Хватит,  хватит, Юрий! Нечего  коньяк переводить на выжившего из ума
старика.
     -- Выпей. А потом выясним, что же с тобой было.
     Гаврыс уселся за письменный стол, отодвинул в сторону стопку журналов и
корреспонденции. Потом  сцепил пальцы и посмотрел на  свои синеватые  ногти;
бледное  лицо  было безмятежно  спокойным, волосы небрежно падали на высокий
лоб. Себе он коньяку не налил.
     -- Что  действительно нужно сделать,  -- пробормотал Петр, уткнувшись в
стакан,  -- это проверить в вашей сейсмической лаборатории, действительно ли
сегодня  около  половины пятого  было небольшое землетрясение,  или  мне оно
пригрезилось.
     -- Тамара проверит.
     --  А как она... Ах, ну да, конечно. -- Петр  жил здесь уже больше двух
недель,  но никак не  мог  привыкнуть к  тому,  что  телепатией  зять и дочь
пользуются  даже в быту.  Он отхлебнул из  стакана  терпкого коньяку:  сразу
видно, грузинский, а не казахский, и вздохнул. -- И все же это было, клянусь
тебе!
     --  Собственно, в реакции психики  на  сейсмическую  активность  ничего
неординарного  нет,  --  заметил  Юрий.  -- Нам  уже  многое  рассказывали о
подобных ощущениях.
     -- Значит, я экстрасенс? -- От волнения старик даже привстал с кресла.
     Юрий Гаврыс поднял на  тестя глаза, синие, как те лазуриты, вставленные
в серебряную рукоятку кинжала, что висел на поясе у Селиака  Ешбы, патриарха
Верхней Бзыби.
     -- И ты говоришь, это у тебя уже не первый раз?
     --  Да, третий. Первый был в  шестьдесят  шестом,  ещЕ  до того, как  я
пытался отогнать от вас с Тамарой тех шакалов... В апреле шестьдесят шестого
в Ташкенте проходила конференция по психиатрии.
     -- Да... ты как раз угодил в землетрясение.
     -- Самолет  приземлился в  аэропорту,  меня тут же начала мучить  дикая
головная  боль, и  я  увидел призрачное свечение на  поверхности  земли. А с
первым толчком симптомы исчезли. Но поднялась паника, нашу гостиницу здорово
тряхнуло, поэтому я  как-то не связал одно  с  другим. Затем в прошлом  году
случилось  то  же  самое.  В Улан-Удэ  был зарегистрирован слабый  подземный
толчок.  Я очень удивился, когда на следующий день прочел о нем в газете, но
мысли были заняты другим: в декабре у тебя случился второй приступ, и я...
     -- Да-да, папа,  я  помню, -- отмахнулся Юрий. -- Тебе повезло родиться
крепким грузином, а не болезненным поляком. Сердечная недостаточность сейчас
весьма  некстати, когда впереди  столько дел... Мы приступаем  к  совершенно
иному этапу работы.
     -- А КГБ? -- удивился  Петр. -- Разве он уже  не  финансирует программу
создания биоэнергетического  оружия!  Что-то не  верится, чтобы хищники  вас
выпустили из своих лап...
     -- Андропов при смерти --  месяца не протянет.  А вместе с  ним умрет и
власть  КГБ  над нами.  Только  он на  пару  с адмиралом Горшковым  видели в
психике человека  агрессивный потенциал.  Пока  Андропов возглавлял КГБ,  он
лично  интересовался  направлением  парапсихологических  исследований.   Ты,
наверно, слышал,  что сам Брежнев лечился у экстрасенса и полностью разделял
планы Андропова относительно психологической войны.
     Петр кивнул.
