Больше откладывать нельзя.
Все Содружество  будет  перед  тобой  в  долгу  за  непредвзятый  рассказ  о
возвышении  человечества  в  галактике --  не говоря  уже о Хагене, Клу,  их
детях. Так что немедленно приступай к делу.
     Роги  едва заметно  покачал головой  и уставился в  психоэнергетический
огонь, пляшущий за стеклянным  экраном камина. Марсель, облизываясь, вплыл в
комнату и потерся о ноги хозяина, сидевшего в одних носках.
     -- И это все?
     Вполне достаточно. Мемуары должны быть подробными и обстоятельными.
     Старик  снова  покачал головой  и  погрузился  в  молчание,  машинально
поглаживая  кота. Он  даже не  позаботился  прикрыть  свои мысли: если гость
действительно лилмик, то  он без труда одолеет любой барьер,  если же он  --
галлюцинация, тогда от кого таиться?
     -- Ты ведь не совсем болван, правда? Значит, должен понимать,  почему я
до сих пор не взялся за перо.
     Я понимаю, сочувственно подтвердил Призрак.
     --  Вот и  пусть это сделает  Люсиль... Или Филип, или Мари.  На  худой
конец, сам напишешь -- ты же с самого начала шпионил за нами.
     Нет. Кроме тебя этого никто не сделает. Да и момент как раз подходящий.
     Роги застонал, уронил голову на руки.
     -- Господи, ну к чему ворошить прошлое?! Думаешь, боль уже притупилась?
Ничуть  не  бывало! Самые трагические моменты  я как сейчас помню, наоборот,
хорошее стерлось  в памяти.  Да и  цельной  картины  у  меня  все  равно  не
получится -- я по сей день многого не понимаю. Психосинтез -- не моя стихия,
может, потому  я  не могу черпать  утешения  в Единстве. Я просто  природный
оперант, старая калоша, куда мне до нынешних с их компьютерной памятью.
     Да что ты мне рассказываешь? Кто знает тебя лучше, чем я? Потому меня и
послали  сообщить тебе  о  задании, а также в  случае необходимости  оказать
помощь...
     -- Нет! -- выкрикнул Роги.
     Огромный серый кот отпрыгнул и застыл, навострив  уши.  Роги пристально
вгляделся в  то место,  где,  по  его  предположениям, должен был находиться
Призрак.
     --  Я не  ослышался?  Ты  в  самом  деле  будешь  околачиваться  здесь?
Подсказывать мне, стоять над душой...
     Я не  собираюсь навязываться.  Но с моей  помощью  ты сможешь  охватить
историю всей семьи. И в  конце концов поймешь то,  что было  тебе до сих пор
непонятно.
     -- Ладно, -- сказал Роги, как припечатал. -- Но  с условием. Мы с тобой
станем лицом к лицу.
     Твоя просьба невыполнима.
     -- Ну конечно... потому что тебя нет! Ты  -- мой досужий вымысел, мираж
высшего порядка. Мне и Дени говорил, а он всегда  умел распознавать семейных
лунатиков  -- Дона,  Виктора, Мэдди.  Быть может, не  ты  велишь мне  писать
мемуары, а какой-то отдел моего мозга требует, чтобы я оправдался, снял грех
с души.
     Ну и что тут страшного?
     Старый  Ремилард  горько   усмехнулся.  Марсель   подошел,  неторопливо
перебирая мощными мохнатыми лапами, стал опять  ластиться  к хозяину. Пальцы
Роги зарылись в густую шерсть.
     -- Если  тебя не существует, тогда весь звездный триумф человечества не
что иное, как бред маразматика. Космическая шутка.
     Говорю же, я -- лилмик.
     -- Тогда покажись! Тебе не приходило в голову, что ты у меня в долгу?
     Роги,  лилмика   могут  видеть   только   лилмики,  больше  никто.  Нас
воспринимают лишь умы, функционирующие  на третьем  этапе сознания. Племена,
недавно примкнувшие к  Содружеству, ещЕ не скоро совершат этот  эволюционный
скачок.  Чтоб доказать свою искренность, свою дружбу, я открою тебе то, чего
не  знает  ни  один  человек.  Я  бы мог  предстать  в нескольких иллюзорных
обличиях,  но  какой  смысл?  А  доведись  тебе  увидеть  меня  воочию  либо
умственным взором, ты бы утратил разум.
     -- Не проведешь. Или сбрасывай шапку-невидимку, или никаких мемуаров.
