.  Он  поблагодарил  за
добросердечные  пожелания   чикагского   олдермена,   чмокнул   в   щеку
свояченицу,  вежливо  поздоровался  с  пустоглазым  банкиром,   пообещал
почтенному монсиньору  значительное  пожертвование  в  приходский  фонд,
поздравил прибывшего из Нью-Йорка адвоката с очередным удачным маневром,
позволившим главарю клана  Монтедеро  вырваться  из  сетей  федерального
правосудия.
   Наконец очутился возле танцплощадки, и тут уж всех  доброжелателей  и
прилипал как ветром  сдуло.  Поцеловал  Бетти  Каролину;  она  выглядела
сногсшибательно в облегающем костюме, белом с серебряной отделкой, а  ее
волосы были высоко взбиты и напоминали торт безе.  Рядом  с  ней  стояла
взрослая дочь Розмари; Эл стиснул ее в медвежьих объятиях.
   - Рози, моя принцесса! Ну как галерея, процветает? А мы боялись,  что
ты не поспеешь на праздник из-за этой задержки рейса...
   - Эл, ты себе представить не можешь! - заверещала Бетти  Каролина.  -
Розмари по телефону ничего не сказала - не хотела волновать, к тому  же,
когда самолет приземлился, инцидент уже был исчерпан,  и  все  благодаря
другу Рози, это удивительный парень, настоящий герой, он  даже  успокоил
секретные службы, чтоб  завтра  не  тащиться  в  полицию,  когда  пирату
предъявят обвинение.
   - Что?! - Слово прозвучало  как  негромкий  взрыв.  Большой  Эл  чуть
отстранил смеющуюся дочь. - Твой самолет хотели угнать? Господи Иисусе!
   - Да все в порядке, пап,  никто  не  пострадал,  и  пирата  схватили.
Правда, я не знаю, что было  бы,  если  б  не  Киран...  Киран  О'Коннор
действительно мой большой друг.
   Карло и Ник сдерживали напор толпы; оркестр  исполнял  свою  коронную
вещь "Иеремия был волом-лягушкой". Розмари  за  руку  подтащила  к  отцу
стройного  темноволосого  человека.  Возраст  -  около  тридцати,  чисто
выбрит, старомодная короткая стрижка. Одет в сшитые на  заказ  джинсы  и
открытую тенниску, на шее  золотая  цепь  -  обычная  летняя  экипировка
молодого поколения. Он улыбался  немного  скованно  и  был  явно  смущен
восклицанием Розмари:
   - Киран сделал его одной левой!  Выбил  автомат  и  уложил  на  месте
приемом карате.
   Большой Эл схватил Кирана О'Коннора за руку.
   - Как мне вас  благодарить,  мистер  О'Коннор?!  Расскажите  мне  все
подробно. Какой ужас, мою дочь едва не похитили! Бог мой, до чего  дошла
эта проклятая страна! Так вы друг Рози  из  Нью-Йорка?..  Нет,  пойдемте
где-нибудь сядем...
   Оркестр на апокалипсической ноте завершил "Иеремию", и следом грянули
фанфары. Гости зааплодировали.
   - Эл! - вскричала Бетти Каролина. - Я велела дирижеру, как только  ты
выйдешь, объявить наш танец! А потом разрежем свадебный торт...
   - Ле-е-ди и джентльмены! - раздался из усилителя торжественный голос.
- Прошу внимания! В честь серебряного  юбилея  мистера  и  миссис  Альдо
Камастра мы исполняем...
   В теплом вечернем воздухе поплыли звуки скрипки,  выводившей  любимый
мотив Эла - вальс из "Крестного отца". Бетти Каролина потянула  мужа  за
левую руку. А правая не выпускала локоть Кирана О'Коннора.
   - Ну пойдем, дорогой!
