ли, что бывший выпускник Оксфорда  шепчет
древнюю молитву:
     - Elevaverunt flumina  fluctus  suos,  a  vocibus  aguarum  multarum.
Mirabilis elationes maris. Mirabilis in  altis  Dominus  [Возвышают  реки,
Господи, возвышают реки голос свой, возвышают реки  волны  свои.  Но  паче
шума вод многих, сильных волн морских силен в  вышних  Господь  (лат.).  -
Библия. Пс. 92; 3-4].
     Все вместе они ждали Элизабет.



                                   12

     Как голосили их умы, пока не пробились к ней!
     Да, они пробились к Элизабет даже сквозь огненный  кокон.  Оказалось,
покинувшие Мюрию перед Битвой были первыми  каплями  дождя,  предвещающими
бурю; затем жители стали улетать целыми стаями. Настало временное затишье.
Шторм поднялся снова, накрыв  и  ее.  Развоплощенные  умы  спешили  сквозь
пространство и время. Но лишь немногие заворачивались в маленькие коконы и
расплывались по водам, уходя своим собственным гибельным путем.
     Но она не могла свободно  плыть  по  умственной  реке.  Она  все  еще
цеплялась за сушу. Во время последнего разграничительного  катаклизма  она
почувствовала сотрясение  даже  в  своем  укрытии  и  поневоле  приоткрыла
умственную амбразуру. Слишком удивленная, чтобы скорбеть, она  смотрела  и
слушала бурлящий поток.
     Многие были ей знакомы. Вот девятый вал пронес  мимо  слишком  хорошо
знакомое лицо. Ум Бреды напоследок умоляюще коснулся ее, а потом  Элизабет
увидела, как нечто странное, но большое, яркое, любящее встретило  подругу
и препроводило в пределы невозможного света...
     Элизабет проснулась.
     Над ней склонилась сестра Амери; лицо  ее  осунулось,  глаза  глубоко
запали - такое выражение бывает, когда уже нет слез.
     - Я знаю, - сказала Элизабет.
     Монахиня крепко стиснула ее руку.
     - Здесь была... инопланетянка. Она знала, что это случится.  Она  нас
вылечила. Привела сюда, к тебе. И велела передать, что ты теперь  свободна
и можешь сделать истинный выбор. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит.
     Элизабет села на постели. Спустя минуту у нее появились силы встать и
подойти к окну бункера, где  стояли  Бэзил  и  вождь  Бурке,  не  в  силах
оторвать глаз от сцены, происходящей у подножия горы.
     Было утро, но тяжело набухшие тучи придавали  ему  какой-то  серый  и
скорбный  вид.  Серебристо-Белая  равнина,  оба  палаточных  городка,  вся
поверхность сверкающих соляных отложений, что когда-то отгораживали  Мюрию
от утесов и берегов лагуны, - все исчезло. На месте  их  плескалось  море.
Оно было темно-зеленого  цвета,  белые  барашки  волн  бежали  к  далекому
горизонту и, подгоняемые порывистым ветром, бились  о  маленький  мыс,  на
котором  находился  дом  Бреды.  Теперь  Мюрию  уже  не  достать,   однако
разрушенные дома, и деревья, и медленно иссякающие  лужи  показывали,  где
промчался вал, уничтоживший большую часть столицы.
     "Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор."
     За дверью комнаты слышался шум.  Мозг  Элизабет  вобрал  в  себя  рой
тревожных мыслей. Было  трудно  -  да  нет,  просто  невозможно,  учитывая
невыносимую эмоциональную нагрузку, - отличить тану  от  людей,  людей  от
фирвулагов. Среди них не было рабов и господ, друзей и врагов, были только
уцелевшие.
     - Думаю, мы можем выйти, - сказал вождь Бурке.
     Элизабет кивнула. Четверо отошли от окна и направились к двери. Бурке
отодвинул засов.
     "Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор."
     Там стояли Дионкет, и Крейн, и другие  целители.  За  ними  -  тысячи
уцелевших. Элизабет мягко успокоила  их,  встретилась  взглядом  с  обоими
целителями.
     -  Дайте  мне  несколько  минут.  -  Она  показала  на  свой  красный
комбинезон. - Мне надо переодеться.


