й в  Чикаго срочной наземной связью,
а утром получал комментарии и свежие инструкции от босса.
     Три недели Финстер пас молодого  заготовителя древесины на подступах  к
Берлину (Нью-Гемпшир).  Вскоре выяснилось, что теневые  стороны деятельности
Виктора  тщательно замаскированы и не представляют никакой  возможности  для
прямого  шантажа.  Жены, подружки,  дружка или  какого-либо другого  объекта
запугивания  также  не имелось. (На  пару  с Дени  Виктор помогал овдовевшей
матери с выводком младших братьев и сестер, но, по  всей видимости, не питал
к ним чересчур нежных чувств.) Свои капиталы он держал в двух местных банках
и в одном манчестерском, древесину поставлял  по контрактам  в Нью-Гемпшир и
Мэн, собираясь прибрать к  рукам также Вермонт --  едва  отыщутся подходящие
для  принуждения  клиенты.  Учитывая очевидную  неуязвимость Виктора,  Киран
О'Коннор  пока  не пришел к чему-то  определенному: то ли  до  лучших времен
оставить его в покое, как Дени, то  ли уже  сейчас вовлечь в свой преступный
синдикат.
     Вторая  перспектива  казалась  Финстеру  все  более  туманной.  По  его
оценкам,  Виктор  порядочный забияка и крепкий орешек. Его франко-английские
мысли порой так  сумбурны,  что  не  поддаются расшифровке, на его  счету по
меньшей  мере  три  убийства  и  бесчисленное  множество  психических  и/или
физических  покушений  (причем все  шито-крыто). Он очень тщеславен,  и лишь
подсознательный страх удерживает его от применения насилия к старшему брату,
которому он дико завидует.
     Фабиан  Финстер,  трепетавший  перед  хозяином,  неожиданно  для   себя
осознал, что Виктор Ремилард внушает  ему  ещЕ больший страх, и твердо решил
высказать  боссу свое отрицательное  мнение по поводу  сотрудничества с этим
чудовищем. Пожалуй, даже стоит подумать, как обезопасить себя  от его далеко
идущих планов.
     Пока  же,  вспотевший,  искусанный   комарами  и   обуреваемый  дурными
предчувствиями,  он  стойко нес  ночной  дозор, то и  дело шепча  синхронный
перевод  и  комментарий  по  ходу дела  в  облепленный  насекомыми  диктофон
"Тошиба", что  висел  у него на  шее. Тем  временем на застекленной  террасе
летнего  коттеджа  появился   Виктор  Ремилард,  хлебнул  холодного  пива  и
продолжил  работу по набору  новых сил в  свое расширяющееся метапсихическое
гнездо. Беседа  с  канадским телепатом средних лет и сомнительных  моральных
принципов, прикатившим из Монреаля на шикарной "альфе", подходила к концу.
     --  Переливают из пустого в  порожнее...  Вик достает  из  холодильника
запотевшую  бутылку  "Гиберниа  Дункель  Вайце"  (Господи  Боже!) и  угощает
гостя...   Говорит   вслух  по-жабьи:   "Согласен,  Медведь,  слияние  наших
предприятий сулит большую выгоду, но учти: у руля буду  я". Фортье отвечает:
"Конечно, Вик, никаких  проблем.  Я же  вижу, с кем  имею дело... "И хлебает
пиво, набираясь  храбрости. Вик улыбается и переходит на умственную  речь: А
ты  уверен, что четверо  твоих  компаньонов  с  тобой  согласятся?  Как тебе
известно, я в  игрушки  не играю. Я намерен  потрясти галерею... он  имеет в
виду "преуспеть"... моими  умственными приемчиками. "Древесина Ремко" -- это
так...  начало. Скоро я  стану крупным овощем... черт!.. очевидно,  "большой
шишкой" и  буду ворочать  миллионами... нет,  миллиардами... Как  и  те, кто
будут со мной  работать. Но только все должно быть по-моему, понял, Медведь?
Меня ещЕ никому не удавалось  обвести вокруг пальца. А канадец  ему в ответ:
"На здоровье,  Виктор! Я ж говорю, как ты скажешь, так и будет!" Но голова у
него, как дуршлаг, мысли так  и сочатся: Знаешь, почему мы хотим примкнуть к
тебе? Потому что никто так  не  знает  музыку... он  хочет  сказать  "острые
углы"...  бизнеса,  как ты,  там,  в  Квебеке,  мы... я,  Арман,  Доньель  и
остальные...  уф!.. по-мелкому работаем,  а чтоб делать  настоящие  следы...