   Но Большой Эл не двинулся с места.  Нижняя  челюсть  отвисла;  взгляд
прикован к глазам стоящего почти вплотную молодого человека. Губы Кирана
шевелились, но  гомон  толпы  и  рев  оркестра,  подхватившего  мелодию,
заглушали его голос.
   И все-таки Эл расслышал каждое слово.
   Мистер Камастра, я давно хотел познакомиться с таким  человеком,  как
вы.  Угон  самолета  был  инсценирован.  Что-то   вроде   показательного
выступления. Я сам пронес на борт автомат  и  заставил  одного  придурка
сыграть роль пирата. Хотите узнать, как я это проделал?.. У  меня  много
способностей, которые  могли  бы  вам  сгодиться.  Если  мы  договоримся
полюбовно, я все их представлю в ваше распоряжение.
   - Malocchio!  - прошептал Большой Эл, и лоб его
покрылся испариной. - Чур меня!
   Он хотел кликнуть Карло и  Ника,  но  укоризненный  внутренний  голос
молодого ирландца остановил его.
   Вам  нечего  бояться,  мистер  Камастра.  Я   не   предлагаю   ничего
незаконного. Уверяю вас, вы только выиграете, если воспользуетесь  моими
услугами.
   - Эл, ну что же ты? - нетерпеливо звала его Бетти Каролина.
   Голос звучит вполне дружелюбно. Тело, скованное мгновенным параличом,
снова ожило, и только завораживающие глаза все не выпускают его. Колдун!
   Еще секунда - и вы пойдете танцевать  с  вашей  прелестной  супругой,
мистер Камастра. Я хочу, чтобы вы усвоили одно: причинить мне  вред  вам
не удастся. Так что лучше будем друзьями. Такими  же  добрыми  друзьями,
какими уже стали я и Розмари.
   Большой Эл сам  не  заметил,  как  очутился  на  танцплощадке.  Бетти
Каролина положила ему руку на плечо,  и  они  закружились  под  грустную
мелодию вальса. Краем глаза он видел Розмари, стоящую  рука  об  руку  с
молодым человеком, в чьей внешности не было ничего необычного. Но  и  на
расстоянии Большой Эл чувствовал его гипноз.
   После окончания юридического  факультета  в  Гарварде  я  всесторонне
изучил разветвленную  деятельность  организации,  возглавляемой  вами  и
вашими сицилийскими  коллегами.  К  примеру,  мне  известны  все  детали
совместной операции пяти кланов в Нью-Йорке. Известно и  то,  что  некий
Джо Порке, или Поркаро из клана Фальконе, на днях подложит  вам  свинью.
Но об этом после. А теперь танцуйте, мистер Камастра.  Вечер  удался  на
славу.

17

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

   Несмотря на противодействие Дона,  я  не  прерывал  общения  с  Дени.
Телепатическая  речь  мальчика  развивалась  с  каждым  годом,   а   моя
собственная  также  значительно  улучшилась  благодаря  нашим  контактам
(прежде нам с братом и в голову не приходило, что можно переговариваться
на таком большом расстоянии).
   Дени впитывал знания, точно одушевленный компьютер, и вскоре я понял,
что мне  уже  нечему  его  учить.  Правда,  небольшое,  но  важное  поле
наставнической деятельности у меня оставалось,  так  как  мой  племянник
совсем не  разбирался  в  человеческих  взаимоотношениях.  Временами  он
казался мне маленьким гуманоидом, напичканным  сведениями  о  Земле,  ее
науке, культуре,  населении,  но  не  вполне  понимающим  ее  обычаи.  Я
поневоле вспоминал Странного Джона, которого точно  так  же  озадачивали
повадки нормальных  людей.  Нет,  Дени,  конечно,  не  был  безжалостным
отщепенцем, подобно запавшему мне в  душу  литературному  персонажу,  но
мотивы человеческих поступков, и в особенности их иррационализм, нередко
ставили его в тупик.  Этот  блестящий  ум  имел,  на  мой  взгляд,  одну
ущербность: чрезмерное  пристрастие  к  логике  в  сочетании  с  детским
максимализмом. Я понимал, что было бы глупо формировать сознание Дени на
основе этических или теологических постулатов;  он  должен  создать  для
себя систему нравственных  ценностей,  наблюдая  за  поведением  других,
анализируя, оценивая добро  и  зло  не  только  в  социальном,  но  и  в
личностном плане. А проще говоря, обсуждая все это со мной.
