ую одеждой  в
обычное время. Особенно строгий запрет касался грудей и  половых  органов.
При возникновении сложностей при родах Маша должна была  сообщать  ему  об
этом, а он отдавал необходимые указания.
     Это сердило Машу, поскольку врачи забирали половину вознаграждения, а
толку от них было мало. Скорее они только мешали.
     Тем не менее, даже половина лучше, чем ничего. Что было бы, будь жены
и наложницы  богачей  такими  же  беспечными  и  выносливыми,  как  бедные
женщины, которые не задумываясь присаживались  на  корточки  там,  где  их
заставали схватки и рожали без  посторонней  помощи?  Маша  не  смогла  бы
содержать себя, двух дочерей, больную мать и пьяницу мужа. Денег,  которые
она зарабатывала на женских прическах, на удалении и протезировании  зубов
на базарной  площади,  не  хватало.  Акушерская  практика  давала  весомый
приработок, который позволял не умереть с голоду.
     Она была бы рада зарабатывать стрижкой мужчин на базарной площади, но
это запрещалось законом и древним обычаем.
     Она  вышла  из  дома   Шужа   после   того,   как   сожгла   пуповину
новорожденного, чтобы удостовериться, что демоны не утащат ее, и  согласно
ритуалу вымыв руки. Охрана знала ее и  беспрепятственно  пропустила  через
ворота. Пропустила ее и охрана ворот, ведущих  в  восточные  кварталы.  Не
обошлось, конечно, без предложений некоторых стражей разделить с ними ложе
в эту ночь.
     - Я ублажу тебя получше твоего муженька, - крикнул один охранник.
     Маша была рада, что капюшон и темнота ночи скрыли  от  охранников  ее
пылающее лицо; увидев, что она пылает от стыда, они бы поняли,  что  имеют
дело не с бесстыжей потаскушкой Лабиринта, а с  женщиной,  знавшей  лучшие
времена и занимавшей более высокое положение в обществе, чем теперь.
     Они не могли знать, а она не  могла  забыть,  что  когда-то  жила  за
крепостными стенами, а ее отец был зажиточным, даже богатым купцом.
     Маша молча  продолжила  свой  путь.  Она  получила  бы  удовольствие,
рассказав им о своем прошлом, а  потом  обложив  матерщиной,  усвоенной  в
Лабиринте. Но подобный поступок унизил бы ее в собственных глазах.
     Хотя у нее был факел и огниво в цилиндрической кожаной  коробочке  на
спине, она не воспользовалась ими. Лучше было идти  по  улицам  незаметно.
Многие притаившиеся в темноте мужчины не тронули бы ее, поскольку знали  с
детских лет, но нашлись бы и такие, что не оказали бы подобной любезности.
Они отобрали бы ее профессиональный  инструмент,  сняли  одежду,  а  то  и
надругались бы. Или хотя бы попытались.
     Она  быстро  шла  сквозь  темноту  уверенной  походкой,  выработанной
годами. Впереди просматривалась белесая  масса  саманных  построек.  Затем
дорога повернула и она увидела тусклое мерцание света. Горели факелы. Маша
прошла еще немного и увидела, что свет льется из окна таверны.
     Она вошла в  узкую  извилистую  улицу  и  зашагала  по  ее  середине.
Завернув за угол, увидела факел на скобе стены дома и рядом  двух  мужчин.
Она сразу же перешла на другую  сторону  улицы  и,  прижимаясь  к  стенам,
миновала их. Трубки мужчин ярко светились; до нее  донесся  запах  резкого
тошнотворного дыма _к_л_е_т_е_л_я_, наркотика, который обычно использовали
бедняки, когда у них не было  денег  на  покупку  более  дорогого.  И  это
происходило практически постоянно.
     Выкурив две-три трубки, у курильщиков появлялась тошнота. Однако  они
уверяли, что эйфория стоит рвоты. Ветер доносил и другие запахи:  гниющего
у стен мусора, помойных посудин с экскрементами и блевотиной наркоманов  и
пьяниц. Грузили мусор на запряженные козлами тележки возчики,  за  семьями
которых давно закрепилось это право. Помойные ведра  опорожнялись  семьей,
которая уже столетие доставляла их содержимое фермерам и яростно  боролась
бы в случае необходимости за сохранение этого права. Фермеры  использовали
экскременты для удобрения почвы; а моча  выливалась  в  устье  реки  Белая
Лошадь и ее уносило в море.
     Она слышала шуршанье и повизгивание крыс, ищущих съедобные кусочки, и
собак, которые рычали и скалились, преследуя кошек и дерясь друг с другом.
