худощавый  старик  был  одет  в
национальный костюм: черная каракулевая шапка, черный бешмет, сверкающие
на солнце сапоги, белый шарф, обмотанный вокруг шеи, на поясе  кинжал  в
серебряных  ножнах   с   вправленными   голубыми   камнями.   Приветливо
улыбающееся лицо изборождено бесчисленными морщинами. Белоснежные усы  и
черные брови над глубоко посаженными, глядящими прямо  в  душу  глазами.
Вериными глазами.
   - Добро пожаловать. Я - Селиак Ешба, прапрадед твоей  покойной  жены.
Она покинула нас при печальных обстоятельствах. Но союз ее с  тобой  был
счастливым и плодотворным, и я  вижу,  что  ты,  Петр  Сергеевич,  хотя,
наверное, сам о том не ведаешь, человек  одной  с  нами  души  и  крови.
Поэтому мы вдвойне рады тебя видеть.
   Высунувшись  из  окошка  машины,  Петр  тоже   пробормотал   какие-то
приветственные слова. Потом отстегнул ремни - свой и Тамарин - и  открыл
дверцу. Селиак Ешба придержал ее, затем обошел машину, чтобы сделать  то
же самое для Тамары. Но девочка уже соскочила на землю, прижимая к  себе
медведя. В тот же миг дюжина ребятишек выскочила из-за спин  взрослых  с
букетами осенних цветов, окликая ее по имени.
   Она побежала им навстречу.
   - Надя! Зураб! Ксения! Это я! Наконец-то я с вами! Ой,  какие  цветы!
Так бы и съела их с голоду! Но сперва проводите меня вон в тот маленький
домик, а то сейчас лопну!
   Хихикая, дети увели Тамару.
   Петр, белый как полотно, повернулся к Селиаку.
   - Она знает их имена! Матерь Божья, она знает, как их всех зовут!
   - У тебя необыкновенная дочь, - кивнул старик. - Мы будем  беречь  ее
как зеницу ока. Не бойся, сынок. Я расскажу тебе все, что  ты  должен  о
нас знать. А теперь пойдем - освежишься и отдохнешь с  дороги.  Столы  в
твою честь и в честь твоей дочери Тамары уже накрыты.

***

   Солнце клонилось к закату,  когда  старый  Селиак,  исполнявший  роль
тамады, провозгласил последний тост:
   - За душу, переходящую от старых к молодым!
   - За душу! - эхом откликнулись односельчане, поднимая стаканы.
   Но   вмешалась   Дария   Абшили,   прабабка    Тамары    и    главная
распорядительница застолья:
   - Стойте! Дети тоже должны выпить!
   - Да-да, конечно! - подхватили все.
   Дети, сидящие за отдельным столом на открытом воздухе  и  празднующие
на свой лад, мгновенно притихли, подбежали и выстроились по обе  стороны
от Селиака. Прадед Валерьян  Абшили,  могучий  мужчина  лет  семидесяти,
обошел всех с бутылкой "Букета  Абхазии";  последней  плеснул  в  стакан
Тамаре, которой отвели  почетное  место  рядом  со  старейшиной.  Селиак
наклонился, поцеловал прапраправнучку в лоб, потом обвел  присутствующих
взглядом своих магнетических глаз.
   - Выпьем же за душу!.. И за эту маленькую девочку, дочь нашей  бедной
Веры... За девочку, что должна  поведать  людям  нашу  древнюю  тайну  и
открыть им путь к счастью и миру.
   Односельчане на  сей  раз  откликнулись  беззвучно.  И  Петр,  слегка
отяжелевший от вина и вкусной еды, удивился, что услышал их мысль:
   За душу. За Тамару. За тайну. За мир.
   Выпили,  поднялся  приветственный  гомон,   старухи   утирали   глаза
платками. Неутомимая Дария проворно убирала со стола. Скоро должна  была
начаться следующая часть  празднества,  состоящая  из  песен  и  плясок.