     -- Андропов занял место Генерального секретаря, будучи  уже  неизлечимо
болен, и потому немного ослабил вожжи. То страшное лето  семьдесят девятого,
когда Симонов и  ему подобные  извращенцы  порылись  в  мозгу  американского
президента во время  подписания в Вене ОСВ-два,  уже не  вернется, во всяком
случае, в близком будущем. -- В улыбке Юрия мелькнуло что-то зловещее. -- Мы
взрастили умственный оазис  в  Казахском государственном  университете. Дело
долгое,  трудное, но наконец  оно завершено.  Мы  вырвали с корнем последние
сорняки лишь в декабре прошлого года. Лично я вырвал...
     -- Боже Милостивый! Так, значит, приступ...
     -- За все  надо платить, Петр Сергеевич.  В  особенности  за  душу.  Вы
заплатили свою цену, я -- свою.
     -- Ну, и что будет, когда умрет Андропов?
     --  Старая  гвардия  попытается  удержать  позиции,  посадят  у  власти
временно  исполняющего  обязанности,  пока  молодой  Горбачев и  Романов  не
закончили свой поединок. Но кто бы ни  победил, нам это ничем не грозит. Оба
довольно образованные технократы, которые не терпят ничего... "выходящего за
рамки". Они отправят в отставку Горшкова  и, вероятно,  урежут  нам дотации.
Теперь деньги пойдут на исследование лазерных лучей и пучков частиц.
     -- И как... -- Петр прервался на полуслове.
     -- Хочешь, чтоб  я  прочел  твои  мысли? -- улыбнулся Юрий, на  сей раз
добродушно. -- Думаю,  сокращение ассигнований  обернется  только на пользу.
Основная работа уже  проделана:  мы  собрали  под  крышей  института  многих
одаренных метапсихологов. Может, несколько жестоко отрывать их от семей, как
некогда оторвали нас с Тамарой, но по большому счету все  это во благо. Нашу
умственную связь разорвать уже невозможно. Оазис будет расти, понимаешь?
     Не находя слов, старый врач  смущенно потягивал коньяк. Вдруг в комнату
влетела Тамара: пряди ярко-рыжих волос  выбилась  из  гладкого  пучка, глаза
сияют.
     -- Я позвонила Ахмету Исмаилову из  геофизической обсерватории... Ровно
в шестнадцать двадцать девять зафиксирован несильный подземный толчок -- два
и четыре  десятых  балла по  шкале Рихтера. Эпицентр в тридцати километрах к
югу от Медео, в Заилийском Алатау.
     -- Ну, что я говорил! -- вскричал Петр. -- Я такой же, как вы!
     Тамара  поцеловала его в  макушку, едва прикрытую поредевшей соломенной
порослью.
     -- Конечно!  И это  здорово, даже если б голова моего отца  была набита
опилками. Но у него вдобавок имеются старые мудрые мозги, и они сгодятся нам
в работе.
     -- Ты вправду считаешь, доченька, что  я смогу вам  помочь?..  Смеешься
небось?
     Тамара и впрямь засмеялась, потом объяснила:
     --  Алма-Ата находится в зоне сейсмической нестабильности. У нас  часто
бывают   землетрясения   --  и   мелкие,  и  крупные.  Все   дома  в  городе
спроектированы с этим  расчетом. Здесь твоя экстасенсорика заработает лучше,
чем ты  сам  того  хочешь.  Еще жаловаться  станешь,  что тебя  вытащили  из
Улан-Удэ, оторвали от чокнутых монголов... Давайте-ка обедать, живо!
     Петр  отправился мыть  руки, а Тамара ненадолго  задержалась в кабинете
мужа.
     -- Думаю, теперь  папе будет легче приспособиться к нам... Знаешь, ведь
он боится.
     Юрий поднялся со стула.
     -- Я ему сказал про наши "заморозки"... Не прямо, но он понял.
     -- Может, не надо было?
     --  Он  должен знать, что на нас можно положиться и  что  мы  далеко не
беззащитны. Разумеется, я упомянул только о своей собственной роли.