     Подобно кошке она шла торопливым шагом по  улице,  останавливаясь  на
перекрестках, чтобы оглядеться, прежде  чем  осмелиться  продолжить  путь.
Находясь уже в полумиле от дома, она услышала  впереди  звук  шагов.  Маша
замерла на месте и постаралась слиться со стеной.



                                    2

     В этот момент сквозь облака пробилась луна. Она была почти  полная  и
только слепой не увидел бы Машу в лунном свете. Она бросилась через  улицу
на темную сторону и снова прижалась к стене.
     Шлепанье ног по утрамбованной грязи улицы  приближалось.  Где-то  над
головой заплакал ребенок.
     Маша вытащила из ножен под мантией длинный  нож  и  спрятала  его  за
спину. Вне всяких сомнений бежавший был жуликом или человеком,  пытавшимся
убежать от вора, грабителя или убийцы. Если это  был  жулик,  убегавший  с
места преступления, она в безопасности. Он просто не сможет остановиться и
прикинуть, чем можно у нее поживиться. Если за ним гонятся, преследователи
могут переключить свое внимание на нее. Если заметят, конечно.
     Внезапно звук шагов усилился.  Из-за  угла  появился  высокий  юноша,
одетый в разорванный мундир, бриджи и ботинки на шнуровке. Он остановился,
ухватился за угол дома и оглянулся. Его дыхание издавало такие  же  звуки,
как ржавые ворота, раскачиваемые туда-сюда порывами ветра.
     За ним явно кто-то гнался. Может ей  переждать  здесь?  Юноша  ее  не
видит, а гнавшийся за ним, вероятно, будет так увлечен преследованием, что
тоже не заметит.
     Юноша повернул лицо, и у Маши перехватило дыхание.  Лицо  было  такое
опухшее, что она едва узнала его. Это  был  Бенна  нус-Катарц,  приехавший
сюда года два назад из Илсига. Никто не знал, почему он  иммигрировал,  и,
соблюдая неписаный закон Санктуария, никто не интересовался причиной.
     Даже при лунном свете и находясь на другой стороне улицы, она  видела
опухоли и синяки на его лице.  А  его  руки!  Пальцы  походили  на  гнилые
бананы.
     Он повернулся, чтобы глянуть за угол. Его дыхание успокоилось. Теперь
и она услышала слабые звуки  приближающихся  шагов.  Скоро  преследователи
будут здесь.
     Бенна издал легкий стон отчаяния.  Пошатываясь  он  поплелся  к  куче
мусора и остановился перед ней. Из кучи выскочила  крыса,  остановилась  в
нескольких футах и зашипела на него. Смелые животные эти крысы Санктуария.
     Сейчас Маша отчетливо различала звуки приближавшихся  преследователей
и даже слова, которые были похожи на шуршание разрезаемого листа бумаги.
     Бенна застонал, он запустил неуклюжие пальцы руки под кафтан и что-то
вытащил. Маша не видела что, хотя  и  пыталась  рассмотреть.  Повернувшись
спиной к стене, она медленно продвигалась к дверному проему.  Темнота  под
ним еще больше укроет ее.
     Бенна взглянул на предмет в своей  руке,  промолвил  что-то,  и  Маше
показалось, что это ругательство. Она  не  была  уверена:  он  говорил  на
илсигском диалекте.
     Ребенок над головой прекратил плакать; видимо, мать дала  ему  соску,
а, возможно, напоила водичкой с лекарством.
     Бенна вытащил что-то еще из-под кафтана.  Что  бы  это  ни  было,  он
обмотал им первый предмет и бросил его перед крысой.
     Огромный серый зверек отбежал в  сторону,  когда  в  его  направлении
полетел  предмет.  Спустя  мгновение  крыса,  обнюхивая,  приблизилась   к
небольшому  шарику.  Потом  метнулась  вперед,   все   еще   принюхиваясь,
дотронулась носом до шарика, пробуя, и схватив его, убежала.
     Маша видела, как крыса протиснулась в щель старой саманной  постройки
на соседнем перекрестке. Там  никто  не  жил.  Годами  дом  обваливался  и
рушился  без  ремонта,  и  даже  самые  отчаянные  бродяги  и  бездельники
сторонились  его.  Поговаривали,  что  в  доме   поселился   дух   старого
Лабу-Кулачище  после  его  убийства,  и  никто  не  осмеливался  проверить
правдоподобность этих рассказов. Все еще учащенно дыша,  Бенна  последовал
за крысой. Слыша отчетливые звуки шагов, Маша передвигалась  вдоль  стены,
не покидая тени. Ей было любопытно узнать, от  чего  отделался  Бенна,  но
вовсе не хотелось выглядеть его соучастницей,  если  вдруг  преследователи
настигнут его.
