позицию  и
поддержал законодательство Бенсона. Можно только благодарить Бога, что у
Верховного суда хватило мозгов не вляпаться в это безумие.
   Трамбле. Но сенатор Бенсон долгие годы был вашим ставленником.
   О'Коннор. Теперь уже нет, клянусь небом! Он на  старости  лет  совсем
свихнулся. Именно он  втянул  Баумгартнера  в  антиоперантное  движение.
Сомневаюсь, что президент всерьез верит тем идиотским  слухам,  что  про
вас распространяют. Думаю,  его  просто  дезинформировали,  дали  плохой
совет.
   Трамбле. Однако занятая позиция  помогла  ему  победить  на  выборах.
Действовал ли он по убеждению или ради выгоды - вот в чем вопрос.
   О'Коннор. Понимаю, понимаю, к  чему  ты  клонишь.  Нет,  поверь  мне,
Баумгартнер не безнадежен. Если честно, Джерри, я не думаю, что  Кеннеди
этой осенью пробьется в президенты. Плохо ли, хорошо, но еще четыре года
нам придется быть  под  Баумгартнером.  А  ты,  если  войдешь  в  палату
представителей,   будешь   иметь   законное   основание    дать    отпор
антиоперантам. Баумгартнер - мой приятель. Когда я говорю,  он  слушает!
Согласен, в последнее время он несколько отбился от рук... но у нас есть
возможность это исправить, коль скоро Верховный суд зарубил Акт Бенсона.
Баумгартнер не дурак. Когда поймет, что  благоразумно,  а  что  нет,  он
изменит свои взгляды. Твое  дело  -  способствовать  повышению  престижа
оперантов, с тем чтобы президенту ничего не оставалось, как откреститься
от фанатиков.
   Трамбле. И вновь создать мозговой трест!
   О'Коннор. Гм... с этим бы я не торопился,  Джерри.  В  бывшем  тресте
всем заправляли ученые, абсолютно не понимающие настроения масс. От  них
шел этакий элитарный душок, который американцы терпеть не  могут.  Когда
Корленд стал претендовать, чтобы обычной совещательной комиссии  придали
статус чуть ли не  кабинета  министров,  ей-Богу,  это  было  смешно!  А
проводить закулисную  кампанию  за  всеобщие  метапсихические  тесты  со
стороны Элен Моррисон и ее братии из Стэндфорда -  просто  самоубийство,
ведь младенцу ясно, что вся страна  восстанет  против  них.  Как  только
устранили ядерную угрозу, Психоглаз стал восприниматься скорее как  зло,
чем как благо. Ну скажи, я не прав? Американский  эквивалент  Двадцатого
отдела КГБ!..
   Трамбле. Если меня выберут, я буду продвигать программы использования
оперантов только на благо нормального большинства.  Никакого  элитарного
образования... никакой умственной полиции... сконцентрируемся на  добрых
метафункциях... на коррекции, например. Психоцелительство в действии! Вы
что-нибудь об этом слышали? Нет? Ну еще бы! Все фонды идут  на  ВЭ...  а
теперь и вообще всем метапрограммам  урезали  субсидии...  и  мое  поле,
принуждение... скажем, брать малолетних преступников  и  перевоспитывать
их... странно... что-то г-голова к-кружится...
   О'Коннор. С тобой все в порядке, Джерри? Ты так побледнел.
   Трамбле. Не знаю, видно, грипп подхватил... В голове совсем пусто.
   О'Коннор. Джерри, что ж ты мне раньше не сказал? Тебе  бы  в  постели
лежать, а по моей милости ты потащился в такую даль!
   Трамбле. Да утром я... хорошо себя чувствовал... странно...
   О'Коннор.  Не  волнуйся,  мой  мальчик!  Давай  сюда   стакан,   так,
расслабься. Закрой глаза и посиди минуты  две.  Закрой  глаза.  Отдохни,
Джерри, отдохни.
   Трамбле. Отдохни...
