енно   приземлились   на
гудронированной, выкрашенной в белый цвет площадке, расположенной  перед
воротами фабрики. Два человека встречали  сборщиков  урожая.  На  экране
бортового тридивизора было отчетливо видно, как эти работники -  мужчина
и женщина, - не теряя ни секунды,  начали  присоединять  гибкие  толстые
шланги к брюхам грузовых дирижаблей.
   - Приступили к разгрузке, - объяснил Кайл.  -  Работать  надо  очень,
очень осторожно, иначе - бах! Теперь и мы можем садиться.
   Через несколько мгновений они под контролем автоматического  штурмана
тоже приземлились у  подножия  холма,  на  вершине  которого  возвышался
голубой дом.
   Ди последней вышла из рокрафта. Было прохладно и очень  тихо,  с  гор
слетал  слабый  свежий  ветерок.  Непривычный,   густой,   припахивающий
мускусом дурман мешался с сочным смолистым,  сосновым  ароматом.  Из-под
опор, на которых стоял рокрафт, вырывались струйки пара.
   Вот она, папина ферма! Постройки, хозяйственные здания, домики у реки
едва  угадывались  сквозь  пестрые,  как   расписной   платок,   заросли
кустарника и редкий лесок.  Только  хозяйский  дом  победно  голубел  на
холме. Склоны бугра облиты пышным изобилием распустившихся  цветов.  Те,
что попадались на глаза Ди, были привезены с Земли  -  пурпурные  астры,
золотистые, белые,  рубиновые  хризантемы,  георгины  самых  невероятных
расцветок.
   Неожиданно в  расщелине,  между  двумя  мшистыми  каменными  глыбами,
что-то  звонко  щелкнуло  -  следом  распахнулась  не  замеченная  ранее
металлическая дверь, и на посадочную площадку вышла  молодая  женщина  в
голубой мешковато сидящей юбке. На плечах у нее была  наброшена  куртка,
из-под ворота которой  выглядывала  рубашка  в  крупную  клетку  и  край
массивного  серебряного  ожерелья,  отделанного  бирюзой,  на  ногах   -
ковбойские сапоги. Черты лица ее были резки и  грубы,  рыжеватые  волосы
коротко пострижены.
   Светлого окраса терьер вертелся у ее ног - заметив гостей, он с  лаем
устремился в их сторону. Женщина сунула  два  пальца  в  рот  и  коротко
свистнула - пес остановился, посмотрел на хозяйку.
   - Сидеть! - приказала она, потом еще раз повторила:
   - Сидеть, ты, дрянная собака!..
   Кайл, не глядя на нее, прошептал детям:
   - Гражданка Джанет Финлей. Родом из  Аризоны...  -  Потом  он  обошел
стороной терьера и подошел  к  домоправительнице,  снял  кепку  и  низко
поклонился:
   - Джанет,  моя  радость,  ты,  как  обычно,  такая  же  искрящаяся  и
обворожительная.
   Мисс Финлей, не говоря ни слова, прошла мимо Кайла и, приблизившись к
Гран Маше, протянула руку:
   - Здравствуйте, профессор Макгрегор-Гаврыс. Меня зовут Джанет Финлей.
Добро пожаловать на Каледонию и на ферму Глен Туат.
   Женщины  обменялись  рукопожатием.  Джанет   Финлей,   сузив   глаза,
внимательно оглядела нарядный костюм гостьи.  В  ее  взоре  промелькнуло
едва заметное неодобрение.
   - Какое счастье, что мы наконец добрались сюда, -  спокойно  ответила
Гран Маша. - Позвольте представить: Кеннет, а это Дороти.
   Джанет чуть улыбнулась.
   - Привет, Кени, привет, Доро.
   Потом Джанет указала пальцем на собаку.
   - Его зовут Таксон. У этого пса есть еще какое-то шотландское имя - у
него длинная родословная, - только я сразу забыла его. С ним пока  лучше
не играть. Вот когда он познакомится с вами поближе...  Он  пес  добрый,
веселый, вы с ним еще набегаетесь.
   Дети молча кивнули.
   - Ваши внуки устали и умирают с голода,  -  обращаясь  к  Гран  Маше,
добавила Джанет. - Здесь, за дверью, - она указала в  сторону  холма,  -
есть маленький электромобильчик, он доставит  вас  по  туннелю  прямо  к
лифту. Мы эти ходы называем норами, здесь мы храним все - ну,  буквально
все необходимое, и частенько укрываемся от непогоды.  -  Она  неожиданно
хихикнула. - Климат здесь не балует. Зимы  куда  более  суровы,  чем  на
старой Земле или в дорогом для вас Эдинберге.
