- Китайским? -- вспыхнул капитан, -- Китайским?!  Идиоты! Они что, уже
не могут распознать по виду НЛО?
     Магнат Лаши Ала Адасти неосторожно роняла  зеленую слизь  на сверкающий
приборный щиток и большими глотками заправлялась жидкостью.
     --  В  Космическую Всеобщность!  --  скомандовала  она.  --  Безмозглые
тупицы!
     --  Вот  вам и блестящий план Лилмика!  -- усмехнулся капитан. -- Какие
будут распоряжения, магнат?
     --  Возвращаемся  на  невидимую  орбиту.  Думаю,  распоряжения   вскоре
последуют от контрольного органа.

21

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

     Появление  летающих  тарелок   над  Сибирью  действительно  не  вызвало
сенсации.   Видеокассета,  запечатлевшая   событие   и  проданная  советским
правительством за баснословную сумму западным немцам, была такой четкой, что
еЕ сочли очередным шедевром киномагов. Специалисты НАСА заявили, что ни один
известный    науке   космический   двигатель   не   соответствует   движению
предполагаемых тарелок. Они  попросту  опровергают законы Ньютона.  Подобные
суждения вкупе с подозрительной датой -- сотая годовщина падения Тунгусского
метеорита -- привели к тому, что кассета была объявлена подделкой.
     В течение следующих лет из различных частей света поступали сообщения о
тарелках -- правда, не в  таком впечатляющем количестве, как над Подкаменной
Тунгуской.  Но, увы, мир был слишком  озабочен  своими насущными проблемами,
чтобы удивляться внеземным посетителям.  Опять летающие тарелки?  Подумаешь,
дело большое! Вроде дождя в Испании, пылевой бури в Оклахоме и убийственного
смога в Лондоне и Токио.
     В один  из мрачных  ноябрьских вечеров  2008  года,  закончив  сочинять
длинную  и  ворчливую  видеограмму  Уме,  которая  прошлым летом вернулась в
Саппоро,  я  сидел дома, выпивал  и  читал свой любимый  исторический  роман
Прескотта  "Человек на осле".  В стакане поблескивала восхитительная  темная
жидкость -- виски, подаренное мне Джеймсом Макгрегором, когда он в последний
раз приезжал в Хановер. Дождь лупил  по стеклам, огонь в камине затухал, мои
ноги  в  шерстяных  носках  уютно зарылись  в  косматое брюхо кота  Марселя,
развалившегося на изодранной когтями оттоманке.
     Уже после одиннадцати в дверь позвонили. Я с неохотой направил на улицу
луч ясновидения и обнаружил Дени. Со вздохом отложив Прескотта, вытащил ноги
из теплого пристанища и потянулся к кнопке домофона.
     Входи, сказал я племяннику, случилось чего?
     И да, и нет. Просто хотел потолковать, если не возражаешь.
     Я не совсем трезв.
     Ничего, я приведу тебя в чувство.
     Только попробуй -- натравлю на тебя Марселя...
     Я распахнул перед ним дверь гостиной; с него ручьями текла вода.
     -- Иду из лаборатории, -- сообщил он, снимая дождевик. -- Ну и погодка!
     Я достал ещЕ один бокал, плеснул туда скотча и протянул ему. Дени редко
употреблял спиртное,  но не надо быть телепатом,  чтобы понять, что в данный
момент ему это необходимо. Он опустился на софу с бокалом в руке и вздохнул.
     -- Сегодня мне звонил президент.
     --  Должно быть, он на  седьмом небе, -- предположил я. -- Убедительная
победа.  Заполучил свой  третий  срок, а  при  желании  наверняка  выбьет  и
четвертый, и пятый...
     --  Дядя Роги, помнишь, как я мальчишкой  учился дальнему сканированию?
Тогда мы не называли это ВЭ, а просто блужданиями ума.
     -- Как  не  помнить? И меня  везде  за  собой  таскал. Я  тогда впервые
перешагнул границы нашего округа -- в умственном смысле.
     -- Мы с  тобой  осуществляли  ясновидческую  смычку  умов.  Я  не  умею
исполнять метаконцерты ни с кем, кроме тебя и Люсиль. Гленн говорит, что для
командного мыслителя я  слишком  ревниво  оберегаю свою  независимость. А по
мнению Люсили,  я просто боюсь доверяться  людям... Но  как бы там ни  было,
факт  остается  фактом.  А  на  сегодня  я  ищу  партнера,  чтобы  расширить
ясновидение. Люсиль  исключается.  Она  опять беременна,  и  я  не  хочу  еЕ
утомлять.
