дюжих парня с лопатами подошли к  нему и стали  раскапывать рыхлую
почву.  Через несколько  минут в  свежевырытой  яме  открылся  бак. Вытащили
затычку, и оттуда  полилась вода. Колдуна засыпали вопросами  -- что да как,
-- а он отвечал:
     -- Почитай кажный раз нахожу,  и отец мой  находил, и дед, и прадед. Но
теперя все уж, боле никто не найдет: у детей да внуков веры нету. Да и  кому
оно нынче надобно? Люди  уж лучше геолога позовут, пущай он им счет выставит
до неба, ну как же -- ученый! А старый-то способ все работает...
     У Дени он тоже сработал, но на это ушло полгода напряженных тренировок.
Сперва  он искал по атласу,  потом  по картам  аэрофотосъемки, за которые  я
выложил  баснословные деньги.  У меня поисковая  метафункция, можно сказать,
отсутствовала (о чем свидетельствовали мои  детские опыты  с поисками воды),
но я  пытался помочь племяннику,  объединяя  с  ним  умственные усилия. Дени
садился  за стол  и погружался  в  транс,  палочка  неспешно  двигалась  над
поверхностью карты,  а то, что творилось у него в мозгу, выглядело  истинной
магией.
     Мы совершали в уме ночные полеты, озирая  сверху разбросанные там и сям
скопления огней  на  месте  городов и деревень. Чем выше  мы  воспаряли, тем
более расплывчатыми  становились световые  пятна,  а  при спуске  можно было
различить уличные  фонари, освещенные окна, фары  машин. И  все поиски  Дени
казались  воображаемым  ночным  полетом.  Поначалу  он  видел  лишь  неясные
сгустки,  обозначавшие  мыслительную  деятельность  обычных  людей.   Но  со
временем научился фокусировать зрение,  выделять из думающей массы излучение
отдельных  умов.  Они  были  яркие  и  тусклые,  большие   и   маленькие  --
бесчисленное  многоцветное  множество.  Подобно  тому,   как  водо   --  или
золотоискатель, сосредоточившись  на  объекте  поиска,  направляет  на  него
умственный  луч,   так   и   Дени  проецировал   квинтэссенцию  "оперантной"
мыслительной энергии и  начинал  охотиться  за  ней с помощью  классического
ощущения отстраненности.
     Первыми оперантами, выявленными в  Берлине, оказались его отец  и  брат
Виктор.  Сперва Дени было  трудно  избежать  инстинктивного  обращения  к их
ментальному почерку, но, как только он овладел техникой, сразу  распознал ум
взрослого   и   ум  ребенка,  светящиеся,   как  маяки   метафункций,  среди
нагромождения просто одаренных умов.  Младшие дети Дона -- к тому времени их
стало уже  шестеро  -- поблескивали тусклой латентностью (эту трагедию  мы с
Дени полностью  осознали  лишь много лет спустя); Дон являл собою  мерцающую
переменную  звезду,  а  девятилетний  Виктор  горел  ясно  и  злобно,  точно
последний уголек в костре.
     Дени  не  стал выходить с ними на связь и  даже  не намекнул им о своих
поисках.
     --  Пусть лучше ничего не знают, -- угрюмо сказал мне маленький мудрец.
И разумеется, был прав.
     Терпеливый  поиск  родственных душ  начал  приносить плоды  в июне 1979
года, когда племянник  наконец выловил в миллионном  населении Манчестера ум
Гленна Даламбера.  Мы сели в мой  "вольво"  и  устремились на  охоту. Дени в
полной  прострации  сидел   рядом  на  сиденье,  и  палец  его  скользил  по
истрепанной  аэрофотосъемочной  карте. (К  явной своей  радости, он  уже мог
спокойно обходиться без гамамелиса.) Нами овладела паника, когда стало ясно,
что объект поисков находится на пути из Манчестера. В результате дикой гонки
по  южным  равнинам  мы  чуть  не упустили Гленна, но  в конце  концов  Дени
затравил его  в  заповеднике Бенсона, где он дрессировал  слонов  в бродячем
цирке.  Молодой  человек более  чем адекватно отреагировал на телепатические
откровения  --  послал  мгновенную  ответную вспышку Дени.  Тот  был  просто
потрясен, узнав,  что  его новый  союзник  заканчивает Дартмутский  колледж.
Гленн Даламбер стал первым членом ныне  всемирно  известной Группы и будущим
активным борцом  за  права  метапсихологов  в смутные  годы,  предшествующие
Вторжению.