   Дети испуганно переглянулись,  а  Гран  Маша  со  сладчайшей  улыбкой
поправила:
   - Эдинбурге...
   - Черт бы меня побрал! Спасибо, что подсказали, профессор, - радостно
засмеялась Джанет. - Я была бы просто  благодарна,  если  бы  кто-нибудь
свеженький, только что из Шотландии, прочистил мне уши и язык. Все, кто,
как Ян, долго живет  здесь,  все  перезабыли.  Большинство  каледонийцев
такие же, как я, - шотландских генов хватает, чтобы  прописаться  здесь,
но что касается Шотландии и гаэльского языка, все мы  ни  в  зуб  ногой.
Жаль, что вы так скоро уезжаете, а то бы я попросила вас позаниматься со
мной.
   - Я могу остаться и подольше, - ответила Гран Маша. - Прежде всего  я
должна быть совершенно уверена, что здешние условия подходят для  детей.
Меня все интересует - условия жизни, школа...
   - Вот и оставайтесь. Мы, чем можем, поможем, чтобы вы не бросали свою
работу. - Затем ее пугающе-требовательный взгляд устремился на детей. Те
замерли по стойке "смирно". - И вам,  маленьким  горемыкам,  тоже  нужна
забота. Для начала вас надо хорошенько подкормить... Ну, а  теперь  пора
домой. Элен и Хью позднее принесут ваши вещи.
   В этот момент Доротея улучила момент и спросила тоненьким голоском:
   - Я наконец увижу папу?
   - Нет, малышка. Он сейчас занят. Ты  увидишь  его  за  ужином,  когда
кончится рабочий день.
   Джанет резко повернулась и направилась к распахнутой, со скругленными
углами, стальной двери. На ходу  она  наклонилась  и  легонько  шлепнула
терьера - ну-ка, домой! Собака тут же исполнила приказание.
   Ди без слов умоляюще глянула на бабушку, которая стояла засунув  руки
в карманы - видно было, что она едва сдерживает возмущение. Дедушка  тут
же засуетился, схватил детей за руки.
   - Еще чего! - быстро, насупив брови, заговорил он. - Что за глупости!
Неужели отец не может взглянуть на своих детей!.. Полные глупости...
   Он пошел с детьми по боковой, огибающей холм, бетонной дорожке. Когда
они прошли с десяток метров, Кайл шутливо шлепнул их пониже спины.
   - А ну-ка, вперед! Зачем меня ждать! Бегите, бегите...
   Доротея вскрикнула от радости и, обогнав  брата,  помчалась  вниз  по
дорожке. Кен бросился за ней следом. Скоро дети  выскочили  к  площадке,
где стояли пять дирижаблей. Теперь они показались Ди  огромными,  совсем
не похожими на игрушечные аппаратики, которые они видали  на  подлете  к
ферме. Даже самый маленький был раза в два больше их яйца.  В  густеющих
сумерках  флитеры  более  напоминали   чудных   инопланетных   животных,
сгрудившихся для  ночевки.  В  них  не  было  ничего  от  стремительных,
штурмующих небо машин.
   Двое мужчин в рабочих комбинезонах  беседовали  с  четырьмя  другими,
которые были одеты в высотные летные скафандры -  в  руках  они  держали
шарообразные, лобастые шлемы. Все они заулыбались, когда к ним подбежала
маленькая девочка.  Ди  остановилась  как  вкопанная,  смутилась...  Она
почувствовала, что слова не  может  вымолвить,  однако  все  собравшиеся
сразу догадались, кто примчался на стоянку.
   Женщина-пилот показала рукой на серебристый флитер.
   - Твой папа еще там, в кабине, малышка. Поднимись по скобам,  постучи
ему - он спустится.
   - Ян сейчас в полной отключке, - посмеиваясь,  сказал  другой  пилот,
высокий усатый мужчина. - Может, витает в облаках  -  размышляет,  каким
богатым он станет, когда продаст  полуфабрикат  из  травки  этого  года.
Урожай, должен заметить, необыкновенный. Поля плотные,  трава  густая  -
два  раза   приходилось   прочищать   входное   отверстие-Ди   торопливо
поблагодарила и побежала к последнему в ряду  дирижаблю,  который  стоял
под разгрузкой. Что-то тихо жужжало и хлюпало в рукавах, по  которым  на
фабрику подавался груз, собранный в небесах.  Здесь  еще  сильнее  пахло
мускусом. Тусклый зеленоватый свет сочился из кабины -  наверное,  шкалы
приборов отсвечивали... Наверх вели пластмассовые, припаянные к  корпусу
скобы. Под прозрачным фонарем угадывались очертания человеческой фигуры,
лица видно не было - оно было скрыто под солнцезащитным щитком. Округлый
шлем матово  поблескивал  в  полутьме.  Неужели  это  ее  отец?  Девочка
осторожно проникла в его сознание.