   О'Коннор. Отдыхай, Джерри. (Нажимает кнопку внутренней связи.)
   Арнольд Паккала. Слушаю вас, сэр.
   О'Коннор. Мы с доктором Трамбле немного здесь задержимся, Арнольд. Вы
все можете быть свободны.
   Паккала. Вас понял, сэр.
   О'Коннор (выждав). Джерри! Ты слышишь меня?  Нет?  Ты  меня  слышишь,
Джерри?
   Трамбле. Да.
   О'Коннор. Хорошо, расслабься, дорогой. Закрой глаза и  расслабься.  Я
выключу свет, а после ты откроешь глаза и посмотришь на меня, понял?
   Трамбле.   Да...    Боже!    Краски,    поющие    краски,    лиловое,
солнечно-золотое, горьковато-сладкое облако... водные  глубины,  краски,
вкусы, запахи... о Боже, амброзия...
   О'Коннор. Лети в эту глубину, Джерри! Я помогу тебе. Лети!
   Трамбле.  КрасотакрасотаГосподиволшебноневероятно...  Бог  мой!  J'ai
besoin de toi...
   О'Коннор. Ну конечно, я тебе нужен, а ты мне. Лети, Джерри. Лети.
   Трамбле. Кто ты, что ты, не покидай меня...
   О'Коннор. Je suis ton papa ta maman ton amour ton  exstase!
   Трамбле. Exstase!
   О'Коннор. Смотри на меня... Оттуда, из красочной глубины.
   Трамбле. Ярко, слишком ярко, свет режет глаза, Papa...
   О'Коннор. Вот, сынок, закрой глаза и  почувствуй,  какое  утешение  -
чернота. Я должен был увидеть тебя всего, Джерри, увидеть, насколько  ты
не  похож  на  других,  насколько  ты  лучше,  чувствительнее,   тоньше,
образованнее всех, у тебя ум профессионального  психолога,  тебе  ведомы
тайны, скрытые от низших умов, да,  сын,  да,  прекрасный  мой,  ты  все
поймешь, мне многое надо тебе  показать,  чтобы  ты  обрел  то  счастье,
которого заслуживаешь.
   Трамбле. Papa, почему ты весь в черном?
   О'Коннор. Абсолют черен, а я пребываю в Абсолюте. Когда  не  было  ни
Солнца, ни Луны, ни Земли, ни планет, ни Вселенной, была только тьма,  и
в ней конечное спокойствие, оно воцарится снова.
   Трамбле. Тьма, кромешная, непостижимая, откуда все вышло и  куда  все
уйдет...
   О'Коннор. Да, сын мой, теперь ты видишь форму в бесформенном, смысл в
бессмыслице,  источник  жизни  есть  смерть,  всякий   свет   гаснет   с
наступлением ночи. Абсолюта.
   Трамбле. Бога?
   О'Коннор. Бог - это свет, и мы отвергаем его жгучую яркость.
   Трамбле. Нет, нет, нет СВЕТ ТВОРЕНИЕ ЖИЗНЬ РОСТ  РАЗЛИЧИЕ  УСЛОЖНЕНИЕ
МЫШЛЕНИЕ СОПРИЧАСТНОСТЬ ЕДИНСТВО СВЕТ...
   О'Коннор. Подделка, жестокая шутка, розыгрыш - они ведут лишь к боли.
Бог приносит нам боль, мы рождены в  ней,  живем  и  умрем  в  ней.  Бог
заботится о своих творениях, делает так, чтобы всякий рост был неизбежно
сопряжен с болью. Но есть тайный путь, я его знаю и делюсь с теми,  кого
люблю. Мы не создаем, а разрушаем, чернота дана нам по  праву  рождения,
наша Черная Мать с  огромным  пустым  животом,  который  вбирает  нас...
нам-дам-там-там-нам-дам-дам-там-нам... до полного изничтожения.
   Трамбле. Papa, papa, я не понимаю, я боюсь черноты!
   О'Коннор. Она страшна, лишь когда облетишь ее, а стоит погрузиться  в
нее - и ты выучишься любить черноту.
   Трамбле. Но как?
   О'Коннор. Под сомкнутыми  веками  создай  свою  собственную  черноту,
следуй за мной,  держись  левой  стороны,  это  старый  забытый  путь...
Болезненный свет разлагает, а ты следуй за мной в черноту, и  мы  вместе
познаем миг нетленной красоты, совершенства,  счастья  без  границ.  Все
дороги ведут в пустоту.
   Трамбле. Я понимаю. Это истина. Я устал от боли. Покажи мне.  Покажи,
Papa!
   О'Коннор. Идем.