мм... дела, надо  пробираться  на  юг, к  тебе, значит.  Почему,  думаешь, я
приехал к тебе с таким регулярным...  он подразумевает "открытым, прямым"...
предложением?.. Можешь  мою  башку  прочесать...  и  ребят моих по  винтикам
разбери  -- увидишь, мы... уф... не  мухлюем.  Вик --  само обаяние. Говорит
по-жабьи что-то вроде "о'кей" и хлопает канадца по плечу. Оба смеются. Мысли
бесформенно-дружелюбные, но Медведь все ещЕ боится портки обмочить, а у Вика
экран сверкает, ну прямо как ваш, босс...
     Финстер нажал на "паузу" и поменял положение. По  воде от  джонки пошла
чернильная зыбь. Комары как будто угомонились, а сытые окуньки ушли спать на
глубину. Финстер в душе молился, чтобы Виктор последовал их примеру.
     Он надиктовал ещЕ  несколько фраз, пока  молодой хозяин провожал своего
гостя  до  "альфа-ромео".   Условились  о   встрече  с   другими  канадскими
мошенниками.  Затем фары "альфы" прочертили на  воде  две  световые дорожки,
обрывающиеся  неподалеку   от  джонки   Финстера.   Машина  отъехала  назад,
развернулась и покатила вдоль берега.
     Виктор  потянулся, зевнул и пошел по тропке к небольшой пристани  перед
коттеджем, где остановился, скрестив руки на груди и  глядя на озеро. Ум его
как-то странно посверкивал.
     Лодка  Финстера медленно двинулась  по  направлению к нему,  волоча  за
собой якорь.
     -- Ох! -- пробормотал телепат. -- Что за чертовщина!
     Он дотянулся до подвесного мотора в три лошадиные силы,  дернул за шнур
--  мотор только жалобно  всхлипнул.  Дернул ещЕ  раз -- какое-то  виноватое
пыхтенье. Проклиная все на  свете, Фабиан  быстро вставил весла в уключины и
принялся отчаянно грести от берега.
     -- Отпусти, черт тебя...
     В нескольких коттеджах на берегу светились окна.
     -- Помогите! Помогите! --  завопил Финстер, но  голос затерялся  слабым
хрипом в летнем хоре лягушек и кузнечиков.
     Бесполезно! Темный  силуэт  на  пристани уже  в  десяти  ярдах. Финстер
рванул "молнию" на пропотевшей ветровке, чтобы вытащить из кобуры под мышкой
кольт  "магнум" калибра 37, 5 миллиметра. Взял его обеими руками, хотел было
прицелиться, но  кольт не слушался, выскальзывал из пальцев,  а когда Фабиан
вцепился  в  него  крепче, отяжелел, как  свинцовый якорь лодки,  и едва  не
вывихнул ему кисть.  Потом он заметил, что ствол направлен прямо в  коленную
чашечку, а палец все сильнее давит на курок. Взвизгнув, он выбросил пистолет
за борт. Вик засмеялся.
     Прыгай! -- взревел внутренний голос. Ты не умеешь плавать, но уж лучше,
чем захлебнуться.
     И Фабиан стал захлебываться рвущейся из горла блевотиной. Тело обмякло,
он  ударился  головой о низкий алюминиевый планшир,  верхняя часть  туловища
перевесилась  через  борт; глаза были широко  открыты  под  мертвенно-черной
водой. И вдруг в мозгу прозвенело:
     Не будь дураком, хватит уж... Давай сперва поговорим.
     Поговорим?..
     Он снова сидел прямо, совершенно сухой,  если  не считать пота, а лодка
плавно скользила к пристани. Протянутая рука вытащила его на берег.
     Финстер взглянул вверх. Мириады звезд  на летнем небе освещали высокого
красивого парня. Темные курчавые волосы падали на лоб. Ум,  подобно звездам,
сиял ярко и расплывчато.
     -- Поговорим?  --  повторил  Финстер  вслух,  и на  губах его задрожала
испуганная усмешка.
     --  Пошли  в  дом, --  коротко  бросил Виктор и,  повернувшись  спиной,
зашагал прочь.
     Бывший  прорицатель   заколебался,  но   что-то  вдруг  сдавило  сердце
раскаленными клещами, и  колени  подогнулись. Через секунду боль  прошла, он
выпрямился, и над ухом пророкотало жабье:
     -- Grouille-toi, merdaillon! [Шевелись, говнюк! (франц.)]