   Страшная, без единой мысли  усталость  придавила  сидящего  в  кабине
человека.
   На мгновение - Ди завороженно следила за ним -  в  глубине  нейронных
цепей пробежал слабый электрический импульс, оформился  в  едва  видимый
образ - огромный пласт воздушной травы, засасываемой в недра флитера,  -
и тут же оборвался, придавленный вспышкой  боли.  Еще  глубже,  в  самом
подполье, Ди вдруг уловила такую бездонную печаль и обиду, яростную, все
заполнившую, что в ужасе мысленно отпрянула назад.
   Бедный папочка! Сколько же ему пришлось потрудиться - день и ночь без
отдыха!..  Теперь  все  позади,  страда  подошла  к  концу,  уже   ночью
поднимется ветер и разгонит плодоносные поля.  Но  это  будет  потом,  а
сейчас важно, что чудо  все-таки  свершилось  -  ферма  спасена!  Урожай
оказался таким, что вполне можно рассчитаться с долгами и даже  отложить
кое-что про  запас.  Наконец  он  дома,  обошлось  без  поломок,  травм,
трагедий - вся уборочная прошла как по маслу. Это многое значило...  Ему
было за что уважать себя, если бы не эта сокрушающая сознание боль. Лишь
бы добраться до постели, рухнуть, забыться...
   Его мысли поразили дочь.  Если  год  выдался  удачный,  если  впереди
забрезжил лучик надежды, тогда почему страдание, это  ледяное  отчаяние?
Почему он так несчастен? Может, потому что она  приехала?  Доротея  была
уверена, что где-то в тумане бессознательного хранится ответ и  на  этот
вопрос, но она больше не смеет следить за мыслями отца.
   Торопливо она начала взбираться по пластмассовым скобам, постучала  в
прозрачный фонарь.
   - Папочка, - позвала она. - Это я, Доротея.
   Наступила тишина, потом фонарь  медленно  пополз  назад.  Зеленоватый
свет погас. Ди быстро спустилась на асфальт, и тут же фигура в  шлеме  и
летном костюме выпрямилась, человек перекинул ногу через  борт  и  начал
спускаться на землю.
   - Папочка? - прошептала Ди.
   Человек не торопясь повернулся к ней, начал стаскивать перчатки.  Его
облегающий, серебристый - под цвет фюзеляжа -  комбинезон  местами  имел
выпуклости, напоминающие панцирь насекомого. Он поднял защитное  стекло,
нижняя часть его лица была прикрыта кислородной  маской.  Глаза  у  него
были карие, как и у дочери. Когда он наконец снял перчатки,  то  занялся
поясом на талии, затем щелкнул застежкой шлема - где-то справа, у горла.
Стянул шлем и подвесил его к оставленному на одной из скоб  кислородному
баллону. Волосы у него были влажные и  растрепанные,  тонкий  рубец  сек
поверху щеки и переносицу - здесь кислородная маска вдавилась в кожу. На
подбородке густая щетина, губы сухие, обветрившиеся...
   Неужели этот уставший до предела человек  и  есть  ее  отец?  Это  он
даровал ей жизнь? Это он был изображен на  фотографии?  Он  спас  ее  от
ментального  насилия,  которому  хотели  подвергнуть  ее  в  полицейском
участке на Земле?
   Мужчина хмуро глядел на маленькую девочку. Доротея заплакала.
   Папочка? Ты...
   О нет, ей нельзя пользоваться телепатической речью, тем более  читать
его мысли. Она должна быть очень  осторожна  -  никаких  намеков  на  ее
проснувшиеся способности; ей  следует  стать  примерной  дочерью,  тогда
папочка, может быть, полюбит ее. Она будет работать по хозяйству,  будет
послушной и никогда-никогда не  пожалуется...  Она  сморгнула  еще  одну
набежавшую слезинку и, всматриваясь в его лицо, попыталась улыбнуться.
   Он так сильно страдал... Это из-за мамы?..
   Желание облегчить боль, помочь отцу - ведь она  обладает  целительной
силой - было нестерпимым. Она должна помочь любой ценой - узнает он о ее
способностях или нет. Ей незачем себя жалеть. Она обязана рискнуть!..
