ные
дети. А ваша наука развивается еще быстрее. К тому времени,  когда  ваша
раса  достигнет  числа  слияния,  вы  превзойдете  другие   Конфедерации
буквально во всех аспектах технологии.
   - Но не вас.
   - Да... Но ведь  лилмики  вообще  иные.  Мы  очень  стары,  статичны,
стерильны. Наши  сознания  почти  не  скованы  материей.  Мы  надзираем,
руководим, но мы стоим на месте. Галактическое Содружество создано нами,
но до его завершения мы не доживем. Победа достанется другим.
   - Не  хотите  ли  вы  сказать,  что  в  ваши  преемники  избраны  мы?
Человечество? - Поль отказывался верить своим ушам.
   - Абсолютной гарантии нет. Пролепсис - скорее искусство, чем наука, и
способность к нему проявляется хаотично. Сущность, зовущаяся Примиряющий
Координатор, настояла на  Вторжении  и  утверждает,  что  ваше  конечное
слияние... вероятно, но не безусловно. Одно несомненно: вне  Содружества
у человечества нет будущего. Теперь, став нашей частью, вы  уже  никогда
не сможете отделиться и пойти своим путем. Если вы порвете  с  нами,  то
лишь истому, что вас исключат.  И  последствия  будут  ужаснее,  чем  вы
способны вообразить.
   Они продолжали  танцевать,  тщательно  оберегая  свои  мысли  -  как,
впрочем, с самого начала. Затем музыка смолкла, и Поль сказал отрывисто:
   - Прежде  чем  мы  попрощаемся,  объясните  мне  одно,  если  можете.
Кто-либо из лилмиков брал на  себя  когда-нибудь  роль  ангела-хранителя
моего двоюродного деда Роги?
   Умственная Гармония изящно повела плечами.
   - Почему вы так думаете?
   - Мой отец как-то мимоходом упомянул об этом.
   - Тут я вам ничем помочь не могу. Но такая возможность представляется
маловероятной, не так ли?
   - Очень! - ответил Поль, - Благодарю вас за танец.
   - Взаимно, - ответила Умственная Гармония. - Прощайте!

***

   Фурия следила за происходящим сверху. Дела шли превосходно,  несмотря
на то, что эти идиоты лилмики и сделали  Дэвида  Макгрегора  Планетарным
Дирижером. Величайший Враг! Получил полномочия!

***

   Ну, со временем это надо будет исправить.
   Координатор сказал: "Ты не победишь".
   Откуда тебе знать? Вашему пролепсису я недоступна!
   Что так, то так.
   И ты ничего не можешь мне сделать. Признай это! Великий  манипулятор,
оказывается, не так уж и  всемогущ.  Я  буду  делать  что  захочу.  Я  -
необходимый фактор космического уравнения. Негативный фактор!
   Не  валяй  дурака.  Я  не  Бог,  а  ты  не  дьявол.  Мы  всего   лишь
противоборствующие сознания... Причем ты даже не знаешь, кто ты такая.
   Да. Но я знаю, что я хочу сделать. И что я сделаю!
   Ты не победишь. Твое орудие ущербно, а сама  ты  способна  принуждать
Реальность не больше, чем я.
   Это мы еще посмотрим. Что касается орудия, возможно, ты прав. При его
создании я была кое в чем ограничена. Но в море водится и другая  рыбка,
выражаясь на языке людей.
   Но есть и другие рыбаки, кроме тебя и меня, Фурия. Помни об этом.  Аи
revoir .

