и ручным и вскоре уже считал нашу хижину  своим  владением.
Меня удивило его дружелюбие, поскольку  я  привык  считать  всех  членов
семейства куньих злобными и кровожадными. Тереза назвала его Германом  и
награждала кусочками консервированной ветчины. Когда поздно вечером  она
играла на своей клавиатуре  и  тихонько  пела  для  нерожденного  Джека,
горностай выглядывал из-за дровяного ящика и слушал, а его глазки-бусины
блестели в свете ламп.
   Хижина была закончена 23  октября.  Лыжи,  топоры,  пилу  и  ружье  я
повесил на стене снаружи, что придало ей просто  щегольской  вид,  а  на
колышек над дверью повесил в качестве тотема медвежий череп, на  который
наткнулся в лесу. Мы предвкушали, как покажем  хижину  Марку,  когда  он
прилетит с дополнительными припасами. Обезьянье озеро  уже  затягивалось
льдом, но  я  объяснил  Терезе,  что  старенький  "Бобр"  просто  сменит
поплавки на лыжи.
   В эту последнюю неделю октября мы в первый раз могли  позволить  себе
отдохнуть как следует. Теперь, когда стук молотка и другие рабочие  шумы
смолкли, хижину вновь окутала благостная тишина. Нам выпало  коротенькое
индейское лето - стояла  такая  теплынь,  что  можно  было  не  надевать
верхней  одежды,  наслаждаясь  полным  отсутствием  жалящих   насекомых,
которые все погибли от первых заморозков - увы, как и древорез.
   А двадцать девятого мы отправились на  прогулку  по  местам,  которые
особенно нравились Терезе, - на  запад  вдоль  южного  берега  озера  до
поперечной морены Обезьяньего ледника,  где  шумный  поток  клубился  на
крутом склоне горы Джекобсен. Ручей, стекавший с морены,  заметно  иссяк
по сравнению с тем, каким он был полмесяца назад, когда мы видели его  в
последний раз. Питающий его  ледник  замерзал,  и  скоро  зимние  морозы
прихватят наш маленький ручей Мегапод и все остальные  ручьи,  сбегающие
по склонам к озеру, из которого нам предстоит брать воду.
   Во время этой прогулки  мы  видели  только  веселых  соек,  несколько
воротничковых рябчиков и следы крупного волка на нерастаявшем снегу  под
купой корявых деревьев. Мы все высматривали неуловимых  большеногов,  но
не увидели ни одного следа, кроме того, на который  я  наткнулся  еще  в
сентябре.  Единственным  напоминанием  об  этих  приматах   был   легкий
неприятный запах, который иногда  доносился  до  нас  с  нижнего  берега
озера. Мне вспомнилось благоухание сасквочей, с которыми я познакомился,
когда наблюдал их в тот раз, и я  объяснил  Терезе,  что  означает  этот
запах, однако ни один большеног так и не показался.
   Когда я проснулся утром 30 октября,  в  хижине  было  очень  холодно.
Ведро с водой на  нетопленой  печке  покрылось  ледяной  корочкой,  и  я
тихонько поругивался, разводя огонь негнущимися пальцами. Снаружи  низко
нависали свинцовые тучи, из них в неподвижном воздухе падал густой  снег
- но не  пушистые  медлительные,  хлопья,  как  в  тот  день,  а  мелкие
снежинки, внушавшие мысль, что  они  будут  сыпаться  и  сыпаться  очень
долго. На земле уже лежал слой сантиметров в пятнадцать  толщиной,  и  я
увидел, что озеро наконец замерзло от берега до берега - широкое  ровное
поле ослепительной белизны.
   Я не стал будить Терезу. Когда огонь разгорелся, я оделся потеплее  и
выскользнул за дверь. Лопаты стояли на крыльце, и  разгрести  дорожки  к
беседке и нужничку не составило труда. Я натаскал  на  крыльцо  сухих  и
сырых поленьев (первые для готовки, вторые - для долгого горения), потом
взял топор поменьше, пустое  ведро  с  привязанной  к  нему  веревкой  и
спустился по тропке на берег. Лед у маленького мола, который я сложил из
камней, был только  сантиметра  два  толщиной.  Я  легко  разбил  его  и
зачерпнул ведро белесой воды. Ну да теперь, когда ручьи замерзли до дна,
вода в озере скоро станет прозрачной. Некоторое время я стоял, глядя  на
озеро.
   Полное безмолвие нарушалось лишь легким шорохом  падающего  снега.  Я
улавливал в морозном воздухе запах  древесного  дыма.  Для  зимы  я  был
экипирован недурно:  парка  на  пуху,  толстые  полипропановые  штаны  и
фетровые сапоги. Приятно было думать, что хижинка потихоньку нагревается
и что через несколько минут я поднимусь туда, приготовлю завтрак - омлет
из яичного порошка с поджаренной грудинкой,  кофе  -  и  разделю  его  с
Терезой. Ее странные настроения и наивная беззаботность больше  меня  не
раздражали.  Оберегая  ее,  наставляя  ее,  я  словно   возвращался   на
восемьдесят лет назад,  когда  был  метапсихическим  ментором  и  лучшим
другом малыша Дени. Он смог выжить только благодаря мне, вот как  теперь
Тереза. После долгих лет одиночества я и забил, какая это радость, когда
ты кому-то нужен.
   И даже не одному, а двоим.
   После завтрака  Тереза  вымоет  посуду  и  замесит  тесто.  А  может,
поставит фасоль томиться на  весь  день  в  голландской  духовке  позади
печки. Если  захочется,  посмотрю  по  тридивизору  какой-нибудь  старый
фильм, или  почитаю,  или  выстираю  носки.  Тереза,  наверное,  наденет
наушники и беззвучно поупражняется на  клавиатуре  или  же  станет  шить
распашонки. А потом, возможно, мы  сыграем  в  покер,  пользуясь  вместо
фишек фасолью - в правом нижнем кармане моего рюкзака  я  всегда  хранил
засаленную колоду карт. Или она сядет работать  над  какой-нибудь  своей
музыкальной  композицией,  а  я  займусь  приведением  в  порядок  моего
дневника. Трудясь по десять - двенадцать часов в день, я почти не  делал
записей.
   Время летело незаметно.  Следующая  неделя  завершит  половину  нашей
жизни у Обезьяньего озера. Тереза была здорова, счастлива и тешила  себя
надеждой, что рождение  Джека  вновь  пробудит  в  Поле  любовь  к  ней.
Замечательному  эмбриону  исполнилось  семь  месяцев;  он,  по-видимому,
чувствовал себя отлично и набирался сведений о внешнем  мире  с  помощью
собственных ультрачувств, а также используя метаспособности  матери  тем
таинственным методом, к которому прибегают до своего рождения оперантные
младенцы.
   И я с удивлением осознал, что получаю огромное удовольствие от жизни.
Ко мне вернулась физическая форма сорокалетнего здоровяка,  а  из  шести
бутылок отличного рома, купленного в Вильямс-Лейк,  была  выпита  только
одна, и то до половины.
   Когда  Марк  прилетит  с  новыми  припасами,  у  него  будут  причины
гордиться своим старым дядюшкой Роги.