***

   О'Коннор. Джерри? Ты меня слышишь, мальчик мой? Слышишь?
   Трамбле. Боже! Кир? Что случилось? Я потерял сознание?
   О'Коннор. По всей вероятности. Как чувствуешь себя?
   Трамбле. В голове туман. Но в  целом  ничего.  Вот  черт,  опять  эти
сволочи с Востока завезли к нам вирус...
   О'Коннор. Поедем домой. Я велю доктору Пристайну тебя осмотреть.
   Трамбле. Да нет, со мной все в порядке, честное слово!..  Вернемся  к
делу.  Вы  хотели,  чтобы  я  провел  закулисные  действия  в  отношении
президента  Баумгартнера.  Но  вы  же  понимаете,  что  вновь  избранный
конгрессмен от оппозиционной партии не располагает  практически  никаким
влиянием.
   О'Коннор. Ты не прав, Джерри. Он будет к тебе прислушиваться. Сделает
все, чего ты хочешь, чего я хочу...
   Трамбле. Вы хотите, чтобы я его принудил?
   О'Коннор. Не люблю это слово.  Не  принудил,  а  убедил!..  Послание,
которое ты ему передашь, крайне важно. Мы с тобой как раз его обсуждали,
когда ты отключился. Помнишь? Мы хотим, чтобы Баумгартнер  настаивал  на
утверждении антиоперантного законодательства. С Актом Бенсона покончено,
но мы подготовим за кулисами другие законы, учитывающие  наши  интересы.
Для ограничения деятельности  оперантов.  Кому,  как  не  тебе,  Джерри,
предупредить страну об опасности,  которую  сулит  оперантность?  Ты  же
видел, как они строят заговоры, чтобы захватить власть... Тебе известно,
к чему приводят амбиции злонамеренных умов... Известно, Джерри,  не  так
ли?
   Трамбле. Да.
   О'Коннор. Президент Баумгартнер  проявил  излишнюю  мягкотелость.  Мы
посадили его в Белый дом, а теперь, когда второй срок, можно сказать,  у
него в кармане, ублюдок начал забывать, кто его друзья, а кто враги!  Он
нормален, но ум его - крепкий орешек. Он  был  космонавтом,  президентом
военно-промышленной корпорации, понимаешь, Джерри?  Словом,  привык  сам
принимать решения.
   Трамбле. А ваши люди с ним уже не справляются...
   О'Коннор. Верно. Придется тебе им заняться. Но операцию надо провести
очень тонко. Постгипнотическая суггестия, игра на полутонах и все такое.
Открытое принуждение прибереги на крайний случай.  У  него  и  мысли  не
должно возникнуть, к чему ты ведешь. И представиться надо очень искусно.
На поверхности ты либеральный демократ, ратующий за  права  оперантов  и
других меньшинств.
   Трамбле. Понял.
   О'Коннор. Все понял, Джерри? Весь  мой  план?  Его  правоту,  величие
неизбежности?..
   Трамбле. Да, да, oui, oui, mon cher Papa...
   О'Коннор. Вот и отлично. Бери пальто. Движение уже схлынуло, так  что
мы доберемся до дома без хлопот.  (Нажимает  кнопку  связи  с  гаражом.)
Фрэнк? Выведи, пожалуйста, мой "бентли". Благодарю.