26

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

   Пятого января младенец "сполз" - опустился ниже в утробе Терезы,  что
предвещало роды. При первом признаке, что ему скоро  предстоит  покинуть
свое  уютное  убежище,  Джек  перепугался,  и  его  мать,  стараясь  его
ободрить, час за  часом  словесно  и  телепатически  вела  с  ним  самый
поразительный диалог, какой мне только доводилось слышать.  Святой  Джек
Бестелесный был канонизирован не католической Церковью,  но  единодушным
постановлением  Галактического  Консилиума.  Однако,  если  бы   Церковь
предприняла официальное расследование его жизни и философии, и если бы я
согласился,  чтобы  церковные   специалисты   извлекли   мои   хаотичные
воспоминания, и если бы  им  удалось  получить  от  меня  заключительную
беседу Джека с  матерью  перед  его  рождением,  все  это  составило  бы
солидную часть его неповторимого досье.
   Я  не  в  состоянии  воспроизвести  дословно  этот  диалог  матери  и
нерожденного сына в моих мемуарах, как не  могу  и  точно  процитировать
более поздние и более многозначительные  разговоры  Джека  с  Марком  (а
Сущность,  помогающая  мне  писать  мемуары,  отказалась   усилить   мою
способность вспоминать). Но  суть  в  том,  что  еще  до  рождения  Джек
разобрался в понятиях боли и молитвы, а также в их потенциальной  пользе
для развития высших уровней сознания. Рождаясь  в  боли,  Джек  научился
молиться.
   Тереза инстинктивно чувствовала, что процесс рождения будет  сопряжен
для младенца с  физическими  и  психическими  страданиями.  Человеческая
эволюция не достигла того совершенства, при котором мыслящий  оперантный
эмбрион сможет появляться на свет естественным путем без  всяких  травм.
Никто из старших детей  Терезы  не  был  к  моменту  рождения  настолько
умственно развит, как Джек.  И  все  равно  они  очень  мучились.  После
рождения наступала естественная амнезия, и  она  вкупе  с  инстинктивным
положительным воздействием матери, казалось, полностью их исцеляла.
   Но Тереза совсем не была уверена, что и Джек забудет. Он  ведь  очень
отличался от других ее детей, а потому она решила по-особому помочь  ему
в надвигающемся испытании.
   Джек пока еще практически не испытывал боли. Но теперь, когда начался
процесс  "сползания",  он  почувствовал  себя  неуютно,  и  это  ему  не
понравилось. Мысль, что дальше  будет  только  хуже,  его,  естественно,
напугала.  Прежде  он  держал  свой  внутриматочный  мирок  под   полным
контролем, но теперь контроль перешел к тому органу, в котором  он  жил,
то есть к матке. И она собиралась не только изгнать его из рая,  но  при
том еще и причинить боль.
   Тереза точно описала, что  его  ожидает.  И  объяснила,  что  схватки
помогают даже обычным младенцам в чисто физическом  смысле.  Сдавливание
выжимает околоплодную жидкость  из  легких,  чтобы  они  были  готовы  к
первому  вдоху.  Потрясение  от  яркого  света,  внезапное   охлаждение,
непривычные прикасания к нему - все это стрессы,  которые,  как  показал
опыт, идут на пользу здоровым новорожденным. Возмущаясь, что  их  лишили
внутриутробного уюта, они стимулировали свой мозг, что помогало им легче
освоиться с жизнью во внешнем мире.
   Джек, поскольку он уже мыслил, должен был страдать еще и  психически.
Но Тереза объяснила ему, что нужно молиться с полной верой, и тогда боль
придаст ему силы. Если он будет позитивно принуждать и  себя  и  Бога  -
именно это подразумевает "молитва", - то испытание  рождением  обернется
под конец победоносным торжеством, каким становились испытания болью для
взрослых людей на всем протяжении истории. Если он будет переносить боль
осознанно, она таинственным образом обогатит его жизнь.
   Рождение, объяснила она Джеку,  -  это  великий  переход,  первый  из
многих, которые ему предстоят. Он навсегда расстанется с  уютной  тьмой,
тихим удобством и полной безопасностью.  Он  войдет  в  мир  света,  где
познает великую радость  и  удовлетворение  от  собственных  достижений,