     Я, признаться, струхнул.
     -- Судя по всему, речь идет о чем-то исключительном...
     -- Я сам попробовал выглянуть нынче вечером после звонка  президента...
Он  получил  сообщение от министра  обороны:  сотрудники  Психоглаза кое-что
обнаружили, и мне поручено проверить.
     Я  плеснул себе ещЕ скотча и опрокинул его,  прежде чем Дени успел меня
удержать.
     -- Так что же стряслось? Сбросили ядерную бомбу на Кремль?
     -- Да нет, в Китае нечто странное... Один я не смог выудить больше, чем
соглядатаи из Вашингтона. Потому  мне нужен ты.  Хотя твой  личный потенциал
минимален, но в  упряжке  с  моим  испытывает  тройное  расширение благодаря
синергии.
     Минимален!
     -- К твоим услугам! -- пробормотал я.
     Дени подтянул  оттоманку  к кушетке и согнал Марселя. Зашипев от  такой
наглости, котяра удалился на кухню.
     -- Садись сюда, рядом со мной.  Задерем повыше ноги, и нам будет  почти
так  же удобно,  как  в  экспериментальных креслах.  Наверно,  следовало  бы
попросить тебя прийти в лабораторию, но...
     -- Но ты знал,  что я с места не двинусь, да и  вообще, какая  разница,
где мы будем этим заниматься?
     -- В принципе никакой.
     Телесный  контакт  неприятно встревожил  меня. Господи, неужто я  боюсь
Дени? Его ум хранил полное  безмолвие. Я закрыл глаза,  продолжая умственным
взором видеть гостиную,  но не сделал ни одного шага ему навстречу. Протянув
взгляд  дальше, на кухню, я поглядел, как Марсель открыл хлебницу  и  стянул
французскую булку. Вот старый дурак, забыл  покормить бедное животное! Затем
я  продолжил  путь за  стену дома,  на почему-то  лишенную теней  улицу  под
ледяным дождем, по которой туда-сюда сновали машины, шелестя покрышками.
     Иди сюда, сказал Дени.
     Ладно... просто это  было так давно, ты был  совсем маленький, а теперь
tu es un gros bonnet, самая крупная шишка  среди умников, и я, конечно, хочу
тебе помочь, но  не знаю, пойми, Дени, пойми, не может отец-франк  появиться
перед сыном в голом виде...
     Да  нет, слияние будет совсем иное, так  что не тревожься. Оно не будет
похоже  на твои  сношения  с  Уме или  с Элен, доверься  мне,  я все тот  же
маленький  Дени, et  tu  es mon vrai pиre! Зa  va [И ты мне  как отец! Ладно
(франц.).], дядя Роги?
     Зa va,  зa va,  mais  allez-y  doucement [Ладно, ладно, только не шибко
(франц.).], черт бы тебя побрал!
     Он захватил меня...
     Я не  большой  умник, но  пользуюсь  телепатией безо  всяких усилий для
повседневных целей,  скажем,  читаю  невскрытые письма,  выслеживаю  в лавке
нечистых на руку покупателей или  предупреждаю броски безумных  водителей. А
более существенные метафункции я расходую экономно (если,  конечно, речь  не
идет о женщинах!), и после всегда  у  меня  остается неприятный  осадок, как
будто я предавался тайному пороку. Внетелесные экскурсы даются мне с трудом.
Я могу перекрывать вполне приличные расстояния, но "видеть" -- не говоря уже
о других чувствах -- для меня слишком утомительно, а то  и вовсе невозможно.
И  тут  я приготовился  к совместному  путешествию с Дени, ожидая привычного
напряжения. Отнюдь! Даже не знаю, с чем сравнить... Бывает, во сне  ты не то
чтобы летишь,  а  делаешь семимильные шаги, один за  другим. Давным-давно  я
подсматривал,  что  делается в  уме  у  маленького  Дени, когда он  медленно
обшаривал  Нью-Гемпшир  в   поисках   других  оперантов,  и  видел  странный
умственный  ландшафт, алмазные  вспышки  света,  отмечавшие  местонахождение
живых человеческих  мозгов -- латентные  светились тускло,  операнты горели,
как звездочки. Что-то было в  этом эффекте, когда мы  с Дени летели на запад
вдоль континента, каждый рывок покрывал все  большее  расстояние  и достигал
все  большей  высоты, пока на Тихоокеанском побережье мы не стали парить без
передышки и не описали обширную дугу над темным немым пространством северной
части  океана. Но  так  ли уж оно было немо? Никаких  звездных скоплений  не
наблюдалось, но было нечто иное  -- внутренний шепот, доносившийся  снизу, а
вокруг, точно миллионы тихих голосов вели беседы... или даже пели, поскольку
в ощущении присутствовала  ритмическая пульсация и ритм все  время  менялся,
подчиняясь, однако, некой оркестровке.
