и мысли о Солнышке?
     -- Н-ничего не б-бьется, -- пробормотал Дон и попятился. Роги взял себя
в руки.
     -- Тогда ты и есть салага.
     -- Не... Пр-росто над-рызгался.
     -- Ну и что? Я  тоже надрызгался,  однако  прошел  по перилам. Выпил не
меньше тебя, а прошел. Потому что мне все нипочем, а ты трусишь.
     -- Х-хрен тебе! -- Дон погрозил ему кулаком. --  Famme ta guele [Заткни
глотку! (искаж. франц.)]!
     -- Заткну, если докажешь, что ты не салага!
     Дон взревел,  обхватил  обеими руками  фонарь и  неуклюже взобрался  на
перила. Все складывалось как  нельзя лучше. Даже если кто  и увидит,  никому
ничего такого  в голову  не придет. Их разделяют  десять метров,  и брат уже
сделал первый шаг.
     -- Пока, Дон! -- окликнул его  Роги. --  Я позабочусь о Солнышке. --  И
задействовал весь свой психокинез, всю принудительную силу.
     Дон  вскрикнул  и  сорвался  с моста.  Долю  секунды  висел в  воздухе,
поддерживаемый  разве  что  собственным   страхом.  Потом  ухнул  вниз,  но,
уцепившись  за  перила,  лихорадочно  пытался  подтянуться.  Тяжелые башмаки
соскальзывали с железной решетки.  Роги направил  умственный импульс на руку
брата, один за другим отрывая пальцы от влажного металла.
     Дон звал его по имени  и отчаянно ругался. Ногти  ломались,  беспомощно
скобля  перила.  Темная  кровь  забрызгала  всю куртку.  Вдоль  правой  щеки
тянулась  огромная  царапина.  Психокинез,  казалось,  изменил  Дону, но  он
цеплялся за мост чисто физической силой, уже не расходуя еЕ на подтягивание.
Мозг исторгал волны ярости и плохо сконцентрированного принуждения.
     -- Отпусти, черт!.. -- крикнул Роги.
     Он  чувствовал,  что слабеет.  Череп  вот-вот  расколется.  Может быть,
все-таки рискнуть -- подойти и отдавить ему пальцы?
     Но внезапно он  перестал  видеть.  Лишился  и  внешнего,  и внутреннего
зрения.
     И услышал голос:
     Нет, Роги.
     Психокинез  и  принуждение  бесполезны,  когда  не   видишь,   куда  их
направить.  У  Роги  вырвался крик отчаяния, смешанного  с облегчением, и он
замертво упал на  мостовую. Голос,  обращавшийся к нему,  звучал  спокойно и
отчужденно:
     Опять судьба сводит нас.  Забавно, правда?  Можно  было устроить, чтобы
Дон уцелел иным способом, но  пролепсис не  показывает  никакой асимметрии в
результате моего вмешательства.
     Роги поднял голову и простонал:
     -- Ты! Снова ты!
     Твой брат не может умереть,  Роги. Согласно великому предначертанию, он
должен  жениться  на Мари Мадлен Фабре  и произвести на  свет  своих  детей.
Одному из них уготована великая судьба. Умственно он превзойдет отца, причем
будет сознавать  свои силы и поможет  их осознать всему  человечеству. Но на
пути его встанут  огромные трудности. Ему понадобятся утешение и руководство
операнта-метапсихолога, чего родители дать не в состоянии. Ты, Роги, станешь
другом и ментором этого будущего ребенка. А теперь поднимайся.
     Нет, нет, уходи, я убью его. Я должен, у меня нет другого выхода, кроме
как УБИТЬ...
     Вставай, Роги.
     Наверно,  лучше  нам  обоим умереть, проклятым безумцам! Убей их,  убей
ОБОИХ, в воду, в воду, пусть растворятся...
     Du calme, mon enfant [Успокойся, мальчик мой (франц.).].
     Лучше. Так будет лучше.
     Вставай, Роги. Ты ничего не  знаешь. Ничего! А потому сделаешь так, как
я велю.
     --  Значит,  ты  не  мой Призрак? --  Это открытие  наполнило  его душу
необъяснимой горечью.
     Все вы -- моя ответственность и мое искупление. Все ваше племя.
     Едва дыша, Роги поднялся на ноги. В глазах прояснилось, он увидел Дона,
стоящего под фонарем: тот шатался и закрывал руками лицо. Бедняга Донни!