     -- Я не хочу, чтобы это повторялось! Надо найти другие способы!
     -- Тс-с.  -- Он взял еЕ руки, прижал  к  своим  холодным  губам. --  Мы
найдем, родная,  найдем.  Но прежде всего  нам  надо выжить. Иначе все труды
окажутся напрасны.
     -- Душа!  --  прошептала  она.  --  Бедная больная душа  нашего народа.
Отчего у неЕ такая  страшная, темная изнанка? Не могу понять...  но так было
всегда. Наш двигатель -- не разум и не любовь, а только насилие.
     --  Нормальные  соотечественники  должны  научиться любить  нас.  Наука
нелегкая,  прямо  скажем.  Если бы  можно  было  разом  ввести  наш  план  в
действие... Но на это уйдут годы.  У меня их нет. Значит, тебе придется быть
сильной,  чтоб  защитить  всех  детей  от  эксплуататоров,  от  извращенцев.
Алма-атинская Группа должна  выжить и  объединиться  с такими  же группами в
других странах, а  после примкнуть к Мировой Душе. До той поры детям суждено
жить в пустыне под защитой матери.
     Он с сочувствием посмотрел на жену: ведь ей всего двадцать шесть.
     -- Я постараюсь  найти мирные способы, -- сказала Тамара. -- А уж  если
не выйдет -- стану поступать, как ты меня учил.

6

     Выдержки  из  обращения  премьер-министра  Японии  Ясухиро  Накасоне  к
Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций, ООН, Нью-Йорк, Земля
     23 октября 1985 года

     В то  время  как 26 июня  1945 года в  Сан-Франциско  принимался  Устав
Организации Объединенных Наций, Япония вела в одиночестве ожесточенную войну
против  союза сорока  с  лишним  государств. Однако впоследствии она глубоко
раскаялась  в  своем  милитаризме  и  шовинизме,  которые  принесли  столько
страданий народам всей Земли, в том числе и японскому народу.
     Как  единственная нация в мире, пережившая  ужасы атомной бомбардировки
Хиросимы  и  Нагасаки, японцы  решительно  призывают  к ликвидации  ядерного
оружия. Атомная энергия должна использоваться исключительно  в мирных целях,
а не как средство разрушения.
     Мы убеждены, что все живые  существа -- люди, животные, растения --  по
сути своей  являются  братьями и  сестрами... [однако же] нынешнее поколение
людей  беспощадно разрушает окружающую  среду, созданную в течение миллионов
лет. С  момента возникновения нашей планеты еЕ земля,  вода, воздух, флора и
фауна  подвергаются самому варварскому изничтожению. Подобное безумие нельзя
воспринимать иначе как самоубийство.
     Человек рожден милостью Вселенной.

     В темной вышине пролегает Млечный Путь
     К дому моему.

7

     Хановер, Нью-Гемпшир, Земля
     19 сентября 1987 года

     Стоял классический субботний  вечер ранней новоанглийской  осени.  Небо
ещЕ  голубело  по-летнему, а широколистые  деревья  уже  загорались  осенним
огнем. Люсиль Картье радовалась тому, что она снова  в Дартмуте, что  доктор
Билл согласился еЕ  принять, что кошмары больше не мучают, возможно,  Группа
Ремиларда  совсем  оставила   свои  диверсионные  вылазки  против  нее.  Она
энергично  крутила  педали  велосипеда,  направляясь   на  очередной  сеанс.
Обогнула пруд и по  Мейнард-стрит подъехала к Центру душевного  здоровья. До
начала оставалось  ещЕ десять минут; Люсиль спрыгнула возле главного входа и
медленно перевела дух.
     Терапия поможет мне,  надо только не сопротивляться, а, наоборот,  идти
ей навстречу...
