знаем   себя   виновными   в   вооруженном
выступлении против нашего законного  властелина.  Наши  жизни  принадлежат
вам, и вы можете поступить с нами согласно  своей  монаршей  воле,  король
Эйкен-Луганн. Но знайте, что с этой минуты мы покорны вам до  конца  наших
дней и молим о милости ваше королевское величество. Если  вы  -  король  и
Высокий Стол - удостоите нас прощения,  мы  клянемся  служить  вам  нашими
мыслями и телами. Тебя, богиня Тана, призываю в свидетели.
     Маленький человек  повел  взглядом  вдоль  строя.  Священные  цепи  с
мелодичным звоном упали на пол.
     - Вы свободны. - Король повернулся, направился к трону и сел, положив
руки на массивные мраморные подлокотники. Он наклонился вперед, и в то  же
мгновение неощутимый, но цепкий принудительный захват сжал тело Кугала,  и
он замер, как жук на булавке.
     - Прекрасные порывы, благородные помыслы - это все хорошо,  но  жизнь
среди простых людей - да-да, я из низкорожденных, господа! - приучила меня
верить делам, а не  словам.  Запомните,  я  не  потерплю  никаких  попыток
захватить меня врасплох или, что еще  хуже,  поставить  перед  фактом  или
предъявить ультиматум. Между нами не может быть никакой торговли,  никаких
уступок, поблажек, quid pro quo [одно вместо  другого  (лат.)].  Ты  понял
меня, Сотрясатель?
     - Понял, Ваше Величество.
     Эйкен улыбнулся, принудительная хватка ослабла.
     - Тогда, - произнес король, - самое  время  перейти  к  более  важным
делам. Итак, где вы спрятали оставшиеся аэропланы?



                                    4

     Задыхаясь,  останавливаясь  через  каждые   полсотни   шагов,   чтобы
перевести дух  и  дать  отдых  распухшим  лодыжкам,  францисканский  монах
Анатолий Горчаков медленно взбирался к укрытой облаками вершине.
     Какая жалость, что ему  не  удалось  избежать  встречи  с  бандитами!
Несчастный халик! Это доброе, послушное животное никогда не  сбивалось  со
следа - темной ночью, в густом тумане всегда верно выбирало дорогу.  Монах
остановился, вскинул голову, поглядел вдоль  крутого  каменистого  склона,
местами покрытого полосами  тумана.  До  охотничьего  домика  на  северном
склоне, куда стремился измученный монах -  в  миру  Анатолий  Горчаков,  -
верхом на халике он бы добрался часов пять назад. Что поделаешь! Как  было
бы хорошо обсохнуть,  согреться  у  огонька,  перекусить,  а  может,  даже
заняться делами - ведь не по своей же воле он плутал в диких горах. Где ты
теперь, верный друг, подарок благородного Ламновела из Сейзораска? Лакомый
кусочек для разбойников, повстречавшихся брату Анатолию на  Большой  Южной
дороге. Сначала он принялся упрашивать негодяев отпустить его, оставить  в
покое бедное животное, но четверо  дюжих  молодцов  встретили  его  мольбы
дружным смехом. Уже через мгновение они стали дерзки  и  грубы,  и  четыре
острых копья кольнули монаха в шею. Брат Анатолий с  укором  посмотрел  на
них и, тяжело вздохнув, соскользнул с седла. Тридцать лет  кочевал  он  по
Европе эпохи плиоцена и был готов к встрече с самыми мрачными проявлениями
Божьей воли. Если ему уготовано последние  пятьдесят  километров  тащиться
пешком, что ж - fiat voluntas Tua! [Да будет  воля  Твоя!..  (Библия.  Мф.
6:10)] С другой стороны...
     Неожиданно  атаман  разбойников,  обыскавший  стоявшего  с  поднятыми
руками монаха, заметно подобрел.
     - Благодари Господа,  что  ты  беден,  -  заметил  он,  потом  жестом
приказал монаху опустить руки и, нагло усмехнувшись, добавил:  -  С  нашей
помощью теперь тебе будет веселее. Тоже помесишь грязь.
     Монах промолчал.
     - Святой отец, - продолжал атаман. - Знаешь, сколько ты натерпелся бы
с белым халиком, я тебе точно говорю. Это же редчайший экземпляр. Ты и  до
города добраться не успеешь, как первые же патрульные  в  серых  торквесах
выпустят тебе кишки. Таких халиков берегут как зеницу ока.
     - Катх! - нагло осклабившись, заявил более молодой бандит. Во  рту  у
него не хватало двух передних зубов.