     Твой  брат не понял, что произошло, сообщил Призрак.  Его  ссадины  уже
зажили.  Отведи  его домой,  уложи  в постель, а завтра к  положенному  часу
доставишь в церковь.
     Роги трясся  от  смеха, ревел, топал  ногами,  выл. Итак, он  не станет
убийцей, его  миновала чаша сия. Будь ты проклят, чертов Призрак!  Одно дело
внушать мне: "Ты не должен!" И совсем другое: "Ты не можешь!" О Господи, как
смешно! Роги никак не мог успокоиться.
     Призрак терпеливо ждал.
     Наконец Роги, отсмеявшись, проговорил:
     -- Значит, пусть все ему, да? А мне ты отводишь  роль  крестного отца и
воспитателя?
     Да.
     Им овладела дикая, безотчетная ярость.
     -- Но почему я не мог стать отцом необыкновенного ребенка? Почему ты не
позволил мне жениться  на Солнышке и самому породить сверхчеловека? Выходит,
гены моего брата на это годятся, а мои...
     Ты бесплоден, сказал Призрак.
     Какая-то машина свернула  с Мэн-стрит на мост, чуть  притормозила возле
них,  потом  снова  набрала  скорость.  Дон насмешливо  помахал  ей вслед  и
нетвердой походкой двинулся к брату.
     -- Я... бесплоден?..
     Орхит, перенесенный пять лет назад, поразил  твои семенные  канатики. А
твоей самокоррекции  оказалось недостаточно, чтобы избежать осложнения. Твоя
мужская потенция ни в коей мере не пострадала, но детей у тебя не будет.
     Ни один маленький  Странный Джон не будет сидеть у него  на  коленях!..
Роги не  огорчился.  Пусть Дон несет всю ответственность за производство  на
свет ублюдков. Но уязвленное самолюбие заставило его воскликнуть:
     -- Так исцели меня! Ты же на все способен, я знаю.
     Это  невозможно,  да и не нужно. Когда свершится предначертание, ты сам
поймешь. А пока пусть все остается как есть.  Наберись  терпения, потому что
впереди у тебя долгая жизнь и много важных дел.
     Пьяный бред! Кошмар! На Роги вдруг навалилась смертельная усталость.
     -- Чертовщина какая-то... Уходи, ради Бога, оставь меня!
     Ухожу,  но  я вернусь... когда  буду  нужен.  Au'voir,  cher Roger  [До
свиданья, милый Роги (франц.).].
     Дон, спотыкаясь, подошел и улыбнулся ему.
     -- Эге, Роги, да тебя вконец развезло! Совсем не умеешь пить, не то что
я. Ну, пошли домой.
     -- Пошли, -- отозвался Роги.
     Он обхватил брата за  плечи, и, поддерживая друг друга, они  поковыляли
дальше сквозь тьму.

10

     Выдержки из обращения д-ра Дж. Б. Раина к ежегодной сессии Американской
ассоциации психологов Вашингтон, округ Колумбия, Земля
     4 сентября 1967 года

     Учрежденная в 1957 году Премия Макдугала позволяет  составить некоторое
представление  о распространении такого  рода  исследований  по всему  миру.
Инициатива еЕ вручения  принадлежит Парапсихологической ассоциации, вошедшей
впоследствии в  состав Института психологии. Премия присуждается сотрудникам
соответствующей  лаборатории  Института  за  наиболее  выдающийся  вклад   в
парапсихологию, опубликованный в течение года учеными, которые не числятся в
штате.  За  десять лет существования  премию  дважды получали  американцы  и
дважды англичане (одна была поделена между двумя  странами), кроме того, она
присуждалась  гражданам  Чехословакии, Индии,  Нидерландов,  Южной Африки  и
Швеции.
     Еще одним показателем ускоренного развития парапсихологии может служить
возникновение  новых исследовательских  центров.  Многие из них основаны  на
средства  психиатрических   лечебных   учреждений,   таких,   как   больница
Маймонидеса  в  Бруклине,  отделение психиатрии при Виргинском университете,
Институт  нервно-психических  заболеваний при Калифорнийском  университете в
Лос-Анджелесе. Центры, имеющие  инженерную  направленность,  существуют  при
Ньюаркском  техническом  колледже  в  Нью-Джерси,  при  отделении  биофизики
Питтсбургского  университета  и  при  научно-исследовательских  лабораториях
"Боинга" в Сиэтле.