   Доротея взглянула отцу прямо в глаза - ее вел инстинкт,  необъяснимый
дар - в самую глубину  его  сознания.  Туда,  где  бродят,  сплетаясь  и
отталкиваясь, обрывки эмоций, намеки чувств - может, там таится источник
боли? Она должна нащупать его...
   Точно. Вот он, неуклюжий, зловещий, нерассасывающийся  сгусток  боли,
страдания - что-то  подобное  душевной  опухоли,  которая  терзала  его,
мучила, и причина заключалась не в ферме.  С  одной  стороны,  его  душу
губили воспоминания о маме, еще раз потерянной,  и  теперь  навсегда.  С
другой  -  укоренившаяся  с  детских  лет  обида.  Почему  он   оказался
единственным нормальным ребенком в семье?  Трое  его  братьев  и  сестер
родились оперантами, только его миновал перст Божий.  В  результате  два
самых дорогих на свете человека -  его  мать  и  жена  -  оставили  его.
Бросили!.. Надежда еще жила в его  сознании,  почти  угасшая,  ничем  не
подпитанная - едва светилась,  задавленная  глыбой  жутких,  не  имеющих
ответов вопросов.
   Как ему помочь?.. Как?
   Ящик с целительной силой, который был открыт ею на пароме, мог помочь
только ей - эта способность не могла воздействовать на другого человека,
на их сознания и тела. Надо порыться еще,  поискать,  вообразить  другой
спрятанный клад. Большой-большой,  не  умещающийся  в  самом  объемистом
сундуке... Чтобы выпущенного оттуда облака  хватило  на  всех  людей,  и
прежде всего для родного отца, по-прежнему молча возвышавшегося над ней.
Она знает - облачко должно быть малинового цвета...
   Ян Макдональд все так же недвижимо  -  время  словно  остановилось  -
смотрел на девочку. Понимает ли он, кто перед ним?
   Папа, это я, Доротея.  Твоя  дочь.  Пожалуйста,  очнись,  пусть  тебе
полегчает.
   Расписной сундучок явился ей неожиданно. Возник в сознании -  и  все!
Рядом ангел, торопливо принявшийся объяснять, что следует делать.
   Когда  поток  видимого  только  Ди,  окрашенного  в  малиновый  цвет,
ментального  газа  окутал  голову  Яна  Макдональда,  тот  от  изумления
приоткрыл рот. Его даже качнуло, он неожиданно  напрягся,  потом  обмяк,
плечи у него опустились - чтобы не упасть, он должен был  схватиться  за
скобу лестницы. Нечленораздельный горловой звук вырвался у Яна. Он вытер
лоб тыльной стороной ладони. С немым удивлением  посмотрел  на  стоявшую
рядом маленькую девочку. Глаза его ожили...
   Ди тут же спряталась за голубую защитную  стену,  опустила  голову  и
закрыла глаза, желая скрыть внезапно охватившую ее радость...
   Получилось, получилось!..
   Она добилась, чего хотела. Конечно, папа далеко не  исцелен,  но  она
сумела помочь ему.
   Ей открылась новая сторона дара, Доротея догадалась, что  теперь  уже
ей никогда не удастся загнать эту малиновую взвесь в предназначенное для
нее хранилище. Теперь и эту силу надо скрывать от Гран Маши. Ну и пусть!
Зато папа больше не будет так мучиться. Многоногое чудовище в его  мозгу
заметно  уменьшилось,  утончилось,  замерло...  Начало   расползаться...
Теперь так будет всегда - стоит ему только выползти, Доротея  будет  тут
как тут.
   Ну и пусть, если ты не сможешь полюбить меня, папочка. Я все понимаю.
Можно я останусь здесь с тобой?
   Ян ничего не понял, что ему было передано на внутреннем  коде.  Ну  и
пусть!..
   Отец взял ее под мышки. Она вознеслась  высоко-высоко  в  сумеречное,
ласковое,  присмиревшее  небо.  Папины  глаза  ожили,  потеплели...   Ди
неожиданно сморщилась - уж слишком  густо  здесь  пахло  мускусом.  Отец
посадил ее на руку, ладонью погладил  по  волосам.  Ди  боялась  открыть
глаза, боялась вздохнуть. Сухие, шершавые губы коснулись ее лба.
   Теперь можно. Она взглянула на отца, попыталась улыбнуться, но ничего
не получилось. Слезы хлынули потоком. Она обняла отца за шею...