Старики вышли подышать свежим воздухом и облегчиться в деревянной  будке
на  отшибе.  Мужчины  набивали  чубуки,  женщины  о  чем-то  судачили  -
тихонько, как  голубки.  Петр  поискал  глазами  Тамару;  она  играла  в
отдалении с детишками. Видно, и  впрямь  родственная  душа.  Сердце  его
защемило от горечи еще одной утраты.
   Селиак подошел к нему и пригласил немного пройтись.
   - Ну, сынок, пришло время ответить на твои вопросы. Да и сам  я  хочу
кое о чем спросить.
   Они углубились в рощу столетних каштанов, чьи  ветви  были  отягощены
еще незрелыми плодами.
   - Мне пора трогаться в обратный путь, - сказал Петр. - В  темноте  по
этой дороге ехать страшновато.
   - Оставайся, переночуешь. Я уступлю тебе свою постель.
   - Вы очень добры, - официальным тоном произнес Петр. - Но в Сочи меня
ждет срочная работа, больные...  На  мне  большая  ответственность...  с
потерей Веры она станет тяжелее.
   - Знаю, она была тебе не только женой, но и  помощницей,  -  медленно
кивнул старик. - Вы подходили друг другу. Я  рад,  что,  отказавшись  от
родни, Вера все же сделала хороший выбор. Неисповедимы пути Господни.
   Несколько минут они молчали. Издалека  доносились  конское  ржание  и
смех детей.
   - Ты ведь грузин, сынок. - Это было скорее утверждение, чем вопрос. -
Но по рыжим волосам и светлой коже я понял, что  у  тебя  в  родне  есть
черкесы.
   - Да, - сухо отозвался Петр, - во мне течет и та и другая кровь.
   Огненно-рыжие волосы, теперь, к счастью, седеющие, были мучением всей
его жизни; он наградил ими и дочь, но Тамара, наоборот, гордилась своими
волосами.
   - У кавказских народов необъятная душа,  -  заметил  Селиак.  -  Хотя
нынче многие стали забывать о древних обычаях... Правда ли, что Один  из
твоих предков принадлежал к племени с еще более широкой душой, чем народ
Апсны? Я говорю о бродячих цыганах.
   Петр удивленно вытаращил глаза.
   - Слышал про какой-то скандал, будто  моя  бабка  со  стороны  матери
забеременела от цыгана как раз перед свадьбой. Но как вы можете знать об
этом?!
   - Ой, сынок, - рассмеялся сто двадцатилетний патриарх Верхней  Бзыби.
- Пора бы уж тебе догадаться, как я могу знать об этом и о том, что твоя
жена была необыкновенной женщиной, и дочь такая же, потому тебе и ведено
привезти ее к нам.
   Петр застыл  на  месте.  Ему  отчаянно  хотелось  снова  протрезветь,
освободиться от чар, против  которых  много  лет  назад  восстала  Вера,
сбежав на Черноморское побережье, к цивилизации...
   - Да, - подтвердил Селиак, - Вера покинула нас, потому что не  любила
того, кого мы выбрали ей в мужья. Но вместо свободы она попала  в  новую
ловушку - в тенета диалектического материализма. Она вычитала в  книжках
и  наивно  поверила  тому,  что  природу  человека  можно   привести   к
совершенству путем социалистической революции. Наш древний путь души она
сочла суеверием, реакционными предрассудками,  противоречащими  основным
законам марксистской философии, и отреклась от своих корней -  уехала  в
Сочи перед самой войной. Стала  работать  в  больнице  и  учиться,  жила
достойно и до конца осталась верна партийному долгу и  профессии  врача.
Вера забыла, кем была прежде, закружилась в суете современной жизни.  Мы
годами взывали к ней - она не отвечала, и мы оплакивали потерю. Довольно
поздно, помимо нашей воли, она выбрала себе настоящего спутника жизни  и
в сорок два года родила вашу благословенную дочь.