     Ленинградский   и   Страсбургский   центры   работают  на   факультетах
физиологии, а  лаборатория  в  филадельфийском  колледже  Св.  Иосифа --  на
биологическом     факультете.     Университетские    исследования     строго
психологической ориентации  ведутся главным  образом  за  границей.  Хотя  в
Нью-Йоркском  Сити-колледже,   Клэрмонтском   университете  и   в   филиалах
Калифорнийского  университета  (Лос-Анджелес,  Беркли,   Дейвис)   психологи
отчасти  занимаются парапсихологическими изысканиями, но  наиболее серьезные
разработки проводятся  в Европе --  в Утрехте и  Фрейбурге.  Совсем  недавно
поступили  сообщения о начале  таких  опытов на психологических  факультетах
Японской оборонной академии и университетов Эдинбурга, Лунда и Агры (Индия).
Отдельные  публикации не  связаны ни  с какими учреждениями, как,  например,
исследования  Форвальдов в Швеции и Ризла,  когда  последний  ещЕ  работал в
Праге.
     В настоящее  время  наблюдается  тенденция  к  осуществлению  групповых
разработок, а  также  к использованию  знаний, навыков и оборудования других
областей науки и техники. Ученые широко применяют физиологические препараты,
компьютерный анализ, новейшую электронно-статистическую  аппаратуру, системы
психологических тестов, данные микробиологии или этологии.
     Более всего ученых занимает неисследованная природа человека, выходящая
за рамки  имеющегося  научного  опыта.  Постепенно  развитием парапсихологии
начинают   интересоваться  космические  и  естественные  науки,  медицина  и
педагогика.  Когда наука о человеке выдвинется на первый план, одно место за
круглым столом будет неизбежно отведено парапсихологу.
     Открытия в данной области представляются нам настолько важными, что нас
заботит признание академического  мира  и прочих престижных учреждений. Наша
насущная  проблема  состоит  в  том,  чтобы  с  той  же  последовательностью
продолжать начатые  разработки,  независимо от  того,  на какой  основе  они
проводятся -- на базе автономного  института  или  центра либо  совместно  с
лабораториями  больниц,  клиник, технических  школ,  колледжей, промышленных
предприятий.   В   настоящее  время  парапсихология  сумеет  найти  надежных
партнеров и верных сторонников. Этот длительный  процесс  требует  терпения,
понимания и бескорыстной помощи.

11

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

     После свадьбы Дона  и Солнышка  я несколько  месяцев ходил  как в  воду
опущенный.  Подумывал  даже уехать  из  города  и стал просматривать колонки
объявлений  в  газетах Манчестера и Портленда. Но к Рождеству вся семья  уже
знала,  что  Солнышко  ждет  ребенка,  а  я в  подсознании  чувствовал  себя
обязанным  Призраку и хорошо  помнил,  какие  надежды  он возлагал на  этого
младенца. Оттого и остался.
     С той  ночи на мосту мы с Доном окончательно отдалились друг  от друга.
Внешне поддерживали вполне  дружелюбные отношения, однако полностью прервали
всякую внутреннюю связь.  Я, насколько позволяли приличия, избегал  встреч с
Доном и его женой, что было  нетрудно, так как теперь их  основное окружение
составляли подобные им молодые пары. Мы виделись лишь на семейных сборищах и
на похоронах тети Лорен в конце марта. По-моему, они были вполне счастливы.
     Работал я все там же -- в отделе снабжения целлюлозно-бумажной фабрики,
а Дон  --  в экспедиции, помещавшейся в другом корпусе. Наверняка он пытался
делать то же,  что и я: жить как "нормальный" человек. Я, во  всяком случае,
больше  не  прибегал к  психокинезу,  а  принудительные  манипуляции  свел к
вытягиванию мелких  подачек  из своего начальника, угрюмого  янки  по  имени
Гэлуша Пратт;  он  и  впрямь  считал меня  добросовестным и нетребовательным
работником, при первой же возможности заслуживающим поощрения.
     В свободные часы я  ходил на лыжах, совершал вылазки в горы и читал что
попало  на  тему  умственной  деятельности.  Мои  не  слишком   плодотворные
изыскания останутся  таковыми вплоть до семидесятых годов, когда официальная
наука  в  конце  концов  придет к  допущению,  что ум  -- нечто большее, чем
головоломка, разгадывать которую -- дело философов и теологов.

     Ребенок родился 17 мая 1967 года, спустя семь с половиной месяцев после
свадьбы родителей.  При виде крошечного существа с непомерно большой головой
окружающие милостиво допускали, что дитя недоношено.  Но я, впервые взглянув
на племянника через одиннадцать дней, когда вез в церковь крестить, не нашел
никаких признаков недоношенности -- розовый, упитанный, абсолютно нормальный
младенец. Сестра Солнышка Линда и  я соответствующими молитвами оградили его
от  происков  Сатаны,  затем отец  Расин окропил  холодной  водой  маленький
безволосый череп и нарек новорожденного Дени Рогатьеном.