     Посчитав, что это непонятное, но явно непристойное слово относится  к
нему, брат Анатолий не выдержал.
     - Побереги лучше свою пасть, а то совсем без зубов останешься!
     - Падре, это к тебе не  относится,  -  охотно  объяснил  окончательно
подобревший атаман. - Катх -  это  катехудубильная  кислота  -  краситель,
получаемый из коры колючего кустарника. Помоешь раствором такого красителя
белоснежную клячу самых благородных  кровей,  и  она  вмиг  превратится  в
дикого бурого халика. А там наш путь уже будет  на  Амализанский  аукцион.
Когти халик собьет по дороге, следы от  седла  сотрутся,  а  чтобы  он  не
казался слишком ручным,  сунем  ему  под  хвост  небольшую  колючку.  Дело
привычное.
     Беззубый молодец хихикнул и, пока другие шарили по переметным  сумам,
которые вез брат Анатолий,  подробно  объяснил  загрустившему  монаху  всю
технологию перекрашивания  животного.  Посоветовавшись,  бандиты  оставили
монаху его одежду и сандалии, мешок с сухарями и несколько палок  копченой
колбасы, маленький двойной мех для воды и - только после долгих и  суровых
упреков - кварцево-галогенный фонарь. Они послушали,  как  брат  Анатолий,
воздев руки, обратился к Небу с мольбой объяснить неразумным, что идет  он
в Ночные Горы, что места там дикие, влажность  высокая  и  никаким  другим
способом огонька не добудешь, а без света в тех  горах  сразу  попадешь  в
лапы какого-нибудь рыскающего хищного зверя, - и с неохотой сунули  фонарь
обратно в суму.  Совсем  расчувствовавшийся  атаман  подарил  ему  толстый
дорожный посох. С таким снаряжением брат Анатолий продолжил свой путь.
     После встречи с  бандитами  три  дня  монах  пробирался  по  густому,
осыпанному мелким дождиком лесу, росшему вдоль берега бурной речушки.  Так
он двигался берегом вверх  по  течению.  Необычно  крупная  неповоротливая
первобытная антилопа с саблевидными рогами как-то вышла ему навстречу. Они
долго стояли на противоположных берегах, удивленно глядя друг на друга.  С
подъемом чаща посветлела, потом  сменилась  вековым  сосновым  бором,  где
вперемежку с соснами  на  тенистых  местах  росли  красивые  ели.  Наконец
сосновый бор окончательно  поредел,  и  взгляду  монаха  открылся  пологий
склон, поросший вереском. Мшистые, потрескавшиеся глыбы торчали из  сизого
кустарникового ковра. Вдали, за скалистым гребнем,  паслось  стадо  горных
козлов с рогами словно турецкие  ятаганы.  Впереди  за  камнями  мелькнула
маленькая серна, с любопытством взглянула на человека в  рясе  и  умчалась
прочь. Монах, умилившись, направился в ту же сторону и неожиданно для себя
набрел на протоптанную звериную тропу.
     Как тут не возблагодарить Господа!
     Идти  стало  легче;  когда  же  в  прогале  между  огромными  глыбами
показалась Черная Скала, он совсем приободрился. Это был  приметный  знак,
особенно на фоне поросших горными  елями  округлых  вершин.  Если  дело  и
дальше  пойдет  таким  образом,  то  он,  чего  доброго,  сумеет  сдержать
обещание, данное им четыре месяца назад сестре Амери.  Он  повстречался  с
ней в лагере  беженцев,  устроенном  возле  Надвратного  Замка.  Там  брат
Анатолий и поклялся исполнить доверенное ему этой суровой,  с  несгибаемой
волей сестрой поручение.
     Однако  теперь,   заблудившись   в   тумане,   в   преддверии   ночи,
странствующий монах совсем упал духом.
     "Боже! - мысленно воскликнул он. - Неужели я был заносчив,  строптив?
Неужели мне, старому ослу, никогда не удастся отыскать  Элизабет?  Неужели
мне отказано в Твоих милостях, и я никогда не найду ту  жалкую  лачугу,  а
если найду, то какой-нибудь свихнувшийся тану пошлет меня куда подальше да
еще в ухо добавит!"
     В отчаянии монах присел на плоский  камень,  доел  остатки  пищи.  От
голода и усталости кружилась голова. Сколько  раз  он  спотыкался,  падал,
скатывался с осыпей. Вот и лодыжка, которую он подвернул в полдень,  когда
все вокруг плотно заволокло туманом, распухла так,  что  ремешок  сандалии
впился в ногу.
     Если бы не этот проклятый туман! В  каком  направлении,  куда  теперь
идти?
