся от ее резкого голоса, но тут же забыл о жене
при приближении посетительницы. Украдкой  оглядев  ее,  он  был  впечатлен
стройной фигурой, цветом лица, напоминающим эшианские  розы,  медно-рыжими
волосами и парой ярких глаз.
     Он  сглотнул.  Последний  раз  он  видел  госпожу  Зорру,  когда  она
сопровождала отца, собиравшего  квартирную  плату,  которую  Лало  к  тому
времени просрочил за три месяца. Сейчас он пытался вспомнить, заплатил  ли
он за последний месяц.
     - О, мастер Лало, почему у вас такой виноватый вид! - мило покраснела
Зорра. - Вы же  знаете,  что  можете  пользоваться  нашим  кредитом  после
стольких лет...
     "После стольких  сплетен  о  моем  грядущем  процветании,  это  будет
вернее!" - Так он подумал, но ее улыбка была столь заразительна, и,  кроме
того, она же не отвечала за жульничество своего родителя. Он  улыбнулся  в
ответ, подумав, что она подобна дыханию весны на этой  раскаленной  летним
зноем улице. Как нимфа...
     -  Возможно,  вы  поможете  мне  поддержать  мою  кредитоспособность,
госпожа, - ответил он. - Не согласитесь ли вы стать одной из  моделей  для
росписи зала Молина Факельщика?
     Какое же это наслаждение - щедрой  рукой  раздавать  порции  счастья,
подумал Лало, наблюдая, как Зорра вприпрыжку удаляется вниз по улице.  Она
горела  нетерпением  отменить  все  прежние  договоренности,  чтобы  иметь
возможность начать позировать завтра же.
     "Интересно, Инас  Йорл  чувствовал  себя  так  же,  когда  дарил  мне
исполнение моего желания?" - подумал он, а также задумался (но  только  на
мгновение) о том, почему при этом колдун хохотал.


     - Но почему я не могу позировать для вас в доме Молина Факельщика?  -
Зорра, надув губы, снимала нижнюю юбку и сбрасывала на пол сорочку.
     - Если бы мой патрон мог отсоединить стены  и  прислать  их  мне  для
росписи! Я сомневаюсь, что он пустил бы меня в свой  дом...  -  равнодушно
ответил Лало, выливая краску из  баночек  на  палитру  в  том  порядке,  к
которому привык. - Кроме  того,  мне  нужно  сделать  несколько  набросков
каждой модели, прежде чем я остановлюсь на окончательном варианте.
     Утреннее  солнце  жизнерадостно  освещало  чисто   подметенный   пол,
свободный от чужого  грязного  белья,  сверкало  на  ноже  для  растирания
красок, играло на лепестках цветов, которые он велел держать Зорре.
     - Так, хорошо, - говорил он, прикрывая  ее  бедра  газовым  шарфом  и
сгибая ей руки. - Держите цветы, как будто протягиваете их Богине.  -  Она
вздрагивала, когда он прикасался к ней, но его  возбуждение  от  ее  плоти
вытеснялось восторгом перед этим  телом  как  пространственной  формой.  -
Обычно я делаю один-два быстрых наброска,  -  объяснил  он,  -  но  сейчас
рисунки должны быть достаточно завершенными,  чтобы  Молин  Факельщик  мог
составить представление об окончательном варианте росписи, поэтому я  буду
рисовать в цвете...
     Он сделал  шаг  назад,  увидев  всю  картину  так,  как  он  себе  ее
представлял - свежая красота девушки в солнечном свете, с яркими волосами,
ниспадающими на спину, и яркими цветами в руках. Он взял кисть  и  глубоко
вздохнул, сосредотачиваясь на том, что видел.
     Постепенно он перестал слышать приглушенный разговор в  другом  конце
комнаты, где Джилла с их средней дочерью готовили обед. Он  не  обернулся,
когда вошел один из их сыновей; Джилла шикнула на  него  и  услала  прочь.
Звуки скользили мимо него, мозг успокаивался,  напряжение  последних  дней
исчезало.
     Теперь он, наконец, становился самим собой, твердо уверенный  в  том,
что рука беспрекословно подчиняется глазу, и оба выполняют веления души. И
он знал, что не богатые заказы, а эта уверенность в себе и была  настоящим
даром Инаса Йорла. Лало окунул кисть в краску и начал работать.
     Полоска  света  продвинулась  до  середины   комнаты,   когда   Зорра
потянулась и уронила цветы на пол.
     - Знала бы - ни за что не согласилась бы! - пожаловалась она. - Спина
затекла, руки падают. - Она размяла плечи, наклонилась вперед и назад.
     Лало заморгал, стараясь прийти в себя.
     - Нет, еще рано, картина не окончена... - запричитал он, но Зорра уже
шагнула к нему.
     - Что вы хотите сказать - я не могу посмотреть? Это же  мой  портрет,
не правда ли? - внезапно она остановилась, потрясенная. Лало проследил  за
ее взглядом, посмотрел на картину, и кисть выпала из его рук.
     На лице, смотревшем на них с мольберта, были сузившиеся  от  алчности
глаза и губы, растянуты