ась, сомнений у него не осталось. Он  подумал,  что
только ее и мог иметь в виду Хаким, и не ошибся.
     С серыми, как у  его  коня  глазами,  с  тронутыми  кое-где  серебром
волосами, она все еще была очень хороша. Руки ее поднялись, затем, как  бы
спохватившись,  прижались  к  губам,  скрывая  исказившие  лицо  страх   и
огорчение. Ему был понятен смысл ее жеста: она по  привычке  потянулась  к
заколкам в волосах, позабыв о том, что их там уже нет.
     Он продолжал оставаться в седле, не двигаясь и не заговаривая  с  ней
вновь, предоставляя ей право самой  решить,  что  делать.  Оглянувшись  по
сторонам, она подошла к нему.
     Когда рукой она прикоснулась к уздечке, Темпус произнес:
     - Он кусается.
     - Потому, наверное, что ты научил его этому. Но меня он не укусит.
     Взявшись руками за лошадиную морду,  она  стала  давить  пальцами  на
чувствительные точки на коже животного. Конь приподнял морду, простонал  и
задрожал.
     - Что ты ищешь здесь? - он склонил свою голову к  голове  Вашанки  на
медальоне; медный локон упал и прикрыл один глаз.
     - Украли орудия моего труда.
     - У тебя есть деньги?
     - Есть. Но недостаточно.
     - Пойдем со мной!
     - Ни за что и никогда!
     - Так ты выполняешь свой обет?
     - Я истребляю чародеев. И не могу позволить  какому  бы  то  ни  было
мужчине прикасаться ко мне, если это не клиент. Я не могу  себе  позволить
любить; я целомудренна в своих чувствах.
     - Все эти мучительные годы?
     Она улыбнулась. Горькая складка обозначилась в уголках ее рта,  и  он
понял, что никакие снадобья и косметика не могут скрыть возраст женщины.
     - Да. А ты как? Ты не примкнул  к  Ордену  Голубой  Звезды,  иначе  я
увидела бы знак на твоем челе. Чему подчиняются твои устремления?
     -  Ничему.  Отмщение  бессмысленно.  Только  прошлое  живо   в   нас.
Волшебство и чародейство - это не для меня. Я слишком уважаю логику.
     - Так на тебе до сих пор лежит проклятье?
     - Если ты так это называешь, то  пожалуй,  да!  Я  тружусь  во  славу
Бога-Громовержца, время от времени. Развязываю войны, множество войн!..
     - Что привело тебя сюда, Кле...
     -  Темпус  теперь.  То,  что  у  меня  в  перспективе.  Я   занимаюсь
строительством храма в честь него.
     И он указал на Оружейную лавку Вашанки на другой стороне улицы. Палец
его при этом дрогнул, но, он надеялся, она не заметила этого.
     - Тебе не стоит заниматься своим делом здесь, в этих местах. Я  служу
в дворцовой охране цербером. Приходится соблюдать правила приличия. Нечего
нам рыть яму друг другу. Не стоит омрачать воспоминания.
     - Стараться уцелеть и выжить? Для  кого?  Или,  может  быть,  ты  еще
любишь меня?
     С подлинным изумлением она глянула на него.
     - Нет! - сказал он, но в горле у него запершило. - Покинь эти  места.
Я слишком хорошо изучил порядки там, у него. И  не  советую  рисковать.  Я
верну тебе то, чего ты лишилась. Давай встретимся сегодня в полночь в Саду
Лилий, и ты получишь их, обещаю тебе! Только постарайся  в  оставшееся  до
нашей встречи время не тронуть ни одного мага. Если  это  случится,  я  не
отдам их, и тебе нечего будет делать.
     - Очень мило с твоей стороны? Что же плохого в том, что я  делаю  то,
на что у тебя не хватает сил?
     Правая бровь у нее поднялась. Ему тяжело было смотреть на нее.
     - Да, это так, зло в нас самих, зло повсюду, и мы  сами  страдаем  от
этого. Боюсь, тебе очень скоро представится возможность  разговеться,  так
что будь готова. Я постараюсь уговорить себя, однако ничего не обещаю.
     Она вздохнула:
     - Я ошиблась. Ты нисколько не изменился.
     - Отпусти коня.
     Она отпустила.
     Ему хотелось сказать ей: "Отпусти мое сердце", но он не  вымолвил  ни
слова. Пришпорив коня, он ускакал галопом. Однако и не думал покидать  это
место, и поэтому подождал чуть в стороне, пока она не скрылась из виду.