     Это  жизненное поле мира, объяснил Дени. Жизнь и Разум взаимодействуют.
Биосфера  образует  довольно  целостную решетчатую  конструкцию, а ноосфера,
Мировой Разум,  пронизывает еЕ  пока  что весьма  несовершенно, поэтому мы и
воспринимаем поле только как шепот.
     А  что мы  услышим,  когда  Мировой Разум  будет  соткан полностью?  --
спросил я.
     Песню, ответил племянник.
     Мы  достигли  мерцающей  арки  Японии.  Но  у  меня   не  было  времени
разыскивать Уме, хотя и мелькнула такая мысль. Спустя  миг Дени уже замедлял
скорость над  Китаем,  низко летя над большой  рекой Янцзы, что протекает по
самому многонаселенному району мира. Там день был в  самом  разгаре, и  умы,
естественно,  светились.  Я  перестал  ориентироваться,  впечатления  совсем
задавили меня. Но  Дени увлекал мой ум все  дальше, теперь цель  была уже на
виду;  в  следующее  мгновение  мы  зависли  над  огромным городом  Ухань  и
приготовились к спуску.
     Так, дядя Роги, давай-ка исполним настоящий метаконцерт, сказал Дени. В
полете осуществляется лишь периферийная связь,  вроде автомобиля с прицепом.
А  теперь ты  прежде всего должен  расслабиться.  Мы  сольем  наши  воли для
достижения единства.  Вот  что такое метаконцерт.  ОДНА  ВОЛЯ,  один  вектор
метафункции, в данном случае направленной на то, чтобы обследовать помещение
маленькой  лаборатории  в  скромном  университетском здании.  Когда  я  тебя
попрошу, ты должен  помочь  мне  проникнуть туда, употребив всю  свою  силу.
Понял?
     Понял.
     Тебе  может показаться,  что ты лишился чувств, но не волнуйся,  видеть
буду я и подхвачу тебя,  даже если ты ослабеешь, но держись  сколько можешь,
хорошо?
     Да.
     Давай!
     Мне показалось, что взошло солнце.  То, что  было тусклым, окрасилось в
насыщенные цвета, а  то,  что  было ярким,  приобрело  блеск, который трудно
выдержать  обычному глазу.  В те  времена население Ухани  составляло  около
шести  миллионов, и примерно  десять  тысяч  обладали оперантностью в разной
степени.  Главным образом операнты группировались в университетском городке,
что раскинулся к востоку от  Янцзы,  на берегу небольшого  Озера.  Мы словно
спикировали  на него с  неба. Эффект умственного созвездия резко исчез, и мы
очутились  во дворе, заполненном студентами и  преподавателями; они входили,
выходили, разъезжали  на  велосипедах, слонялись  под  безлистыми деревьями,
пронизанными осенним светом.
     Дени  уверенно двинулся вдоль  стены из белого  камня;  мы  проникли  в
небольшое здание, где  люди  работали  на  компьютерах,  перебирали  бумаги,
беседовали. Наконец мы добрались до лаборатории, где застали троих мужчин  и
двух  женщин;  я сразу  догадался, что  это  отделение  метапсихологии.  Так
называемое "парикмахерское кресло" со  встроенной  аппаратурой для измерения
мозговой  деятельности  было  почти  идентично  подобным  приспособлениям  в
Дартмуде. Вокруг кресла, на голом бетонном полу я увидел трехметровое кольцо
маленьких, соединенных между собой датчиков; от них тянулись тяжелые провода
к  более  массивным  приборам.  На некоторых  были  сняты  передние  панели,
электронные внутренности торчали наружу, и над ними колдовали техники.
     Я  уже записал основные  параметры  цепей, сказал Дени,  а  теперь хочу
попробовать  микросканирование.  Держись  за  шляпу,  дядя  Роги. Постараюсь
побыстрей.
     Он  незаметно вклинился внутрь кольца, и  я  почувствовал, будто у меня
вырвали оба  глаза. Но, разумеется,  мое физическое зрение  ничего общего не
имело с экстрасенсорным восприятием;  боль шла откуда-то из нервной системы,
где  импульсы ясновидения лишь частично принадлежали  физической  Вселенной,
чудовищно эзотерическим  образом расширяли ум моего племянника. Яркость была
мучительной.  Какие-то  детализированные картинки мерцали, словно  глянцевые
иллюстрации в старомодной книжке. Порой я видел их  целиком, правда в жутком
искажении, порой как  фрагменты головоломки.  Для меня они не имели никакого
смысла,  а слишком  быстрая  смена  образов вызывала  тошнотворное  чувство.