   Петр упорно избегал взгляда  старейшины.  Они  остановились  на  краю
каменистого обрыва в  каштановой  роще.  Спускающиеся  уступами  поля  и
пастбища отливали зеленью и золотом. К оградам, словно миниатюрные жилые
комплексы, лепились сотни побеленных ульев, куда невозмутимые кавказские
пчелы несли поздний нектар для душистого  меда,  составляющего  основной
доход деревни. На лугах еще  цвели  тимьян,  и  амброзия,  и  донник,  и
красный  клевер,  наполняя  свежий   воздух   божественными   ароматами.
Кузнечики уныло стрекотали в предчувствии морозов, что  уже  посеребрили
северные отроги гор. Именно здесь, в этих горах Ясон искал золотое руно;
отсюда  Прометей  выкрал  священный  огонь;  здесь  непокорные  племена,
возглавляемые столетними  вождями,  отбрасывали  волну  за  волной  всех
иноземных захватчиков. Апсны, Земля Души, страна легенд, где, по слухам,
человеческий ум творит чудеса, упорно отвергаемые наукой. Однако не  все
ученые  придерживаются  традиционных  взглядов.  Кроме   достопочтенного
Васильева, верили в это и другие. Знаменитый Николай Николасвич Семенов,
получивший в 1956 году Нобелевскую премию в области химии,  благосклонно
отозвался  о  серьезных  психологических  исследованиях,   ведущихся   в
Великобритании и Америке. Ну  хорошо,  даже  если  такие  феномены,  как
телепатия и психокинез, существуют, какая от них польза человечеству?
   Селиак Ешба наклонился и поднял с земли зеленый каштан.
   - А от него? - спросил он, сверкнув глазами. - Кожура очень  твердая,
станешь очищать - руки замараешь, а под ней еще одна оболочка, и  только
сорвав ее, доберешься до ядрышка. Но  каштаны  вкусны  и  питательны,  и
терпеливый, дальновидный человек может посадить их в землю и со временем
собрать тысячекратный урожай. - Селиак внимательно осмотрел зеленый плод
и поморщился. - Ох, уж эти долгоносики! - И бросил червивый каштан через
изгородь. - Может, козы съедят... Для  посадки  деревьев  надо  отбирать
лучшие семена.
   - Как вы, да?  -  горько  усмехнулся  Петр.  -  Я  понимаю,  что  это
аллегория. Но даже если она применима к Тамаре... все равно девочка  еще
очень мала.
   - В маленьком теле скрыты душа и ум великана. А  кроме  нее,  есть  и
другие... их  пока  немного,  но  с  каждым  днем  становится  больше  и
больше... по всему миру.
   Петр резко повернулся и в упор взглянул на долгожителя.
   - Откуда вы можете это знать?
   - Знаем.
   - Что, телепатия?
   - Да нет, это у нас умеют немногие, да и то на небольшие  расстояния.
Истинное знание вырастает из близости к земле, со сменой времен года,  с
течением лет и веков. Здесь, на этой земле с ее плодородными долинами  и
глубокими пещерами, человек впервые научился мечтать. Да! Именно  здесь,
на Кавказе, долгими зимами, когда древние  люди  томились  по  весеннему
теплу. Лишь тяготы жизни учат  мечтать  о  долгом  процветании.  Знаешь,
отчего каштаны не плодоносят в тропиках? Им не хватает зимы. А в старину
зима нужна была вдвойне. В первую зиму созревал плод, во вторую отпадала
кожура и ядро освобождалось для  новой  завязи.  Ум  человеческий  зреет
гораздо дольше, но мы тоже  пережили  первую  великую  зиму  и  накопили
силенок  Веками  ум  наш  медленно  развивался,  мы  обретали  навыки  в
обладании физическим миром и природой.
   - Вот как? И теперь, по-видимому, лучшие плоды  готовы  упасть?  Зима
грядущей ядерной войны - она возвестит вашу  духовную  революцию?  А  мы
будем  ждать,  когда  из  дымящегося  пепла  восстанут  сверхчеловеки  и
примутся распевать телепатические погребальные песнопения!
   - Может быть и такое, - согласился старик.  -  Но  человек  вовсе  не
обязан ждать, пока сгинет кожура, если он полон решимости  и  не  боится
замарать руки. Будь с нами заодно, сынок. Помоги подготовить твою дочь к
встрече с ей подобными и к достойному применению ее дара. И тебе, и  мне
придется расплачиваться за это, но мы  не  имеем  права  покорно  ждать,
чтобы страшная стихия сделала за нас нашу работу...
   Селиак протянул Петру свою загорелую руку и улыбнулся.

9

Берлин, Нью-Гемпшир, Земля
21 октября 1966 года

   Решение убить брата пришло в  пятницу,  когда  он  выходил  из  ворот
бумажной фабрики и вслед ему неслись крики сослуживцев.
   Женщины. Доброй ночи, Роги! Займи для нас завтра местечко в церкви.
   Мужчины. Увидимся вечером в  "Синем  быке"!  Устроим  твоему  верзиле
отходную, которую он вовек не забудет.
   А   еще   фальшивый   смех   Келли,   агента   по   снабжению,    его
непосредственного начальника.
   - Эй, парень, выше нос! Еще неизвестно, кому повезло!
   Роги невесело усмехнулся и широким шагом двинулся в людском потоке  к
воротам фабрики.
   После мальчишника. Более удачного момента и  не  подберешь.  Алкоголь
притупит все реакции Дона, в том числе и принудительную силу. Вдвоем они
пойдут по мосту через Андроскоггин, к дому, где снимают комнаты.
   (Я с ума, сошел? Неужели я всерьез замышляю убить родного брата?)
   Мой психокинез достаточно силен. Был,  во  всяком  случае,  тогда  на
озере, когда рыбацкая лодка перевернулась. Что у меня  слабое,  так  это
воля.
   (Несчастный случай? Ну конечно, несчастный случай! А мне и  в  голову
не пришло оставить Дона там, на глубине, я, не раздумывая,  вытащил  его
на берег и вдохнул в него жизнь...)
   Мимо проехала машина с открытыми окнами, откуда  доносилась  знакомая
мелодия. В горле встал ком. Песня называется  "Солнышко"  -  из-за  этой
песни он и присвоил ей такое прозвище. А она отдала его Дону  вместе  со
всем остальным.
   Роги побрел вдоль реки. Вечер  погожий,  солнце  только  скрылось  за
вершинами гор, деревья уже тронуты инеем. Сколько таких вечеров  провели
они вдвоем, возвращаясь из библиотеки.  Там,  на  берегу,  есть  рощица;
деревья как-то  странно  приглушают  звуки  забитого  машинами  шоссе  и
создают иллюзию уединения.
   Ноги сами понесли его туда, и он увидел ее.
   - Здравствуй, Роги. Я знала, что  ты  придешь...  я  хотела  с  тобой
поговорить.
   (А я откликнулся на телепатический призыв!)
   Он молча кивнул, не поднимая глаз.
   - Прошу тебя! - взмолилась она. - Ты меня избегаешь, а времени уже не
остается. Пойми, я хочу, чтоб завтрашний день был счастливым.
   - Желаю тебе счастья, Солнышко... Мари  Мадлен.  Будь  счастлива  всю
жизнь.
   Он не глядел на нее, но знал, что она с мольбой  протягивает  к  нему
руки.
   - Могу ли я быть счастлива, когда у тебя такой убитый вид?  Я  боюсь,
ты сердишься на Дона. Он не виноват  в  том,  что  так  вышло,  и  я  не
виновата! Любовь не знает правил. Quand ie coup de foudre  frappe  ...
   Он горько рассмеялся.
   - Надо же, о нем ты  и  по-французски  говорить  готова.  А  со  мной
притворялась, что ни слова не понимаешь.  И  я,  набравшись  нахальства,
говорил тебе такое,  чего  никогда  бы  не  сказал  по-английски.  Очень
небрежно, чтобы ты не догадалась по интонации. Вставлял les mots d'amour
 в обычные фразы и считал себя хитрецом.
   - Ты очень мил!
   - Ну да, ведь ты с самого начала знала о моих чувствах.
   - Конечно. Я пыталась полюбить тебя. То есть... остаться  с  тобой...
Нет, все не то! Пойми, Роги, с Доном все иначе. То,  что  я  чувствую  к
нему...
   Он стиснул зубы, чтобы не наговорить грубостей, и наконец  встретился
с ее голубыми наивными глазами, блестящими от слез. Мысленно он крикнул:
   Ты была моей! Это само собой разумелось. Нам надо было только немного
подождать, повзрослеть. Разве  это  не  благоразумно?  Л  у  него  такой
богатый выбор, столько девушек, которых он мог взять. И брал. Зачем  ему
понадобилась еще и ты, Солнышко?!
   - Роги, - проговорила она, - я хочу, чтобы ты всегда  оставался  моим
лучшим другом. Братом... Ну пожалуйста!
   До сих пор соблазн был велик, но он подавлял его, а теперь мысль  еще
настойчивее стучалась в мозг, сметая поставленные барьеры.  Убить  Дона!
Убить нынче же!
   - Не волнуйся за меня, Солнышко. Все будет в порядке.
   Она отшатнулась, заплакала, вцепившись обеими руками в свой ранец.
   - Роги, прости меня! Я так его люблю!
   Хотелось обнять ее, осушить слезы. Хотелось  крикнуть:  "Тебе  только
кажется, что  ты  его  любишь!  Ты  не  понимаешь,  он  околдовал  тебя,
принудил. Но когда он умрет, ты образумишься и поймешь, что любишь меня.
Сперва поплачешь, но со временем боль пройдет, и ты забудешь, что любила
еще кого-то, кроме меня".
   Но вслух он сказал:
   - Я все понимаю. Правда.
   Она улыбнулась сквозь слезы.
   - Завтра ты будешь его шафером. И мы с тобой  потанцуем  на  свадьбе.
Станем пить шампанское и веселиться. Скажи, что так будет!
   Он мягко опустил руки ей на плечи и поцеловал в  макушку.  Ее  гладко
зачесанные волосы были светлыми и блестящими, точно кукурузные хлопья.
   - Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Солнышко. Прощай.

***

   Дейв Валуа чуть не разрушил его планы,  предложив  отвезти  их  обоих
домой после мальчишника в "Синем быке". Но Роги возразил, что Дону  надо
немного пройтись, чтобы выветрить хмель.
   - Нет уж,  мы  лучше  пешком,  а  то,  боюсь,  Донни  к  завтрему  не
очухается, и отец Расин в церковь его не пустит. Так что предоставь  его
мне, дружище.
   Было три часа ночи, двери "Быка" закрылись, и веселая компания стала,
перекликаясь, разбредаться по домам. Роги взял брата под руку и медленно
двинулся по Мэн-стрит. Дон был в полной отключке.  Лишь  принудительными
усилиями его можно было удержать в вертикальном  положении  и  заставить
шевелить ногами. Дейв, проезжая мимо на "форде", крикнул в окошко:
   - Может, все-таки подбросить?
   - Нет, - ответил Роги. - Встретимся в церкви.
   Наконец-то они остались одни и с трудом взошли  на  мост.  Ночь  была
прохладная,   но   безветренная.   Внизу   чернела   безупречная   гладь
Андроскоггина, как в  зеркале  отражая  перевернутые  уличные  фонари  и
столбы дыма, день  и  ночь  поднимавшиеся  из  труб  целлюлозно-бумажной
фабрики.
   - Ать-два, ать-два! - вполголоса командовал  Роги.  -  Шагай,  Донни,
шагай!
   - Ухм! - выговорил Дон.
   В мозгу бешено вращалась  карусель  разрозненных  образов  и  эмоций:
удовлетворения, торжества, ожидания эротических утех с будущей женой. Он
ничего не заподозрил. Роги сбросил легкое опьянение, поставил умственный
заслон и  сосредоточился  на  том,  чтобы  тащить  брата.  Они  медленно
продвигались к середине моста. На Мэн-стрит изредка  появлялись  машины,
однако на мост никто не поворачивал.
   Роги вдруг резко остановился.
   - Эй, смотри-ка, Донни! Ты соображаешь, где мы находимся?
   Дон вопросительно замычал.
   - Да на мосту же, бестолочь! На нашем любимом старом мосту!  Помнишь,
что мы вытворяли в школе? Ходили по  перилам,  а  приятели  обмирали  со
страху. Они ведь  не  знали,  что  психокинез  помогает  нам  не  терять
равновесия.
   Дон еле ворочал языком.
   - Уг-гу, п-помню... А т-ты... сал-лага был...
   - Но я уже не салага, - тихо ответил Роги. - Теперь ты  салага,  Дон.
Хочешь, поспорим?
   Перила не слишком высокие - металлические трубки  в  ладонь  шириной,
каждые метров десять прерываются фонарем. Под одним из таких  фонарей  и
остановились братья. Роги прислонил к нему Дона и, чтоб не  упал,  обвил
его руку вокруг столба.
   - Смотри! - Ухватившись за фонарь, он легко  впрыгнул  на  перила.  -
Смотри, Дон!
   Он развел руки в стороны, побалансировал, затем твердым  шагом  пошел
вперед.  Внизу,  метрах  в  двадцати,   поблескивала   чернильная   вода
Андроскоггина. Дон умеет плавать, но плохо. В его  теперешнем  состоянии
не потребуется большого труда, чтоб не дать ему всплыть. Самое сложное -
сбросить Дона с моста, не прикасаясь к нему.
   -  Ух  ты!  Здорово!  -  Роги  подпрыгнул  на  трубе.  Добравшись  до
следующего фонаря, он развернулся и захохотал во все горло.  -  Красота!
Ну, Донни! Теперь твоя очередь.
   Он спрыгнул на мост и пристально взглянул на брата.
   Дон заморгал. Оскалил зубы.
   - Н-не х-хочу.
   У  Роги  засосало  под  ложечкой.  Может,   он   выдал   себя,   свою
враждебность?
   - Не хочешь? Ты что, испугался? Или сердечко чересчур  сильно  бьется
при мысли о Солнышке?
   - Н-ничего не б-бьется, - пробормотал Дон и попятился. Роги взял себя
в руки.
   - Тогда ты и есть салага.
   - Не... Пр-росто над-рызгался.
   - Ну и что? Я тоже надрызгался, однако прошел по  перилам.  Выпил  не
меньше тебя, а прошел. Потому что мне все нипочем, а ты трусишь.
   - Х-хрен тебе! - Дон погрозил ему кулаком. - Famme ta  guele  !
   - Заткну, если докажешь, что ты не салага!
   Дон взревел, обхватил обеими руками фонарь и  неуклюже  взобрался  на
перила. Все складывалось как нельзя  лучше.  Даже  если  кто  и  увидит,
никому ничего такого в голову не придет. Их разделяют десять  метров,  и
брат уже сделал первый шаг.
   - Пока, Дон! - окликнул его Роги. - Я  позабочусь  о  Солнышке.  -  И
задействовал весь свой психокинез, всю принудительную силу.
   Дон вскрикнул и сорвался с  моста.  Долю  секунды  висел  в  воздухе,
поддерживаемый разве что собственным  страхом.  Потом  ухнул  вниз,  но,
уцепившись за перила, лихорадочно пытался подтянуться.  Тяжелые  башмаки
соскальзывали с железной решетки. Роги направил  умственный  импульс  на