     Она  окинула  противоположную  сторону  улицы,   стоянку   машин  перед
больницей Хичкока, что выходит на оживленную Колледж-стрит. Вот оно, всего в
пятистах футах, ветхое серое  здание, двухэтажное с  фасада и  одноэтажное с
тыла  в окружении тонких березок  и вечнозеленых деревьев.  Настоящий дом  с
привидениями из романа Стивена Кинга, зияющий темными глазницами окон.
     Не запугаешь. Пошел ты к черту со своей Группой! Я плюю на тебя!
     Люсиль  вдруг  снова  вскочила  на  велосипед и понеслась  прямо  через
дорогу, к дому  номер 45  по Колледж-стрит. Перед  зданием стояли всего  две
машины -- старый "мустанг"  Гленна Даламбера и шикарный новенький "линкольн"
с массачусетским номером -- явно какого-нибудь визитера.
     Что,  съел?  Я вернулась, не  испугалась  тебя! Ты думал,  я  дам  себя
захомутать, думал, покорюсь, как Донна Чан и Дейн Гвелтни? Не выйдет, я буду
жить своей жизнью и сумею навести порядок  в своих немощных мозгах наперекор
тебе и твоей своре!
     Дом окутан тишиной, никакого отклика.  Люсиль  поняла, что обратилась к
нему на личной волне, которую он  и его  мозговые черви называют "ментальным
почерком". А Ремиларда и нет здесь нынче. Ее красивый вызов пропал впустую.
     Так  ли  уж  впустую?  Она сразу  почувствовала  себя  лучше.  И,  чтоб
закрепить  преимущество,  показала  фигу  зданию,  где  творит  доктор  Дени
Ремилард. Затем развернулась, снова пересекла Мейнард,  оставила велосипед у
крыльца и вошла в Центр душевного здоровья.

     Д-р Сампсон. Я  рад, Люсиль, что вы решили возобновить сеансы. Означает
ли это, что вы окончательно отказались от перевода в Ривьер-колледж.
     Люсиль. Да, доктор Билл, я передумала.
     Сампсон. Отчего?
     Люсиль. В  прошлом семестре мне казалось, что от этой терапии  никакого
толку. А потом, я волновалась за маму -- как она там справится с папой одна,
ей  же ещЕ работать надо, преподавать... Вот я и  подумала: избавляюсь разом
от  тревоги и от  чувства  вины. Если б я перевелась  в Ривьер-колледж, то и
диплом  бы защитила, и маме с папой  смогла бы помогать, как раньше. Там,  в
Нашуа,  на  летних каникулах,  я какое-то время  чувствовала себя хорошо,  а
потом... а потом все по новой, вся пакость!
     Сампсон. Тревога, бессонница?
     Люсиль  (смеется). Если бы  только!  Доктор Билл, я не была  с  вами до
конца откровенной. Вы всех моих симптомов не знаете.
     Сампсон. Почему вы не были откровенны?
     Люсиль. Боялась. Если кто-нибудь пронюхает, меня вышибут из колледжа.
     Сампсон (мягко). Но вы ведь не сомневаетесь,  что наши с вами разговоры
строго конфиденциальны.
     Люсиль. Пусть  так... Но,  понимаете,  все так странно,  что,  пожалуй,
могло бы заинтересовать... Впрочем, не важно. Я решила, что об этом можно не
говорить, ведь у меня давно ничего  подобного не  повторялось, с  тринадцати
лет. Мало ли что бывает при подростковой депрессии!
     Сампсон. Хорошо, не хотите ли рассказать мне сейчас?
     Люсиль.  Да,  видно, придется, потому  что все началось снова.  Когда я
приехала домой, к родителям,  оно опять на меня навалилось. Своим я ни слова
не сказала --  они бы испугались до смерти, как в прошлый раз... В общем, вы
-- моя единственная надежда. Я не пойду к Ремиларду! Не пойду!
     Сампсон (в замешательстве). К Дени Ремиларду? К парапсихологу?