   Оглядываясь на свой педагогический опыт с высоты прожитых ста  сорока
лет,  я  говорю  себе:  хорошо,  что  я  не  осознавал  взятой  на  себя
ответственности,  иначе  никакой  Призрак  не  заставил  бы  меня   этим
заниматься.
   С рождением в 1970 году брата Виктора Дени смог вздохнуть  свободнее.
Второй сын был красавчик,  точная  копия  отца;  Дон  с  ним  носился  и
мало-помалу снял запрет на мое общение с Дени. Конечно, не обошлось  тут
без помощи Солнышка. Тут я снова стал проводить все  свободное  время  с
племянником. Местом встреч мы избрали старый дом на  Второй  улице,  где
по-прежнему обитал престарелый  дядюшка  Луи  с  детьми  Элом  и  Маржи,
которые пока не обзавелись семьями.
   Но через три года пришла пора отдавать Дени в школу, и тут разразился
новый  кризис.  Я  долго  обивал  пороги  (пришлось  даже  прибегнуть  к
несильному принуждению) и наконец выбил для Дени частичную  стипендию  в
Нортфилд-Холле, престижном частном учебном заведении для особо одаренных
детей.  Однако  Дон  вдруг  уперся.  Я  догадывался,  что  он  на  мели.
Пристрастие к спиртному неизбежно отразилось  на  работе,  и  брата  все
время обходили с повышением жалованья. К тому  же  Солнышко  была  опять
беременна   -   доктор   Лаплант   предсказывал   двойню.   При    таких
обстоятельствах даже неполная плата за обучение  оказалась  Дону  не  по
силам, но он заявил, что дело не в  этом,  а  в  слишком  либеральной  и
светской ориентации Нортфилда - дескать, это совсем не в  духе  традиций
нашей семьи. В обсуждение Дон втянул всю родню. Мы  разделились  на  два
лагеря: те, кто хотел блага Дени (я, Солнышко, Эл и Марджи), и  те,  кто
считал, что истинный католик, будь он хоть семи пядей во лбу,  не  может
учиться в безбожной, левой школе для богатых сынков (Дон, дядюшка Луи  и
еще двадцать пять кузенов, дядьев, теток, их мужей и жен).
   Напрасно я уверял их, что насчет религиозного воспитания  Дени  лично
договорюсь с католической церковью  Нортфилда.  По  глубокому  убеждению
Дона, раз церковно-приходская школа в Берлине сгодилась для него самого,
значит, сгодится и для его старшего сына. Тогда я вызвался взять на себя
часть расходов, Дон решительно отверг  мое  предложение.  Более  того  -
сорвал  мою  последнюю  попытку  выбить  для  Дени  полное  обеспечение,
самолично позвонив в Нортфилд. После его звонка директор школы умыл руки
в деле "этих вздорных канюков".
   Мнения Дени, разумеется, никто не спрашивал.
   Устав от этой свары, я отправился на выходные в горы.  Обычно,  лазая
по горам, я восстанавливаю душевное равновесие.  (Теперь  мне  известно,
что подобным образом поступают многие "мета".  Должно  быть,  это  чисто
инстинктивное стремление подняться над стенами и другими преградами, что
держат ум точно в тисках, стремление приблизиться к свету, к  небу,  где
бренные заботы уходят, покрываются голубоватой дымкой. Нет, я и не думал
молиться на горе - я  не  столь  набожен  и,  скорее,  стану  вопить  из
глубин!) А к солнцу карабкаюсь, чтобы согреться, его энергия вливается в
меня, пронзает каким-то магическим жезлом, когда я стою  на  вершине;  с
гор я всегда спускаюсь  другим  человеком,  и  даже  Земля,  по  которой
ступаю, странным образом преображается.