     Сорванный с постамента стеклянный сосуд плыл по водам, а тела  внутри
сотрясались и бились друг о  друга  при  каждом  яростном  ударе.  Наконец
Реторта  выровнялась,  будто  бы  найдя  себе  довольно  устойчивый  киль.
Половина ее была скрыта под водой, и  те  из  пленников,  кто  не  лишился
сознания,  почувствовали,  что  плывут  в  какой-то  странной   лодке   со
стеклянным дном. Черно-серебряное  декоративное  покрытие  Реторты  вконец
истрепалось. Лавки, столы, буфеты, посуда, кувшины с водой перемешались  с
телами приговоренных.
     Раймо Хаккинен  выплюнул  соленую  воду  и  вместе  с  ней  зуб.  Его
придавило к передней стене, ближе  к  двери.  В  стыке  между  стеклянными
панелями просачивалась вода.
     - Идите ко мне, - прохрипел он, разрывая Зубами нижнюю рубаху.
     Только одна женщина из пострадавших, одетая в доспехи,  откликнулась.
Они вместе разодрали  на  лоскуты  ее  нательный  комбинезон;  укрепляющие
плексигласовые шарики оказались отличным  материалом  для  законопачивания
щелей.
     - Теперь продержимся, - сказал, ухмыляясь, Раймо.
     - Плывем... - Женщина, как завороженная, смотрела на бурую  воду,  на
вертящиеся обломки, обступавшие их со всех четырех сторон. - Словно  дикий
аквариум - только там, снаружи, не рыбки. - Она отвернулась, и  ее  начало
выворачивать наизнанку.
     Раймо встал на четвереньки.
     - Попробую найти целый кувшин.
     Он стал ползать среди тел и предметов. В живых остались немногие,  но
и те уже испускали дух. Он обнаружил  кувшин  с  водой,  застрявший  между
тремя трупами. Ох, а это случаем...
     Он перевернул тело.
     - Брайан? Ты как? - Губы его растянулись в улыбке. - Брайан!
     - Он тебя не слышит, - раздался голос Алутейна - Властелина  Ремесел.
- Твой друг уже в объятиях Таны.
     Раймо отпрянул, сжимая в руках кувшин.
     - Ух ты, как жалко! Мы ведь с ним на одном корабле приплыли в  Мюрию.
И если то, что я слышал о нем и леди Розмар, правда, то... ну,  словом,  и
мучения нам выпали одинаковые.
     Алутейн осторожно расстегнул золотой торквес Брайана.
     - Нет, Раймо, не одинаковые. Но ни тебе, ни ему  не  придется  больше
мучиться. - Он защелкнул торквес у Раймо  на  шее,  сняв  с  него  старый,
серебряный. - Думаю, Брайан был бы рад, что на тебе его торквес. Твой мозг
поправляется, я там кое-что подлатал,  может,  среди  нас  отыщутся  более
искусные целители. Или... потом.
     - Думаете, прорвемся? Думаете, этот чертов стеклянный  гроб  в  конце
концов вынесет на сушу?
     - Тех, кто наложил ограничения на мои метафункции, уже нет  в  живых.
Теперь, очнувшись, я смогу породить умеренный  психокинетический  ветер  и
даже отогнать волны, укрепив стены Реторты. -  Он  указал  на  раскиданные
тела. - Ты бы помог мне отсортировать живых...
     - Не, сперва надо помочь даме, с которой мы щели конопатили.
     Раймо ухмыльнулся и отошел.  Пол  Реторты  закачался,  и  тела  вновь
покатились в разные стороны.
     Властелин Ремесел  в  последний  раз  взглянул  на  улыбающееся  лицо
мертвого антрополога. Затем, рыча от боли и бессилия, занялся делом.