Кажется,  я  пытался  закричать.  Мне очень хотелось освободиться  от  Дени,
прекратить агонию, но я обещал, обещал...
     Наконец все оборвалось.
     Я  обливался слезами,  корчился в  судорогах. И  все  же какая-то часть
моего  ума  держалась  прямо,  гордясь  своей  героической  выдержкой.  Муки
прекратились, и я снова увидел китайскую лабораторию.
     Очень  хорошо, одобрил Дени.  Прибыла испытуемая.  Я на минутку разорву
метаконцерт и обследую еЕ.
     Сверхъестественно яркое  зрелище  тут же приобрело размытые, пастельные
тона. Я  обнаружил,  что  лишь  один  из  сотрудников  лаборатории  является
оперантом.  Его  аура  была  бледная, желто-зеленая,  как у светлячка. Дверь
отворилась, и  вошла  молодая женщина с аурой, по цвету напоминавшей объятый
пламенем  дом; подопытная запихивала в рот остатки сладкого пирога с рисом и
облизывала пальцы.  На ней был красный комбинезон и белые сапожки на высоких
каблуках. Перед тем как опуститься  в кресло, она со скучающим видом кивнула
ученым.  Один  привязал  еЕ к креслу, другие возились с оборудованием, затем
все вышли, затворили дверь и оставили женщину одну.
     Дени восстановил метаконцерт. И  снова  каждая  деталь камеры  стала на
удивление  четкой; я  впервые  заметил  параболическое блюдце,  висящее  над
головой  китаянки.  Оно  походило  на  световой  рефлектор  с  замысловатыми
штуковинами в центре.
     В  соседнем контрольном помещении  команда  готовилась к  эксперименту.
Руководитель-оперант   дал   телепатический  сигнал,  и   подопытная  начала
монотонно считать на декларативном модуле.
     На счете  "десять"  возник зеркальный  купол и скрыл  из  виду  женщину
вместе с креслом. Одновременно  оборвалась телепатическая речь.  Купол  имел
форму полусферы, наподобие половинки яйца, отшлифованную, как стекло. Сверху
он  чуть-чуть не доходил до висящего  рефлектора, а снизу  прикрывал  кольцо
датчиков.
     Не успел я удивиться, как Дени предупредил меня:
     Еще один рывок, дядя Роги. Все, на что ты способен...  через зеркальную
поверхность!
     Наши сцепленные умы рванулись вперед, на  этот раз я  и  впрямь потерял
сознание, испытав лишь  секундную вспышку смертельной агонии. А когда пришел
в  себя,  уже  сидел на  софе  в  своей хановерской  квартире, и голова  моя
пульсировала, словно  еЕ  только  что сунули  в  унитаз  и  спустили воду. Я
услышал в  ванной  звуки рвоты и воды,  бегущей в  раковину. Через несколько
минут с видом живого трупа вошел Дени, вытирая полотенцем мокрые волосы.
     -- Ну что, мы прорвались через чертов купол? -- прошептал я.
     -- Нет.
     --  Механический умственный экран, не так ли?.. Говорят, его невозможно
создать.
     -- Я этого не говорил.
     Он поднял с  пола  свой дождевик. Никогда ещЕ я  не  видел племянника в
таком измочаленном состоянии. Его эмоции были от меня полностью скрыты.
     --  Ты  понимаешь,  что  они  могут преградить  доступ  Психоглазу?  --
допытывался  я.  --  За  этой  штукой  они  вольны  делать   все,   что   им
заблагорассудится, а адепты ВЭ никогда  не узнают! Если ты не смог через неЕ
прорваться, значит, ни  один мета не сможет... Есть какой-нибудь  способ его
вскрыть?
     --  Разрушить генератор, -- сказал Дени. -- А  помимо этого -- не знаю.
Надо будет  создать собственный и поэкспериментировать. -- Он открыл входную
дверь. -- Еще раз спасибо, дядя Роги.
     --  Но  мы снова  на нуле! --  закричал  я. --  Китайцы дико  ненавидят
русских  и наоборот. Они начнут  гонку  вооружений  и,  может,  даже нанесут
упреждающий удар!
     -- Спокойной ночи. -- Дверь закрылась.