     Через несколько  недель  после  встречи с Гленном Дени выследил второго
выдающегося  члена  Группы  --  Салли   Доил.  В  родном  городке  она  была
знаменитостью, поскольку умела  отыскивать  пропавших  людей и вещи. Она как
раз  заканчивала среднюю  школу и осенью  (quelle  surprise! [Какой сюрприз!
(франц.)]) собиралась поступать в Дартмутский колледж. У Дени  глаза  на лоб
полезли от двойного совпадения. Я, как вы, наверное, догадываетесь, сохранил
полнейшую невозмутимость.
     В  то лето мы  обнаружили  ещЕ только двоих оперантов. Первым оказалась
старая больная Одетта Кляйнфельтер  (после  того как мы чуть не довели еЕ до
инфаркта своим телепатическим приветствием,  она решительно  устранилась  от
дальнейшего общения), вторым -- девчонка из Нашуа, на год моложе Дени. Когда
он вышел с ней на контакт, она прищурилась и презрительно бросила:
     -- Умник выискался!
     Если  не  считать  метапсихического  дарования,  которое мы  с  первого
взгляда не  оценили  в  полной мере, в  ней не было  ничего исключительного,
кроме  какого-то  ослиного  упрямства  (впрочем,  женщины  франко-канадского
происхождения все таковы). Дени  она активно не понравилась, и он не включил
еЕ в растущий  корпус оперантов. В 1979 году  никто и не  предполагал, какую
роль в будущей метапсихической драме сыграет девочка по имени Люсиль Картье,
и тем не менее именно ей суждено было стать ближайшим сотрудником Дени,  его
женой  и   матерью   семерых  магнатов-основателей   Конфедерации  Землян  в
Консилиуме. Но  до этого ещЕ  много воды утечет, потому  я  поведаю  историю
Люсили в последующих главах моего повествования.

     Той осенью  Дени и  Салли Дойл под опекой Гленна Даламбера  поступили в
Дартмутский колледж, и среди студенческой братии  племянник  выявил ещЕ трех
субоперантов. Посредством телепатической связи их также привлекли в  Группу.
Выпускник Митч Лозье и первокурсница  Колетта Рой до той поры не подозревали
о своем даре, и только общение с Дени спровоцировало их усиленный умственный
расцвет.  Третий --  индеец  Туквила  Барнс из штата Вашингтон -- учился  на
подготовительных   курсах   медицинского   факультета;   ему   уже  стукнуло
семнадцать.  Молодой  гений  умел  лечить наложением  рук  и  покидать  свою
телесную  оболочку,  однако оказался  достаточно хитер, чтоб не обнародовать
своих   необычных  способностей.   К   тому  же  он   изрядно   понаторел  в
экранировании,  что  позволило  ему скрыться  от "умственного радара"  Дени;
полгода он со стороны наблюдал деятельность Группы, а после явился сам.
     Весь  курс Дени  одолел  за  три  семестра  да  ещЕ успел  в  это время
идентифицировать и  вовлечь  в Группу троих  оперантов.  Девятнадцатилетнего
повесу Жерара Трамбле, долбившего гранит на вермонтских залежах и ни сном ни
духом не ведавшего о своей субоперантности. Гордона  Макалистера,  который в
свои  двадцать шесть выращивал картофель на отцовской ферме в Мэне  и смутно
подозревал  в себе некую чудинку, но  старался еЕ  не  обнаруживать,  будучи
послушным сыном и добрым пресвитерианином (кстати сказать,  он  единственный
из  окружения  Дени  предпочел физику психологии  и  психиатрии). И наконец,
самого  "пожилого" члена Группы -- Эрика Бутена; этот уже десять  лет служил
механиком  в манчестерском  филиале  Форда,  но  тоже  поддался влиянию и  в
тридцать  лет поступил на первый курс Дартмутского  колледжа, чем несказанно
расстроил  своего  босса, поскольку во всем  Нью-Гемпшире не  было человека,
умевшего с такой точностью диагностировать неполадки в моторах.
     В  июне 1980 года  под аплодисменты благожелательно  настроенной  части
клана Ремилардов Дени удостоился  степени  бакалавра гуманитарных  наук. А в
восемьдесят третьем,  едва  ему  исполнилось  шестнадцать,  получил  степень
бакалавра медицины. Тут уж на церемонии,  кроме  Солнышка,  присутствовали и
восемь  еЕ детей, включая  новорожденную  Полин.  В  Хановер  также  прибыли
двадцать четыре других Ремиларда, дабы отпраздновать триумф семейного гения.