     Она  была  хорошей  пловчихой  и  храброй  женщиной.  Употребив  свои
иссякающие творческие силы, сделала из обрывков своего придворного  платья
два пузыря и подложила их себе под мышки. Когда солнце наконец засияло  на
поверхности грязной воды, ей стало плохо, она  почувствовала,  что  теряет
сознание.
     - Мой лорд! Где ты, Ноданн? - позвала Мерси.
     Ответа не последовало. Как тяжело собирать усилия для  телепатической
речи! Она смертельно устала! Но все же ей удалось снова позвать:
     "Ноданн! Ноданн!"
     "О, приди, мой демон, ангел света, приди! Разве мы можем  умереть  не
вместе?"
     Она  кружилась  в  водовороте.  Слабые  мысли,  далекие,  искаженные,
щебетали в ее мозгу. Но ни одна из них не была его мыслью.
     - Ноданн! - все время шептала она. И только один раз: - Брайан!
     Голова откинулась, волосы плыли по  воде,  словно  темные  водоросли.
Солнце зашло, и стало холодно. Ноги и вся нижняя часть  тела  онемели.  Ее
мучила жажда,  но,  чтобы  отделить  молекулы  пресной  воды  от  соленых,
требовалось нечеловеческое усилие. Из всех  метафункций  творчество  более
всего подвержено психическому травматизму.
     Тогда я умру вместе с его миром, сказала она себе, потому что  ничего
больше нет, ни света, ни чуда, ни песен.
     Слабый желтый свет.
     Он  мерцал,  рос,  приближался.  Она  решила   подождать,   поскольку
лучащееся существо подавало ей знаки, хотя она и не могла  разглядеть  его
своим умственным взором. Спустя, наверно, час оно уже было совсем  близко.
Она увидела, что это Крааль  -  большой  священный  котел,  приписанный  к
Гильдии Творцов. Она вскрикнула:
     - Брат-творец! Ты не знаешь, Ноданн жив?
     - И это вместо благодарности? - спросил Эйкен Драм.
     Он выглянул из котла, протянул руку, усеянную золотыми кармашками,  и
довольно грубо втащил ее  внутрь.  Она  очутилась  рядом  с  ним  на  куче
искореженного металла, и он, глядя на нее сверху, ухмыльнулся.
     - Прости, Мерси, дорогая, я, наверно, сделал тебе больно. Но  это  не
нарочно, сам едва на ногах стою. Лежи спокойно, попробуем тебя подсушить.
     - Ты, - сказала она. - Ты жив.
     - Угу. Самый негодный из всех. Когда я понял, что нет никакого  шанса
заполучить это сраное королевство, то предоставил всех самим себе и соткал
для себя маленькую воздушную капсулу. У меня остались силы,  только  чтобы
плыть. Эта бочка попалась очень кстати, должен тебе сказать. Я забрался  в
нее - и вот, к твоим услугам!..
     Он медленно, слушая ее, очистил от соли и грязи, неуклюже восстановил
порванную одежду. Когда работа  была  закончена,  Мерси  пробормотала  уже
сквозь сон:
     - Платье... Оно было розовое, а не черно-золотое.
     - Черно-золотое мне больше нравится.
     Она приподнялась на локте и прошептала с ноткой былого кокетства:
     - Ну и что же там, в этом проказливом уме, лорд Луганн - Эйкен Драм?
     - Спи, маленькая леди Гории, маленький творец Мерси-Розмар.  Об  этом
мы еще успеем поговорить.


     На болотах Бордо настала пора зимних дождей. Русло реки было илистым,
рыбы мало, зато полно дичи, маленьких безрогих и  клыкастых  оленей,  а  в
верхней части острова в дубовых и каштановых рощах росли прекрасные грибы.
Сьюки очень их полюбила и нынче умолила Стейна пойти набрать корзину.  Но,
как назло, пошел сильный дождь. Надо приготовить ужин и  протопить  дом  к
его приходу.
     Он вернулся, когда  почти  стемнело.  Кроме  грибов,  притащил  ляжку
молодого дикого кабана.
     - Остальное спрятал  в  дупле.  Завтра  приволоку.  Только  чтоб  как
следует прожарила, слышишь?
     - Да уж постараюсь. Знаю, что иначе мне несдобровать. - Она  схватила
мокрые мозолистые руки и поцеловала их. - Спасибо за грибы.
     - Весь промок, - проворчал он,  стягивая  куртку  из  шкур,  штаны  и
грубые мокасины. Потом подошел погреться у огня, а она прижалась к нему  и
тоже с улыбкой глядела на пламя.
     Летом он уже родится, и тогда они станут  искать  других  людей.  При
хорошей  погоде  лететь  -  одно  удовольствие:  шар  плывет  медленно   и
приземляется почти без встряски. В августе или в сентябре они покинут  это
место. А пока и тут не так уж плохо. Они одни, в  полной  безопасности,  у
них полно еды, уютная хижина и любовь.
     - Ешь. Я просушу одежду и разберусь с мясом.
     Ближе к ночи дождь перестал. Стейн  поднял  откидную  дверь  и  вышел
наружу; его не было довольно долго, и когда она услыхала его  шаги,  вышла
навстречу и встала рядом в тихой и влажной тьме. На небо высыпали звезды.
     - Люблю это место, - сказала она. - Люблю тебя, Стейн!
     Он обхватил ее одной огромной  рукой  и  ничего  не  ответил,  только
смотрел на звезды. Зачем им улетать отсюда? Они часто говорят об этом,  но
для чего им искать других людей? Кто знает, что еще за  люди  окажутся!  К
тому же на континенте в чащах промышляют фирвулаги. Он видел из кустов  их
пляшущие костры.
     Им повезло - не наткнулись на гуманоидов, когда пробирались в здешний
рай. Безумие опять рисковать, двойное - брать  новорожденного  младенца  в
путешествие на шаре. Шар, он ведь непредсказуем. Летит сам по себе,  а  не
по твоей воле. Если они  неожиданно  нарвутся  на  сильный  ветер,  то  их
отнесет за сотни километров. Может даже отнести на юго-восток,  через  всю
Францию, к Средиземноморью.
     Ни за что! Никто его не заставит смотреть, что они там натворили!
     - Ой, Стейн! - воскликнула Сьюки. - Глянь, звезда летит!  Или...  что
это? Очень уж медленно летит. Ах  ты,  поздно,  скрылась  за  тучей!  А  я
желание не загадала.
     Стейн взял ее за руку и повел обратно в их маленький домик.
     - Ничего, - сказал он. - Я за тебя загадал.