     Затем он окликнул проходившего мимо солдата и передал с ним сообщение
во дворец.
     В  тот  час,  когда  первые  блики  солнца  заплясали  на   связанном
невероятным образом  с  погодой  флюгере,  венчающем  "Единорог",  прибыло
подкрепление - присланный из дворца взвод  солдат,  и  с  ними  сам  новый
чародей Кадакитиса, Аспект.
     - Столько времени прошло со вчерашнего  вечера,  а  ты  только-только
расстарался послать нам весть!
     На лице мага резко выделялись бледные губы, а из-под низко опущенного
капюшона сверкал испепеляющий взор.
     - Я думал, ты беседовал с Принцем Кадакитисом?!
     - Да, разумеется, мы беседовали.  Ты  все  так  же,  как  и  все  эти
последние годы, обозлен на этот мир?
     - Но я все еще жив, нравится тебе это или нет!
     - Тебе не кажется странным то, что здесь с  тобой  мы  оказались  как
бы... на равных?
     - Не могу согласиться с такой формулировкой, Аспект! А вот что  здесь
делаешь ты, ты сам?
     - Ну, ну, цербер!..
     - Темпус.
     - Да, конечно, Темпус.  Ты  не  утратил,  я  вижу,  свое  легендарное
чувство юмора. Это очень помогает, я думаю?!
     - Пожалуй, да. Не вмешивался бы ты в божественные дела, а то, смотри,
несдобровать тебе!
     - Наш Принц совершенно справедливо обеспокоен. Это оружие здесь...
     - ...оружие, восстанавливающее равновесие сил между  завоевателями  и
завоеванными. Санктуарию слишком дорого обходятся твои услуги,  не  говоря
уже о размере членских взносов даже рядовых членов  Гильдии  Чародеев.  Не
лезь  в  эти  дела.  Оружие  все  равно  останется  у  нас,   как   только
размахивающие им получат по заслугам.
     - Я вынужден буду доложить об этом Кит... Кадакитису!
     - Заодно доложи ему, что я сам займусь этим!
     За спиной чародея зашептались и зашумели все тридцать воинов, которых
он привел с собой. Пожалуй, многовато...
     - Не спорить, а договориться бы  нам  с  тобой  по-хорошему.  Темпус!
Давай объединим свои силы!
     - Да мне легче переспать с какой-нибудь илсигской матроной?
     - Ну что ж, тогда придется начать мне.
     Тряхнув головой, он откинул капюшон назад, и перед Темпусом  оказался
красивый неопределенного возраста блондин.
     - С тобой или без тебя!
     - Ты же у меня в гостях! - напомнил ему Темпус.
     Маг бросил на него странный взгляд.
     - Ты и я, мы оба делаем в  сущности  одно  дело.  Убийство  останется
убийством, используется ли при  этом  обычное  или  же  сверхъестественное
оружие. Так что ты, в конечном счете, ничем не лучше меня.
     - Безусловно, нет, если только не принимать во  внимание  то,  что  я
переживу тебя. И позабочусь о том, чтобы тебе не пришлось долго готовиться
к погребальной церемонии.
     - Ты не посмеешь!..
     - Да у меня давно уж кулаки чешутся на таких, как ты!
     Изрыгая  страшные  ругательства,  отчего  воинам  в  шлемах  пришлось
прижать ладони к ушам, Главный Чародей пулей вылетел на  улицу,  промчался
вдоль нее, и исчез, не произнеся больше ни  единого  слова,  за  дверью  с
надписью "для мужчин". Как бы повинуясь этому выразительному приказу,  все
войско проследовало за ним.
     Уже луна поднялась высоко в небе, когда к  Темпусу  подошла  знакомая
служанка и спросила, не проголодался ли он. Она принесла  порцию  рыбы,  и
он, не сводя глаз с входных дверей напротив, подкрепился ею.
     От рыбы почти уже ничего не осталось, как вдруг по  улице  прокатился
волной жуткий грохот, который, постепенно нарастая,  сопровождался  мелкой
тряской и дрожью всех окрестностей. Темпус, соскочив с коня,  стал  рядом,
придерживая  уздечку  и  поглаживая  голову  животного.  Между  тем  двери
Оружейной лавки вдруг начали испускать таинственный  свет,  цвет  их  стал
постепенно меняться. В этот момент луна в небе  как  раз  зашла  за  тучу.
