даже с большим пылом, чем японцы?..
   Примиряющий Координатор одарил всех мысленной улыбкой.
   - Все вы весьма проницательны. Сохраните глубоко в душе эту коллекцию
метафор  и  возвращайтесь  к  ней  время  от  времени,  как  к  средству
разрешения  противоречий,  связанных  с  Землей.  Когда  атомные   бомбы
разрушат Тель-Авив и Димону, мы  будем  оплакивать  их  вместе  со  всем
человечеством. Но помните: вероятностные решетки можно сдвинуть огромным
усилием воли. Любовь и эволюция действуют  избирательно...  Ну,  бывайте
здоровы!

Часть III
ВТОРЖЕНИЕ

1

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЪЕНА РЕМИЛАРДА

   В 2052 году, когда опека  симбиари  над  Землей  давно  окончилась  и
человеческие магнаты были наконец допущены в правящий орган Содружества,
мой внук Поль Ремилард в первом обращении  к  галактическому  Консилиуму
заявил:
   -  За  оперантность  приходится  платить  двойную  цену.   Первая   -
нежелательное, но  неизбежное  отчуждение  от  латентных  представителей
собственной расы и вытекающие отсюда страдания.  Вторая  цена  не  столь
очевидна... это обязанность высшего интеллекта бескорыстно служить умам,
стоящим на ступеньку ниже  его  на  эволюционной  лестнице.  Лишь  когда
вторая цена добровольно заплачена,  наступает  некоторое  облегчение  от
боли первой...
   К тому времени слова Поля уже стали трюизмом, поскольку  эту  максиму
операнты обсуждали  уже  более  шестидесяти  лет.  А  впервые  она  была
высказана во вступительной речи Тамары Сахвадзе перед первым  конгрессом
метапсихологов в Алма-Ате (сентябрь 1992 год), и  отдельные  группировки
метапсихологов решительно оспаривали ее. И  лишь  после  Вторжения  этот
принцип  вошел  в  единый  устав,  проповедуемый  молодым  оперантам  их
преподавателями,  прошедшими  стажировку  в  Содружестве,  однако   наша
своенравная раса так и не приняла его  целиком,  пока  в  2083  году  не
учинила Метапсихический Мятеж  и  не  усвоила  жестокий  урок,  едва  не
разрушив Содружество, досрочно принявшее Землю  под  свою  благосклонную
сень.
   У  читающих  эти  строки  приверженцев  Единства   истина   сомнений,
разумеется, не вызывает. Она стара,  как  "noblesse  oblige"   или Евангелие от Луки 12, 48 . Что до  оперантных  умов,  которые  ее  отвергли  и  пытались
уклониться  от  долга,  то  либо  ныне  их  нет  в   живых,   либо   они
перевоспитались - все, за исключением  вашего  покорного  слуги.  Долгое
время я полагал,  что  меня  терпят  как  безвредный  символ  уцелевшего
мятежника, единственного, кто не носит на себе мета-психическое тавро  и
болтается где-то посередине между нормальными и оперантами, кто приобщен
к  Единству,  лишь  благодаря  своему   именитому   семейству;   а   мою
непричастность относят  скорее  за  счет  природного  упрямства,  нежели
какого-либо злонамеренного сопротивления.
   Однако, подходя к концу первого тома своих  мемуаров,  я  все  больше
склоняюсь к тому, чтобы пересмотреть эту скромную самооценку. А вдруг  в
том,  что  я  держусь  на  отшибе  великого  балета,  есть  высшее   мое
предназначение?  Должно  быть,   я   вношу   в   повествование   свежий,
нестандартный взгляд, иначе меня бы не заставили писать мемуары.

***

   Лето 1992 года выдалось на  редкость  дождливым  не  только  в  Новой
Англии, но во всем северном полушарии, как  будто  само  небо  разделяло
всеобщую скорбь нового  Армагеддона.  Это  была  подлинная  человеческая
трагедия: полмиллиона убитых, более двух миллионов бездомных, бессчетное
число искалеченных. А ко всему этому  -  потеря  священной  для  иудеев,
христиан и мусульман земли, утрата, имеющая не только  материальное,  но
символическое значение.
   Установки, взорванные исламскими террористами в Тель-Авиве и  Димоне,
весили около десяти  килотонн  каждая.  От  взрыва  мгновенно  вспыхнули
склады   израильского   ядерного   оружия,   и   радиоактивное    облако
распространилось  к  северу,  охватив  территорию  Израиля  и   соседней
Иордании  общей  площадью  сорок  тысяч  квадратных  километров.   Таким
образом, земли, включающие Иерусалим и Амман, сделались непригодными для
обитания.