     Огни дисплея орбитальной станции погасли,  приборы  уже  не  подавали
сигналов. Без сил, без кислорода  аппарат  тем  не  менее  держался  своей
орбиты, вращаясь над миром на высоте чуть  меньшей,  чем  пятьдесят  тысяч
километров.
     Почти все время темный борт корабля был не виден на фоне  космической
черноты. Но изредка все же солнце ударяло в щиток, освещая лицо Ричарда. В
кратком просветлении он вновь уносился на Землю.
     А маленькая разбитая птица все вращалась и  вращалась  по  кругу.  До
бесконечности.


     В Горном Дворце короля в Высокой Цитадели поредевший Карликовый Совет
фирвулагов  собрался,  дабы  обсудить  процедуру  избрания   Полноправного
Властелина  Высот  и  Глубин,  Монарха  Адской  Бесконечности,  Отца  всех
фирвулагов и Незыблемого Стража Всем Известного Мира.
     - Ну, теперь жди беды, - объявил всем Шарн-Мес.
     - Почему это? - удивилась Айфа.
     Он сообщил ей и остальным дурную весть:
     - Ревуны потребовали избирательного права.
     Огромная черная птица по спирали спускалась  туда,  где  пировали  ее
соплеменники.   Стервятники   процветали,   как    никогда,    по    всему
Североафриканскому побережью. Пиршество продолжалось уже четыре месяца,  а
съестные припасы все не иссякали.
     - Ка-арр! - проговорила вновь прибывшая и злобно  нахохлилась,  когда
соседка и не  подумала  отодвинуться,  чтобы  дать  ей  место  на  скелете
дельфина. - Ка-а-а-аррр! - повторила она и захлопала крыльями.
     Это была большая птица, чуть не  вдвое  превосходившая  остальных;  в
глазах ее блестело безумие.
     Стая с неохотой отлетела в  сторону  и  оставила  гостью  пировать  в
одиночестве.


     - Едут! Едут! - крикнул козопас Калистро и помчался вдоль  каньона  в
Скрытых Ручьях, забыв о своем стаде.  -  Сестра  Амери,  и  вождь,  и  все
остальные!
     Люди  высыпали  из  хижин  и  взволнованно   перекликались.   Длинная
кавалькада уже показалась на окраине деревни.
     Старик Каваи услыхал крики и высунул голову из двери крытого  розовой
черепицей дома мадам Гудериан  под  сенью  сосен.  Увидев  кавалькаду,  он
присвистнул сквозь зубы.
     - Они!
     Маленькая кошка выпрыгнула из ящика под столом и чуть не сшибла его с
ног, когда он подошел к столу за ножом.
     - Мне ж еще цветов надо нарвать! - Он строго погрозил пальцем  кошке.
- А ты смотри, вылижи хорошенько своих котят, чтоб они нас не опозорили!
     Завешенная марлей дверь захлопнулась. Бормоча что-то  себе  под  нос,
старик нарезал охапку пышных июньских роз и поспешил  по  тропинке,  роняя
розовые и алые лепестки.