     Можно обойтись без перевода.  В  целом  Финстер был  согласен с  грубой
оценкой, данной  ему  Виктором.  Самый грандиозный прокол  его  жизни -- или
того, что от неЕ осталось, -- уж  теперь-то  он точно погорел. Осознав  это,
Фабиан странным образом взбодрился.
     -- Садись там, -- приказал Виктор, входя на застекленную террасу.
     Финстер  опустился  на  плетеный  стул.  Может,  набраться  наглости  и
попросить пивка?
     Что-то жуткое промелькнуло в глазах Виктора.
     -- Я  мог  бы  выжать  твой мозг,  как лимон,  мог  бы  заставить  тебя
рассказать мне все о тех, кто послал  тебя шпионить за мной, а потом сделать
омлет в твоей  черепушке  и  вышибить отсюда под зад  коленом.  Кое-кого  из
любопытных  уже  постигла такая  участь.  Один был  русский,  представляешь?
Предложил мне триста тыщ, чтобы попасть  в  лабораторию  моего  братца. Я  с
удовольствием взял его  деньги, и  он исчез. Леса здесь на  славу -- темные,
густые. Я мог  бы отправить тебя следом, но покамест погожу. Что-то уж очень
знакомый от тебя душок.
     Он  приподнял  сверкающий  щит,  и   Финстер  увидел   отсрочку  своего
приговора.
     -- Да! -- выкрикнул он с невероятным  облегчением. -- Я тот, за кого ты
меня принимаешь! Это мое ремесло.
     -- Ишь ты!
     Голос Виктора был холоднее  льда, а неожиданно  дарованное помилование,
за  которое  так  отчаянно ухватился  телепат,  вновь сменилось  в уме этого
хамелеона приговором судьбы. И Финстер выпрямился, ожидая его.
     Но Виктор улыбнулся.
     --  Вижу, вижу, ты не шпион, засланный моим братцем. И не ищейка ЦРУ. И
не  красный... Твой  ум  открыт, как брюхо выпотрошенного лосося.  Теперь  я
точно знаю, кто ты такой, Финстер.
     --   Такой  же   проходимец,  как   ты.  А  здесь  по  приказу  другого
проходимца... до  него  тебе пока  далеко. Он большой босс. А  скоро  станет
самым большим. Следишь за моей мыслью, Вик?
     --  Лучше, чем  ты  думаешь. Так  вот,  передай  слово  в слово  своему
О'Коннору... Пусть отцепится от меня. Если его люди  будут мне мешать, я  их
отправлю назад  к  нему и  сделаю  так,  чтобы  они  издохли  прямо  на  его
полированном  столе. У него свои планы, у  меня свои. Я на его территорию не
посягаю, и он пусть сюда не суется. Ежели оставит меня в покое, то, может, и
настанет день,  когда нам найдется,  что сказать друг  другу. Но  это ещЕ не
скоро. Как только мы вправду будем нужны друг другу, я сам с ним поговорю...
Хорошо запомнил, Финстер?
     Телепат пожал плечами, одним пальцем приподнял шнурок, на котором висел
диктофон.
     -- Все записано, мистер Ремилард.
     -- Проваливай отсюда. -- Виктор повернулся к нему спиной.
     -- А пиво? -- рискнул спросить Финстер.
     -- Перебьешься.
     -- На "нет" и суда нет, -- вздохнул Хорек.
     Аккуратно  прикрыв  за  собой   застекленную  дверь,  он  направился  к
пристани.

13

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

     Как букинист  я  заметил одну любопытную вещь:  отдельные научные труды
исторического   значения,   известные   каждому   образованному   гражданину
Галактического  Содружества, совершенно не пользуются спросом у современного
читателя. Скажем  "Происхождение  видов"  Дарвина,  "Толкование  сновидений"
Фрейда,  "Происхождение  материков и океанов" Вегенера, "Кибернетика" Винера
наделали в  свое  время столько шуму лишь для того, чтобы,  влившись в котел
человеческих знаний, стать общим местом.