18

Хановер, Нью-Гемпшир, Земля
31 октября 2051

   Великий Враг нежданно согласился выступить на симпозиуме, посвященном
политике Галактического  Содружества.  А  вечером  он  сам  и  еще  двое
именитых участников симпозиума были приглашены на дружеский обед  в  дом
ректора. Вечером... в канун Дня Всех Святых.
   Такого удобного случая Фурия упустить не могла.
   Кто обратит внимание на Гидру, если в  этот  праздник  из  праздников
заметит ее в парке, окружающем особняк ректора? Повсюду, как заведено  в
Новой  Англии,  устраивались  веселые  импровизированные  вечеринки.  По
академическому городку бродили, требуя "выкупа", оравы ряженых студентов
и окрестных мальчишек - в основном операнты - и бесцеремонно  звонили  в
двери ректора и студенческих общежитий. Конечно, выход Гидры в  открытую
был сопряжен с некоторым риском, однако  слишком  велик  был  соблазн  -
вывести Дэвида Макгрегора из игры теперь же, прямо здесь, на  Земле,  не
дожидаясь, пока кандидаты в Магнаты соберутся в Консилиум Орбе.
   И Фурия решила рискнуть.
   Вечер был ясный,  подмораживало.  Гидра  появилась  в  двадцать  один
тридцать. Она проскользнула по залитой лунным светом лужайке к  особняку
ректора, а Фурия следила за ней сверху.  Окна  красивого  дома  в  стиле
конца XVIII века светились, по сторонам входной двери красовались  снопы
и целый набор выдолбленных, освещенных изнутри тыкв с прорезями для глаз
и рта. На подъездной дороге стояло три наземных автомобиля  и  маленький
ролет с регистрационными номерами столицы  Конфедерации  и  лотианскими.
Макгрегор жил  в  Эдинбурге,  хотя  большую  часть  времени  проводил  в
Конкорде, в Европейской башне.