     Люсиль.  Он  во всем виноват! Его  умственные трюки!  Если б только  он
оставил меня в покое...
     Сампсон (сделав пометку  в блокноте).  Люсиль... Погодите, успокойтесь.
Давайте сначала выясним, что за симптомы...
     Люсиль. Угу. Мне было тринадцать, тогда все и началось.  Нервы,  озноб,
тревога... а ещЕ кошмары... И после... сгорел наш дом. Я его спалила.
     Сампсон. Что, нарочно?
     Люсиль. Нет-нет!  Я не  хотела! Просто...  я была  тогда  сама не своя.
Никто меня  не понимал, всякая дребедень лезла в голову,  и  поделиться не с
кем...  С родителями  я говорить не могла...  У отца  склероз... с ним стало
невозможно. Я  жалела его, а он  ворчал,  что я  только путаюсь  у него  под
ногами... И вот мне начал сниться пожар. Вроде бы я Жанна д'Арк, и подо мной
поджигают костер.  Я  прощаю палачей, а пламя подбирается, подбирается,  вся
кожа пошла трещинами, кости горят, и кажется, скоро от меня останутся только
искры, которые  улетят в  рай, если я не буду бояться.  Но я  боялась. Пламя
жгло -- я ведь  не святая... ну и просыпалась с воплями и поднимала на  ноги
весь дом. И маму,  и папу, и младшего брата  Майка. Это было  ужасно!.. Даже
хуже, чем когда я проснулась и увидела, что вся комната в огне.
     Сампсон. О Боже!.. Извините. Продолжайте, пожалуйста.
     Люсиль. Я выбежала, разбудила маму  и Майка, мы посадили папу в коляску
и  едва успели  вывезти его  наружу. Когда  пожарные приехали,  спасать было
почти нечего. Папин рояль сгорел... концертный "Стенвей", папа купил его ещЕ
до  женитьбы,  когда  учился  в  Бостонской  консерватории  и  мечтал  стать
концертирующим пианистом.  Рояль стоит бешеных денег, но папа его не продал,
даже  когда поставил крест  на своей  карьере.  Потом  он заболел,  перестал
играть в  салонах, давать  уроки  и, чтобы содержать  семью,  решил  продать
рояль. Но мама не позволила, потому что ему тот  рояль  был  дороже всего на
свете... А я его сожгла.
     Сампсон. Так ведь не намеренно, вы сами сказали.
     Люсиль. Моя спальня была прямо рядом с гостиной, где стоял рояль. Огонь
вспыхнул  в стене -- так сказали пожарные.  Я не курила -- ничего такого, но
моя кровать и рояль по ту сторону стены вспыхнули первыми.
     Сампсон. Должно быть, с проводкой что-то.
     Люсиль. На той  стене  проводки  не было,  только лампа  возле рояля...
Родители  решили, что  я встала во сне  и зажгла спичку. Понимаете,  я  сама
сказала им, что виновата, только не посмела  объяснить -- как я это сделала.
Мне снился пожар. Сны делались все правдоподобнее, пока не сбылись.
     Сампсон. Что вы хотите этим сказать?
     Люсиль. Я умом подожгла. Подсознательно... Я из тех чудовищ, на которых
Ремилард ставит опыты в лаборатории. Он выслеживал меня ещЕ до поступления в
Дартмут,  когда  мне  было одиннадцать. Потом они  начали  меня  уговаривать
поступить в колледж. Я не хотела, но они выбили для меня стипендию, и тут уж
родители  сказали свое слово.  В  шестнадцать  лет я приехала  в  Хановер, и
Ремилард с ходу  включил  четвертую  скорость.  Мол, я должна быть чертовски
благодарна, что  меня привлекают  к такой работе, ведь я, в сущности, ничего
не умею -- разве что на  луну выть да  столы двигать. А  я  говорю -- нет, и
все! Он три года меня одолевал со своими стервятниками, но я ему так прямо и
заявила:  плевать мне на вашу парапсихологию, хочу  жить  нормальной жизнью,
заниматься законной наукой, скажем, биохимией, а всякая  оккультная чушь  не
по мне. Пусть раз и навсегда зарубит это на носу!