     Я  выплюнул ему вслед  грязное ругательство и удивился, как это Марсель
упустил случай, выйдя  из кухни, облить меня презрением. Он  лишь вскочил на
хромоногий  стул,  встопорщил  усы  и  уставился  на  почти  полную  бутылку
шотландского виски.
     --  Самая разумная  идея  за ночь,  --  согласился я и  прилег  на софу
приканчивать виски под барабанный гром дождя по стеклу.
     А кот снова свернулся калачиком у моих ног.

22

     Нью-Йорк, Земля
     4 марта 2012 года

     В Институте Слоуна-Кеттеринга работала целая  группа оперантов, поэтому
доктор  Колвин  Пристайн  врубил умственный  щит на  максимальную  мощность.
Напряжение  после  трехчасовой  консультации  отпустило лишь  в  такси, и он
пришел в  себя уже перед  входом в отель "Плаза",  услышав, как перепуганный
водитель стучит в стекло.
     --  Ради  Бога,  ничего страшного!  --  простонал  Пристайн.  --  Уж  и
задремать нельзя  на  минутку!  --  Он вставил кредитную  карточку в прорезь
бронированной перегородки. -- Возьми пятнадцать.
     --   Могу   я   чем-нибудь   помочь,  доктор   Пристайн?   --   Швейцар
предупредительно поднял над ним зонтик и протянул руку в белой перчатке.
     -- Нет. -- Доктор вытащил карточку, вышел и зашагал к отелю.
     Арнольд Паккала ждал его в вестибюле.
     Что он сказал?
     Черты   Пристайна   были  сложены   в  привычную  гримасу   рассеянного
добродушия. Ум его оставался непроницаемым за верхним слоем.
     Передай Киру, что я поднимаюсь.
     ???
     Пристайн  повернулся  спиной  к  помощнику  и  направился к  лифту.  Он
держался начеку,  чтобы  отразить любую попытку принуждения, но Арнольд лишь
постоял немного,  глядя ему вслед и строя догадки, затем вошел в  телефонную
кабину.
     Не успел  доктор  выйти из лифта,  как  двери апартаментов распахнулись
перед  ним. Адам  Грондин, более  замкнутый, чем  Паккала,  даже не  пытался
любопытствовать.
     -- Босс в гостиной.
     Пристайн кивнул, сбросил пальто и вытащил папку из дипломата
     -- Собери вещи. Он отправится немедля.
     -- Черт! -- прошептал Грондин. -- Черт, черт, черт!..
     -- Свяжись с миссис Трамбле и попроси еЕ  подождать у  телефона. Думаю,
он сам захочет ей сказать.
     -- О'кей, док.
     Пристайн  прошел в гостиную  и плотно закрыл за собой  дверь.  Киран  в
халате стоял у окна, сцепив руки за спиной.
     --  Садись, Кол.  Выпьешь чего-нибудь?..  Не утруждай себя  словами  --
просто откройся.
     Со слезами на глазах доктор повиновался.
     Киран   О'Коннор  глянул   вниз  на  центральный  парк.  Клочья  тумана
запутались   в   набухших  почками  ветвях   деревьев.  Конный   полицейский
остановился у скамьи,  где лежал укрытый газетами бродяга,  и поднес к губам
мегафон.
     --  Надо  же,  --  сказал  Киран,  --  любопытный случай  божественного
возмездия... Это было бы знаменательно, когда б не тот факт, что меня уже не
остановить.
     -- Но, Кир, у тебя метастазы. И лимфография и изоферменты показывают...
     -- Хватит, я все понял.
     -- Я договорился, тебя немедленно положат под чужим именем...
     -- Нет.
     -- Но это необходимо!
     Киран засмеялся.
     -- Вы, доктора... привыкли выносить решения о жизни и смерти.  (Не будь
дураком, Кол, на кой  черт мне твои паллиативы, твоя ослабляющая мозг химия,
я всю жизнь прожил в боли и  это приму...  Я сохраню свои  силы, пока Черная
Мать  не  заберет  меня  и всех остальных...  мне  даже приятен  Ее  жест  в
доказательство того, что я самый любимый, как Она всегда говорила,  где твоя
вера, где твоя любовь, я скорректирую чертову заразу, отражу  материю  умом,
другие операнты могут, почему не я?)
     Ты  не достиг таких  высот  в  коррекции. Есть хорошие  целители,  есть
плохие,  а  самокоррекция, наименее  изученная область,  она вся  состоит из
подсознательных  факторов,   способных   не  только   стимулировать,  но   и
усугублять...
     Киран повернулся, взмахом руки оборвав разглагольствования доктора.