     Брат Анатолий включил фонарь, и золотой  лучик  уперся  в  сумеречную
мглу. Он отчаянно взмолился: "Архангел Рафаил, взываю к тебе,  покровителю
всех путешествующих, отправившихся в дорогу, заблудившихся в пути!  Помоги
мне, яви доброе предзнаменование, а лучше всего выведи к тем приметам,  по
которым я мог бы скорехонько отыскать эту хижину".
     Вдохновленный молитвой,  странник  двинулся  вперед,  и  всего  через
несколько сотен шагов перед ним открылись три  похожие  на  скирды  скалы,
светлеющие на фоне аспидных гор, а еще через несколько минут он набрел  на
кучу старого навоза, оставленного халиком. Теперь не оставалось сомнений -
по тропе ходили люди, и, поскольку места  здесь  пустынные,  незаселенные,
значит, она выведет его к цели. Брат  Анатолий  возблагодарил  Господа  за
найденные приметы. И было за что! Лодыжка сильно ныла, он ничего не видел,
замерз, проголодался так, что готов был съесть  собственные  сандалии.  Но
все это ничего не значило по сравнению с тем, что он все-таки оказался  на
верном пути.
     Брат Анатолий подвесил фонарь на пояс, покрепче сжал  посох  и  бодро
зашагал вверх по тропе. Вот и  развилка.  Теперь  куда?  Давай-ка  вправо,
здесь она вроде утоптанней и шире. Маслянисто-желтый конус света  запрыгал
перед ним, блеснул под ногами мокрый гравий, потом плиты  черного  гнейса,
скользкие, мокрые, затем... ничего!
     - Мать честная! - воскликнул монах.
     Он качнулся, невольно взмахнул посохом и ударил  им  о  землю.  Конец
палки попал в трещину и застрял  в  ней  намертво.  Брат  Анатолий  обеими
руками вцепился в него. Еще шаг, и он полетел бы в пропасть.
     Пытаясь унять дрожь, монах присел на плиты, успокоил сердце. Вот она,
Божья воля! Не верни ему бандиты фонарь, не подари атаман посох, где бы он
был? Лежал бы на дне пропасти или бился о  камни  в  стремительном  горном
потоке? Так-то вот.  Острые,  режущие  края  сланцевых  плит  сквозь  рясу
впивались в тело, но он даже не чувствовал боли. Склонив голову, сложив на
груди руки, монах пробормотал на родном языке: "Славься..."  Где-то  внизу
ревела река, поднялся сильный ветер.  Он  поднял  голову.  Полная  луна  -
совсем рядом, можно рукой достать - выплыла из-за горы. Засверкали золотом
поредевшие  клочья  тумана,  обозначился  зев  пропасти.   Брат   Анатолий
содрогнулся при виде отвесных, облитых лунным светом скал.  Позади  лежала
густая черная тень,  лишь  поверху  вырисовывалась  отсвечивающая  бледным
золотом острая вершина. Черная Скала. Значит,  хижина  близко.  Он  встал,
отцепил фонарь, поднял его повыше. Если  в  хижине  кто-то  есть,  то  они
смогут увидеть его. Может, даже окликнут.  Если  нет,  то  он  сам  подаст
голос.
     Брат Анатолий вышел на открытое пространство.
     - Добрый вечер, - громко произнес он.  -  Я  -  Анатолий  Северинович
Горчаков из ордена братьев-францисканцев. Прибыл сюда с важным  посланием.
Можно подняться к вам?
     Он немного подождал - вокруг царила тишина, только ветер  посвистывал
над головой. Или то не ветер, а метапсихические волны, ощупывающие его?  А
может, кто-то - нелюдь? - с  олимпийским  спокойствием  присматривается  к
нему и выбирает момент, чтобы одним движением мысли смахнуть  в  пропасть,
как надоедливого комара?
     Никого здесь  нет,  обреченно  подумал  монах.  Никого,  кроме  тебя,
старого глупого чудака.
     Он прижал к груди посох и фонарь и долго, раскачиваясь из  стороны  в
сторону, стоял на тропинке. Вдруг что-то странное померещилось ему - вроде
бы алый огонек? Вон там, повыше... Вот и беленький сверкнул за ним,  потом
снова алый и опять белый. Что-то вроде пунктирной линии  обозначило  путь.
Монах открыл рот от изумления.  Еще  больше  светляков  появилось  в  тени
отвесной скалы - ох, разыгрались! Скачут,  мельтешат  зигзагами,  прыгают,
словно на американской горке, змейками взбираются к вершине скалы. Чудеса!