     Эта ирония судьбы не обошла  и  основополагающую  работу Дени Ремиларда
"Метапсихология". Через сто двадцать  один год после  публикации она пылится
на  полках, и  лишь несколько нынешних историков удосужились еЕ прочесть. Но
я-то помню, какую  бурю  она  вызвала  в  начале 1990 года.  Тираж  в двести
пятьдесят  тысяч экземпляров в твердом переплете был распродан за год. Книга
стала темой множества телевизионных дискуссий и статей в периодике. Впрочем,
такой ажиотаж вокруг сугубо  научного издания, перегруженного статистикой, и
тогда казался мне странным.  Однако в  "Метапсихологии"  впервые  приводился
подробнейший перечень всех форм умственной деятельности, как нормальной, так
и  супернормальной, и  делался  акцент  на  взаимосвязи  ума  с  материей  и
энергией. В результате блестящей серии опытов  Дени пришел к выводу, что так
называемые "высшие функции ума"  присутствуют в мыслительном  процессе  всех
без  исключения человеческих  существ, ибо каждый ум в определенной  степени
содержит   и  ординарные,  и  экстраординарные   качества.  Он  теоретически
обосновал  сверхъестественные способности оперантов-метапсихологов,  а также
ущербность "нормальных"  людей  как  аспект  латентности,  когда  применение
метафункции ограничено либо  психологическими  факторами,  либо  недостатком
одаренности.
     Наряду  с  оживленными  дискуссиями в  научных  кругах,  ибо  еЕ  автор
представил убедительные  доказательства того, что высшие умственные  функции
являются сторонами реальной действительности, а не просто гипотезами  весьма
сомнительного  свойства, парапсихологов  (коих было  немало  и помимо Дени),
десятилетиями  терпевших  сдержанную  снисходительность,  а  то  и  открытые
насмешки  своих  консервативных коллег,  сразу окружили  ореолом  безмерного
восхищения;   их   обхаживали  средства   массовой  информации,   сотрудники
правительственных учреждений, предприниматели, почуявшие новую золотую жилу,
которая  наверняка  не  уступит  аэрокосмонавтике  и генетике.  Бесчисленное
множество до сих пор безвестных оперантов благодаря Дени "вышли из чулана" и
были привлечены к серьезным  исследованиям. Разумеется, появились и  легионы
шарлатанов: астрологов, вещунов, гадателей на чайной и кофейной гуще, черных
магов,  что  уцепились  за  фалды  фрака  официального  метапсихологического
движения  и   вкусили  краткий  миг  триумфа,  потешив  публику,  ничего  не
смыслившую в дебатах противоборствующих психологических группировок.
     Сам  Дени  остался  в  стороне от  сенсационных толков,  вызванных  его
творением: избегал  журналистов,  телеинтервью  и прочей  рекламной  шумихи.
Кроме того, он пока ещЕ  не обнародовал того факта,  что и  сам был объектом
своих   опытов.   В  отличие  от  непрофессиональных  участников,   операнты
Дартмутской лаборатории  даже  не были названы  по  имени.  Попытки  сделать
автора  "Метапсихологии"  знаменитостью  потерпели  крах  из-за  манеры Дени
изображать  из  себя  бесстрастного  эрудита без единого  проблеска  юмора и
каких-либо  других "колоритных"  личностных  черт.  Ищейки  "медиа"  собрали
небогатый урожай на ниве его исследований: старое здание  на Колледж-стрит в
Хановере, против  автомобильной стоянки перед больницей Хичкока, и замкнутый
персонал   металаборатории,   строго  следивший   за   тем,  чтобы   никакие
действительно сенсационные сведения не просочились наружу.
     К  радости разочарованных было репортеров, в других учреждениях нашлись
менее  скрытные  парапсихологи,  коим  не  терпелось   заполнить  пробелы  в
метарекламе.  Они  нежились  в  лучах отраженной славы  и спешно публиковали
собственные  труды с критикой opus magnum Ремиларда. Поскольку обычные  люди
подсознательно верят сверхъестественному, большая часть публики положительно
восприняла   открытие   метапсихических   границ.   В   те    дни   проблема
сосуществования   оперантной  элиты  с  "нормальным"  человечеством  ещЕ  не
возникала.
     Правда, в  конце  1990  года,  когда разразился  скандал,  связанный  с
давлением  на  метапсихологов  со  стороны оборонного ведомства  Соединенных
Штатов и  первым упоминанием концепции Умственных Войн,  общественное мнение
на короткое  время отшатнулось от новой науки. Но  скептицизм  через год был
побежден   профессором   Эдинбургского   университета   Джеймсом  Сомерледом
Макгрегором.   Этот  выдающийся  шотландец  впервые   потряс  мир  наглядной
демонстрацией  высших  умственных  сил. Она  подтвердила  все  теоретические
постулаты Дени, но  одновременно провела среди человеческой расы водораздел,
который не смогло уничтожить даже Великое Вторжение.

     Отвлекаясь от событий вселенского значения, хочу заметить, что 1990 год
был также годом открытия моих "Красноречивых страниц". Правда, теперь многие
считают книжную  лавку чем-то вроде реликвии, но я по-прежнему сопротивляюсь
попыткам присвоить ей музейный статус. Лавка  до сих пор находится в частном
владении,  и адрес еЕ все тот же: Нью-Гемпшир, Хановер, Саут-Мэн-стрит,  68.