                                 ЭПИЛОГ

     Вспомнив случай  из  детства,  молодой  рамапитек  вернулся  к  озеру
Исполинских Птиц.
     Тропа, протоптанная большими существами более года назад, не заросла,
так как лето выдалось засушливое и глубокое озеро было благословением  для
жаждущих. Однако рамапитека привела сюда не жажда.
     Он медленно подполз к берегу. Вот она, птица! Он скрючился под ней  и
удивился: почему она кажется меньше? И дырки в животе нету,  и  подъемника
тоже. Но это она, его птица! Память  о  ней  навечно  застряла  у  него  в
голове. Мать тогда напустилась на него, выхватила, зашвырнула драгоценную,
блеснувшую на солнце игрушку далеко в чащу.
     Вот сюда, в заросли можжевельника.  Он  пошарил  мохнатой  коричневой
лапой в колючих  ветках.  Поскреби  высохшую  землю.  Хорошенько  взрыхли,
перерой все.
     Лапа нащупала что-то  гладкое  и  твердое.  С  великой  осторожностью
рамапитек вытащил его. Точно такой, каким сохранился  в  памяти.  Щелкнула
застежка, половинки раздвоились, и на этот раз штука пришлась  ему  впору:
теперь голова уже не выскользнет. Никто больше не отнимет у него радость.
     Он поднялся и пошел по тропинке к лесу, где его ждала робкая подруга.
Солнце стало ярче, запах кустов и трав острее, щебетание птиц  отчетливее.
Все вокруг преобразилось. Это одновременно возбуждало, радовало и  немного
пугало его.
     "Я иду! Я уже здесь!"
     Он подпрыгнул от счастья, и меньшие  братья  врассыпную  бросились  с
тропы, давая ему дорогу.



                          ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

     В настоящей саге  изображен  древний  ландшафт  Европы  в  эпоху  так
называемой мио-плиоценовой регрессии, когда Средиземное море до  появления
Гибралтарского пролива было крайне мелководным. Время образования  пролива
точно не установлено,  но,  скорее  всего,  это  произошло  около  пяти  с
половиной миллионов лет назад от настоящего момента;  я  же  округлила  до
шести миллионов. В эпоху плиоцена Средиземноморский бассейн  получал  воду
Атлантики  по  двум  каналам,  которые   несколько   раз   открывались   и
закрывались: Бетскому каналу на юге Испании  и  каналу  Риф,  проходившему
через Северный Марокко, Алжир и  Тунис.  Прорыв  на  Гибралтаре  произошел
после того, как оба канала закупорились. С открытием  Гибралтарских  ворот
Средиземное море, судя по всему, заполнилось весьма стремительно;  за  сто
лет после катаклизма приток из Атлантики наверняка наводнил  Пустое  море,
затопив древнюю долину Роны до самого Лиона,  а  начавшаяся  тектоническая
адаптация, без сомнения, не только  привела  почвы  Средиземноморья  к  их
нынешней топографии бездн и мелей,  но  и  вызвала  глубокие  изменения  в
геологической  структуре  Апеннинского  полуострова,  Сицилии   и   других
нестабильных регионов.


     Единственным   событием,   отдаленно   соотносимым   с    заполнением
Средиземноморья, было Большое наводнение Миссулы,  произошедшее  во  время
плейстоценового Ледникового периода на западе  Северной  Америки.  Стоячие
воды Кордильерского ледника в  Скалистых  горах  устремились  на  запад  и
столкнулись  с  Оканоганским  ледником,  что  перекрывал  вход  в   долину
Клар-Форк  возле  современного  озера  Пенд-Орей  в  Северном  Айдахо.   В
результате образовалось ледниковое  озеро  Миссула,  один  из  обширнейших
источников пресной воды, когда-либо имевшихся в западной части континента.
Глубина его в отдельных местах достигала тысячи футов. Выйдя  из  берегов,
озеро наводнило долины Западной  Монтаны,  пока  естественная  плотина  из
камня и льда не рухнула. Около 500 кубических  миль  воды  просочилось  из
озера всего за две недели, очистило вашингтонский ландшафт, известный  под
названием Разветвленной Помойки, и через Колумбийское ущелье  перетекло  в
Тихий океан. Гидравлический каптаж ущелья поднял приливные воды на  высоту
около четырехсот футов над уровнем моря в регионе, прилегающем к Портленду
(Орегон). Наводнение, видимо, не  раз  повторялось.  Сравнивая  наводнение
Миссулы   с   заполнением   Средиземного   моря,   хочу   напомнить,   что
Средиземноморский бассейн теперь содержит один миллион кубомиль воды, а  в
эпоху раннего плиоцена он, по предположениям, был гораздо мельче.


     Начерченная  мной  карта  Пустого  моря  носит  чисто  гипотетический
характер, особенно в  отношении  дельты  Южной  лагуны,  Большого  Гнилого
болота и  районов,  ныне  известных  как  Альборанское  море  и  Алжирский
бассейн. Однако анализ некоторых остаточных вулканических пород, найденных
в Кабо-де-Гата, на мысе Труа-Фурш, в  Марокко  и,  естественно,  на  самом
острове Альборан, придает  моей  вулканической  плотине  по  крайней  мере
отдаленную достоверность.