А это что-то новенькое, вон  там,  в  отдалении,  напоминающее  корзину  с
раскаленными угольями. А если приглядеться? Он  затаил  дыхание  -  в  той
стороне ясно очертились контуры небольшого Домика, похожего на швейцарское
шале.
     Брат  Анатолий  выключил  фонарь.  Последние  клочья  летнего  тумана
растаяли в ночи, и горную страну, насколько  хватало  глаз,  залил  ровный
золотистый лунный свет. Прошло несколько  мгновений,  и  снова  откуда  ни
возьмись  поплыл  густой  туман,  скрывая  даль  и  укутывая  только   что
мелькнувший домик. Погасли  огоньки,  лишь  метрах  в  десяти  по-прежнему
тускло горело, словно бакен на  реке,  багровое  пятно,  как  бы  указывая
направление от развилки. Он двинулся в ту сторону и  еще  не  добрался  до
места, как красный светлячок погас,  а  следом,  чуть  подальше,  вспыхнул
белый.
     - Очень любезно с вашей стороны, -  поблагодарил  монах.  К  кому  он
обращался? К скалам, огням? - Вы мне очень помогли. У вас,  наверное,  уже
закипела вода и вы заварили свежий чай? Может, даже угостите бутербродом?
     Белая звездочка не гасла. Вокруг было по-прежнему тихо,  лишь  легкий
ветерок редко, словно жалуясь, посвистывал в камнях.
     - Слава Богу, наконец добрался, - с облегчением вздохнул монах.


     Не  разъединяя  своих  разумов,  Элизабет  и  Крейн  возвращались  из
дальнего путешествия  на  остров  Окалу.  Расположившись  по  обе  стороны
дубового стола и взявшись за руки, они некоторое время сидели  в  ожидании
странного феномена, который уже случался здесь. Вот и теперь они оба разом
повернулись к окнам, выходящим на запад. В комнате было темно, и  небо  за
перилами балкона необычно светилось - звезды словно  укрупнились  и  слили
свои сияющие ореолы. Как будто в укор золотистому лунному свету.
     Крейн: "Это опять появилось".
     Элизабет: "Да, как и в прошлые два  раза.  Разве  только  помедленнее
очерчивается. Может, теперь он более уверен в себе? Тише".
     Крейн:  "Конечно,  перед  нами  что-то  вроде  галлюцинации.  Как  ты
считаешь?"
     Элизабет:  "Мысли  путаются...  Милосердный  Боже!   Друг,   давай-ка
попытаемся познакомиться с ним поближе. Ну-ка, раз, два..."
     Тем временем свечение за окном обрело контуры,  слилось  в  туманный,
покрывший звезды силуэт. Это было  нечто  напоминающее  высокого  мужчину,
находившегося снаружи, метрах в семи  от  стены  дома.  Элизабет  и  Крейн
создали  тонкий  психокинетический  луч  и  с   величайшей   осторожностью
прикоснулись к явившемуся привидению. Что это -  материальный  объект  или
наведенный бесплотный образ, сходный с голографическим  тридиизображением,
присланным сюда тану и фирвулагом? Зонд в случае чего мог служить  защитой
от непонятного эфирного феномена.  Поле,  с  помощью  которого  создавался
образ, было незнакомо Элизабет.
     Крейн: "Это не более чем пугало".
     Элизабет: "Как сказать. Может, новое  психологическое  оружие?  Одним
словом, луч проткнул его насквозь, как будто там ничего нет".
     Мужчина,  переместившийся  на  балкон,  был  облачен  в   черное,   с
блестками, плотно облегающее фигуру трико. Неясные декоративные  украшения
были разбросаны вокруг шеи и чуть ниже - вдоль пояса. Шея  и  голова  были
открыты, слегка завитые локоны  стояли  дыбом,  словно  гости  на  жнивье.
Теперь  фигура  была  видна   отчетливо;   казалось,   незнакомец   изучал
находившихся в комнате.
     Беззвучно, используя ментальную  связь,  делая  длинные  паузы  между
словами, Элизабет произнесла:
     "Почему бы тебе  не  поговорить  с  нами,  Марк,  вместо  того  чтобы
устраивать представления?"
     Нельзя сказать, чтобы человек не прореагировал на обращенные  к  нему
слова:  шевельнулись  волосы,  на  миллиметр  приподнялись   уголки   губ.
Сегодняшним  вечером,  в  отличие  от  предыдущих  двух  посещений,   тело
незнакомца  было  окружено  ореолом.  Если  приглядеться,  то  можно  было
заметить следы соединений и жгуты похожих на кабели нитей, уходящих  прямо
в ночное небо.