   Размеры бедствия настолько потрясли планету, что событие  (во  всяком
случае, на первых порах) начисто  лишилось  политической  окраски.  Люди
всех племен и верований скорбели вместе, формировались многонациональные
партии добровольной помощи,  колокола  христианских  церквей  непрерывно
звонили  за  упокой.  Мечети  принимали  под  свой   кров   обездоленных
мусульман, а  евреи  во  всех  странах  оплакивали  не  только  погибших
собратьев и утерянный Иерусалим, но и свои разбитые мечты о мире.
   - Мы не можем за всем уследить, -  оправдывались  адепты  ВЭ.  -  Нас
слишком мало, а удар был нанесен внезапно.
   Что правда, то правда, однако люди не могли избавиться  от  ощущения,
будто  их  предали.  Метапсихический  "хэппи-энд"   обернулся   жестокой
насмешкой. Операнты не только не сумели предотвратить катастрофу,  но  и
даже в поисках виновных ничем не помогли. Прошло больше года, прежде чем
обычные эксперты ООН в сотрудничестве с Интерполом выследили  заложивших
бомбы членов иранской террористической клики  и  привлекли  их  к  суду.
Чокнутый техник-пакистанец, что  за  большие  деньги  раздобыл  для  них
плутоний, сам погиб в катастрофе.
   Через шесть недель дожди вымыли радиоактивные  скопления  в  воздухе.
Однако губительные изотопы проникли глубоко в почву и опустились на  дно
морей. Большая часть планеты оживала, как после Хиросимы и Нагасаки,  но
Священную Землю уже  нельзя  было  спасти.  Посевы  и  скот  погибли  на
зараженных смертельной радиацией  полях,  уцелевшее  сельское  население
наводнило  несколько  незатронутых  городов,  отчего   возникли   острая
нехватка продовольствия и массовые  беспорядки.  Правительство  Иордании
было вынуждено подать в отставку. Израильские власти перевели столицу  в
Хайфу и заверили народ в том, что они полностью  контролируют  ситуацию.
Но уже в августе экспертная комиссия заявила,  что  и  без  того  шаткая
экономика еврейского государства понесла  сокрушительный  урон.  Начался
массовый  исход  в  Соединенные  Штаты,  Канаду,  Южную  Африку.   Евреи
восточного происхождения и христиане-арабы  перебрались  в  Марокко.  Из
мусульман легко нашли себе пристанище  лишь  те,  кто  имели  банковские
счета на западе, а основной массе мусульманского населения податься было
некуда. Человеческих жертв насчитывалось гораздо  больше  среди  евреев,
зато подавляющее большинство мусульман осталось без крова.  Христианские
страны  не  желали  предоставить  им  убежище,   связывая   беженцев   с
террористами,  которые  своим  призывом  к   эскалации   Армагеддона   в
полномасштабный джихад усугубили положение невинных собратьев  по  вере.
Откликаясь на гнев  общественности,  политики  Европы,  обеих  Америк  и
Тихоокеанского бассейна единодушно устранились от такой экономической  и
социальной обузы, как прием беженцев. Организация  "Исламский  конгресс"
гордо заявила, что  сама  позаботится  о  своих  несчастных  сыновьях  и
дочерях. Однако время речей прошло, и на  поверку  оказалось,  что  один
только Иран готов открыть двери  значительному  количеству  иммигрантов.
Другие  исламские  страны  испугались   экономических   и   политических
последствий такой акции.
   Но согнанные с родных мест мусульмане-сунниты не торопились  отдаться
на милость фантастического шиитского режима в Иране. Их привели  в  ужас
уверения аятоллы в том, что Армагеддон оправдан шариатом. Беженцы не без
оснований  подозревали,  что  от  них  потребуют  присяги  на   верность
приютившему их государству и пошлют на вечную  войну  с  Ираком.  Потому
лишь несколько сотен отчаянных откликнулись на  приглашение  аятоллы.  А
полтора миллиона мужчин, женщин  и  детей  разместилось  в  лагерях  для
беженцев  на  Аравийском  и  Синайском  полуострове  и  существовало  на
случайные подачки, пока Китай  не  изъявил  готовность  расселить  их  в
провинции Синьцзянь.  В  начале  сентября  началась  массовая  воздушная
переброска людей, а к концу года последние семьи перекочевали  в  "землю
обетованную". Следившие за  перемещением  работники  Красного  Креста  и
Красного Полумесяца отмечали, что  беженцев  на  новом  месте  встретили
очень тепло. В тех отдаленных краях издавна жили их  собратья  по  вере:
уйгуры, киргизы, узбеки,  таджики,  казахи;  сообща  трудились,  орошали
пустыни, превращая их в оазисы, и все было бы  прекрасно,  не  разразись
гражданская война в Средней Азии. Да  еще  китайцы  замыслили  захватить
Казахстан. Только Вторжение спасло жителей  многострадального  Синьцзяна
от участи пушечного мяса.