Дон предусмотрительно заболел гриппом, а подросток Виктор остался дежурить у
его постели, однако их отсутствие не вызвало особых сожалений.
     Подобно  своим единомышленникам, Дени в  бытность  студентом  тщательно
скрывал  свою  исключительную  одаренность, но  втайне  продолжал изыскания.
Дотошный  Митч  Лозье  быстро  навострился отслеживать  новых  субоперантов,
помогая формировать и расширять североамериканское ядро. Дени  отработал три
года  по распределению  в  Центре  душевного здоровья,  входящем  в  составе
колледжа,  и одновременно защитил  докторские  диссертации по  психологии  и
математике (последняя  -- с кибернетическим  уклоном). Его успехи привлекали
внимание  широкой общественности,  кое-кто  из  анонимных  благодетелей даже
финансировал  небольшую  лабораторию по  исследованию  экстрасенсорных  сил,
которую Дени основал и возглавил после защиты обеих диссертаций.
     Работе в этой скромной лаборатории он отдал следующие три  года. И все,
как один,  члены  Группы после окончания  учебы и  стажировки без  колебаний
пожертвовали материальным благополучием ради развития новой науки. Занимаясь
своей пионерской деятельностью, Дени опубликовал целый ряд крайне осторожных
статей, тем не менее снискавших  ему определенную "паблисити", которая могла
роковым образом сказаться на его жизни и карьере. Однако Бутен и Макалистер,
"штатные" вышибалы  лаборатории, решительно пресекали многочисленные происки
средств  массовой  информации. А самым настойчивым  давала от ворот  поворот
администрация  медицинского факультета,  по достоинству ценившая  уникальный
талант Дени.
     Но журналисты не сдавались.  Особенно упорные  пробовали подступиться к
отцу  выдающегося  ученого и, как следовало  ожидать,  были покрыты отборным
двуязычным матом. Дона тем временем уволили с целлюлозно-бумажной фабрики за
беспробудное  пьянство,  он  основал  свое  собственное  дело  --  небольшое
предприятие  по  заготовке  леса  -- и  взял  подручным Виктора, выросшего в
здоровенного и  очень злобного верзилу. Попытки Дени привлечь брата в кружок
оперантов не имели успеха.  С годами Виктор закалил не только принудительные
способности,  но и  ненависть к старшему брату. Разумеется,  он и слышать не
хотел о высшем образовании и парапсихологических исследованиях.  Его даже из
средней школы исключили, после чего он и стал помогать отцу на делянке.
     А  доктор  Дени  Ремилард,  заслужив  репутацию  самого  перспективного
психолога  Соединенных  Штатов,  был  в  1989  году  принят  на  медицинский
факультет   Дартмутского  колледжа  как   заведующий   кафедрой   психиатрии
(парапсихологии).  В  двадцать  три  года он  совсем  отдалился от  семьи  и
посвятил себя делу, заполнявшему всю его  жизнь... до тех пор пока на первом
этапе  Метапсихического  мятежа  этот  великий  ум  не был потерян  как  для
человечества, так и для Галактического Содружества.

5

     Алма-Ата, Казахская ССР, Земля
     18 января 1984

     Из толпы,  собравшейся  на  катке  Медео, только  старый  Петр Сахвадзе
почувствовал землетрясение. Слабый  сейсмический  гул заглушали звуки вальса
из "Евгения Онегина"  и визг детей. Правда, стенки стоящей в чаше катка ярко
расписанной  и  утепленной  юрты слегка  заколыхались,  а  сверху  заплясала
кисточка из конского волоса,  но  такое  вполне могло  произойти и от ветра,
порой налетавшего с Заилийского Алатау.
     И все же Петр сразу понял.
     Он недавно переехал в большой среднеазиатский город Алма-Ата  к  дочери
Тамаре, зятю Юрию и троим  внукам после  десятилетней ссылки в Улан-Удэ, где
лечил психику бурят-монголов. В этот зимний день, исполняя обязанности деда,
Петр привел на каток девятилетнего Валерия, семилетнего Илью и четырехлетнюю
Анну. Идти не хотелось: два дня его мучили головные боли, но, боясь огорчить
детей, ещЕ не успевших полюбить вновь обретенного деда, он притворился,  что
ему лучше. Медео -- каток мирового класса, даже в самые суровые холода здесь
можно  почти налегке кататься  --  так умно  он расположен.  Детишки тут  же
влились в  шумную толпу, высыпавшую на лед, а Петра оставили  на  трибуне  в
первом ряду.