   В тот августовский день я забрался на Гусиный Глаз - гору  высотой  в
тысячу сто семьдесят метров, висящую прямо  на  границе  Нью-Гемпшира  и
Мэна. Едва достиг вершины, послал телепатический привет моему Дени, дабы
разделить с ним свой восторг. Уже два года он просился со мной  в  горы,
но Солнышко говорила, что ему еще рано ходить в такие походы  -  слишком
мал и хрупок. Я с неохотой соглашался и брал с собой Дени  мысленно;  он
мне потом говорил, что это почти так же здорово.
   Насытив его своими ощущениями, я спросил: Что делаешь?
   Пеку ТОРТ. Да,  сам,  под  маминым  присмотром,  папы  нет,  смеяться
некому, он пошел покупать себе подарок ко дню рождения, подвесной  мотор
для лодки, и Виктора взял с собой, а мы с мамой печем торт с  сюрпризом,
только папе не говори.
   Ох, совсем забыл, завтра же двенадцатое августа, мне двадцать восемь,
как твоему папе.
   (Отчаяние.) И ТЕБЕ ТОРТ?!
   Смех. Ну, мне в походе только торта не хватало! Завтра  на  мою  долю
свечку зажжешь и пропоешь: "С днем рожденья тебя".
   Ой, надо торт вынимать! Пока, дядя Роги!
   Пока, Дени, вечером поговорим.
   Он бросил меня и вернулся к  своему  кулинарному  опусу,  по-видимому
торопясь закончить его до прихода отца. Дон непременно поднял бы его  на
смех за такую "бабскую работу". А как  типично  для  моего  брата  взять
трехлетнего любимца Виктора и пойти покупать себе дорогой подарок!  Нет,
чтобы отложить деньги на образование Дени!
   Я тихо выругался. Если б только плата за обучение в Нортфилде не была
так чертовски высока! Если б великий штат Нью-Гемпшир  не  вычеркнул  из
бюджета  субсидии  на  обучение  одаренных   детей!   Если   б   местная
католическая школа не была так ортодоксальна! Сестра  директора  обещала
подумать  относительно  специальных  курсов  для   Дени,   но   осталась
непреклонна в том, что его надо посадить в первый класс, как всех прочих
шестилеток, "дабы привить ему общественные и трудовые навыки".
   Дени уже знает гораздо больше меня, а каково было бы мне теперь сесть
за парту с первоклашками! Боже правый!
   Я буквально скатился с Гусиного Глаза  и  стал  выбирать  себе  новый
маршрут.  Нынешняя  вылазка   в   горы   предполагалась   как   щадящая,
успокаивающая,  но  перед  лицом  очередной  подлости   Дона   и   моего
собственного бессилия гнев  опять  ударил  мне  в  голову  и  захотелось
измотать себя до предела. Я взглянул на часы. Еще нет и полудня.  Солнце
зайдет не раньше восьми. До  темноты,  если  идти  бодрым  шагом,  успею
отмахать  четырнадцать  километров  по  крутым  перевалам  и  заночую  в
знакомом альпийском приюте.
   И я тронулся в путь.