     На перекрестке юноша остановился и обернулся. Было похоже, что он  не
может решить, куда направиться дальше. Он постоял покачиваясь, потом  упал
на колени, застонал и рухнул лицом вниз, пытаясь смягчить удар  вытянутыми
руками.
     Маша  намеревалась  оставить  его  на  милость   судьбы.   Это   было
единственно разумное решение. Но когда завернула  за  угол,  она  услышала
стон. А потом ей показалось, что он говорит что-то о драгоценном камне.
     Она остановилась. Не его ли он вложил во что-то, возможно, в  кусочек
сыра, и бросил крысе? Это стоит побольше, чем она заработала за  всю  свою
жизнь. Если бы только завладеть им... Ее мысли прыгали с той же скоростью,
с  какой  колотилось  сердце.  Маша  тяжело  дышала.  Драгоценный  камень!
Драгоценный камень? Он означал бы  избавление  от  этого  ужасного  места,
хороший дом для матери и детей. И для нее самой.
     И избавление от Эвроена.
     Но  совсем  рядом  была  опасность.  Сейчас  она  не  слышала  звуки,
издаваемые преследователями, но это вовсе не означало, что они  ушли.  Они
шарили вокруг, заглядывая в каждый укромный уголок.
     Не исключено, что кто-нибудь уже заглянул за  угол  и  увидел  Бенну.
Возможно, они уже готовились к последнему стремительному броску.
     Маша отчетливо представила  себе  ножи  в  их  руках.  Попытайся  она
вмешаться и потерпи неудачу, ей конец, а мать и  дочери  остались  бы  без
кормилицы. Им пришлось бы побираться. От Эвроена помощи никакой.  Халду  и
Кхем, которым три и пять лет отроду, вырастут  малолетними  проститутками,
если раньше не умрут от голода. Такая судьба неминуема.
     Пока она стояла в нерешительности, сознавая, что для принятия решения
у нее в лучшем случае есть несколько секунд, облака снова  затянули  луну.
Это изменило ситуацию. Она бросилась через улицу  к  Бенне.  Он  продолжал
валяться в уличной грязи, и его голова едва не касалась  вонючих  собачьих
испражнений.  Она  вложила  в  ножны  кинжал,  опустилась  на   колени   и
перевернула Бенну. Он тяжело вздохнул, в ужасе почувствовав  прикосновение
ее рук.
     - Не волнуйся, - сказала она. - Послушай меня. Ты сможешь подняться с
моей помощью? Я уведу тебя отсюда!
     Ее лоб покрылся испариной, когда она глянула в дальний  угол.  Никого
не было видно, но если преследователи  были  в  темной  одежде,  на  таком
расстоянии было невозможно различить их. Бенна застонал  и  промолвил:  "Я
умираю, Маша".
     Маша заскрежетала зубами. Она надеялась, что он не узнает ее  голоса,
во всяком случае до того, как она отведет его в безопасное место. А теперь
получалось так, что если преследователи обнаружат его живым  и  узнают  от
него ее имя, они непременно начнут охоту за ней.  Они  будут  думать,  что
драгоценный камень или то, за чем они охотятся, находится в ее руках.
     - Давай же. Поднимайся, - взмолилась  она  и  сделала  усилие,  чтобы
помочь ему.
     Маша была небольшого роста, примерно пяти футов и весила  восемьдесят
два  фунта.  Но  обладала  мускулатурой  кошки,  а   страх   придавал   ей
дополнительные силы. Ей удалось поднять Бенну  на  ноги.  Покачиваясь  под
тяжестью его тела, она помогла ему добраться до  открытой  двери  углового
дома.
     От Бенны исходил странных запах, напоминающий зловоние тухлого  мяса,
но совсем не похожий на знакомые запахи. Он  смешался  с  запахом  мочи  и
пота, что исходили от тела и одежды юноши.
     - Не надо, - пробормотал Бенна распухшими губами. - Я умираю.  Ужасно
больно, Маша.
     - Пошевеливайся, - строго сказала она. - Мы почти добрались до места.
     Бенна поднял голову. Его глаза совсем заплыли. Маша никогда не видела
такой отечности. Чернота и опухоль выглядели так, словно  они  принадлежат
мертвецу, пролежавшему пяток дней в летнюю жару.
