ющим в гавани, и позабочусь о том, чтобы он в
это поверил. Я обеспечу твою безопасность,  пока  на  севере  существует
империя. Может пройти лет двадцать, Уэлгрин, но когда мы  возвратимся  в
Рэнке, он будет принадлежать нам.
   - Я подумаю над этим, - сказал капитан, хотя  в  действительности  он
думал о предсказаниях Иллиры относительно надвигающейся  флотилии  и  ее
заявлении о том, что он не пойдет со своими людьми на север.
   Принц покачал головой.
   - У тебя нет времени на раздумья.  Ты  должен  примкнуть  ко  мне  до
встречное Темпусом. Мое слово может понадобиться тебе, чтобы  освободить
твоих людей.
   Они находились в комнате одни, и у Уэлгрина  при  входе  не  отобрали
меча. Он подумал, а не воспользоваться ли им; такая  же  мысль,  видимо,
занимала и принца, поскольку он отодвинулся на троне назад, снова  начав
теребить свой рукав.
   - Не исключено, что вы лжете, - спустя мгновение сказал Уэлгрин.
   - Я прославился многими качествами, но не лживостью.
   Это соответствовало действительности. Как было правдой  и  многое  из
того, что он говорил. Нужно было подумать о судьбе Трашера и Иллиры.
   - Я попрошу об  одном  одолжении  прямо  сейчас,  -  сказал  Уэлгрин,
протягивая руку.
   - Все, что в моих силах, но вначале поговори с  Темпусом  и  молчи  о
том, что мы заключили соглашение.
   Принц повел Уэлгрина по незнакомым коридорам. Они  шли  через  палаты
правителя и покои наложниц. Хоть и грубоватые по  столичным  стандартам,
они поразили Уэлгрина своим убранством. Он наскочил на принца, когда тот
внезапно остановился перед закрытой дверью.
   - Так не забудь: мы ни о чем не договорились. Нет, подожди, дай  сюда
меч.
   Чувствуя ловушку, Уэлгрин отстегнул меч и отдал его принцу.
   - Он прибыл, Темпус,  -  произнес  Кадакитис  отработанным  тоном.  -
Взгляни, он сделал мне подарок! Один из его стальных мечей.
   Стоявший  у  окна  Темпус  повернул  голову.  В   нем   было   что-то
божественное. Уэлгрин почувствовал его превосходство и засомневался, что
Китти-Кэт сможет что-то сделать, чтобы помочь ему. Он  сомневался  даже,
что металлическое украшение в его мешочке поможет ему освободить Трашера
или Иллиру.
   - Сталь - секрет Санктуария, а не Килайта? - поинтересовался Темпус.
   - Конечно, - заверил его принц. - Килайт ничего не  узнает.  Никто  в
столице не узнает.
   - Что ж, хорошо. Введите! - крикнул Темпус.
   Пятеро подручных Темпуса ввалились в  комнату,  ведя  заключенного  с
головой, покрытой капюшоном. Они швырнули  человека  на  мраморный  пол.
Трашер стянул с себя капюшон и с трудом поднялся на ноги. Багровый синяк
расплылся  на  одной  "щеке,  одежда  была  разорвана,  сквозь   прорехи
виднелись ссадины, но состояние его не было тяжелым.
   - Твои люди.., надо было  разрешить  моим  солдатам  прикончить  его.
Прошлой ночью он убил двоих.
   - Не людей! - Трашер сплюнул. - Сучьих сыновей! Люди не крадут женщин
и не бросают их на съедение крысам!
   Один из подручных Темпуса рванулся вперед. Уэлгрин узнал в нем  того,
кто перевернул столик Иллиры. Хотя в нем самом все  кипело,  он  удержал
Трашера.
   - Не сейчас, - прошептал он.
   Принц встал между ними, вытащив меч.
   - Полагаю, тебе лучше взять этот меч, Темпус. Он простоват для  меня.
Не будешь возражать?
   Темпус попробовал лезвие  и,  не  сказав  ни  слова,  отложил  меч  в
сторону.
   - Вижу, ты способен сдерживать своих людей, - сказал он Уэлгрину.
   - А ты нет. - Уэлгрин бросил ему украшение, которое нашел  Даброу.  -
Твои люди оставили эту вещицу, когда прошлой ночью украли мою сестру.
   Оба, и Уэлгрин, и Темпус, были сильно возбуждены, но стоило  капитану
взглянуть в глаза Темпусу, чтобы понять, что значит быть проклятым,  как
был проклят Темпус.
   -  Да,  С'данзо.  Моим  людям  не  понравилось,  какую   судьбу   она
предсказала им. Они подкупили каких-то бродяг припугнуть ее. Они еще  не
понимают их языка и не думали, что  те  украдут  ее,  попутно  обворовав
нанимателей. Я уже разобрался со своими людьми и  бродягами  с  окраины,
которых они наняли. Твоя сестра вернулась  на  базар,  Уэлгрин,  получив
немного денег в качестве компенсации за  свои  приключения.  Моим  людям
вход к ней запрещен. Никто не знал, что ты ее брат.  Знаешь,  считается,
что у некоторых  людей  не  может  быть  семьи.  -  Сказав  это,  Темпус
наклонился, обращаясь к одному Уэлгрину:
   - Скажи, а можно ли доверять твоей сестре?
   - Я доверяю.
   - Даже тогда, когда она несет чушь о нападении с моря?
   - Достаточно того, что я остаюсь в Санктуарии, сам не понимая почему.
   Темпус повернулся, чтобы взять  меч  Уэлгрина.  Он  подтянул  пояс  и
повесил на него меч. Его люди уже ушли.
   - Ты не пожалеешь, помогая принцу, - сказал он, опустив глаза. -  Его
ведь почитают боги. Вместе вы многого добьетесь.
   Он вышел  из  комнаты  вслед  за  своими  людьми,  оставив  принца  с
Уэлгрином и Трашером.
   - Могли бы сказать мне, что хотите отдать ему мой меч! -  пожаловался
Уэлгрин.
   - Я и не хотел. Просто нужно было отвлечь его внимание.
   Не думал, что он возьмет  его.  Извини.  Так  о  каком  одолжении  ты
говорил?
   После того как Иллира и Трашер оказались в безопасности и его будущее
определилось, Уэлгрину не нужно было одолжений, но он услышал урчание  в
животе. Да и Трашер был голоден.
   - Устройте пир, достойный короля.., или принца.
   - Ну что ж, это-то в моих силах.
 
КОЛДОВСКАЯ ПОГОДА 
 
Джанет МОРРИС 
 
Глава 1 
 
   В роскошной пурпурной  спальне  женщина,  сидя  на  архимаге  верхом,
вынула две шпильки из своих отливающих  серебром  волос.  Было  темно  и
сыро, лишь мелькали надоедливые тени.
   Заколдованная луна на заколдованном небе была проглочена изображением
облаков там, где сводчатая  крыша  образовывала  дугу,  как  раз  в  тот
момент,  когда  архимаг  содрогался  под  умелыми  настойчивыми  ласками
девицы, которую привел ему Ластел.
   Она отказалась назвать свое имя, поскольку он не мог назвать  своего.
Но она так выразительно показала своими глазами и своим телом, чем могла
бы одарить его, что маг потратил целый вечер, пытаясь понять, в чем  тут
подвох. Нет, он не боялся мести ее спутника, хотя  торговец  наркотиками
мог  испытывать  ревность,  он  не  имел   достаточной   смелости   (или
предусмотренной договором защиты),  чтобы  отважиться  выступить  против
мага класса Хазарда.
   Из всех магов в облюбованном чародеями Санктуарии  только  трое  были
архимагами, безымянными адептами вне ответственности, и  этот  Хазард  -
один из них. В сущности, он был самым  могущественным  из  этой  троицы.
Когда он был молодым, у него было имя, но он забыл его, как очень  скоро
забудет и все прочее: украшенную куполами и  шпилями  речную  дельту,  в
которой стоит Санктуарии - место крайнего упадка в  Рэнканской  империи;
различные болезни, которым он  подвергался  десятилетиями  в  окруженной
болотами крепости гильдии магов;  компромиссы,  на  которые  шел,  чтобы
оказать влияние на политиканов, куртизанок и  преступников  (так  смело,
что даже границы магии и обычного мира разрушались  его  чарами,  а  его
младшие  адепты   повергались   иногда   демонами,   поднимавшимися   из
неприступных теснин, чтобы  выполнить  его  приказание  здесь,  на  краю
мироздания, где не остается равновесия между логикой и верой, законом  и
природой, небесами и адом); изощренные методы, через которые действовала
его воля в городке, столь переполненном  злом  и  аморальностью,  что  и
гордые боги, и демоны колдунов соглашались: его обитатели заслужили свою
судьбу, - все это и еще многое другое ушло от него  за  миг,  в  течение
которого сгорает падающая с неба звезда.
   Первый Хазард затуманенным взором следил за  движениями  женщины,  он
был близок к  эякуляции,  испытывая  чувства,  которые,  как  он  думал,
покинули его за долгие годы. Дряхлость прокрадывается в плоть, даже если
тело сохраняется молодым тысячелетиями, и в глубины ума. Он  не  обращал
внимания на свой возраст, старался не думать об этом. Годы - его мандат.
   Только очень искушенный враг мог победить его,  а  такие  встречались
редко. Обычная смерть, болезнь или колдовство его собратьев были подобны
мошкаре, которую он  отгонял  запахом  своего  пота:  надлежащая  диета,
лекарственные  травы,  колдовство  и  твердая  воля  давно  одолели   их
настолько, насколько он хотел.
   Поэтому так удивительно было его вожделение, желание этой женщины; он
забавлялся, радовался, он не чувствовал себя так хорошо уже  много  лет.
Вначале небольшая нервная дрожь покрыла мурашками его затылок, когда  он
заметил серебристый блеск ее  черных  волос,  но  эта  женщина  была  не
настолько стара,  чтобы  испугать  его.  Чувственные  движения  ее  тела
переполнили его страстью, и он поддался искушению, забыв о своем месте и
роли в мире. И вот он уже не  ужасный  адепт,  скручивающий  мир,  чтобы
удовлетворить свою прихоть и получить успокоение, а простой мужчина.
   В тот момент, когда глаза его затуманились,  он  не  видел  алмазного
блеска нависших над ним заколок; его слух был заполнен  его  собственным
дыханием, песня-ловушка, которую  она  нежно  напевала,  захватила  его,
прежде чем он задумался о страхе или о необходимости что-то сделать.
   И вот острия заколок коснулись его напряженного горла и вошли  в  его
плоть. Он не мог шевельнуться, его тело не реагировало на приказы мозга,
он не мог контролировать даже язык.
   С горечью думая об унижении, он надеялся, что его плоть  опадет,  как
только жизнь отлетит. Когда он почувствовал, что  острия  входят  в  его
тело и начинают вытягивать жилы, связывающие его с жизнью, он  попытался
бороться. Зрение его прояснилось, он заставил глаза подчиниться командам
мозга. Но даже будучи архимагом, он не был всемогущ и не смог  заставить
свои уста наслать на нее проклятие, он  только  наблюдал  за  ней  -  за
Саймой,  он  узнал  ее  наконец,  ту,  которая  за  последнее  время   с
наслаждением отправила  на  тот  свет  немало  его  собратьев.  Она  так
медленно двигалась, что у него было время поблагодарить ее  взглядом  за
то, что она  не  завладела  его  душой.  Песня,  которую  она  напевала,
затуманивая сознание, недешево обошлась ей: смерть,  которая  придет  за
ней, не будет столь сладостной, как у него. Если бы он мог говорить,  он
поблагодарил бы ее - не стыдно быть поверженным сильным противником. Они
заплатили каждый свою цену одному и тому же хозяину.
   Он еще контролировал ситуацию. Сайма не мешала ему. Не следует делать
то,  что  может  вызвать  гнев  определенных  сил.  Ко  где-нибудь   она
столкнется с этим человеком и с многими другими, кого она увела из  этой
жизни в загробный мир. Тени умерших обычно не прощают ошибок.
   Когда грудная клетка  Хазарда  перестала  подниматься  и  опускаться,
Сайма соскользнула с  него,  перестав  напевать.  Она  облизнула  острия
заколок и воткнула их обратно в свои густые черные волосы, стащила  тело
с кровати, привела его в приличный вид, одела и поцеловала в кончик носа
перед тем, как отправиться назад, туда, где ее ожидали Ластел и  другие.
Проходя через бар, она взяла кусочек  лимона,  раздавила  его  пальцами,
покапала соком на запястья, помазала им за ушами и в ложбинке  у  горла.
Эти люди могли быть грубыми некромантами и трижды проклятыми лавочниками
с  купленными  впрок  чарами,  чтобы   отражать   насылаемые   заклятия,
опустошавшими душу и кошелек, но не было ничего более не подходящего для
их носов.
   Лысая голова Ластела, его плечи борца, безупречные в  выполненной  на
заказ бархатной одежде, легко узнавались. Он даже мельком не взглянул на
нее,  продолжая  болтать  с  одним  из   чиновников   принца-губернатора
Кадакитиса - Молином Факельщиком, официальным священником  Вашанки.  Шел
праздник Нового года, и эта неделя  была  заполнена  гуляньями,  которые
были одобрены властями Рэнке: поскольку (хоть они завоевали и  подчинили
себе земли и народы Илсига,  так  что  некоторые  рэнканцы  осмеливались
называть  илсигов  "червями"  прямо  в  лицо)  им  не  удалось  подавить
поклонение богу Ильсу и его пантеону, сам император  дал  указание,  что
рэнканцы  должны  относиться  терпимо  и  с  уважением  к   празднествам
"червей", посвященным сотворению мира и возобновлению года богом Ильсом.
Сейчас, особенно в связи с тем, что  империя  Рэнке  вела  изнурительную
войну на севере, было не время допускать  возникновения  распрей  на  ее
окраинах из-за таких мелочей,  как  привилегии  малоизвестных  и  слабых
богов.
   Восстание в буферных государствах на северной границе Верхнего  Рэнке
и раздуваемые слухи о кровопролитии  в  горных  .краях  Стены  Чародеев,
выходящем за пределы разумного, доминировали в монологе Молина:
   - Что вы говорите, уважаемая леди? Может ли  быть,  чтобы  волшебники
Нисибиси заключили мир с варварским властителем Мигдона,  найдя  к  нему
путь  через  твердыни  Стены  Чародеев?  Вы  много  путешествовали,  это
видно... А может, и вправду мятеж на границе - дело  рук  Мигдона  и  их
орды так страшны, как мы вынуждены полагать! Или все дело в неурядицах с
рэнканской казной, и  северное  вторжение  -  это  лекарство  для  нашей
больной экономики?
   Ластел моргнул припухшими веками, потом все же посмотрел на нее,  его
пухлая рука обвилась вокруг ее талии. Сайма ободряюще улыбнулась ему,  а
затем обратила внимание на священника.
   - Ваше святейшество, как это ни грустно, но я  должна  признать,  что
угроза мигдонианцев весьма реальна. Я изучала реальность и магию в Рэнке
и за его  пределами.  Если  вы  желаете  проконсультироваться  и  Ластел
разрешит, - она была самой отчаянной насмешницей в Санктуарии, - я  буду
рада сопровождать вас в день, когда мы оба будем готовы  к  "серьезному"
рассуждению. Но сейчас  во  мне  слишком  много  вина  и  веселья,  и  я
вынуждена прервать вас - извините  меня,  пожалуйста,  -  поскольку  моя
свита ждет, чтобы отнести меня домой, в постель. - Она скромно взглянула
на пол танцевального зала и сосредоточилась на своих ногах  в  комнатных
туфлях, высовывающихся из-под  желтых  юбок.  -  Ластел,  мне  необходим
ночной воздух, или  я  упаду  в  обморок.  Где  наш  хозяин?  Мы  должны
поблагодарить его за оказанное гостеприимство, я такого не ожидала...
   Привычно напыщенный священник улыбался с нескрываемым  удовольствием,
Ластел даже приоткрыл веки, хотя Сайма кокетливо дергала его за рукав.
   - Лорд Молин!
   - Ничего-ничего, дорогой мой. Как много времени  прошло  с  тех  пор,
когда я говорил с настоящей леди... - рэнканский священник поклонился  и
попытался свести все к шутке, чтобы не скомпрометировать ни  свою  жену,
ни сластолюбивую сероглазую незнакомку, и нашел возможным не отвечать на
деликатный вопрос  о  местонахождении  Первого  Хазарда,  пообещав  лишь
выразить их благодарность и уважение отсутствующему хозяину.
   Потом леди и Ластел ушли, а  Молин  Факельщик  расстался  с  желанием
узнать, что она нашла в Ластеле. Несомненно, это были не собаки, которых
он разводил, и не его скромная усадьба, и не его  дело...  Ну,  конечно,
это могли быть только.., наркотики.
   Знающие люди говорили, что наилучший кррф - черный с клеймом  Каронны
- поступал по каналам Ластела. Молин вздохнул, услышав  щебетание  своей
жены среди гудения толпы. Где же этот Хазард?  Проклятая  гильдия  магов
была слишком высокомерной. Никто  не  мог  нанести  удар  так,  как  эта
гильдия, и затем уйти в тень. Он был рад, что не имел обязательств перед
принцем, чтобы идти... Но какая женщина! Как же ее зовут? Он уверен, ему
говорили, но он забыл.
   На улице свет факела и их дыхание окутались белым  паром  в  холодном
ночном  воздухе.  Ожидая  свои  носилки  цвета   слоновой   кости,   они
посмеивались над различием  слов  "серьезный"  и  "официальный":  Первый
Хазард  был  серьезным;  Молин  был  официальным;  Темпус  -  цербер   -
серьезным; принц Кадакитис - официальным;  дестабилизационная  кампания,
которую  они  осуществляли  в   Санктуарии   на   деньги   финансируемой
мигдонианцами колдуньи Нисибиси (которая  пришла  к  Ластелу  по  кличке
Беспалый под видом хорошенькой хозяйки каравана,  торгующей  наркотиками
Каронны), была серьезной; угроза вторжения на севере,  в  провинции,  на
задворках империи была официальной версией. Пока звучал ее смех,  Ластел
приобнял ее.
   - Ты справилась?..
   - О да! Я прекрасно провела время.  Это  была  удивительная  идея,  -
прошептала она, говоря как придворная дама на рэнкене, диалекте, который
она использовала исключительно на публике с тех пор, как  они  -  знаток
Лабиринта  Беспалый  и  беглая  колдунья-убийца  Сайма  -  решили,   что
наилучшим прикрытием для них будет то, которое обеспечивалось ее магией.
Ее брат Темпус знал, что Ластел и Беспалый - одно лицо и что она была  с
ним, но не решался разоблачить их: он жертвовал своим молчанием, если не
своим  благом  для  их  союза.  В  определенных  границах  они   считали
безопасным для себя продавать смерть и информацию  для  обеих  сторон  в
наступающем кризисе. Даже сейчас, когда война только  приближалась.  Эта
ночная работа доставляла ей  удовольствие  и  несла  выгоду.  Когда  они
добрались до его скромного поместья, она подарила ему частичку ласк, что
использовала против Первого Хазарда, который хотел  казаться  бравым  и,
вполне вероятно, выжил бы, будь у него покрепче  сердце.  Перед  началом
любовного акта за свои услуги она  потребовала  плату  черным  кррфом  в
размере стоимости одного рэнканского солдата. Он заплатил  ей  и  теперь
наблюдал, как она растворяла его в воде над огнем, охлаждала и  несла  в
постель, перемешивая пальцем вязкую жидкость. Ластел  был  рад,  что  не
торговался с ней о цене и не оспаривал ее привычку  всегда  использовать
кррф.
 
Глава 2 
 
   В конце этой ночи ветер принес с моря колдовскую погоду.
   Так же быстро, как любая из шлюх Санктуария  могла  одарить  поцелуем
клиента или пара пасынков - разогнать  непослушную  толпу.  Каждый,  кто
оказался на внезапно окутанных мглой улицах  Лабиринта,  искал  укрытие;
адепты  спрятались  под  кроватями  с  наилучшими  своими  заклинаниями,
наворачиваемыми  плотнее,  чем  одежда  вокруг  дрожащих  плеч;   жители
беднейших кварталов просили скоморохов шутить,  а  музыкантов  -  играть
громче; собаки и кошки выли; лошади в дворцовых конюшнях ржали и  бились
в своих стойлах.
   Но  были  и  неудачники,  которые  ничего  не   сделали   для   своей
безопасности до того, как без дождя загремел гром и сверкнула молния,  а
мгла начала блестеть, уплотняться, холодеть. Мгла  двинулась  по  глухим
улицам и аллеям, впиваясь ледяными узорами в закрытые  ставнями  окна  и
запертые двери. Там, где мгла находила жизнь, она разрывала тела,  ломая
конечности, унося тепло и души  и  оставляя  на  улицах  лишь  замерзшие
ободранные скелеты.
   Пара пасынков  из  специальных  сил  наемников,  которыми  командовал
маршал принца Темпус, оказались в  эпицентре  этого  шторма,  но  гибель
одного из них никак нельзя было списать на эту погоду. Они  расследовали
неподтвержденное  сообщение   о   том,   что   большой   склад,   удобно
расположенный на стыке трех главных каналов, использовался алхимиком для
приготовления и хранения зажигательных веществ.  Уцелевший  предполагал,
что  его  напарник  хотел  зажечь  факел,  несмотря  на  предупреждение.
Селитра, сера  и  много  чего  другого  вылетело  через  теперь  уже  не
существующие двери склада. Второй пасынок, Никодемус, получил  при  этом
ожоги бороды, бровей и ресниц. Этот молодой член Священного Союза  вновь
и вновь вспоминал  обстоятельства,  приведшие  к  гибели  его  партнера,
мучаясь оттого, что, возможно, в этом была его  вина.  Удрученный  горем
из-за смерти товарища, он даже не понял, что тот спас ему жизнь: взрыв и
последующий пожар прогнали мглу и  превратили  в  печь  стенку  причала.
Набережная была очищена от опасной мглы на половину св