     Он  скрючился на скамье, лелея нестерпимую боль  в висках;  несмотря на
привезенные из Сибири  меховой тулуп  и  ушанку, ему было  зябко.  Потягивая
мятный  чай из  термоса,  он жалел себя  и думал, не ошибка ли с его стороны
дать себя вызволить из ссылки. Улан-Удэ, конечно,  не ривьера вроде Сочи, но
бурят-монголы -- народ приветливый, доброжелательный, а  таинства их шаманов
не  носят  политической  окраски  в  отличие  от  деятельности  Тамары  и еЕ
бескомпромиссного мужа-поляка.
     Боль усилилась, к горлу  подступала дурнота. Петр было подумал, что его
бедный  череп сейчас  треснет, но тут  зрение  начало играть с ним  странные
шутки. Облитые солнцем белоснежные холмы, обступающие стадион, вдруг озарило
какое-то  неестественное  зеленое сияние, а островки  голого камня приобрели
зловещий  фиолетовый  оттенок.  Он  ощутил  легкую  вибрацию  почвы,  громко
застонал и ухватился за скамью, чуть не уронив термос.
     И вдруг -- о чудо!
     Боль исчезла.  Его окутала  странная аура.  Одурманенный мозг все разом
осознал. Землетрясение! Такие ощущения  он испытал  уже дважды: в шестьдесят
шестом, на той  злосчастной  конференции  психиатров  в Ташкенте,  и  совсем
недавно, в прошлом году, когда слабые толчки  были зарегистрированы в районе
озера Байкал.
     Совпадения быть не может. Не иначе экстрасенсорика. И Петр крикнул:
     -- Видите, дети! Выходит, я такой же, как вы!
     Голова  закружилась. Петр на миг потерял чувство реальности до тех пор,
пока не услышал над ухом взволнованный голос Валерия, старшего внука:
     -- Дедушка! Тебе плохо? Ты звал нас?
     Из репродукторов неслась веселая музыка. Двое мальчиков  и их маленькая
сестренка в ярких курточках и вязаных шапочках с помпонами изумленно взирали
на  него  темными расширенными  глазами. Увидев  озабоченные лица детишек, к
нему  подкатили  и  взрослые;  упитанная  женщина  в  синем  лыжном  костюме
спросила:
     -- Что с вами, товарищ?
     -- Ничего, все  в порядке. -- Петр  сквозь силу улыбнулся. -- Задремал,
понимаете, и чуть с лавки не свалился. Старость не радость.
     Посторонние вернулись  на каток,  а внуки придвинулись  ещЕ ближе. Петр
уловил быстрый обмен телепатическими  репликами. Лица у мальчишек  сделались
отрешенными, пугающе взрослыми. Маленькая Анна потянулась к деду ручонками в
варежках; еЕ  румяные  щеки были похожи  на  яблоки  апорт, какими  славится
Алма-Ата.
     -- Дедушка, твоей голове лучше?
     --  Гораздо  лучше, ангел мой.  И  мне кажется, я  сделал  удивительное
открытие.
     В голосе Ильи зазвучали обвиняющие нотки.
     -- А зачем тогда ты нам кричал? Да ещЕ передал какой-то странный образ.
     --  Вы не почувствовали, как дрожит  земля?  --  спросил Петр. --  Было
землетрясение, я его ощутил не столько телом, сколько умом.
     -- Я ничего не почувствовал, -- сказал Валерий.
     -- Может, тебе показалось? -- добавил Илья.
     --  Зато я видела!  --  пискнула Анна. -- Такое яркое, глубоко-глубоко,
да?
     -- Да, точно! -- Петр подхватил девочку на руки и звонко чмокнул. Потом
опустил и очень серьезно обратился ко всем троим: -- Сначала как предвестник
землетрясения появилась  головная  боль, потом  дрожь,  выброс  сейсмической
энергии, и, наконец, он перешел в световое явление. Ровно двадцать лет назад
абхазский старожил Селиак говорил  мне:  "У тебя тоже есть душа,  ты один из
нас". И вот все подтвердилось.
     Дети  в недоумении глядели на него. Их  умственные комментарии казались
ему столь же нечленораздельными, как писк летучих мышей.
     -- Неужели вы не  поняли?! --  в отчаянии  воскликнул  старик.  --  Моя
головная  боль происходит именно отсюда, и  я видел над горами цветную ауру.