     Крейн: "Очевидно, цереброэнергетический генератор опять заработал".
     Элизабет: "Не скажи. Думаю, они кое-как починили  один  генератор  из
трех.  Или,  может,  повреждения,   нанесенные   Фелицией,   вынудили   их
задействовать  какую-то  новую  схему.   Смотри,   кажется,   он   кивнул.
Чуть-чуть".
     "Ты нас слышишь, Марк?"
     Существо осклабилось.
     Элизабет: "Вот и хорошо. Мы  из  сил  выбились,  наблюдая  за  тобой,
твоими детьми, за Эйкеном, за  взятыми  в  плен  мятежниками,  да  еще  за
фирвулагами.  Почти  двое  суток  дорого  нам  стоили.  Прошлой  ночью  мы
проморгали тебя. Ты был так  увлечен  грандиозным  поединком,  что  мы  не
решились побеспокоить тебя... За кого  ты  болея  в  том  сражении,  Марк?
Гибель  Ноданна,  конечно,  полная  неожиданность  для   твоих   сбежавших
отпрысков,  но  мы  не  сомневаемся,  что  такие  бойкие  ребята  все-таки
выберутся на верную дорогу. Для чего  они  НА  САМОМ  ДЕЛЕ  отправились  в
Европу, Марк? Очевидно, причины, толкнувшие их на бегство,  лежат  глубже,
чем обычное возмущение родительской опекой и желание  отыскать  на  диких,
заселенных варварами берегах свою судьбу. Я не понимаю - устраивать гонку,
бросаться за ними вслед из-за пустых, вечных как  мир  конфликтов?  Должно
быть, ты уже готов к путешествию? Для нас не помеха  даже  сигма-поля;  мы
вполне можем разобраться, какое именно оборудование ты захватишь с  собой.
Марк, ты уже готов поставить паруса? Мы можем судить об этом по сообщениям
тех таинственных шепчущих голосов, что уже которую неделю  доносятся  сюда
из Африки. Дети строго следуют твоим указаниям?"
     В глубоко посаженных глазах фантома зажегся свет и  так  же  медленно
угас; увяла и ухмылка.
     Элизабет: "Марк, у тебя нет плана, с помощью которого ты  собираешься
помешать мне сохранить  Землю  эпохи  плиоцена,  оставить  ее  в  нынешнем
состоянии? К сожалению, я сомневаюсь, что Бреда, составляя  план  спасения
Многоцветной Земли, принимала в расчет тебя и твою сующую нос в чужие дела
молодежь. Что ж, я внесу соответствующие коррективы. Я рассказала Эйкену о
том, что ты собираешься отправиться в Европу; должна  заметить,  что  Драм
был потрясен.  Он  теперь  так  серьезно  относится  к  своим  королевским
обязанностям. Мне кажется, что он вряд ли  простит  тебе  подобную  наглую
выходку. У него сил куда как прибавилось!  Ясно,  на  что  я  намекаю?  Не
сомневаюсь, ты внимательно следил за тем, как он нанес два метапсихических
удара. И мне  в  те  дни  пришлось  нелегко.  Я  тоже  приняла  участие  в
незамысловатой шутке".
     Глаза у привидения слегка сузились, смягчился изгиб губ.
     Элизабет: "Я хотела бы  предотвратить  любое  силовое  противостояние
между  тобой  и  Эйкеном.  Могу  предложить  свое  посредничество.   Важно
предупредить роковой просчет с любой стороны.  Эйкен  уже  далеко  не  тот
легкомысленный, играючи транжиривший метапсихические способности  ребенок,
с которым ты имел дело до того, как тебя поместили в автоклав.  Он  сильно
изменился с июня и в перспективе, несомненно, пересмотрит  свой  подход  к
созданию наступательного потенциала.  Думаю,  теперь  он  более  осторожно
станет относиться к каналу метасвязи,  в  силу  того  давнего  соглашения,
возникшего между вами. Прежде всего он займется активной подготовкой своих
подданных, обладающих золотыми торквесами. Для начала он поднатаскает их в
умении использовать  технические  средства  связи  и  борьбы.  Раньше  они
действовали порознь, каждый сам по себе. Подумай,  что  произойдет,  когда
рыцари научатся действовать сообща, в строю. В таком случае,  если  Эйкену
удастся собрать достаточно людей, их объединенные  силы  вряд  ли  уступят
мощности твоих машин. Так что  хорошенько  подумай,  прежде  чем  что-либо
предпринимать. Советую предупредить и детей. Мы должны жить  мирно,  Марк.
Может, ты все-таки ответишь?"
     Фигура на балк