16

Вашингтон, округ Колумбия, Земля
20 января 2005 года

   Телохранители  спецслужб  расчистили  ей  путь,  и  Нелл  Баумгартнер
ворвалась в Ротонду Капитолия. Опоздать на вторую  инаугурацию  мужа!  О
Господи, помоги! -  внутренне  молилась  она.  Только  не  это...  А  ее
новости! Как отреагирует Ллойд?  Сказать  ему  сразу  или  подождать  до
церемонии приведения к присяге?
   Агент Расмуссен, держа ее под руку, проговорил:
   - Все будет в порядке, миссис Баумгартнер. Председатель  суда  только
поднимается на трибуну. Вы успеете.
   В огромном беломраморном зале ощущалась прохлада, несмотря на то  что
он был забит народом -  членами  Конгресса,  сотрудниками  Белого  дома,
влиятельными республиканцами, личными друзьями и  родственниками  первой
четы государства. Снаружи бушевала метель, поэтому впервые с  1985  года
инаугурация проходила в закрытом помещении. Именно из-за  погоды  первая
леди  задержалась  в  аэропорту  Рейгана.   Она   только   полчаса   как
приземлилась в Вашингтоне, а несколько  дней  провела  у  постели  своей
двухлетней внучки Аманды Дентон.
   Когда они с агентом Расмуссеном  достигли  трибуны,  сводный  оркестр
военно-морского  флота  уже  гремел  вовсю.  Нелл  внутренне  собралась,
глубоко вздохнула и лучезарно улыбнулась мужу.  В  его  ответной  улыбке
чувствовалось облегчение. Ребенок поправится.
   Она смутно сознавала, что рядом люди - вице-президент с женой,  лидер
сенатского большинства Бенджамин Скроуп,  спикер  палаты  представителей
Элия Скрэггс Бенсон, глава партии Джейсон Кессиди, а рядом с ним  старый
друг и помощник Киран О'Коннор с дочерью Шэннон и зятем -  конгрессменом
Трамбле. Глаза Шэннон Трамбле  полны  тревоги.  Неужели  она  слышала  о
болезни маленькой Аманды? Нелл Баумгартнер послала и ей  обезоруживающую
улыбку. Но в следующую же секунду забыла о Шэннон, поскольку ей  вложили
в руки Библию, которую она  будет  держать,  пока  президент  произносит
слова присяги.
   Главный судья Верховного суда торжественно выступил вперед. Президент
положил левую руку на книгу, открытую на псалме номер восемь (этот самый
псалом он читал много лет назад, когда впервые ступил на Луну), а правую
поднял.
   - Клянусь ревностно исполнять свой долг  президента  и  по  мере  сил
охранять и оберегать Конституцию Соединенных Штатов.
   Заиграл оркестр, и президент направился к трибуне, откуда  произнесет
инаугурационную речь. У нее оставались какие-то секунды, а она  все  еще
сомневалась: сказать ему или нет? Внутренний голос как будто  нашептывал
ей: промолчи, оставь все как есть... Но  она  знала,  о  чем  собирается
говорить Ллойд и не могла допустить,  чтобы  он  произнес  заготовленный
текст, пребывая в неведении.
   Послышались заключительные такты марша. Она быстро  подошла  к  нему,
тронула за руку. Он оглянулся.
   - С маленькой Амандой все в порядке, - прошептала она. - Неврологи  в
клинике Джона Хопкинса установили, что у нее нет никакой эпилепсии. Наша
внучка, Ллойд, будет оперантом-метапсихологом. Слишком резкий  выход  из
латентности и вызвал судороги.
   - Они уверены? - только и вымолвил президент.
   Нелл молча кивнула и отошла в сторону.
   Музыка смолкла. Все глаза устремились на президента. Он вдвое  сложил
листки, зажатые в руке, и сунул их в нагрудный карман.
   - Друзья мои! - начал он. - Составленная  мною  инаугурационная  речь
потеряла  всякий  смысл...  Позвольте  поделиться  с  вами   невероятной
новостью, которую только что привезла мне моя жена Нелл...
   Он помедлил, провел рукой по лбу,  публика  удивленно  зароптала.  Но
президент резко выпрямился и говорил уже без остановки в течение  десяти
минут. По завершении его речи в Ротонде мгновение царила  тишина,  затем
раздались неловкие аплодисменты, перешептывание и все заглушили  трубные
звуки сводного военно-морского оркестра.
   Ну что, папа? - спросила Шэннон.
   Все зависит от Джерри, будь он проклят, если подведет нас.