     Голубые глазки стали черными из-за расширенных зрачков. Младенец втянул
в себя воздух и выпустил его с пронзительным воплем.
     Я  инстинктивно  попытался  его утешить  и тут же  почувствовал  цепкую
умственную хватку.
     Холодно! Мокро! Уа-а!
     Тебе плохо, неуютно? -- спросил я. Ну покричи.
     Покричать? -- удивился он.
     Да. А скоро придет мама и возьмет тебя на ручки.
     Он  быстро подсчитал  в уме (сердцебиение, тепло, надежность,  ласковые
руки, молоко, сосательный рефлекс, ЛЮБОВЬ). МАМА? (Снова крик.)
     Мама хорошая, заверил я. Покричи, покричи.
     Он заявил: Люблю ТЕБЯ. (Сердечность, доверие, спокойствие.)
     И быстро уснул, повергнув меня в полную прострацию.
     Я  был  изумлен  тем,  как  рано  проявилась  у  ребенка  склонность  к
телепатии, но не мог понять, что же ещЕ  так  потрясло меня, пока не обдумал
все, лежа в постели,  не прокрутил  в памяти мельчайшие подробности события.
Там, в церкви, при скоплении народа, занятый ритуальной церемонией, я  почти
не отдавал себе  отчета  в телепатической связи наших умов. А теперь  понял,
что  она до сих пор не исчезла, эта  связь  с крохотным существом,  спящим в
колыбели на другом конце города.
     Я вскочил  с постели, зажег свет и стал  рыться на полках, ища труды по
детской  психологии. Мои  подозрения  подтвердились.  Племянник Дени  --  не
просто   телепат,   а  настоящий   уникум.  В  одиннадцать   дней  от   роду
продемонстрировал мне способности к синтезу, к логическому  мышлению, что не
свойственно обычным новорожденным. Едва-едва появился на  свет, а уже делает
выводы!
     Остаток ночи  я проклинал Фамильного Призрака, а  к утру  уже знал, что
мне делать.  Позвонив на службу и  сказавшись больным, я оправился  пешком в
маленький арендованный домик на Школьной улице, дабы поведать Солнышку, кого
безжалостная судьба дала ей в девери, в мужья и в сыновья.
     День  выдался  чудесный.  В палисадниках распустились  весенние  цветы,
отчего даже убогие улицы Берлина приобрели некоторую живописность. Дверь мне
открыла  восемнадцатилетняя Богоматерь  с  длинными  распущенными  волосами,
приветливо  и наивно улыбающаяся  в своем неведении.  Мы  уселись  на кухне,
выдержанной  в  ярко-желтых  и белых тонах.  Кофейного цвета занавески  чуть
колыхались на окнах, из духовки доносился аромат шоколадного торта.
     Рассказывая о том, как мы с Доном обнаружили у себя телепатический дар,
я  старался  излагать  события   по  возможности  в  мягкой  форме,  поэтому
представил  их как семейную  историю,  начавшуюся  с  эпизода  в  малиннике.
(Призрака я, разумеется, опустил.) Поведал о том, как мы постепенно пришли к
осознанию наших странностей,  как  ещЕ в  дошкольные  годы проводили опыты с
внутренней речью, передачей  образов  на  расстояние и глубинным видением. О
том, как мухлевали на экзаменах,  мысленно читая закрытый конспект.  О  том,
как  наш  недруг  О'Шонесси  угодил  в  баскетбольное   кольцо  (в  качестве
демонстрации  своего  психокинеза  осторожно  подвигал  по  кухне стул;  она
улыбнулась).   Объяснил,   почему  мы  с   Доном  уговорились  держать  наши
способности  в  тайне.  Даже  вспомнил  "Странного  Джона"  и  свои  страхи,
связанные с этой  книгой. Однако  воздержался от упоминания о принудительных
силах и уж тем  более о своем глубоком убеждении, что Дон  употребил гипноз,
чтобы умыкнуть еЕ у меня.  И конечно же,  ни словом не обмолвился о страшном
происшествии, имевшем место накануне свадьбы.