   Погода стояла на диво, хотя и было  немного  жарко.  Я  передохнул  и
освежился в небыстром ручье; потом меня отвлек резкий крик,  похожий  на
вороний - прежде ворон был  редкой  птицей  в  Новой  Англии,  а  теперь
понемногу возвращается. Вспомнив прежнее  пристрастие  к  наблюдению  за
повадками птиц, я пошел еще быстрее. К намеченному времени  достиг  горы
Карло и двинулся вверх по шероховатому северному отрогу. Пейзаж  мрачен,
как в лабрадорской тундре, зато отсюда  хорошо  просматривались  Гусиный
Глаз и Успех. Я попробовал вызвать Дени, но ответа  не  получил.  Видно,
Дон вернулся домой, и ребенку пришлось  срочно  укрыться  за  умственным
барьером,  который  он  часто  воздвигал  против  отцовских  насмешек  и
придирок.
   Черт бы тебя побрал, Дон!  Зная,  что  не  может  и  пальцем  тронуть
малыша, он еще больше усердствует  в  том,  чтобы  задеть  его  чувства.
Интернат стал бы блестящим выходом: на  девять  месяцев  в  году  убрать
ребенка  с  глаз  Дона,  обеспечить  ему  свободу,  общение  с   другими
одаренными детьми и понимающими взрослыми - что может быть лучше! Теперь
эта возможность рухнула, и я не  видел  иного  способа  решить  проблему
Дени, как сделать его метапсихический дар достоянием гласности.
   Но все во мне противилось этому. Как только истина выйдет  наружу,  в
него вцепятся парапсихологические лаборатории, станут  рвать  на  части,
вытягивать все жилы, третировать... Вот, недавно возник еще  один  центр
парапсихологических исследований под эгидой ВВС США...
   Нет. Должна быть какая-то альтернатива!
   Я лез вверх, обдумывая и отбрасывая один  план  за  другим.  Выкрасть
Дени. Подсыпать в виски Дону  какого-нибудь  зелья  и  оказать  на  него
принудительное воздействие. Открыть тайну Дени монахиням и заручиться их
поддержкой. Сдурел совсем! Разве этим гусыням справиться с таким  делом?
Написать  самому  Раину.  Губернатору  штата   Нью-Гемпшир.   Президенту
Никсону. В "Нью-Йорк тайме"!
   Занятый мыслями о племяннике, я начал восхождение на гору Успех - так
иронически именуется  центральный  пик  невысокой  гряды.  Добраться  до
вершины не так уж трудно, только на пути попадаются болотистые  трясины:
один неверный  шаг  -  и  провалишься  по  колено  в  черную  жижу.  Раз
оступившись, я мигом опомнился, но при этом чуть не ухнул вниз с обрыва,
умудрился вывихнуть колено и по шею забрызгался липкой вонючей грязью.
   Я выполз из болота,  проклиная  свою  тупость  и  топографию  родного
штата, где трясины бывают даже на вершинах гор. Это  следствие  местного
климата, когда влажные воздушные массы, нагоняемые ветрами,  оседают  на
склонах невысоких гор.  Летом  над  ними  постоянно  висят  туманы,  или
моросит, или бушуют грозы, в то время как внизу тепло и сухо.
   Проклиная странности здешнего климата, я сидел на валуне, менял штаны
и носки и чувствовал, как западный ветер усиливается, а из-за двух лысых
вершин выползают черные тучи. Так вот почему  на  пути  мне  встретилось
лишь  несколько  человек,  причем  все   двигались   в   противоположном
направлении, к ближайшему укрытию. Мне теперь до него часа четыре ходьбы
- это нормальным шагом, а за сколько дохромаю со своим  коленом,  одному
Богу ведомо.
   И я на черепашьей скорости потащился вперед,  высматривая  по  дороге
место для привала, поскольку тучи грозно сгущались,  кругом  одни  голые
уступы да низкорослые деревца (даже посох вырезать не из  чего).  Облака
уже скрыли солнце; ветер колыхал карликовую растительность в  преддверье
ураганного  фронта.  Небо  на  юго-западе   приобрело   черно-фиолетовый
оттенок.