     Сампсон. Простите  меня, Люсиль,  вы  же умная девушка, неужели  вы  не
видите, что сами себе противоречите?
     Люсиль. Я не позволю ставить над собой опыты!
     Сампсон.  Вполне  вас понимаю.  Вам  необходима  помощь.  Но  почему вы
думаете, что я сумею помочь лучше, чем Ремилард?
     Люсиль.  Потому  что  вы  психиатр,  а  мой  случай не  имеет  никакого
отношения к парапсихологии... ну, если не считать некоторых проявлений.
     Сампсон.  Вы уверены,  что  не  выдумали  эту  способность  поджигать с
помощью ума?
     Люсиль (смеется).  В  народе давно  такие  случаи  известны -- огненное
колдовство. Посмотрите любую книжку про черную магию...  там полно историй о
людях, которые  поджигают без всяких спичек, вроде бы  из  воздуха  высекают
огонь. Бывали даже самосожжения.
     Сампсон.  Но с вами такое случилось всего один  раз, в тринадцать  лет,
как вы говорите.
     Люсиль. Не знаю... Не уверена. У  нас и  прежде были загорания, когда я
поменьше была. До пожара, правда, не доходило. И родители  всегда отыскивали
этому какое-нибудь естественное объяснение.
     Сампсон. Ив данном случае его наверняка можно найти.  Например, шаровая
молния.
     Люсиль. Да  нет,  это  я! Со злости. У  папы  было время только для его
болезни, для его рояля, а для дочери -- никогда...
     Сампсон.  Ну допустим. Но  почему вы решили,  что  и  сейчас играете  с
огнем?
     Люсиль. Если б я знала!.. Когда в феврале  прошлого года Ремилард опять
начал  меня доставать, так  что я ни  спать  не могла, ни  заниматься, то  я
решила обратиться к психиатру. Думала, вы пропишете валиум и все пройдет,  а
вы вместо этого  втянули меня в психоанализ...  Поначалу от него  мне только
хуже стало.
     Сампсон.  Но  вы  ни  словом  не обмолвились о том, что  вас  беспокоят
Ремилард и его сотрудники.
     Люсиль. Я  не хотела,  чтобы кто-нибудь  знал.  Надеялась... да  ну,  к
черту!.. Одним  словом,  теперь вы все знаете. Скажите,  "мне можно  помочь?
Ведь если огненные кошмары начнутся в Дартмуте, как дома...
     Сампсон. Но они ещЕ не начались?
     Люсиль. Пока нет.
     Сампсон.  Прошлой   весной   у   вас  была   депрессия,   но  серьезное
предупреждение  изнутри  вашего  существа  пришло  лишь  с  первой  попыткой
сбежать. Вам это ни о чем не говорит?
     Люсиль. Говорит. Внутренний голос говорит мне, что надо вернуться сюда.
К вам.
     Сампсон. Уверены?
     Люсиль. На сто процентов.
     Сампсон. Я  рад вам  помочь,  Люсиль, поверьте. Но  вы, похоже, и  сами
чувствуете, что психоанализ  ставит перед вами проблемы необычного свойства.
Все люди несут  в  подсознании бремя разрушительных  желаний,  оставшееся от
инфантильных стрессов. Вы ведь изучали психологию,  и для вас это не секрет.
Мать отнимает сосок у  младенца, и он  приходит в  ярость, потому что ещЕ не
насытился.  Ребенка  наказывают за шалость, и  про  себя  он  желает  смерти
родителям. Такие чувства свойственны каждому, но большинство подавляет их. А
впоследствии, во взрослой жизни, подавленные эмоции всплывают на поверхност