***

   А так ты все-таки тут. Долгонько же ты добиралась!
   ФуриямилаягосподибожеФурия   не   сердись   я   пришла   как   только
собралась...
   Чувствуешь себя в форме?
   ДададаДа!
   Возможно я смогу позволить чтобы ты сделала это сегодня милая малютка
Гидра.
   Сделать? СДЕЛАТЬ ЭТО ЕЩЕ РАЗ?
   Если условия сложатся благоприятно. Только тогда! Решать буду я а  ты
слушаться!
   Дадада  но  пожалуйста  позволь   пожалуйстастаста   ЭТО   БЫЛО   ТАК
ЗАМЕЧАТЕЛЬНО Я ДАЖЕ ВЫРОСЛА!!
   Замолчи! Абсолютное психомолчание  с  этой  секунды!  Там  все  кроме
ректора и его жены мощные операнты. Если тебя обнаружат  -  если  кто-то
хотя бы чуточку уловит кто  ты  и  что  затеваешь  -  сразу  смывайся  и
заэкранируйся так чтобы стать невидимкой мать твою! Понятно?
   (Согласие.)
   Изучи метапсихический арсенал  их  обоих  -  Макгрегора  и  его  жены
Маргарет Стрейхорн пока они ужинают.  Потом  пойдешь  к  фасаду  дома  и
затаишься в кустах пока я не дам команду.
   (Согласие.)

***

   Трое ряженых ребятишек,  вопя  и  хихикая,  пробежали  по  подъездной
дороге. Они были "нормальными" и понятия не имели, что за ними из кустов
наблюдает Гидра. Они позвонили в дверь, и ее открыла  одна  из  взрослых
дочерей ректора.
   - Выкуп! - закричали ребятишки, получили горсть конфет, рассовали  их
по сумкам и помчались дальше.
   Фурия  несколько  минут  следила  за  ними,   размышляя   над   новой
поразительной идеей, которая вдруг зародилась у нее.
   Дэвид  Макгрегор  был  куда  более  мощным  противником,  чем   Бретт
Макаллистер. Осторожное сканирование во время  политического  симпозиума
подтвердило некоторые подозрения Фурии. За последний год - и особенно за
девять месяцев его второго брака - Великий  Враг  изменился  и,  видимо,
стал слишком сильным, чтобы еще неопытная Гидра могла  его  сокрушить  и
тем более - убить. Из угрюмого стареющего шестидесятипятилетнего  вдовца
Дэвид Макгрегор преобразился в омоложенного могучего операнта. Он лег  в
регенванну до того, как Маргарет Стрейнхорн наконец согласилась выйти за
него, и теперь  вновь  выглядел  так,  как  в  дни  юности,  когда  стал
чемпионом по метанию копья на ежегодных Каледонских  играх,  -  высоким,
стройным,  черноволосым,  со  жгучими  черными  глазами   и   квадратной
челюстью, украшенной по сторонам архаичными бачками. К тому же Дэвид был
по уши влюблен в свою новую  жену,  и  романтическая  страсть,  как  это
нередко случалось у людей, еще более  усилила  его  и  без  того  мощную
созидательную метафункцию. Но у Фурии имелись другие способы разделаться
с Великим Врагом помимо самого прямолинейного.
   Одну привлекательную возможность представляла, как  ни  странно,  его
новая жена.