   Я поскользнулся и пролетел несколько метров по размытому склону, боль
в колене стала зверской. Упал я на бок и, к счастью, успел подложить под
себя рюкзак. Закрыл  глаза,  прислушиваясь  к  острой  боли  и  журчанью
ручейка,  протекавшего  в  нескольких  метрах  от  меня.  Уже  явственно
доносились раскаты грома и стук первых капель.
   - Вот чертовщина! - процедил я сквозь зубы.
   Что же делать-то?  Через  какие-нибудь  минуты  склон  превратится  в
горный поток и грянет настоящая буря. Прикрываясь  рюкзаком,  я  выломал
несколько палок, чтоб наложить шину на вывихнутое колено.  Закрепил  как
следует сустав и попытался сосредоточить на травме свою экстрасенсорику.
Нет, ничего не выходит. Я слишком взвинчен,  чтобы  достичь  необходимой
концентрации усилий.  Поэтому  напялил  зюйдвестку  -  единственную  мою
защиту от дождя,  -  взвалил  на  плечи  рюкзак  и  продолжил  неуклюжее
восхождение.
   Дождь полил вместе с небесным фейерверком. На таком открытом месте  у
меня всего две перспективы: либо пригвоздит  молния,  либо  расшибусь  в
лепешку о скользкие гранитные скалы. В приют  до  темноты  уж  точно  не
поспею. Надо где-нибудь схорониться и переждать, но сколько я ни копался
в памяти,  припоминая  прошлогодний  поход  по  этому  маршруту,  ничего
похожего на укрытие в голову не приходило. Если же свернуть  с  тропы  -
как пить дать заблудишься.
   Я тщетно буравил глазами завесу ливня  в  поисках  хоть  какой-нибудь
трещины или норы. Ясновидение отказало напрочь.  То  ли  из-за  слепящих
молний, то ли из-за дикой ломоты  в  колене,  то  ли  просто  от  полной
растерянности. На всякий случай послал Дени призыв о  помощи:  возможно,
высокочувствительный мозг мальчика сумеет отыскать укрытие там, где  мои
способности потерпели фиаско. Он не ответил. По-видимому, телепатический
оклик был слишком слаб и не  смог  пробиться  через  глыбы.  Ну  все,  я
погорел! Alors - j'y suis, j'y reste!  Если, конечно...
   То, что случилось потом, кажется  в  ретроспекции  пародией  великого
события, коему суждено было случиться сорок лет  спустя.  Прикованный  к
этой чертовой горе, я затравленно огляделся,  поднял  голову  к  небу  и
завыл:
   - Призрак! Эй, Призрак! Вызволи меня из этого потопа!
   Воцарилась кромешная тьма, то и дело нарушаемая сверканьем молний.  Я
вновь позвал Фамильного Призрака. Ветер ярился, колено причиняло  адскую
боль; несмотря на зюйдвестку, я весь промок, поскольку  дождь  сыпал  не
вниз, а как бы вверх по склону. Я бросил рюкзак и  плюхнулся  на  мокрый
камень, нелепо вытянув перевязанную ногу.
   - Эй ты, сукин сын! Почему, когда ты нужен, тебя нет как нет?
   Я здесь, ответил он.
   Что это - галлюцинация? Я так и подскочил на  месте.  Ветер  внезапно
стих, дождь прекратился, будто кто-то завернул на небе кран. Вокруг меня
распространялось матовое свечение, точно поглотившее  вспышки  молний  -
теперь они казались мне слабой пульсацией света в дугообразном ореоле.
   - Призрак! - прошептал я. A vos ordres .
   - Неужто и вправду ты?
   Бедняга! Ты разве не понял, что меня стоит только позвать. Даже  если
я сам не услышу, мне обязательно передадут.
   По-французски и по-английски я высказал ему все, что о нем  думаю,  а
затем потребовал, чтобы он немедленно исцелил мое колено. Voilа!  Боли как  не  бывало.  Не  помня  себя  от  радости,  я  снова
обратился к нему: