двух тысячелетий.

     Как ни горько об  этом писать, в те годы клан Ремилардов постигли новые
утраты,  разумеется не замеченные  историками Содружества под наплывом более
грандиозных событий. Я же, как семейный хронист, вынужден о них поведать.
     По следам "алма-атинского дела" Дени  много и  напряженно  размышлял  о
злоупотреблении  метафункциями  и  наконец,  всесторонне  обсудив  вопрос  с
Ургиеном  Бхотиа и  Тамарой Сахвадзе,  пришел к  убеждению, что  единственно
приемлемым курсом для  людей, наделенных  высшими умственными силами, должен
стать  непреклонный  пацифизм.  Тем   не  менее  одиозная  проблема  Виктора
оставалась  открытой. Дени поделился с женой всем, что знал или подозревал о
преступлениях  младшего  брата.  Люсиль  одновременно   пришла  в  ярость  и
встревожилась  за  Солнышко и латентных  братьев  и  сестер, находящихся под
опекой Виктора. Она  стала теребить Дени, чтобы  тот  предпринял  шаги  к их
спасению. В  ответ Дени решительно  заявил, что никакие происки не подвигнут
его на братоубийство, даже ради спасения жизни матери и остальных.
     Он  остался  в стороне,  когда Луи и Леон, которым в  девяносто девятом
исполнился  двадцать  один  год,  подверглись  промыванию  мозгов  и   стали
доверенными лицами Виктора  в штате  треста "Ремко индастриз".  В отличие от
многих  оперантных   помощников,  близнецы  были  сообразительны,   смелы  и
абсолютно  надежны,  -- Виктор  был  ими  вполне доволен. Теперь с Солнышком
оставались только  девятнадцатилетний Жорж и семнадцатилетняя  Полин. Первый
(я  всегда  считал его малохольным)  изучал по наущению Виктора компьютерную
технологию; вторая же выросла в поистине очаровательное создание. Если б  не
темные  глаза, Полин была бы  точной копией матери в молодости, и, когда я в
тот  год  увидел еЕ  на  пасхальном  сборе клана такой  повзрослевшей, такой
лучезарно женственной, у меня аж сердце захолонуло.
     Их старшая  сестра Ивонн вышла  в  девяносто  шестом за  Робера Фортье,
оперантного  прохвоста  не  первой  молодости, чья мегера мать  до  сих  пор
числилась  у Солнышка  экономкой, но фактически жила на  положении хозяйки в
доме.  Виктор  и  Робер,   применяя  устаревшие   метапсихические   варианты
традиционного  рэкета,  превратили  "Ремко"  в международный  концерн,  куда
теперь входили  не только компания  по заготовке  древесины,  но  и  большая
целлюлозно-бумажная фабрика в Нью-Брансуике, химический  комбинат  в  Мэне и
другие предприятия на  базе лесной промышленности в городах, разбросанных по
всей   Новой  Англии   и  северо-восточной   Канаде.   Успех  первой  стадии
династического плана окрылил Виктора настолько, что он решил разыграть более
масштабную вариацию на ту же тему.
     Одним  из  недавних закулисных  приобретений  моего племянника  явилась
небольшая фирма в Берлингтоне (Вермонт), специализирующаяся в области генной
инженерии. Она взрастила и запатентовала чудодейственную бактерию, способную
перерабатывать  древесные  отходы в химикаты, которые до сей поры добывались
из  ценных  нефтепродуктов. "Золотого  жука"  можно  было  уже  запустить  в
производство и  получать  баснословные прибыли, но перед  "Ремко"  индастриз
встала  проблема,  хорошо известная всем средним корпорациям, --  недостаток
средств. Как правило, в таких ситуациях они уступают  лицензию промышленному
гиганту  и довольствуются  лишь  куском пирога. Естественно,  Виктора это не
устраивало. Бактерия  и  еЕ основной разработчик были  выкрадены  с  немалым
риском из Мичиганского университета. К  тому же Виктор вложил кучу  денег  в
окончательную доводку процесса  и,  почти  выиграв эту партию, не  собирался
отдавать плоды своей победы аутсайдерам.
     На примете у Виктора  имелся  лишь один финансовый источник, откуда, по
его  понятиям,  он мог черпать,  не идя на крупные жертвы, и  откуда ему уже
поступало  предложение о сотрудничестве, но было тогда отвергнуто. Теперь же
он  решил,  что  приспело время  пересмотреть свое  решение,  и  позвонил  в
чикагский офис О'Коннора. Дождался, пока его имя передается по всем буферным
зонам  корпоративной, иерархии,  и  сделал  встречное предложение Боссу Всех
Боссов.
     Их компании сольются в  целях взаимной выгоды, при этом, дабы  скрепить
сделку,  Виктор женится на Шэннон О'Коннор,  а  Киран возьмет за  себя Полин
Ремилард.
     Внутренне О'Коннор как безумный хохотал над планом первобытного франка.
Палеолит! Сицилия!  Однако  надо признать, что  в свои  двадцать девять  лет
Виктор  многого добился. Конечно, капитал в шестьдесят два миллиона долларов
--  семечки  по  сравнению с  империей Кирана,  но  если  учесть, что  малыш
сколотил  его,  имея за душой лишь пьяницу  отца, пикап  "шевроле" семьдесят
четвертого  года  и две валочно-пакетирующие машины, украденные у поставщика
лесозаготовительного  оборудования, то это, пожалуй, производит впечатление.
А у древесного  микроба явно большие перспективы. Цепкий ум Кирана мгновенно
набросал сценарий: процесс  может стать краеугольным камнем мировых поставок
энергии.  Что до Виктора, его  надо либо взять  в союзники, либо уничтожить.
Династическая связь открывает возможности и для того, и для другого.
     После десятиминутного телефонного разговора Киран объявил Виктору,  что
склонен принять предложение. Но  прежде хотел бы уточнить детали. Во-первых,
обладает ли Виктор такой же полной  властью над сестрой, как он над дочерью?
Во-вторых, действительно ли Полин красива и невинна?
     Разумеется!
     Ладно, поверим на слово, заявил Киран. Есть ещЕ один деликатный момент.
Он не собирается жениться на Полин или брать еЕ на содержание. По  причинам,
о  которых  предпочитает умолчать, он  овладеет ею всего один раз,  а  потом
выдаст замуж за  своего помощника Уоррена  Гриффита, недавно потерявшего при
трагических обстоятельствах третью жену. Грифф  воистину блестящий ум, как в
принуждении, так  и в  деловой  хватке, однако  у него свои  странности.  Он
официально  женится на Полин,  но жить они будут  втроем: третий  -- молодой
человек вполне определенных склонностей. Он понятно выразился?
     О вкусах не спорят, сказал Виктор. Однако ему необходимы гарантии того,
что Полин не постигнет участь третьей жены Гриффита.
     Киран лично позаботиться об этом.
     Тогда нет проблем.
     Соглашение было  достигнуто. Но Виктор совершил ошибку,  введя  в  курс
дела  сестру, пока она находилась в его  принудительной  связке. В  один  из
ясных  октябрьских  вечеров,  когда  поросшие  лесом  холмы стояли  во  всей
многоцветной осенней красе,  он  три часа беседовал  с  ней на  заднем дворе
большого дома на Суиден-стрит, а потом оставил на грубо сколоченной скамейке
под  раскидистым  кленом. Вскоре  из колледжа вернулся Жорж. Полин попросила
прокатить еЕ вдоль берега Андросконина и по пути с полным отсутствием эмоций
(именно так  сказывалась  на людях Викторово промывание  мозгов)  поведала о
том, что ей уготовано.
     Жорж  отреагировал  в  своей тупоголовой манере. Подумал  о собственной
участи букашки под ногтем Виктора, о тщетности всех надежд на помощь Дени  и
велел Полин ни о чем не тревожиться. Они доехали до Милана, где  в оружейном
магазине  Жорж приобрел отменный  двадцатишестидюймовый дробовик с прикладом
ручной работы (все же они  с Полин не какие-нибудь подзаборные). Затем нашел
уединенное местечко, чтобы сестра  могла  полюбоваться  прекрасным видом  на
реку, пока  он  не  исполнит  задуманное. В бардачке Жорж откопал  веревку и
привязал  еЕ к  предохранителю и курку, чтобы  потом  позаботиться и о своей
судьбе.
     Вик  узнал о трагедии, как  и  я, в момент еЕ  свершения. Правда, он не
получил телепатического послания,  переданного  мне  за секунды предсмертной
агонии Жоржа, и потому поехал на место  происшествия,  где обнаружил  и сжег
прощальную записку, прежде чем вызвать полицию. Вне  себя от ярости он сразу
позвонил в Чикаго.
     Киран  О'Коннор воспринял  новости спокойнее,  пообещал все обдумать  и
связаться с Виктором  в  начале  будущего  года,  когда уляжется суматоха по
случаю  празднования  третьего  тысячелетия  и  финансовый  мир  вернется  в
нормальное русло. Возможно, им все же удастся заключить союз.
     Последняя душевная травма почти полностью оборвала и без того непрочную
связь  Солнышка с действительностью.  На  двойных похоронах  она непрестанно
улыбалась, уверяла всех,  что Дон и пятеро детей разговаривают с нею и зовут
к  себе в  рай. Виктор уже не  возражал  против  еЕ переселения  в  Хановер,
поэтому оставшиеся месяцы жизни она провела в уютном доме на Ист-Саут-стрит,
нянча новорожденного Мориса и читая вслух маленькому Филипу.
     Я навещал еЕ почти каждый день. Она  узнавала меня, если я обращался  к
ней  по имени,  как тридцать  восемь  лет  назад, когда  мы познакомились  в
Берлинской  публичной библиотеке. Мы часто  вспоминали те  времена. Порой еЕ
блуждающее сознание  воспринимало Мориса как маленького Дени, и мы вместе  с
нею заставляли  его выполнять  придуманные мною  простейшие  метапсихические
упражнения. Ее они очень успокаивали, для меня же были мучительны.  Но пытка
продолжалась недолго. Солнышко умерла весной, в  марте, так и не дождавшись,
когда все зацветет.

13

     Гора Вашингтон, Нью-Гемпшир, Земля
     31 декабря 1999

     Где  же отметить  третье  тысячелетие?..  Отец  отправится  в  Вену  на
костюмированный  бал  в  византийском   стиле,  где  будет   весь  цвет   их
международной  корпорации.  Ее  он также  приглашал,  но она  отказалась.  В
роковые  часы  вальсировать  с  подвыпившими  финансистами среди  сверкающих
брильянтами звезд,  а  потом, в полночь, взяться за руки и  петь  "За дружбу
старую до дна", роняя сентиментальные слезы в марочное шампанское?.. Ну нет!
     Если  и  впрямь,  как  пророчат  кликуши,  наступит конец  света,  надо
встретить его в более впечатляющей обстановке.
     Киран  снисходительно  рассмеялся  и  напомнил ей,  что в  понедельник,
третьего  января,   она  непременно  должна  быть  в  Цюрихе,  на  церемонии
учреждения    всеевропейского    спутникового    консорциума,    номинальным
председателем  которого  ей надлежит стать.  Быть может,  небрежно предложил
отец, она остановится в шале под Берном  и покатается  на лыжах в новогоднюю
ночь, пока он веселится на балу?
     Шэннон  задумалась. Она была  страстной  лыжницей,  а  благодаря  своей
оперантности обладала особенным талантом к этому виду спорта. Но в Швейцарию
она не поедет. Во-первых,  потому, что это  идея отца. Во-вторых, там  полно
знакомых  и  все  как-то  уж  слишком  искусственно.  Ее  воображение  сразу
нарисовало иную  картину: обрывистый склон, припорошенный нетронутым снегом,
и она в лунном свете летит в зияющую бездну. Вот то, что нужно!
     И тут же у неЕ появилась мысль о месте и спутнике.
     Она позвонила ему и спросила, катается ли он на лыжах.
     -- Да, -- ответил он.
     --  Почему  бы  нам не встретить Новый год на горе?  Я  пошлю за  тобой
самолет и  заранее предупрежу  лесника. Рано или поздно мы  все равно должны
будем увидеться, что, если сделать это потихоньку от него?
     -- Он не знает?
     -- Нет. Он в Европе. И я... свободна.
     После недолгой паузы он откликнулся:
     -- Если тебе хочется суровой романтики, у меня есть более захватывающее
предложение...
     -- А именно?
     Он сообщил ей свою идею, и настала еЕ очередь выдержать паузу.
     -- Это возможно?
     --  Почему  бы  и  нет,  если у  тебя  есть хоть  капля  ясновидения  и
психокинеза. Я дважды такое проделывал.
     -- Но ведь это, наверное... запрещено.
     -- О да, конечно! -- послышался смех в трубке.
     -- Где встретимся?
     Они  условились, и наутро в аэропорту  округа Дю-Паж  она сама села  за
штурвал  самолета.  Чтобы  добраться   от  Иллинойса  до  Нью-Гемпшира,  она
затратила больше двух  часов, поскольку дважды чуть  не  попала в циклон над
Буффало. Но в горах  Уайт-Маунтинс еЕ встретили  солнце и свежий снег. Взять
напрокат машину оказалось невозможно, поскольку в аэропорт  нахлынула  целая
толпа безумцев, ожидающих  трубы архангела  Гавриила.  Но  молодой клерк  из
прокатной  фирмы  поддался  еЕ  принуждению  и вручил  ей  ключи  от  своего
спортивного  "БМВ".  Она  двинулась на  север, к горе Уайлдкэт, где  провела
остаток дня, разминая мышцы на  высоких склонах, время от времени поглядывая
в  сторону  сверкающего многолетними снегами великана, который словно бросал
вызов еЕ смелости.
     Еще  вопрос,  доберутся ли они  туда  без проводника! Он  сказал -- да,
несмотря на то что  это запрещено и смертельно  опасно. Разумеется, подобные
слова решили для неЕ все.
     Около  семи, как следует себя измотав, она вошла в сельскую  гостиницу,
заказала на ужин жареного омара, салат  из шпината, эндивия и красного  лука
под  горчично-ускусным соусом,  вымоченную  в  коньяке  телячью  отбивную  с
грибами,  картофелем и приготовленной на  пару молодой  фасолью. Все это она
запила  стаканом роскошного  калифорнийского  каберне, оставив  на  столе, к
немалому  потрясению  хозяина, почти  полную  бутылку,  а  закончила трапезу
куском тыквенно-орехового торта и рюмкой кальвадоса.
     Наконец пришло время ехать на свидание с Виктором Ремилардом.
     Следуя его инструкциям, она добралась до заброшенной стоянки у подножия
горы Вашингтон.  Ворота  были  открыты.  Она выключила фары  и  покатила  по
глубоким колеям в сугробах, временами нависавших над  крышей машины. Небо на
юге освещали склоны Уайлдкэта, расположенные километрах в трех; единственной
иллюминацией были звезды. Месяц на ущербе ещЕ не  перевалил  через восточные
гребни.  Возле  сиротливой хижины  Шэннон заметила расчищенную  площадку  со
стоящим  на  ней  фургоном  на  гусеничном ходу. Она  остановилась  и  стала
восхищенно разглядывать странную машину.
     Не  прошло и  нескольких  минут, как огромный лимузин лихо  развернулся
рядом,  взметнув искрящуюся  под звездами  снежную  пыль. Водитель  вышел  и
направился  к  ней  под аккомпанемент хрустящего  снега. Натянув  капюшон  и
перчатки, она выбралась из "БМВ" и шагнула ему навстречу.

     Если не ошибаюсь, Шэннон О'Коннор?
     Ошибки быть не может, Виктор Ремилард!
     Ого, вот это экранчик!
     Не лучше твоего.
     Есть что скрывать?
     А у тебя нет?
     Touchй! [Зацепила! (франц.)]
     Pas du tout [И не думала (франц.).].
     Жаждешь острых ощущений?
     Еще как!
     Небо ясное.
     И ветра нет.
     Снег рыхлый!
     Блеск!
     Психокинез в норме?
     ?? Да. ??
     На обратном пути
     Ты что, умеешь водить эту штуку? сгодится
     Marchons! [Поехали! (франц.)] Без рук, малыш! На случай снегопада?
     Я готова, а ты? Подумаешь! Не только.
     Epatant! [Потрясающе! (франц.)] Я большая ценность. А ещЕ зачем?
     А это что? Для папочки? Чтоб в дерево
     Факелы. А для тебя? не врезаться.
     И защитный Поглядим. ух ты!
     шлем, да? ВАЛЯЙ! Кочки бомбить
     Со стереосвязью. можешь?
     Зачем тогда Не сомневайся!
     ясновидение? И с воздуха?
     Ночью-то? Не шути! Уж как-нибудь!
     Четыре черненьких чумазеньких чертенка!
     Чертили черными чернилами чертеж!

     Под рев дизельного  мотора они тронулись с  места и  поползли  вверх по
Вашингтону.  Но  не  к   вершине,  а  к  краю  Такерманова  обрыва,  крутого
обледенелого  котлована,  оставшегося  на  юго-восточном  склоне  со  времен
ледникового  периода. Этот обрыв -- хорошая  ловушка для снега, сдуваемого с
Президентской гряды ураганными ветрами. В последнюю зиму второго тысячелетия
глубина  снега  на  дне  обширного  кратера  достигла двадцати  пяти метров.
Несмотря  на  запреты,  люди  катались  тут  весной,  когда  часть снега  на
прилегающих склонах стаивала и сюда можно было добраться из ближайших горных
приютов. Отчаянные смельчаки  спускались до самого низа. Последний раз такой
трюк выполнил  Тони Мэтт  в 1939 году. Со дна чаши по крутой нехоженой тропе
можно было взобраться на шоссе. Но среди зимы ещЕ никто не осмеливался лезть
на  Такерман, ведь такого дьявольского климата больше нигде на свете  нет --
только и жди бурана или убийственной лавины.
     Однако  в  канун  нового тысячелетия ничто  не  предвещало  смертельной
опасности.
     -- Ты сконструировал этот  вездеход специально для  меня?  --  спросила
Шэннон.
     -- Вот еще!  Он принадлежит  метеообсерватории,  что на вершине.  Зимой
подъем  с полдороги  непроходим, и раз  в неделю они гоняют по ней трактор с
припасами и сменой.
     -- А ты просто садишься  в него, когда тебе взбредет в голову совершить
приятную прогулку?
     Он засмеялся.
     -- У меня свои методы.
     Они  сидели  рядышком,  опутанные  паутиной  привязных  ремней.  Шэннон
поставила  самый непробиваемый из своих экранов  -- двухслойный, с фальшивым
субстратом, с  помощью которого  обычно  отражала  отцовские  атаки.  Виктор
ткнулся  было  в  него и тут же отступил, но  она  успела  почувствовать его
могучую силу, словно прожектор, бьющий по наглухо закрытому  ставню.  А  ещЕ
раньше,  когда  увидела   его   на  темной   стоянке,  разглядела  багряную,
пронизанную голубовато-стальными вспышками ауру.
     Но внутри ползущего вверх вездехода  Виктор Ремилард уже  не казался ей
черным дьяволом,  каким  описывал его  отец.  Голову прикрывает  лишь темная
шапка волнистых волос,  одет  в лыжный  комбинезон с подогревом,  оснащенный
всеми достижениями новейшей  техники: регулятор температуры, местный массаж,
устройство связи, стереоустановка, радиолокационный маяк -- одним словом, ко
всему готов. Она же напялила старую красную куртку с капюшоном и заплатой на
спине!
     -- В Вене уже наступило третье тысячелетие, --  сказала  Шэннон. -- Мой
отец и  его  друзья  плутократы резвятся на маскараде, как  в последнем акте
оперетты Штрауса. На  будущей неделе он открывает консорциум  по спутниковой
инженерии -- европейский филиал Звездных Войн.
     -- Как мило с его стороны!
     -- А я буду почетным председателем.
     -- Как мило с твоей стороны!
     -- Папа надеется сделать меня своей марионеткой.
     Шэннон  улыбнулась  и  открыла  ему  часть  своего   плана:   захватить
управление консорциумом. Как она и ожидала, Виктор набросился на эти крохи и
сокрушил хрупкий барьер. Подобно  отцу, уверен, что она распахнула перед ним
весь  ум!  Но еЕ истинное  "я" находится за вторым, невидимым  слоем, и пока
Виктор копался в том, что счел стратегией  Кирана О'Коннора, ум его  остался
уязвимым для нее... и она тихонько вошла.
     О  Боже, ну с  силища! Правда, он не так умен,  как  отец, и амбиции не
столь масштабны, но какой принудитель,  какая первобытная творческая сила --
еЕ бы только сформировать и направить. О да, он ей подойдет!
     Она закончила сканирование  задолго до  того,  как Виктор  справился со
своим. Он ничего не заметил, и когда наконец устранился, посмеиваясь над  еЕ
наивными планами овладеть консорциумом, Шэннон угрюмо насупилась, притворясь
обиженной его умственным вторжением.
     -- Тебе надо быть похитрее, если хочешь свалить своего предка.
     Она помолчала, поставила на место внешний барьер.
     -- Ты-то наверняка мог бы придумать кое-что получше.
     --  Да,  мог  бы,  --  ответил  он,  сосредоточенно  глядя  на монитор,
показывающий глубину и плотность снежного покрова.
     Они миновали  полуразрушенный перевалочный пункт и  выехали на открытое
пространство. Но  тут  им преградили путь заносы,  порой  достигавшие  шести
метров. Виктор внимательно  изучил  их форму, характер погребенной под  ними
скалистой  почвы  и двинулся в объезд.  Когда  они поднимались зигзагами  по
крутому склону, в  заднюю стенку кабины ударила оторвавшаяся ледяная  глыба.
Но, слава Богу,  все обошлось; вездеход  принял относительно  горизонтальное
положение и продолжил путь по едва различимой тропе.
     -- Отлично сработано! -- похвалила Шэннон. -- Так, значит,  мои детские