***

   Сокорро Ортега превосходно  исполняла  свои  обязанности,  значась  в
штатном  расписании  Дартмута  как  "Первая  леди  колледжа".  Жалованье
получала  профессорское,  а  трудилась  усерднее  многих  ученых  мужей,
исполняя роль официальной хозяйки (и неофициальной  матери  исповедницы)
колледжа, а не просто была супругой ректора и сородительницей их  детей.
Гораздо  чаще,  чем  ей  хотелось  бы,  к  ее  помощи  прибегали,  когда
требовалось смягчить и обезвредить потенциально взрывную ситуацию,  как,
например, с полным основанием можно было бы считать  обед  в  канун  Дня
Всех Святых с участием оперантов.
   Обычно первая леди в отличие от некоторых высокообразованных нормалей
относилась вполне спокойно  к  необходимости  принимать  метапсихическую
человеческую элиту. Ведь почти десятую часть преподавательского  состава
в  Дартмуте  составляли  операнты,  и  почти  все  они  были  приятными,
тактичными   людьми,   которые   никогда   не   допустили   бы   оттенка
снисходительного  превосходства  по  отношению  к  неоперантам.   Однако
человеческие метапсихологи разделяли многие слабости  своей  расы,  и  в
этом заключалась трудность, с которой столкнулась Сокорро Ортега в  этот
вечер, но она успешно справилась со своей задачей.
   Ее муж - ректор  Том  Пятнистая  Сова  -  когда-то  учился  у  Дэвида
Макгрегора  в  Эдинбурге,  до  того  как  шотландец  (единственный   сын
знаменитого  Джеймса  Макгрегора  и  сам  знаменитость)   отказался   от
преподавания ксенопсихологии ради работы  в  Европейском  Интендантстве.
Когда  именитый   участник   симпозиума   по   политике   Галактического
Содружества накануне его открытия серьезно занемог,  Том  убедил  своего
бывшего  наставника  прилететь  из  Конкорда  и  занять  его  место.   В
результате два главных кандидата на пост  Первого  Магната  Конфедерации
Землян Дэвид Сомерлед Макгрегор и Поль Ремилард в один  и  тот  же  день
выступили с докладами о собственных взглядах на политическую  философию.
Для колледжа это обернулось подлинным триумфом, получившим самое широкое
освещение в средствах массовой информации. На следующий день, то есть  в
канун Всех Святых, к дебатам  двух  человеческих  кандидатов  в  Магнаты
присоединилась брачная  пара  известнейших  психополитиков  Полтроянской
Амальгамы, что, несомненно, должно было на несколько  месяцев  ввергнуть
голубятню политической науки в большое возбуждение. В  последнюю  минуту
Том  решил,  что  на  маленьком  дружеском   обеде   в   доме   ректора,
устраивавшемся для полтроянской пары, только что  прибывшей  по  обмену,
чтобы прочесть курс лекций, обязательно должны  присутствовать  Дэвид  и
его жена Маргарет. Первая леди согласилась, но,  не  обдумав  хорошенько
последствий, в свою  очередь  решила,  что  пригласить  следует  и  Поля
Ремиларда. Поль в отличие от Дэвида Макгрегора не был  старинным  другом
Тома и Сокорро, к тому же ни он, ни она не питали особой привязанности к
блестящему Соинтенданту, чья популярность у средств массовой  информации
и яростная верность Галактическому Содружеству как-то не вязались с  его
репутацией  любителя  сексуальных  приключений.  Но  колледж,  с  другой
стороны, не мог проявить неуважение к Полю. Он принадлежал к числу самых
выдающихся выпускников Дартмута и, естественно,  наравне  с  Макгрегором
тоже должен был ожидать приглашения.
   Первая  леди  лично  посетила  Сейсовскую  аудиторию,  где   проходил
симпозиум, и пригласила Макгрегора. Он с  удовольствием  согласился.  Но
когда Сокорро отправилась на поиски Поля, то в гостиной  для  участников
симпозиума она встретила обоих полтроянцев и как  ни  в  чем  не  бывало
упомянула, что гостей  за  обедом  будет  больше,  чем  намечено.  К  ее
глубокому огорчению, они вдруг начали  говорить  что-то  неопределенное,
мяться, и в конце концов экзотик женского пола сослалась  на  "внезапное
недомогание", которое, увы, помешает им присутствовать на обеде.
   Супруга ректора  не  умела  читать  чужие  мысли,  но  преуспевала  в
дипломатии,  и  с   помощью   сочувствующей   доброжелательницы   быстро
установила, где зарыта собака: на протяжении всего симпозиума  Поль  был
неразлучен с этой puta callejera  Лорой  Трамбле,
женой коллеги Поля, вечного рогоносца Соинтенданта Рори  Малдоуни!  Всем
было известно, что Поль и Лора вот уже больше года поддерживают интимные
отношения.  Полтроянские   академики   (особенно   полтроянка,   большая
любительница человеческих опер) были шокированы таким, как они  считали,
безнравственным  поведением  Поля,   особенно   если   учесть   недавнюю
трагическую гибель его жены. Сокорро сразу стало ясно,  почему  экзотики
так  категорично  отказались  присутствовать  на  обеде  в   их   честь.
Испугались, что он приведет с собой распутную Лору. А ведь  и  приведет,
если не найти способа перехитрить его. Caracoles!
Неужели  Дартмутский  колледж  оскорбит  уважаемых   полтроянцев   из-за
ненасытности подружек Поля Ремиларда?
   И тут Сокорро осенила блестящая мысль: ректор Дартмута и  его  первая
леди дадут обед не на восемь, а на десять персон. Она тут  же  позвонила
Люсиль Картье, умоляя о помощи в катастрофической ситуации, и заручилась
ее согласием. Позже, когда первой леди удалось  поймать  Поля  одного  и
пригласить его, она упомянула, что пригласила и его родителей,  а  потом
"нерешительно" осведомилась, не будет ли он так добр, не  заедет  ли  за
своей крестной матерью - почетным профессором Дартмутского  колледжа  по
кафедре человеческой генетики Колетт Рой? Сокорро и  Том  так  дружны  с
Колетт, и они уже так давно не виделись...
   После секундного колебания загнанный в угол Поль обещал исполнить  ее
просьбу. Засим первая леди нашла полтроянцев и,  упрашивая  их  все-таки
отобедать у нее с ректором, мимоходом  упомянула,  что  Поль  приедет  с
достопочтенной  профессором  Рой.  Экзотики   тут   же   вновь   приняли
приглашение, и Сокорро могла наконец сообщить Тому, что все в порядке.
   С самого начала  все  говорило  за  то,  что  обед  станет  настоящим
триумфом. Поль и его соперник на пост Первого Магната на время забыли  о
политических разногласиях, которые придали столько  жару  симпозиуму,  и
ограничивались светскими темами - во всяком случае, вслух. Дени Ремилард
был рад возобновить былую дружбу  с  Дэвидом  Макгрегором  и  на  полную
катушку   очаровывал   Маргарет   Стрейхорн.   Миниатюрные   лиловокожие
полтроянцы, похожие в своих экзотических изукрашенных одеждах на  земных
ребятишек, почему-то совершенно лысых и в маскарадных костюмах  в  честь
Дня Всех Святых, очень живо и с большим  юмором  рассказывали  о  разных
экзотических политических  интрижках.  А  Люсиль,  чьи  приемы  в  честь
заезжих знаменитостей славились еще тогда, когда Том Пятнистая Сова  был
простым  преподавателем  политических  наук  в  Дартмуте,  а  Сокорро  -
темноглазой студенткой из Кампече, не скупилась на комплименты гостям.
   Это будет достопамятный вечер, упоенно думала первая леди.