   Оно же вернуло паломникам Иерусалим. Ученые  Содружества  обезвредили
от убийственной радиации Священную Землю, и  тысячи  прежних  обитателей
высказались за возвращение. Но поскольку  статуты  Содружества  наложили
запрет на любую форму теократического правления, ни Израиль, ни Иордания
не возродились как отдельные государства.  Территория  Палестины  отныне
управлялась Конфедерацией землян (правопреемником ООН), находившейся  на
первых порах под протекторатом симбиари и галактического Консилиума.

***

   21 сентября 1992 года, в последний понедельник лета, дождь лил как из
ведра. Тот день стал памятной датой и для меня, и для моей лавки.
   Волнения начались с самого утра,  когда  я  распаковал  партию  книг,
которые выписал из Вудстока на  прошлой  неделе.  В  основном  это  была
научная фантастика и  приключенческая  литература  пятидесятых  годов  в
бумажных обложках; я купил три короба за  тридцать  долларов.  Сразу  же
заприметив  довольно  редкое   издание   "Зеленолицей   девушки"   Джека
Уильямсона, я решил, что она одна оправдает мои расходы. Затем наткнулся
на вполне сносный экземпляр из первого  тиража  приключенческого  романа
Чарли Чана "Китайский попугай" - этот я смогу  сбыть,  как  минимум,  за
пятнадцать долларов однофамильцу автора, профессору физики из  Дартмута.
Несмотря на ненастье и ревущий за окнами ураганный ветер, я повеселел  и
принялся беззаботно насвистывать. Покупателей в такую  погоду  ждать  не
приходится, зато я спокойно разберу товар.
   Наконец на самом дне короба я увидел потертый  конверт  из  крафта  с
карандашной  пометкой  "ВСКРЫВАТЬ  ОСТОРОЖНО!!!"  Внутри   прощупывалась
книжонка небольшого формата. Я взрезал конверт, вытряхнул содержимое  на
рабочий стол, и у меня глаза на лоб полезли. Передо мной лежал "451°  по
Фаренгейту" Рея Брэдбери из коллекционного  издания  "Баллантайна"  1953
года тиражом всего в двести экземпляров да  еще  с  подписью  автора  на
титуле. Вдобавок переплет  из  белого  коленкора  был  новехонький,  без
единого пятнышка.
   Как  невероятную  драгоценность  я  положил  томик  на  чистый   лист
оберточной бумаги и понес в глубь лавки,  где  размещался  мой  кабинет.
Бережно держа свое сокровище, я уселся за  компьютер  и  вызвал  таблицу
текущих цен на раритеты; пальцы мои дрожали, нажимая на клавиши. Судя по
отразившимся на экране бешеным ценам, даже подержанная  копия  могла  бы
уйти за шесть тысяч долларов, не говоря уже о новом экземпляре.
   Я  снова  забарабанил  по  клавишам   и   принялся   изучать   группу
состоятельных библиофилов, гоняющихся за моей находкой:  техасский  фонд
фэнтази, врачи из Бель-Эйра, собиратель Брэдбери из Уокигана (Иллинойс),
графиня Арундельская, университетская  библиотека  на  Тайване  и  самый
перспективный покупатель -  известная  писательница  из  Бантера  (Мэн),
автор нашумевших романов ужасов, совсем недавно начавшая собирать редкую
брэдбериану. Хватит ли у меня нахальства запросить десять тысяч?  Может,
имеет смысл пригласить  мадам  к  себе,  показать  книгу  и  попробовать
прочесть в ее уме, на какую сумму она готова раскошелиться? В голове  не
укладывается -  вместе  со  всеми  остальными  книга  мне  досталась  за
какие-то тридцать долларов!
   Совесть у тебя есть?
   Я вздрогнул и поднял голову. В открытую дверь  увидел,  как  в  лавку
входит Люсиль Картье с какой-то незнакомой женщиной. Спешно поставив  им
умственный барьер, я вышел из кабинета, плотно закрыл за собой  дверь  и
любезно улыбнулся нежданным гостям.
   - Привет, Люсиль. Давненько не видались.
   - Пять месяцев. (Вполне в твоем духе облапошить бедную вдову!)
   Не смеши, меня. Есть закон caveat vendor ,
которого придерживаются все книготорговцы.
   - Говорят, в последнее время ты очень занята.
   - Не то слово.  (Хотя  далеко  не  так  занята,  как  ты,  espиce  du
canardier! )
   - Чему обязан? (Что за туманные остроты?)
   Начнем с того,  что  тебя  очень  ЗАНИМАЮТ  мои  отношения  с  Биллом
Сампсоном!
   - Познакомься, Роги.  Доктор  Уме  Кимура.  Она  приехала  к  нам  на
стажировку из Токийского университета в  рамках  научного  обмена  между
Дартмутом и японской Ассоциацией парапсихологов.
   - Enchante , доктор Кимура.
   Я оборвал принимавшую опасный оборот телепатическую связь с Люсиль  и
сосредоточил все внимание на восточной гостье, что было, кстати сказать,
совсем  не  трудно.  На  вид  лет  сорок.  Весьма   soignйe   , с фарфоровым лицом, оттененным слегка подкрашенными  губами.
Шерстяной берет, весь в каплях дождя, низко надвинут на слишком  большие
для японки чуть раскосые глаза под длинными черными ресницами.  Дождевик
из серебристой кожи с широким поясом,  подчеркивающий  тонкую  талию,  и
черный свитер с высоким воротом. Какой-то особенно  непроницаемый  ум  -
должно быть, на Востоке своеобразная манера ставить экраны.
   Люсиль продолжала:
   -   Мы   с   Уме   работаем   над   новой   программой   исследования
психокинетических аспектов творчества...
   - С Дени? - Я удивленно приподнял брови.
   - С кем же еще? - отрывисто бросила  Люсиль.  -  Я  теперь  нештатный
сотрудник лаборатории, как будто не знаешь!
   - Мы с ним теперь почти не видимся, - вздохнул  я.  -  Насколько  мне
известно, после алма-атинского конгресса он не вылезает из Вашингтона. А
вам с доктором Кимура удалось побывать в Алма-Ате?
   - О да! - Глаза и ум очаровательной японки засветились  от  блаженных
воспоминаний.  -  Грандиозное  событие!  Собралось  около   трех   тысяч
метапсихологов и более трети из них в той  или  иной  степени  операнты!
Сколько интересных докладов и дискуссий! Сколько теплоты, понимания!
   - Сколько политических интриг и сплетен! - угрюмо добавила Люсиль.
   - Не говори, это хорошее начало, - возразила Уме. -  На  будущий  год
решено провести конгресс в Пало-Альто. Там особое внимание будет уделено
самой неотложной задаче - обучению молодых оперантов.
   Я  нахмурился,  вспомнив  шумиху  по  поводу   выдвинутого   Дени   и
поддержанного Тамарой предложения о всеобщих тестах на оперантность.  На
конгрессе  оно  прошло  большинством  голосов.  Люсиль  и  Уме  явно  не
разделяли моего скептицизма.
   - Не понимаю, в чем проблема! - сказала Люсиль. -  Техника  испытаний
вполне  надежна.  А  необходимость  увеличить  число   оперантов   после
Армагеддона ни у кого не вызывает сомнений.
   - И все же в  резолюцию  надо  было  включить  пункт  о  добровольном
характере испытаний.
   - Оставь, пожалуйста! - отмахнулась Люсиль. - Весь смысл в том, чтобы
обследовать всех, неужели непонятно?
   Я пожал плечами.
   - При своих блестящих способностях ты чересчур наивна, детка.
   Уме озадаченно посмотрела на меня.
   - Вы полагаете,  мистер  Ремилард,  в  Соединенных  Штатах  возникнут
сложности? В Японии универсальную программу приняли на "ура".
   - Еще какие, - ответил я. - Давайте пообедаем вместе и обсудим взлеты
и падения независимой американской души.
   Уме убрала экран всего лишь на секунду, но то, что я  успел  увидеть,
очень меня обнадежило.
   - Благодарю вас. Я и Люсиль будем просто счастливы.
   Я и Люсиль! Стало быть, tкte-а-tкte отменяется! Я едва не заскрежетал
зубами и тут же заметил циничную насмешку в глазах Люсили.
   -    Я    с    удовольствием    выслушаю    твое    мнение     насчет
социально-политических последствий оперантности, - заметила  она.  -  Ты
ведь принимаешь их так близко к сердцу.  А  тебе  не  интересно,  зачем,
собственно, мы сюда пожаловали? Мы с Уме работаем с  людьми,  способными
метапсихически порождать энергию. Дени говорит, что у тебя  это  однажды
получилось в стрессовом состоянии. Правда, что ты просверлил  дырочку  в
стекле?
   - Да, выстрелил случайно, - пробормотал я.
   -  Дени  очень  рекомендует  привлечь  тебя.  Впрочем,  у  него  есть
опасения, что свой трюк ты проделал, поскольку  находился  в  стрессовом
состоянии, и в лабораторных условиях повторить его не сможешь.
   Проклятая  девчонка  беспардонно  обшаривала  мой   ум,   причем   не
принудительными, а совершенно иными импульсами. Позднее я узнал, что это
начальная   коррекция,    предварительное    умственное    обследование.
Одновременно Люсиль бомбила меня телепатическими  вопросами  на  скрытом
модуле: Что ты наболтал Биллу? Говори, ЧТО, продажная  крыса,  cafardeur
 чертов!
   - Я тогда со страху чуть в штаны не наложил, если угодно, называй это
стрессовым состоянием.
   Уме хихикнула, а Люсиль продолжала осыпать меня  руганью:  Tu,  vieux
saoulard! Ingrat! Calomniateur! Allez - dйballe!  Foutu  alcoolique  !
   Приятно сознавать, что ты не совсем отреклась от своего  французского
наследия, детка, однако не могу с тобой согласиться: в строгом смысле  я
не алкоголик, а просто пьяница.  Психологу-экспериментатору  вроде  тебя
следует различать эти тонкости.
   В уме Люсиль продолжала осыпать  меня  бранью,  но  внешне  сохраняла
полнейшее хладнокровие.
   - Роги, мы будем очень рады, если ты разрешишь  поставить  над  собой
серию простейших опытов. Это займет месяца два, всего по часу в день. Ты
ведь уже прошел курс лечения у доктора Сампсона, не так ли?  Я  уверена,
что творческий потенциал у тебя в полном порядке.  Способность  излучать
энергию встречается крайне редко, и ты  можешь  в  значительной  степени
расширить нашу психокреативную концепцию. (ЧТО ТЫ СКАЗАЛ БИЛЛУ ОБО МНЕ?)
   - Надо подумать. (Ничего такого, о чем бы он сам не подозревал.)
   Подозревал? Подозревал?!
   Она по-прежнему общалась со мной на скрытом  модуле,  а  внешне  даже
пыталась улыбаться, но ее бешенство быстро переполнило  чашу,  и  оттуда
выплеснулось достаточно в  общий  телепатический  спектр,  чтобы  японка
что-то почувствовала.
   - И знаешь что, - неожиданно заявила Люсиль, - мы, пожалуй, заберем у
тебя простреленное стекло.
   Я слегка опешил от подобной наглости, а  она,  воспользовавшись  моей
растерянностью, направила  мощнейший  коррективно-принудительный  снаряд
мне прямо промеж глаз.  Удар,  достойный  самого  Дени  (впоследствии  я
узнал, что именно он научил Люсиль этой технике). Я с трудом  устоял  на
ногах. Она могла бы вывернуть наизнанку мой  ум,  словно  старый  драный
носок, но ей не повезло:  ведь  внутренности  моего  черепа  она  видела
вблизи только раз, когда разыграла у меня в квартире добрую  самаритянку
после записи "60 минут". Если бы я раскололся, она бы вытянула  всю  мою
подноготную, включая Призрака. Но я не раскололся.
   - Психоанализ и впрямь  подействовал  благотворно,  -  выдавил  я.  -
Старик Сампсон первоклассный психиатр. Не знаю, как тебя  и  благодарить
за то, что познакомила меня с ним. Если мое стекло  может  хоть  отчасти
служить благодарностью - возьми, ради Бога. Только мне кажется, что  для
ваших психокреативных опытов я не  самый  подходящий  экземпляр.  Спроси
хоть Билла, он подтвердит.
   - Уже подтвердил! - Она разрыдалась и выбежала из лавки,  так  сильно
хлопнув дверью, что маленький колокольчик сорвался с  крюка  и  упал  на
пол.
   - Bon dieu de merde , - пробормотал я.
   Мы с Уме переглянулись. Знает ли она?
   - Кажется, я знаю больше, чем следует, - с грустью сказала японка.  -
Люсиль мне доверяет. У них с доктором Сампсоном что-то  не  клеится.  Не
понимаю почему,