17

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Канун Дня Всех Святых, 2007 год

   Передо мною  фото,  освежающее  память  о  той  дате.  Три  маленьких
чертенка, мои внучатые племянники  Филип,  Морис  и  Северен  -  возраст
соответственно десять, восемь и четыре, - на нечетком снимке,  сделанном
их нянькой, великомученицей Айешей.
   Благодаря откровениям Призрака я в то время уже знал, что всем  троим
суждено стать магнатами  -  основателями  Консилиума,  а  благодаря  его
состраданию еще не знал, что один из них  погибнет,  сражаясь  за  вывод
человеческой  расы  из  Галактического  Содружества,  в  Метапсихическом
Мятеже 2083 года... Но это уже другая история, она пока подождет. Сейчас
я пишу о событиях, приведших к Вторжению, и о своей  роли  пешки  в  его
осуществлении...
   Весь  день  моя  книжная  лавка  подвергалась  осаде   полтергейстов,
поскольку Хановер уже кишмя кишел потомками оперантов. Каждый канун  Дня
Всех  Святых,  по  старой  американской  традиции,   местных   торговцев
одолевали ряженые детишки, выпрашивающие подачку,  лишь  откупившись  от
них, бедняга избавлялся от страшных козней. Во  времена  моей  молодости
шантаж был довольно безобидным: намыленные  окна,  опрокинутые  мусорные
корзины, снятые с петель садовые калитки, гирлянды из  туалетной  бумаги
на  кустах,  дорожки  и  крылечки,  засыпанные  светлячками  и   тухлыми
яйцами... А в новый Век Разума канун праздника стал единственным днем  в
году, когда оперантные юнцы могли более или менее  безнаказанно  творить
свои умственные фокусы. Сбросив узду родительского принуждения,  напялив
на себя что попало, сорванцы пускались во все тяжкие. В силу  неписаного
закона  бесовские  проделки  лимитировались  возрастным  цензом   -   до
двенадцати лет, и никакая  собственность  не  подлежала  разрушению  или
приведению в негодный для  дальнейшего  употребления  вид.  В  остальном
никаких ограничений.
   Как я уже упомянул, мою лавку и в тот злополучный  день  не  миновала
горькая чаша сия. Книги прыгали на полках и валились на пол,  витрины  с
образцами товара превращались неизвестно во что, в уголке юного читателя
плясали стулья и столики, сворачивались ковры, извиваясь змеями на полу.
Мой огромный кот Марсель  с  затравленным  видом  удалился  в  складские
помещения, поскольку видеть не мог, как пища  в  его  мисочке  вертелась
колесом, а из шерсти сыпались искры. У меня для задабривания краснокожих
гангстеров было заготовлено блюдо со  сникерсами,  но  зачастую,  добрые
детки,  поблагодарив  за  угощение,  уже  на   выходе   откидывали   еще
какое-нибудь пакостное коленце.
   Другое неписаное правило - издевательства должны были  закончиться  к
22. 00. В будни я, как правило, закрывал книжную лавку раньше,  но  лишь
безумец мог оставить помещение без присмотра в канун  Дня  Всех  Святых.
Помню, в тот год, перед десятью вечера я даже удивился,  отчего  сыновья
Дени до сих пор не заглянули ко мне, но потом  решил,  что  они,  видно,
приберегли меня на  десерт,  измыслив  для  старого  дядюшки  что-нибудь
воистину ужасное.
   И в самом деле вскоре мои рецепторы напружинились. Я поднял глаза  от
каталога, и передо мной в окне замелькали рога,  перемазанные  киноварью
рожицы и черные лохмотья злоумышленников.
   Дверь отворилась сама собой, угрожающе  звякнул  колокольчик,  и  три
телепатических голоса пропели:

   Видишь, смерть с косой идет?
   Вот настал и твой черед!
   В белый саван завернут
   И под землю упекут!