***

   В оранжерее, где был сервирован обед, Том, Сокорро и восемь их гостей
сидели в белых  железных  креслах  вокруг  большого  круглого  стола  со
стеклянной крышкой. Яркие хризантемы и астры в сахакских черных  горшках
чередовались с букетами пламенеющих кленовых листьев в  каменных  вазах,
создавая вокруг обедающих ансамбль, который, по  мнению  Люсиль  Картье,
почти выходил за пределы хорошего вкуса.
   "Или я поддалась буржуазному филистерству? - подумала Люсиль.  -  Или
это  предупреждение  о  легком  несварении  желудка?  (Рыба  была  такой
острой!)" Однако все, кроме нее, казалось, извлекали из  обеда  максимум
удовольствия.  Дебаты   Дэвида,   Поля,   полтроянцев,   видимо,   имели
потрясающий успех, и между двумя мужчинами сейчас не  ощущалось  никакой
вражды. Так почему же ее одолевает предчувствие чего-то ужасного?
   Первая леди предложила своим гостям  обед  из  центральноамериканских
блюд, восходящих к временам до испанского завоевания. Экзотичная брачная
пара Фритисо-Пронтиналин и Минатипа-Пинакродин ("Называйте  нас  Фред  и
Минни"), а также шотландские гости пришли в неистовый  восторг  от  рыбы
под  соусом  из  перца  и  семян  аннатового  дерева,  моле  де  побано,
мексиканских лепешек, риса, черной фасоли и соуса из мякоти гуака.  Дени
и Поль буквально обжирались, воздавая должное рыбе по-маяйански, которую
Сокорро приготовила сама по старинному семейному рецепту. Но Люсиль чуть
прикасалась к пряным кушаньям, потому что весь день испытывала  странную
тошноту из-за зловещих вибраций, словно бы заполнивших эфир. Она чуть не
отклонила неожиданное приглашение пообедать у ректора, но дала  обещание
выручить Сокорро; кроме  того,  ей  хотелось  познакомиться  с  Маргарет
Стрейхорн, мощной операнткой, на которой  недавно  женился  Дэвид  после
почти тринадцатилетнего вдовства. И потому Люсиль, сжав  зубы,  все-таки
пришла на этот прием!
   Она заговорила с сидевшим слева от  нее  Полем  на  его  персональной
волне:
   Милый, ты не мог бы  быстренько  подкрепить  свою  бедную  старенькую
мать? У меня что-то неладно с головой и животом.
   (Сочувствие.) Так полегче?
   Гораздо.  Ты  не