     На лице  Роги появилась  торжествующая  улыбка.  Довольный, он похлопал
себя  по  колену;  Марсель  проворно  впрыгнул  туда,  свернулся  клубочком,
замурлыкал. А старик снова вперил взгляд в искусственное пламя и прошептал:
     -- Я  давно подозреваю... Уж  больно ты  много знаешь, Призрак. Никакой
вероятностный   анализ,   никакой   пролепсис  не   могут  объяснить   такую
осведомленность.
     Часы с боем, принадлежавшие  матери Роги, знакомыми  ласковыми  ударами
пробили двенадцать.  Буран все  настойчивее  атаковал северное  крыло  дома.
Марсель, пригревшись на коленях Роги, закрыл свои дикие глаза и уснул.
     -- Я узнаю о тебе всю правду, слышишь, Призрак! На, читай мои мысли  --
я открыт и не шучу с тобой! Я буду писать, если ты выйдешь из тьмы -- каковы
бы ни были последствия.
     Ты неисправим, Роги.
     -- Какой уж есть. -- Он откинулся в кресле и протянул ноги к камину.
     Ну  хорошо, заключим компромисс. Я покажу  тебе,  каким  я был  прежде,
идет?
     -- Идет!
     Роги почувствовал,  что корректирующие импульсы наполняют искусственным
спокойствием  все  его  существо,  весь   мозг,  одурманенный   воздействием
алкоголя.
     И наконец увидел.
     -- Ха! -- вырвалось у него.  Потом,  после недолгого молчания: --  Черт
возьми!
     Ты доволен?
     Роги протянул к нему дрожащую руку.
     -- А как этого добился -- не скажешь?
     Нет, пока ты не закончишь свою летопись.
     -- Но...
     Все,  Роги,  уговор  дороже  денег.  Доброй ночи.  Семейную сагу начнем
завтра после обеда.

     Часть I НАБЛЮДЕНИЕ

1

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

     Сегодня,  перед тем как приступить к этой хронике,  я вышел прогуляться
по берегу замерзшего Коннектикута, проветрить засоренные мозги после ночного
потрясения, которое назвал бы сном наяву. Здесь, на свежем воздухе, в первых
животворных  лучах  восходящего   солнца   происшествие   казалось  и  вовсе
нереальным. Тротуар  Кленовой улицы  влажно  дымился: ровно в два  часа ночи
включили аппаратуру оттаивания. В административных кварталах и близ колледжа
подогреватели воздуха наверняка уже  ослабили двадцатипятиградусный мороз, а
тут, в жилой  части  Хановера, зима  в самом  разгаре.  Ночью  снегу  намело
сантиметров на десять -- пятнадцать, и под заборами скопились сугробы.  Лишь
несколько  состоятельных   чудаков  защитили  свои   жилища  энергетическими
куполами. Улицы  ещЕ  пусты; весь магнитно-гравитационный транспорт  спит  в
гаражах.
     Если  глянуть   вниз  на  защитную  лесополосу,   что   тянется   вдоль
оледеневшего  Норкового  ручья, то пейзаж ещЕ больше напомнит  Новую Англию,
какой она сохранилась в памяти с детства, с сороковых годов двадцатого века.
Под высокими тсугами и  березами  снега по колено -- лежит ровным, мраморным
слоем.  Хорошо, что я  догадался взять надувные снегоступы -- тотчас вытащил
из кармана, обулся и заскользил к  тропинке,  вьющейся параллельно уснувшему
Коннектикуту.
     Река скована  толстым ледяным  покровом. Да,  зимы  нынче  не в  пример
холоднее, чем во  времена  моей юности, зато  не  столь живописны. Благодаря
метели  снежный покров Коннектикута снова был без единого изъяна  -- ни тебе
лыжни, ни  полозьев  аэросаней, ни  следов глупых  зайцев, перебирающихся на
другой берег, видимо, в расчете на то, что климат Вермонта окажется не таким
суровым. Я  протопал  на север  километра  два с  половиной,  миновал  мост,
ведущий  к  улице  Уилока,  клуб  любителей  каноэ  и  наконец  добрался  до
внушительного лесного заповедника,  где  белые  сосны на  восемьдесят метров
уходят  в небо, а густые  таинственные заросли  кустов  являются излюбленным
пристанищем стрижей и ореховок. Ноздри мои вбирали аромат хвойной смолы. Как
часто бывает,  он всколыхнул память лучше,  чем  если  б я стал напрягать еЕ
волевым усилием.
     Я не был в этом лесу уже лет  тридцать,  но помнил, что  здесь когда-то
любили гулять мальчики.
     Совсем рядом,  в нескольких кварталах отсюда,  находятся биомедицинский
центр  Гилмана,  метапсихический  институт  и больница. Марк, ещЕ  студентом
проявлявший  задатки  Великого Магистра,  принудительно  сгонял весь младший
медицинский персонал в палату интенсивной терапии, а сам тем временем прятал
Джека в  специально  сконструированный  рюкзак  и  уносил с  собой.  Любимый
младший брат был неизлечимо  болен:  рак медленно пожирал  его тело,  однако
совсем   не  затронул  уникальный  мозг.  Несколько  украденных  у  вечности
мгновений они проводили среди сосен, в слиянии братских умов. Разговаривали,
шутили, спорили. Именно тогда зародилось меж ними соперничество, приведшее к
разрушению тысяч обитаемых планет, поставившее под угрозу не только эволюцию
человеческого ума, но и судьбы пяти экзотических рас, благосклонно принявших
Землю в миролюбивое Галактическое Содружество...
     Идя по берегу, простым взглядом и не различишь, где кончается гранитная
набережная и начинается замерзшая река: стык запорошен снегом. Молекулы воды
подмывают  прочность  камня, хотя  внешне это и не заметно. Я, конечно, могу
включить глубинное зрение и найти границу, равно как и проникнуть под  толщу
льда,  чтобы увидеть струящуюся под ним черную воду. Но  ум не позволяет мне
разглядеть  движение ледяных молекул самого льда, или вибрацию кристаллов  в
гранитных плитах, или внутриатомные  пляски  частиц  материи и  энергии,  из
которых соткана  реальность льда  и гранита. Несмотря на обширные познания в
области абстрактных наук, видение мое все же остается ограниченным.
     Что уж говорить о постижении общей модели  Вселенной! Со всех сторон мы
скованы различными ограничениями  и  тем  не менее свободны. Мы  не в  силах
объять взглядом мир во всем его единстве,  хотя и знаем, что оно существует.
Мы вынуждены  проживать каждое  событие, проносящееся сквозь пространство  и
время, и наши действия не менее стихийны, хаотичны, чем броуновское движение
молекул в многократно увеличенной капле воды.
     И  все же капли сливаются в единый поток, несущий их в море, где каждая
в отдельности (не  говоря уже о молекулах) зрительно теряется в естественном
водовороте. Море не только живет  своей обособленной жизнью, но  и порождает
другие, более  совершенные формы жизни, что недоступно  единичным молекулам.
Потом солнце  притягивает их  к себе, молекулы конденсируются в новые капли,
или снежные хлопья, и падают, и поддерживают жизнь на земле, пока не  придет
пора  стечь  в  море  и  начать новый  цикл,  вечно повторяющийся со времени
зарождения  жизни.  Ни  одна  молекула не избежит своей судьбы, своей роли в
огромной,   всеобъемлющей   схеме.   Можно  сколько  угодно  сомневаться   в
существовании  этой  схемы,  ведь  она не  видима невооруженным  глазом,  но
временами, обычно по прошествии большого срока, нам открывается истина: наше
движение, наша жизнь в общем-то не были  бессмысленны. Те, кто не сподобился
приобщиться к космическому разуму (в их  числе ваш  покорный слуга), находят
радость в удовлетворении своих непритязательных инстинктов, но  в душе и они
сознают, подобно Эйнштейну, чья  правота подтвердилась  по большому, если не
по малому счету,  что мироздание  --  не  просто  игра случая, а стройный  и
обдуманный порядок.
     Великий мороз превращает аморфную каплю в совершенный ледяной кристалл.
Сумею  ли я придать  своим воспоминаниям  такую же стройную упорядоченность,
наполнить железной  логикой  запутанную историю  семейства  Ремилардов?  Мне
внушили, что сумею, но мой будущий читатель  может  с этим  не  согласиться.
C'est bien зa [Здесь: Ну и ладно (франц.).].
     Хроника   начнется  в  Нью-Гемпшире,   а   закончится   в   межзвездном
пространстве. Ее временной  охват поневоле  совпадет  с  протяженностью моей
жизни, хотя я буду учитывать разные точки зрения, и не  только человеческие.
Моя роль в разыгравшейся драме настолько незаметна, что историки Содружества
поминают обо мне в лучшем случае сносками нелицеприятного свойства. И все же
мы с Доном братья-близнецы, его жена,  дети -- близкие мне люди. Я был рядом
с  Дени  во  время Вторжения и воочию наблюдал  бесславный конец  Виктора  и
Сыновей  Земли.  Я  посвящен во  все  тайны  династии Ремилардов,  открывшей
человечеству новый менталитет. Мне  известна вся  подноготная того, как Поль
"продал"  Нью-Гемпшир, человеческую столицу  Содружества. Я стал  свидетелем
личной трагедии Терезы и знаю, какие бесы вселились в Мадлен.  Я поведаю вам
историю  Алмазной Маски, ибо  еЕ судьба неразрывно связана с моей  семьей. А
мучительные  искания Марка, приведшие его к Метапсихическому Мятежу, пройдут
красной нитью через эти мемуары и станут их кульминацией.
     Но моим главным героем будет  Джон Ремилард,  которого  я любя  называл
малютка Жан, а  Содружество дало ему прозвище Джека Бестелесного. Он родился
уже после Вторжения, однако жизнь его предопределена битвами и победами тех,
кому я посвящаю  свою книгу,  первых людей, достигших сверхчеловеческой силы
ума. Именно Джеку  суждено  было  возглавить эту  плеяду.  Он положил начало
страшному и удивительному ходу человеческой эволюции. И мы с ужасом  увидели
в нем то, чем станем в будущем.
     Saint  Jean le Dйsincarnй, priez pour nous [Святой Иоанн Невоплощенный,
помяни нас в своих молитвах! (франц.)]. Но молю тебя, не дай нам последовать
примеру твоему хотя бы ещЕ миллион лет!

2

     Наблюдательное судно "Хасти" (Симб. 16-10110)
     9 августа 1945 года

     -- Смотрите!  --  воскликнул Адаластам Зих. -- Смотрите, что они  опять
натворили!
     В  момент  ужасающего  взрыва его личный  монитор  вышел из  строя,  но
Адаластам немедленно  переключил  изображение  на  большой  настенный экран.
Дежурные  симбиари  увидели  огромное  грибовидное облако,  несущее  смерть.
Взрывная волна в мгновение ока смела живописную гавань.
     -- О горе! О злосчастный день! -- запричитал старый Ларихам Ашасси.
     Зеленая  слизь  стала сочиться из многочисленных пор  на  его лице и на
вытянутых ладонях. Будучи старейшиной племени,  Ларихам считал  своим долгом
выразить скорбь  и гнев всех симбиари при  виде катастрофы и еЕ последствий.
На его телепатический призыв сбежались наблюдатели с других планет.
     Маленькие  полтроянцы Рими и Пилти, едва начавшие расшифровывать записи
электромагнитных  колебаний,  выскочили  из  соседней  лаборатории;  за ними
протопал гигант Дока-Элу, член Высшего Совета и обозреватель психологических
и социальных тенденций с планеты Крондак.  Кошмар,  происходящий  на экране,
так приковал общее внимание, что ни один из наблюдателей вовремя  не подумал
о  том,  чтобы не  допустить  в кабину  слежения  чрезмерно впечатлительного
Нап-Нап-Нанла с планеты Гии. Огромные желтые  глаза гуманоида закатились под
череп,  и   все  помещение   наполнил  жуткий  вой,  сродни   предсмертному.
Нап-Нап-Нанл вопил в пронзительной прогрессии децибелов, утратив способность
соображать и  готовый от шока  рассыпаться на  куски.  Дока-Элу, мобилизовав
свой  психокинез,  подхватил   гии  и  мягко  перенес  на  палубу,  где  тот
распластался беспорядочной грудой проводов и перьев,  нескладных конечностей
и  бледных  гениталий.  Видя,  что  ум  сверхчувствительного  коллеги  обрел
надежное утешение в Единстве, остальные перестали обращать на него внимание.
     Старейшина  Ларихам,  все ещЕ  роняя слизь ритуальной  скорби, позволил
праведному гневу выбраться из трясины отчаяния.
     -- Первая атомная  бомба явилась ужасным  преступлением.  Но  разрушить
целых   два  города...  притом,  что  несчастные  островитяне   уже  выслали
парламентеров.
     -- Неслыханное  варварство! --  подтвердила  Чириш  Ала  Малисотам,  по
примеру своего мужа Адаластама сдерживающая зеленые гуморы.  --  Но чего ещЕ
ждать от человечества?.. В своей жестокости оно не знает пределов.
     -- Использование атомного оружия в разрушительных целях показывает, что
Запад так же дик  и  аморален, как и  островитяне, развязавшие эту войну, --
подхватил Адаластам.
     -- Нет, я не согласен, -- проговорил Дока-Элу и сделал глубокомысленную
паузу.
     Все  поняли: сейчас  начнется  очередная лекция.  Но  крондак  -- глава
экспедиции и к тому же входит в Совет, поневоле надо запасаться терпением.
     -- Да,  островитяне выразили стремление к миру, спровоцированное первым
взрывом,  однако  их  жест  едва ли  можно считать искренним.  Милитаристски
настроенные лидеры не изменили своей решимости  продолжать военные действия,
что  подтвердил  сделанный  нами  анализ их мозговых импульсов.  И многие на
Западе  частично  отдают  себе в  этом  отчет. Достаточно вспомнить  прежнее
коварство островитян  плюс их боевую этику, категорически исключающую всякую
возможность  почетного  поражения,  --  и  действия  западных  главарей   по
обеспечению островитянам, так сказать, дополнительного стимула к капитуляции
становятся в  какой-то  мере  оправданными.  -- Дока-Элу  кивнул на огненный
ураган, бушующий на экране. -- Теперь им всем понятно, на каком они свете.
     -- Несомненно! -- негодующе воскликнула Чариш Ала. -- Повторная атомная
бомбардировка  положит  конец  этой бессмысленной войне.  Но,  следуя  таким
путем, планета Земля  подписывает себе смертный  приговор. Ни одно общество,
применявшее атомное  оружие до вступления в  Галактическое  Содружество,  не
избежало  саморазрушения. Единство глобального Разума  задержано по  меньшей
мере на шесть тысяч лет. Отныне они вернутся к первобытной  цивилизации -- к
охоте и собиранию кореньев.
     -- Мы можем преспокойно сворачивать наблюдение и возвращаться домой, --
добавил старый Ларихам.
     Чета симбиари согласно кивнула.
     -- Разделяю ваш пессимизм, -- невозмутимо откликнулся крондак. -- И все
же мы будем ждать  решения Совета. Первая  сброшенная бомба  положила начало
дебатам.   Второй   инцидент,  о   котором  я   безотлагательно  доложу   по
телепатической  связи,  наверняка потребует вотума  доверия нашему участию в
земных делах.
     --  Как  будто  мы не  знаем  заранее,  что  решит  Совет! -- проворчал
Адаластам.  --  Земля неминуемо  вернется в  после-атомный палеолит  ещЕ  на
пятьдесят  круговращений.   И   это   как   минимум,  учитывая   невероятную
социально-политическую недоразвитость людей.
     -- Как знать? -- возразил Рими.
     Он  держал  за руку свою соотечественницу, и  в рубиновых глазах  обоих
стояли слезы сострадания. Но внезапно полтроянцы приободрились.
     --  Темпы их научного  развития предугадать нельзя,  --  высказала свое
мнение  Пилти. -- Равно  как  и агрессивность. Перед лицом такого варварства
люди  забывают мелкие разногласия, чтобы впервые в истории человечества дать
отпор аморальным группировкам.
     --  Да,  согласно  этическим  нормам  галактики,   они  примитивны,  --
продолжал  Рими.  --  Однако  их  недюжинный  метапсихический  потенциал  не
подлежит сомнению. Верно, Дока-Элу?
     -- Воистину, -- подтвердил тот.
     Распластанный гии  вдруг зашевелился.  Открыл глазища,  поставив  в уме
прочный заслон неприятным резонансам.
     -- По-моему, ещЕ рано сбрасывать Землю со  счетов, -- прохрипел он.  --
Вспомните,  какая  там облачность,  какие  океанические течения! А богатство
несознательных. форм жизни... Птицы и бабочки! Морская флора и моллюски!
     -- Нам в Содружестве только моллюсков не хватало! -- фыркнул Адаластам.
     Опираясь  на  руку  Рими,  Нап-Нап-Нанл  поднялся,  распушил  оперение,
расправил мужские и женские детородные органы.
     -- Человеческие существа сварливы и мстительны, --  вздохнул он. -- Они
преследуют все новое, прогрессивное, они разрушают экологию. Но такой музыки
вы не найдете во всей Вселенной! Григорианское пение! Баховский контрапункт!
Вальсы Штрауса! Индийские раги! Коул Портер!
     -- Ты  безнадежно  сентиментален! --  поморщился Ларихам.  --  Ну да, с
эстетической  точки зрения, Земля и впрямь  настоящее  чудо. Но  что пользы,
коль скоро человечество так настойчиво противится эволюции своего ума? -- Он
повернулся к полтроянцам.  -- А ваши оптимистические прогнозы  ни на  чем не
основаны,  кроме полнейшей наивности.  Мет