     - Нет! - вскрикнул он. - Только не в дом старого Лабу!



                                    3

     В  других  обстоятельствах  Маша  рассмеялась  бы.  Перед   ней   был
покидавший этот мир человек или во всяком случае считавший, что умирает. И
он действительно скоро погибнет, если преследователи схватят его (а заодно
и меня, подумала она). Тем не  менее  из-за  духа  он  боялся  укрыться  в
единственно доступном месте.
     -  Ты  так  ужасно  выглядишь,  что  напугаешь  своим  видом   самого
Лабу-Кулачище, - сказала она. - Шагай, иначе я сейчас же брошу тебя!
     Маша втащила его в дверной проем, несмотря на то, что в нижней  части
входа все еще сохранялись доски. Верхние планки упали  внутрь  дома.  Лишь
страх людей перед этим домом объяснял  то,  что  никто  не  утащил  доски,
весьма дорогостоящие в этом пустынном городе. Как  только  они  пробрались
внутрь. Маша услышала жалобный мужской голос. Человек  был  совсем  рядом,
но, видимо, только что подошел. Иначе он  услышал  бы  ее  и  Бенну.  Маша
думала, что охвативший ее ужас достиг предела, но это было далеко не  так.
Говоривший был _р_а_г_г_и_! Хоть  она  и  не  понимала  языка  -  никто  в
Санктуарии не понимал его - несколько раз  ей  доводилось  слышать  рагги.
Почти ежемесячно  пять-шесть  рагги-бедуинов  в  мантиях  с  капюшонами  и
широких платьях появлялись на базаре и  сельском  рынке.  Они  объяснялись
только на своем языке, а чтобы получить  желаемое,  использовали  жесты  и
множество разных монет. Потом они удалялись на своих лошадях, погрузив  на
мулов провиант, вино вуксибу (очень дорогое солодовое виски,  ввозимое  из
далекой северной страны),  различные  товары:  одежду,  кувшины,  жаровни,
веревки, верблюжьи и лошадиные шкуры. Верблюды  тащили  на  себе  огромные
корзины, набитые кормами для кур, уток,  верблюдов,  лошадей  и  барашков.
Приобретали они и металлический  инструмент:  лопаты,  кирки,  коловороты,
молотки, клинья.
     Рагги  были  рослые,  и  хотя  цвет  их  кожи  был  очень  темным,  у
большинства были голубые или зеленые глаза. Взгляд был холодным, суровым и
пронзительным.  Мало  кто  отваживался  смотреть   им   прямо   в   глаза.
Поговаривали, что у них дар - или проклятье - дурного глаза.
     В эту темную ночь одного подобного  взгляда  было  достаточно,  чтобы
Машу охватил ужас. Но дело усугублялось тем  (и  это  вообще  парализовало
Машу), что они были слугами Пурпурного Мага!
     Маша сразу сообразила, что произошло. У Венцы хватило  мужества  -  и
полнейшей глупости -  пробраться  в  подземный  лабиринт  мага  на  речном
острове Шугти и украсть драгоценный камень. Удивляло, что он нашел в  себе
мужество; поражало, что сумел незаметно пробраться в пещеры; абсолютно  не
верилось, что он проник в хранилище сокровищ, и казалось фантастикой,  что
ему удалось  выбраться  оттуда.  Какие  таинственные  истории  он  мог  бы
рассказать, останься в живых! Маша и подумать  не  могла  о  пережитых  им
приключениях.
     "_М_о_ф_а_н_д_с_!" - подумала она. На  воровском  жаргоне  Санктуария
это означало "умопомрачительно".
     В этот момент она поддерживала Бенну, и это было все, чем  она  могла
помочь ему удержаться на ногах. Кое-как  она  довела  его  через  соседнюю
комнату до двери в чулан. Если бы сюда  зашли  рагги,  они  бы  непременно
заглянули туда, но тащить его дальше она была не в силах.
     В теплом помещении зловоние дурманило еще сильнее,  несмотря  на  то,
что дверь была почти полностью открыта. Она посадила Бенну. Он забормотал:
     - Пауки... пауки.
     Она наклонилась к его уху:
     - Не говори громко, Бенна.  Рагги  рядом.  Бенна,  что  ты  сказал  о
пауках?
     - Кусают...  кусают...  -  пробормотал  он.  -  Больно...  изумруд...
богатство!..
     - Как ты раздобыл его? - спросила она.