   Издали долетели голоса дедушки и Кена. Неожиданно наступила тишина  -
это прекратили чавкать  насосы,  качавшие  небесные  растения  из  брюха
флитера. Опять  голоса  дедушки  и  Кена...  Слезы  вдруг  высохли,  она
улыбнулась.
   Отец улыбнулся.
   - Маленькая ты моя, - сказал  Ян  Макдональд  и  совсем  расплылся  в
улыбке.
   Он зашагал к дому с дочкой на руках.

10
Из мемуаров Рогатьена Ремиларда

   Как и большинство  обычных  граждан,  сразу  после  получения  Землей
полноправного статуса  в  Галактическом  Содружестве,  что  случилось  в
середине двадцать первого века, - меня особенно интересовала цивилизация
лилмиков, создавшая удивительный искусственный мир Консилиум Орб. Именно
оттуда во времена Попечительства исходили решения,  определявшие  судьбу
человечества. Там рождались законы, принимались резолюции,  но  как  это
делалось - сам механизм власти, - было известно очень  немногим.  Земных
магнатов мы в Консилиум не избирали - мнения нормальных людей  по  этому
вопросу никто не спрашивал; поговаривали, что они там,  по  сравнению  с
экзотиками-оперантами,  в  унизительном  меньшинстве.  Сначала   членами
Консилиума, то есть магнатами,  можно  было  стать  только  по  указанию
лилмиков.
   С другой стороны, никто вроде бы ни от  кого  ничего  не  скрывал.  В
библиотеках хранились специальные дискеты,  популярно  объясняющие,  как
работает центральное галактическое правительство. Их можно было купить в
любом магазине. Все  знали,  что  магнаты  -  это  сливки  человечества,
прошедшие долгий отбор под наблюдением Генеральных Инспекторов,  которые
состояли исключительно из лилмиков. Существа древней расы представлялись
этакими полубогами, образцами мудрости и добродетели.
   Все магнаты образовывали Консилиум, заседания которого  проходили  на
волнах телепатического эфира - в этот момент все операнты открывали свои
сознания и  образовывали  нечто,  предвосхищающее  Галактический  Разум.
Предполагалось, что в  подобном  состоянии  невозможно  солгать,  утаить
что-либо, лицемерить,  в  противном  случае  подобный  оперант  потеряет
общественное доверие.
   Магнаты с Земли и из  других  миров  проводили  на  Орбе  до  трехсот
тридцати четырех дней в году - это по  человеческим  меркам.  Этот  срок
распределялся между сессиями и работой в соответствующем директорате,  к
которому был  приписан  тот  или  иной  магнат.  Кроме  того,  постоянно
назначались внеочередные заседания,  встречи  в  различных  комитетах  и
подкомитетах,  на  которых  членам  Консилиума  тоже   необходимо   было
присутствовать.
   Не существовало закона, согласно  которому  все  эти  обсуждения  или
принятые решения могли быть засекречены, тем  не  менее  в  первые  годы
Попечительства многое проходило  мимо  магнатов-землян,  тем  более  что
сначала они  не  могли  занимать  кое-какие  важные  посты  во  властных
структурах Галактического Содружества. Скоро  стало  ясно,  что  ключ  к
полноправному  участию  в  управлении  Конфедерацией  -  это   обладание
информацией.   Энергичные,   обаятельные   земляне    сумели    добиться
впечатляющих успехов на  этом  поприще.  Им  помогали  нормальные  люди,
которые  работали   на   Консилиум   Орбе,   а   также   симпатизирующие
представителям молодой расы экзотики.  Однако  все  это  были  крохи  по
сравнению  с  тем  потоком  тщательно  процеженных   новостей,   которые
распространялись информационным директоратом.
   Возможно,   поэтому   по   обилию   конфликтов,   склок,   скандалов,
устраиваемых во властных структурах Содружества, землянам в галактике не
было равных. Другие расы-основатели  -  их  было  пять  -  давным-давно,
добившись взаимной безопасности  и  предсказуемости  в  общении  друг  с
другом,  не  помышляли  о  реформировании  системы.  Или,   скажем,   об
увеличении числа своих магнатов. Мы же не  только  не  могли  уняться  -
врожденное самомнение, граничащее с  нахальством,  ощущение  собственной
исключительности, желание захватить власть в  Галактическом  Содружестве
толкали нас на самые безрассудные поступки. Сначала их воспринимали  как
свидетельство незрелости нашей расы, но со временем притязания землян  -
в  чем-то  действительно  наивные  и  романтические  -  начали  вызывать
обоснованное беспокойство у представителей других цивилизаций. Все  чаще
и  чаще  они  поднимали  вопрос  о  преждев