Для привлечения туристов со всей галактики в ней есть специальный отдел, где
собраны труды и жизнеописания знаменитых Ремилардов. (У меня  даже имеются в
продаже  несколько ветхих  экземпляров первого  издания "Метапсихологии"  по
звездной цене,  так  что добро  пожаловать!)  А кроме  того,  в ассортименте
редчайшая из всех существующих в Новой  Англии коллекция научной фантастики,
фэнтази   и   триллеров.   На   моих  полках  вы   не   найдете   новомодных
жидкокристаллических  дощечек; все  тома напечатаны на  бумаге  типографским
способом,  и большинство их  удалось сохранить в  состоянии,  пригодном  для
чтения.  Я  рад  видеть  у  себя покупателей  всех рас, даже  симбиари,  при
условии, что, рассматривая книги, они надевают перчатки из плексигласа (их у
меня огромный запас), дабы не испачкать страницы зеленой слизью.
     Выбор помещения  под книжную  лавку принадлежит не мне. Вначале я хотел
арендовать дом по той  же улице, но ближе к  университетскому кампусу,  где,
как  подсказывал  мне коммерческий инстинкт, торговля шла бы  бойчей. Но все
мои намерения были опрокинуты неким давним знакомым.
     Помню солнечный осенний день, когда мисс Мэллори, агент по найму жилья,
привела  меня сюда.  Хотя  я  изложил  ей  свои  соображения,  она  все-таки
настояла, чтобы я посмотрел последнюю собственность, сдающуюся в аренду.
     --  Изумительное  место, мистер Ремилард! Угловое  помещение на  первом
этаже  исторического  дома  Гейтс-Хаус,  прямо напротив  почты. Великолепный
образчик позднефедерального стиля, для книжной лавки лучше просто не  найти!
Площадь несколько меньше,  чем в том здании  возле "Хановер-Инн", зато какой
антураж! А на третьем этаже как раз сдается большая, очень удобная квартира.
     Я   пошел   с  ней.  Посмотрел  и  не  мог  не  согласиться:   квартира
действительно удобная. Правда, сама лавка  разочаровала:  с первого  взгляда
показалось, что  в ней негде  повернуться,  о  чем  я  прямо  заявил  миссис
Мэллори, мол, место чудесное, но мне совсем не подходит.
     -- Какая жалость! Я так надеялась, что вам понравится -- Она кивнула на
старые  деревянные  стропила.  --  Здесь  же  сразу  чувствуется   настоящая
древность!  -- Потом заговорщически улыбнулась и шепотом  добавила:  -- Даже
привидения водятся!
     Я оторвался  от разглядывания  стенной  ниши  и с  несколько  натянутой
улыбкой обернулся к миссис Мэллори.
     -- Что  вы говорите? Наверняка это  было бы хорошей рекламой, тем более
что я специализируюсь на фантастической литературе. Но, увы, мне мало места,
а по вечерам, боюсь, тут слишком пустынно для бойкой торговли...
     Вдруг   я   почувствовал  чье-то  присутствие  и  неосознанно  применил
поисковый дар,  отточенный  под руководством Дени  с целью оградить  себя от
нападок  Виктора  и  других нежелательных визитов. К тому времени я научился
распознавать  сильную ауру  таких оперантов, как Дени, Салли Дойл  или Гленн
Даламбер, на расстоянии десяти метров и при отсутствии каменных барьеров.
     И теперь,  прочесывая все  темные углы  ветхого строения, утвердился  в
мысли, что мы здесь не одни. Меня прошиб холодный пот.
     Миссис Mэллори продолжала щебетать:
     --  ... а если вам  тесно, мы можем переговорить с владельцем. Кажется,
держатель соседней кофейни  не намерен возобновлять договор,  таким образом,
вам удалось бы увеличить метраж...
     Скажи, что согласен, почудился мне голос.
     Кто здесь? -- мысленно крикнул я. Какого черта?!
     -- Что-что, простите? -- переспросила миссис Мэллори.
     Я покачал головой. Точно, в чулане кто-то есть!
     --  А-а, понимаю!  --  просияла она. --  Я оставлю вас здесь,  и вы все
хорошенько осмотрите -- и магазин, и квартиру, а потом занесете мне ключи  в
контору и сообщите о своем решении.
     -- Благодарю, -- промямлил я.
     Звук собственного голоса показался мне каким-то чужим и далеким