   Приглушенное хихиканье все же прорвалось из ума четырехлетнего Севви.
Хор смолк, и я увидел, как в дверь проникает вереница маленьких,  белых,
скользких существ - они передвигаются, пищат, расползаясь по всей лавке.
И естественно, тут же последовало музыкальное сопровождение:

   Выползают червячки!
   Выползают червячки!
   Заползают под очки
   И играют в дурачки.

   Под землей теперь твой дом,
   Обрастешь зеленым мхом,
   Пропитаешься дерьмом
   И не жалуйся потом!

   Три бесенка, пасущих свое мерзкое стадо, с криками и смехом ворвались
внутрь.
   - Кошелек или жизнь, дядя Роги!
   Книги  вновь  начали  танцевать  фанданго.  Ящик  старого   кассового
аппарата со звоном выскочил; купюры  и  мелочь  разлетелись  фонтаном  и
засыпали извивавшихся на полу червячков.
   - Прекратите! - взвыл я.
   - Обещаешь научить нас ругаться по-французски?
   - Jamais!

   Выползают червячки!
   Выползают червячки!

   - Ну ладно, - зловещим шепотом произнес я и полез в  карман  брюк.  -
Есть только один выход из положения. Берегитесь! Берегитесь, разбойники!
Сила Большого Карбункула обрушится на вас!
   Я вытащил ключи за цепочку, мраморно-красный  шарик  в  металлической
оплетке зазвенел у меня в руках. Используя старый психокреативный  трюк,
всегда восхищавший  детишек,  я  сделал  так,  чтобы  брелок  засверкал.
Одновременно  обхватил  три  маленьких  умишка  силой  своего  взрослого
принуждения и с  помощью  психокинеза  парализовал  двигательные  центры
ползущих червяков.
   Мальчишки  завизжали,  высунули  языки,  выпучили  глазенки   посреди
размалеванных  лиц  и  один  за  другим  попадали  на  пол,  держась  на
безопасном  расстоянии  от  денег,  перемешанных  с  непонятными  белыми
тварями.
   Я размахивал над ними  Большим  Карбункулом,  словно  coup  de  grвce
,  потом  засмеялся  и  отставил  принуждение.
Племянники  весело  запрыгали,  а  я  велел  им  обождать,  пока  заряжу
видеокамеру. Они встали в позу, состроили рожицы, и я их запечатлел.
   - Давай посмотрим, давай посмотрим! -  закричали  они  и  устремились
было в мой кабинет, но я их остановил строгим окриком:
   - Стоп! А кто будет убирать вот это безобразие?
   Маленький Северен подкупающе улыбнулся.
   - Дядя Роги, да это же просто порезанные спагетти. Правда, похожи  на
червяков?
   - Правда! - вздохнул я, подумав о  том,  сколько  моих  коллег  стали
жертвами подобного обмана.
   - Пошли, посмотрим кассету, - сказал Филип.
   - Только быстрей, дядя Роги, - предупредил Морис. -  А  то  мама  нас
убьет, если мы не вернемся к десяти домой.
   Я достал пластиковый пакет и швабру.
   - Сперва соберите ваших червячков и деньги. А  когда  придете  домой,
рассортируете, отчистите и все до последней монетки мне вернете.
   Зазвонил телефон. Погрозив бесенятам, я снял трубку.  Дени  решил  не
полагаться на мою телепатию.
   - У нас плохие новости... Нет-нет, - поспешно добавил он, - никто  из
близких не пострадал. Но тебе л