     Мое  повествование заняло  несколько  часов.  Она  выслушала  меня,  не
прерывая, но я чувствовал, как трудно ей сдерживать свои эмоции: сестринскую
любовь  ко  мне, тревогу  за мое душевное здоровье, недоверие и  неловкость,
заинтересованность,   подавляемую  растущим  отчаянием.  Пока  говорил,  она
приготовила  нам  завтрак и  покормила  сына.  Когда  я  закончил  и  устало
откинулся на спинку стула, она с обычной искренней  и нежной улыбкой накрыла
мою руку своей и сказала:
     -- Бедный, милый Роги! Ты измучился за эти месяцы, правда? У нас  почти
не появлялся, поэтому мы с Доном ничего не знали. Но теперь мы позаботимся о
тебе.
     В голубых любимых глазах я увидел решительный отказ  даже обсуждать мое
сообщение, даже  думать о  нем серьезно.  Непреклонный отказ. Хуже того -- в
них отразился необычный страх. Ей страшно со мной!
     Боже, что я наделал?! Надо срочно успокоить еЕ, вселить в душу сознание
безопасности, доброты, любви.
     Солнышко, не бойся! Не бойся всего этого! Не бойся меня!
     --  Твое недоверие вполне понятно, -- тихо  произнес  я. -- Нам с Доном
понадобились  долгие   годы,  чтобы   осмыслить   нашу  странность.   Ничего
удивительного, что тебе мои речи кажутся бредом сумасшедшего. Но... но ты же
видишь,  я по-прежнему твой старый друг Роги,  а Дон остается Доном. Да,  мы
можем разговаривать, не раскрывая рта, и передвигать предметы, не прикасаясь
к ним, но это не значит, что мы какие-то чудовища.
     Мои собственные слова прозвучали как явная, намеренная ложь.
     Она  сдвинула  брови, пытаясь  быть  справедливой ко мне.  Лучи  яркого
полуденного солнца проникали в окна маленькой кухни. На столе стояли чашки с
остатками  чая,  тарелки  с  крошками  торта и ваза  пахучей  сирени  -- как
непреодолимая преграда между нами.
     -- Я что-то  читала об  опытах по экстрасенсорике, которые проводятся в
колледже...
     -- Вот видишь? --  подхватил я. -- Доктор Раин, он же известный ученый!
У меня есть его книги, могу показать...
     -- Но как можно  читать мысли другого человека? Нет, не верю! -- Ужас и
гнев перед насильственным вторжением в еЕ душу хлестнули меня, точно кнутом.
-- Я бы не вынесла, если б ты... или Дон узнали все, о чем я думаю про себя!
     Теперь главное не сфальшивить!
     -- Да нет, Солнышко, не в этом дело. Нормальные люди... я хочу сказать,
люди вроде тебя для телепатов закрытая книга.
     Мы  воспринимаем ваши  сильные чувства,  самые  яркие образы, но читать
сокровенные мысли мы  не можем. Даже друг у друга мы читаем только те мысли,
какие хотим передать.
     Тоже  лишь  отчасти   правда.  Трудно  расшифровать  мысли  нормального
человека, но временами они все  же читаются, особенно когда освещены бурными
эмоциями. К тому же люди нередко высказывают их вслух, невнятно бормоча себе
под нос. Такое бормотанье расслышать проще  простого. Иное дело --  выделить
рациональное зерно,  осмыслить чувственно-понятийную  путаницу, что, подобно
накипи, скапливается на поверхности недисциплинированного сознания, маскируя
скрытые мысли.  Как правило, ты  отгораживаешься от этой ментальной статики,
чтоб не свихнуться.
     -- Не думай, что я  стану шпионить за тобой и Доном. Мы давно научились
ставить  барьеры  любопытству  друг  друга. Да  я  бы  и  не  посмел никогда
вмешиваться в твою и его жизнь. Слышишь, Солнышко, никогда!..
     Она вспыхнула, и я понял, что  угадал по меньшей мере одну из причин еЕ
страха.  Она  скромная,  застенчивая  женщина  со  всеми   свойственными  им
предрассудками, может, за это я и люблю еЕ.
     -- Так  называемые высшие проявления ума в  общем-то ничего  необычного
собой не представляют. Тебя же не пугает талант художника или музыканта? Так
и телепатия,  и  психокинез  --  врожденные  качества, и  ничего с  ними  не
поделаешь. Ты читала о людях, которые предсказывают будущее или чуют воду? В
Новой  Англии  им  издавна никто не удивляется.  А человеку непривычному  их
свойства  показались  бы  чем-то  вроде черной магии. Я  думаю, вокруг полно
телепатов  и психокинетиков,  только  они  не  признаютс