Главное -- это уже не впервые, и  всякий раз случалось перед землетрясением,
только я не осознавал своих  чувств. Но  теперь убедился. Я обладаю какой-то
новой разновидностью психической энергии, не телепатией, не психокинезом, не
отстраненностью, которые  ваши  родители  изучают в Институте биоэнергетики.
Надо  пойти домой и сейчас же  рассказать им! Может, я  тоже сумею  принести
пользу и перестану быть обузой...
     -- Ты  не обуза, дедушка, --  возразил  Валерий,  но улыбка у него была
какая-то отчужденная.
     -- Домо-ой? -- разочарованно протянул Илья. -- Но ты же обещал, что  мы
будем  здесь  до  шести.  Мне  совсем не хочется  уходить, тем более  что  я
никакого землетрясения не чувствую.
     Валерий ткнул его локтем в бок.
     Анна обхватила колени деда и закинула кверху головку.
     -- У тебя есть душа, дедушка, я знаю! Пускай они думают что хотят!
     Петр  похолодел.  С  наступлением  сумерек  живописная  толпа на  катке
померкла,  а музыка зазвучала  резче, отрывистей.  Внезапно  с  двух  сторон
вспыхнули прожектора, едва не ослепив его.
     Что,  если он все выдумал?  Семидесятилетний маразматик выдает желаемое
за действительное! Или  -- того хуже --  у него микроинсульт. Для психиатра,
не приемлющего новомодных теорий, симптомы слишком очевидны.
     --  Нет,  дети,  --  проговорил  он,  собираясь  с духом, --  это  было
маленькое,  но вполне  реальное землетрясение. Мой  ум  открыт для  вас,  вы
можете все в нем прочесть, только не отвергайте меня...
     Их глазки затуманились; даже славная крошка Анна, казалось,  глядела на
него оценивающе.  Он попытался  сбросить напряжение.  Не бойся, полюби  всем
сердцем новое поколение,  за которое столько выстрадал, чью свободу завоевал
ценой собственной свободы и карьеры! Это было легко,  когда  не родились ещЕ
действительно  чуждые ему умы, когда  на свете  существовали только  Тамара,
Юрий (в те времена его звали Ежи) да горстка  других перепуганных гениев,  а
на них, как на добычу, охотились военные и контрразведчики вроде Колинского.
Петр во весь голос потребовал, чтобы их уважали, как всех советских граждан,
а  не  третировали,  точно  подопытных  кроликов.  При содействии  друзей за
рубежом  он  опубликовал  данные о  весьма  сомнительном  направлении, какое
приобрела психологическая  наука в его стране. Осмелился пойти  наперекор, и
ему быстро  заткнули рот. Но теперь  не шестидесятые и не  семидесятые:  все
изменилось.
     Внуки  по-прежнему  смотрели на  него.  Анна улыбнулась  первой, за ней
Валерий и, наконец, Илья. Он и сказал:
     -- Ладно, дедушка, пойдем, расскажем маме с папой.
     --  Замечательно!  --  прошептал  Петр,  опустив  голову, чтобы  они не
увидели его слез.
     И детишки поспешили в раздевалку.
     Тамара  и  Юрий  жили  теперь  в  большой  квартире,  совсем близко  от
университета. Валерий, Илья и Анна, опередив Петра,  ворвались на кухню, где
их родители вместе готовили обед (если не очень уставал после работы, Юрий с
удовольствием  помогал жене).  Дивный запах домашней колбасы витал  во  всех
комнатах,  а Тамара  вынимала  из духовки ароматные  хачапури --  грузинские
лепешки  с  сыром.  Прыгая  и надрывая  глотки,  дети  рассказали о том, что
дедушка,  по его  словам,  открыл в себе метапсихические  способности.  Анна
твердила, что она  тоже чувствовала сотрясение и земную ауру -- "совсем  как
дедушка".
     --  Да нет, я не думаю, -- усомнился старик. --  Возможно,  все это мои
фантазии.  --  Он  попятился  перед  громогласными  детскими  протестами   и
беспомощно поднял  руки. --  Теперь  я уже и  сам не знаю, что было, чего не
было.
     Юрий развязал передник и накрыл кастрюлю с дымящейся солянкой.
     -- Пойдем,  папа.  Пусть Тамара управляется с этими краснокожими, а  мы
подберем тебе что-нибудь для успокоения нервов.
     Они прошли  в небольшой уютный кабинет молодого  биофизика и закрыли за
собой  дверь. Петр опустился в  мягкое кресло,  а зять налил ему в стакан из
большой оплетенной бутыли.
     --