Маленький купол наверху начал раскачиваться, послышались щелканье и треск,
повалил  дым.  Раскалившиеся  до  рубиново-красного  цвета  двери   начали
плавиться. Послышались ужасные стенания и вопли, ночной воздух  наполнился
озоном и ядовитым запахом серы.
     Посетители "Единорога" заторопились покинуть  помещение,  не  забывая
при этом захватить с собой  бутылку  спиртного.  Они  отбегали  как  можно
дальше от рушащегося на их глазах строения,  которое  будто  под  страшным
нажимом начало корежиться, расслаиваться и разваливаться под аккомпанемент
адского лязганья, визга и завываний. Двери раскалились добела и исчезли из
виду. В проеме левой двери  показалась  четкая  на  фоне  пламени  фигура,
тщетно пытавшаяся прямо по воздуху взобраться куда-то  наверх.  Охваченная
огнем фигура крутилась, вертелась, визжала, оглядываясь вниз на улицу,  не
в силах преодолеть невидимый  барьер,  преграждавший  ей  путь.  Появился,
распространяясь повсюду смердящий запах горелого мяса. А  сзади  толпились
воины в покорежившихся и сбившихся на  лоб  шлемах,  на  искаженных  лицах
которых играло пламя от загоревшихся усов.
     Великий маг, сражавшийся  с  невидимым  барьером,  остался  без  рук:
колотя ими по барьеру, он просто отбил их. Приговоренное  к  вечным  мукам
войско  обугливалось  и  испепелялось;  невидимые   еще   недавно   двери,
охладившись, стали сначала белыми, затем золотыми и багровыми.
     На улице царила мертвая тишина. Иногда лишь она прерывалась лошадиным
всхрапыванием, да резкими звуками, доносившимися  из  строения  с  куполом
наверху. Завершилось все тем, что окрестности потряс оглушительный грохот.
     С невольным ворчанием, тщательно  выбирая  дорогу  и  оглядываясь  по
сторонам, люди потянулись назад в "Единорог".
     А в это время Темпус, который мог бы спасти  тридцать  ни  в  чем  не
повинных воинов вместе с  виноватым  во  всем  чародеем,  достал  заветную
серебряную коробочку и угостился наркотиком.
     Нужно было поторопиться в Сад Лилий.
     К тому времени, когда он добрался туда,  возбуждающее  действие  вида
смерти, смешанное с наркотиком, значительно притупилось.
     Что если воришка Шедоуспан не придет туда со своей добычей, что  если
девица Сайма не придет туда  за  своей  пропажей?  Что  если  он  все  еще
способен чувствовать боль, хотя этого не случалось с ним  уже  более  трех
сотен лет?
     Он получил весть из дворца, от самого Принца Кадакитиса. Нет,  он  не
собирается появляться там, не желает, чтобы его  расспрашивали  о  кончине
Аспекта. Он не хочет быть замешанным в  это  дело.  Единственное,  чем  он
может  реально  помочь  Принцу-правителю  -  это  действовать  по   своему
собственному усмотрению.
     Таковы были выдвинутые им условия, на  которых  он  согласился  -  по
предложению финансовых воротил в Рэнке,  поддерживавших  Китти  -  прибыть
сюда в облике цербера и разобраться в том, что нужно сделать. Никаких войн
нигде не было. Он просто устал  от  бесконечно  тянущегося  беспросветного
своего существования. И заботу о Китти он взял  на  себя  лишь  для  того,
чтобы хоть чем-нибудь заняться. Строительство храма  Вашанки  значило  для
него  самого  больше,  чем  для  Кадакитиса,  который  признавая  значение
возвеличивания нового для илсигов культа, сам верил, однако, лишь в черную
магию, да в свое высокородное происхождение.
     Никакого  удовольствия  от  этого  представления  в  Оружейной  лавке
Вашанки он не испытывал. Дешевый трюк, все  эти  расплавляющиеся  и  вновь
затвердевающие двери! Должно быть, очень способным был этот маг,  сумевший
так  наглядно  продемонстрировать   присутствующим   свои   нечеловеческие
способности.
     Как  сказал  ему  однажды  один  из  его  друзей,  философ,  мудрость
заключается в постижении самой сокровенной сути вещей и событий. Эта самая
суть вещей здесь, в Санктуарии, была совершенно размыта и не определена.
     Необходимо было придумать что-то и предпринять, чтобы найти  разумное
и выгодное применение всем этим сверхъестественным  силам  в  естественных
условиях. Все в этом мире смешалось и спуталось. С этими вечными сбоями  и
отклонениями вся система причинных связей напряжена до предела. Взять  тех
же богов, всю эту нескончаемую игру между Добром и  Злом  через  невидимый
барьер, разделяющий их, игру в масштабах этого  феноменального  мира.  Как
хотелось бы ему, чтобы всемогущие боги оставались на  небесах,  а  маги  и
волшебники пребывали в преисподней.
     Ему много и часто приходилось слышать о  понятиях  одновременности  и
повторяемости событий, о необходимости переосмысления Настоящего  в  свете
Будущего, об алхимических законах всеобщей гармонии.
     В те давно прошедшие времена, когда  он  был  студентом-философом,  а
Сайма - еще невинной девушкой,  он  считал  аксиомой,  что  высший  разум,
сознание, не  поддается  ограничению  и  контролю,  в  то  время  как  все
остальные явления в мире  тесно  переплетены  и  взаимосвязаны,  и,  таким
образом, ничто не может существовать совершенно отдельно  от  другого,  не
может быть изолировано. И только лишь  высший  разум  находится  в  особом
положении.
     Маги толкуют это иначе: присущее всем вещам в  природе  сознание  они
заставляют служить себе.
     Ни в философии, ни в теологии, ни в тайнах черной и  белой  магии  не
мог Темпус  найти  ответы  на  мучившие  его  неразрешимые  вопросы,  и  с
разочарованием отошел от всего этого. Однако полученные им знания остались
при нем.
     Не очень принято у людей  признавать  тот  факт,  что  каждая  услуга
требует вознаграждения. Необычная смерть является  вознаграждением  за  не
совсем обычную жизнь.
     Ему отчаянно захотелось оказаться в Азеуре, в кругу семьи, и  понять,
что проснувшись, он очнулся от нечестивых снов...
     Но вместо этого он пошел в притон Эмоли, публичный дом Сад Лилий.  Не
в силах  противиться  искушению,  он  продолжил  размышления  о  том,  что
практически в любое время, в любом столетии, будь  то  даже  золотой  век,
всегда были стоны и жалобы на судьбу, на тяготы жизни. И  еще  с  античных
времен  известны  многочисленные  предсказания  о  том,  что  при  желании
практически любой человек, в любую эпоху,  приняв  за  истину,  что  конец
света вот-вот наступит, легко сможет оправдать  наступление  Апокалипсиса.
Сам Темпус не разделял столь категоричное мнение, его волновало  лишь  то,
что касалось его  лично,  как,  например,  то  дело,  которое  ему  сейчас
предстояло.
     Появившись у Эмоли, он сразу заметил Ганса-воришку, развалившегося  в
обнимку с двумя сидящими у  него  на  коленях  -  по  одной  на  каждом  -
девицами.
     - Эй! - махнул тот ему рукой. - У меня тут есть кое-что для  тебя.  -
Стряхнув с колен девиц, он поднялся на ноги, при этом оружие  всех  видов,
которым он был обвешан, мелодично звякнуло. Не отходившие от  него  шлюхи,
широко  раскрыв  глаза,  уставились  на  Темпуса,  одна  из  них,  жалобно
захныкав, прижалась к бедру Шедоуспана.
     - Ключ от комнаты, - ни к кому конкретно не обращаясь, бросил  Темпус
и протянул руку. И получил его из рук консьержки.
     - Ганс?
     - Иду!
     - Один!
     - Ты не в моем вкусе! - насупившись сказал вор.
     - Я отниму у тебя  всего  одну  минуту.  Затем  весь  вечер  в  твоем
распоряжении.
     Темпус взглянул на ключ и направился к лестнице, ведущей к комнате  с
номером, указанном на бирке. У  себя  за  спиной  он  слышал  легкие  шаги
поднимающегося следом за ним Шедоуспана.
     После  того  как  состоялся   деловой   обмен,   вор   ушел,   вполне
удовлетворенный как самим вознаграждением, так и чаевыми. Однако у него не
было уверенности в том, что Темпус в полной мере оценил тот риск, которому
он подвергал себя, а также в том, что он  извлек  максимум  выгоды  из  их
сделки.
     В этот момент он  увидел  женщину,  которую  только  что  обокрал,  и
быстренько, пока она не  заметила  его  и  не  устроила  сцену,  прошел  с
девицами в ближайшую комнату, хотя и не в ту, что наметил раньше. Услышав,
как она прошла мимо и остановилась у дверей,  за  которыми  ждал  ее  этот
верзила цербер, он нанес "упреждающий удар", зажав  ей  рот  своей  рукой,
после чего кубарем скатился по лестнице, благоразумно решив потратить свои
деньги где-нибудь в другом месте.