     Она приложила руку к его рту, чтобы зажать его, если вдруг он  начнет
говорить громко.
     - Что?.. Верблюжий глаз...
     Он вытянул ноги и постукивал каблуками по порогу двери  чулана.  Маша
зажала ему рот рукой. Она опасалась, как бы он не закричал в  предсмертной
агонии, если это была агония, а похоже,  так  оно  и  было.  Юноша  тяжело
вздохнул и обмяк. Маша отвела  руку.  Из  раскрытого  рта  Бенны  вырвался
глубокий вздох.
     Она оглядела чулан. На улице было темно, но все  же  светлее,  чем  в
доме. Она без труда сможет увидеть человека в дверном проеме. Шум каблуков
мог привлечь внимание преследователей. Маша никого не видела, хотя  нельзя
было исключить, что кто-то уже  пробрался  в  дом  и  притаился  у  стены,
прислушиваясь к шуму.
     Она пощупала пульс Бенны. Он скончался или  был  настолько  близок  к
тому, что это уже не имело значения. Она встала и медленно вытащила кинжал
из ножен. Потом вышла из чулана, припадая к земле, будучи уверенной, что в
этой тихой комнате слышно биение  ее  сердца.  На  улице  так  внезапно  и
неожиданно раздался свист, что она тихо вскрикнула. В комнате  послышались
шаги, там кто-то был! В тусклом прямоугольнике  двери  промелькнул  чей-то
силуэт. Но он выходил из дома, а не входил в  него.  Рагги  услышал  свист
гарнизонных солдат - полгорода слышало его - и поспешил  прочь  вместе  со
своими товарищами.
     Она вернулась, склонилась над Бенной и пошарила под его мундиром и  в
набедренной повязке. Она  ничего  не  нашла,  кроме  медленно  остывающего
бугристого тела. Через мгновенье она вышла на улицу. В квартале от нее был
виден приближавшийся свет факелов. Несших факелы  людей  еще  нельзя  было
различить. В шуме криков и свиста она побежала, надеясь избежать встречи с
медлительными рагги или солдатами.
     Позднее она узнала, что была вне опасности, потому что солдаты искали
заключенного, сбежавшего из темницы. Его  звали  Бэднисс,  но  это  совсем
другая история.



                                    4

     Двухкомнатная квартира Маши находилась  на  третьем  этаже  саманного
дома, который вместе с двумя другими занимал целый квартал.  Она  вошла  в
него со стороны высохшего колодца, но  прежде  стуком  в  толстую  дубовую
дверь  разбудила  старого  Шмурта,  привратника.  С  ворчанием  по  поводу
позднего часа он  отодвинул  засов  и  впустил  ее.  За  хлопоты  и  чтобы
успокоить, она дала ему _п_э_д_п_у_л_, крошечную медную монетку. Он вручил
Маше ее масляную лампу. Маша зажгла ее и по каменным ступеням поднялась на
третий этаж.
     Пришлось разбудить мать, чтобы попасть в квартиру. Щурясь и позевывая
в свете масляной лампы в углу. Валлу задвинула засов. Маша вошла  и  сразу
же погасила свою лампу.  Масло  стоит  дорого,  и  много  ночей  она  была
вынуждена обходиться без освещения.
     Валлу, высокая худощавая женщина лет пятидесяти  с  впалой  грудью  и
глубокими морщинами поцеловала дочь в щеку. От нее  пахло  сном  и  козьим
сыром, но Маша ценила поцелуй. В ее жизни было мало  проявлений  нежности.
Тем не менее сама она была полна  любви.  Она  напоминала  сосуд,  готовый
разорваться от избытка чувств.
     Лампа на шатком столе в углу освещала голые стены комнаты без ковров.
В дальнем углу на груде драных, но чистых одеял спали две девочки. Рядом с
ними стоял маленький  ночной  горшок  из  обожженной  глины,  раскрашенный
черными и алыми кольцами дармекской гильдии.
     В другом углу размещалось оборудование Маши  для  зубопротезирования:
воск, формочки, маленькие резцы, пилки и дорогая проволока, дерево твердых
пород, железо,  кусочек  слоновой  кости.  Она  совсем  недавно  выплатила
деньги, которые занимала, чтобы приобрести все это. В противоположном углу
располагалась еще одна груда тряпья, ложе Валлу, а рядом еще один  горшок.
Тут же стояла древняя расшатанная прялка. Этой прялкой Валлу  зарабатывала
немного денег. Руки ее деформировались от артрита, один глаз  был  поражен
катарактой, а второй п