     Останься там, он, возможно, узнал  бы,  чего  на  самом  деле  стоили
бриллиантовые булавки. Может быть, узнал бы и то, что  же  так  беспокоило
этого заносчивого, угрюмого наемника, обычно легко несущего  свое  большое
тело,  а  сейчас  казавшегося  отяжелевшим  и  глубоко  подавленным.  Или,
возможно, смог бы понять смысл его загадочных слов, сказанных на прощанье:
     - Я мог бы помочь тебе, парень, - рокотал голос Темпуса, - но  только
в том случае, если бы встретился с тобой намного раньше, или же,  если  бы
ты любил лошадей. Ты оказал мне огромную услугу, гораздо большую,  чем  ты
себе представляешь. Я редко бываю в долгу у  кого-либо,  но  у  тебя  я  в
долгу, и ты в любой момент можешь рассчитывать на меня.
     - Ты хорошо заплатил мне, цербер, и я доволен.
     Ганс был несколько озадачен и смущен, оттого что тот испытывал  такую
необыкновенную слабость, которую трудно было даже себе представить. Увидев
затем, как  цербер  выуживает  свою  заветную  коробочку  с  порошком,  он
подумал, что кое-что ему стало ясно.
     Немного позднее он вернулся к Эмоли. Увидев у крыльца  коня  Темпуса,
он начал осторожно ласкать его и играть с ним,  придя  в  конце  концов  к
заключению, что принятый им перед этим наркотик помогает ему  увертываться
от огромных желтых лошадиных зубов.


     Она пришла к нему, его Сайма - точно такая же, какой была всегда.
     Сам Темпус, однако, был уже не Тот: бог Вашанка вселился в его  тело.
Сам Вашанка, могущественный Бог-Громовержец,  Повелитель  разбоя,  войн  и
сражений, властитель Врат Смерти.
     Он не мог бы овладеть ею ласково и нежно, как того хотел бы.  И  дело
было не в физической импотенции, хотя и этого можно было ожидать.  Холодно
и трезво  он  осознавал,  что  не  может  позволить  себе  довести  ее  до
изнеможения. А бог Вашанка на меньшее не согласился бы.
     Постучавшись, она вошла и сказала:
     - Дай-ка мне взглянуть на них!
     Сказала легко и уверенно, не сомневаясь в том, что украденные  у  нее
драгоценности уже у него, и потому, не мешкая, сразу принялась  распускать
шнуровку на своем наряде из кожи.
     Он протянул ей небольшой аккуратный сверток.
     - Вот, держи. Как их у тебя украли?
     - Что это голос у тебя такой хриплый, как никогда раньше? -  ответила
она, а затем стала рассказывать:
     - Мне нужны были деньги, подвернулся этот мужчина... На самом-то деле
оставалось еще немного... Ну, а этот  был  такой  отчаянный  и  напористый
малый. Мне, конечно, следовало бы понять... Он был вдвое моложе  меня.  На
что, спрашивается,  могла  быть  нужна  ему  такая  старая  шлюха?  Но  он
согласился заплатить столько, сколько я сказала, и без лишних  разговоров!
А потом он меня ограбил.
     Она оглянулась и осмотрела комнату. Насколько он помнил, в  глазах  у
нее всегда легко было прочесть  ее  мысли.  Видно  было,  что  она  просто
ошарашена.
     - То положение, до которого я опустился?..
     Она поняла, что он имел в виду. Потянув носом, она оценила,  конечно,
мерзкий затхлый запах старого постельного белья, и весь  вид  его  самого,
развалившегося здесь в  полном  обмундировании,  от  которого  тоже  несло
вонью.
     - Оба мы с тобой хороши, оба деградировали.  И  то,  что  я,  в  силу
сложившихся   обстоятельств,   оказалась   здесь,   производит,    конечно
душераздирающее впечатление, как впрочем, и твое присутствие здесь.
     - Благодарю. Именно это я и хотел услышать. Не нужно!..
     - Я думала, ты захочешь меня.
     Уже обнаженная по пояс, она, взглянув на него, перестала раздеваться.
     - Да, хотел. Теперь не хочу. Примешь наркотик?
     На его чреслах подпрыгивал ее шарфик. Если бы  она  увидела  это,  то
смогла бы в полной мере оценить степень  его  деградации.  Сознательно  не
снимая его,  он  надеялся,  что  в  момент,  когда  воля  его  ослабеет  и
похотливое желание затмит сознание, этот