недоступных эмбриону, всецело зависящему от матери. В  этом  новом  мире
страдания - обычная вещь, но не потому, что Творец нарочно так сделал, а
просто из-за ограничений физической  Вселенной  и  несовершенства  живых
существ. Тереза предупредила сына, что  он  не  только  будет  страдать,
рождаясь, но и на протяжении предстоящей ему  независимой  жизни  узнает
еще много разных типов боли. Таков удел человека.
   Но боль, сказала она, явление очень своеобразное. Только высшие  типы
живых существ развили в себе способность страдать, и чем выше  существо,
тем болезненнее могут быть его  страдания,  и,  значит,  боль  -  важный
фактор выживания.  Она  объяснила  Джеку  некоторые  простейшие  аспекты
пользы от боли, а затем перешла к более сложным. Сильная боль может быть
- и, видимо, нередко бывает - разрушителем духа мыслящих существ. Однако
силой воли - молитвой - ее можно преобразить в нечто безмерно ценное,  в
нечто, возвышающее личность, если страдать не из-за любви к себе,  а  во
имя чего-то, возвышающего великое Сознание Вселенной, если  страдать  во
имя любви к другим.
   С ее помощью Джек уже  начал  ассимилировать  абстрактное  понятие  в
воплощенном Боге. Теперь она попыталась познакомить  его  с  понятием  о
Боге, добровольно согласившемся принять муки и смерть ради высшей цели.
   Тереза меньше всего богослов, но  она  (вопреки  своим  заверениям  в
обратном) была образованной женщиной,  а  также  талантливой  артисткой,
которая многое терпела ради своего искусства. Ее любовь к мужу  и  детям
понесла  серьезный  ущерб  из-за  требований  и  отвлечений  ее  оперной
карьеры, но роли, которые она  исполняла,  показали  ей,  на  что  может
любовь подвигнуть любящего - на убийство, на  самоубийство,  довести  до
безумия или дать силы на великодушное принесение в  жертву  собственного
счастья и жизни.
   Тереза сказала Джеку, что страдание из любви к другим - это  понятие,
в котором он полнее разберется позже, когда станет более зрелым. А  пока
оно останется для него лишь абстракцией - за  исключением,  быть  может,
смутной идеи о том, что ради него вытерпели его мать и дядюшка Роги.
   С другой стороны, страдание из  любви  к  себе  -  такого  случая  не
представлялось ни одному  нерожденному  ребенку,  за  исключением  Бога,
когда он воплотился в человека. Оно научит  его  многому,  укрепит  его,
необычайно расширит его сознание.
   - Носить ребенка и родить  его  -  для  матери  тяжкое  испытание,  -
сказала она своему  нерожденному  сыну.  -  Но  если  она  следует  зову
природы, готовая ко всему, без страха, то это вовсе не ужас,  а  экстаз.
Едва головка ребенка покажется на свет, как все  тяготы  беременности  и
родовые муки исчезают из памяти, и нервная система  матери  преисполняет
ее блаженством... И я надеюсь, так будет и с тобой, мой милый сыночек.
   Джек ответил только: "Я подумаю над этим".
   Когда он заснул (даже и мыслящие эмбрионы спят), Тереза сообщила мне,
что Джек  особенно  боится,  как  бы  родовая  травма  не  подействовала
отрицательно на его интеллектуальные и метапсихические функции,  которые
он назвал своей высшей личностью. (Низшей личностью было животное начало
в его менталитете.) Он опасался, что, если он будет "сильно травмирован"
в процессе этого  испытания,  его  низшая  и  высшая  личности  каким-то
образом рассоединятся, и он окажется уязвимым для... для чего-то.
   - Бедняга, ведь он еще совсем младенец,  -  напомнил  я.  -  Конечно,
уговаривай Джека молиться, быть сильным, но что, если он не сумеет?  Эти
его высшая и низшая  личности  напомнили  мне  кое-что  об  инициации  у
исконных американцев. Я читал, что испытуемый, если он поддастся страху,
может стать добычей злых духов. Конечно, злые духи Джека обитают  только
в его подсознании...
   - Я обещала, Роги, что мы будем его  охранять,  -  сказала  Тереза  с
полной серьезностью. - Что мы будем настороже и сбережем его сознание от
внешних опасностей, если он станет уязвимым. - И она посмотрела на  меня
своим доверчивым  взглядом.  -  Я  не  знаю,  какой  угрозы  он  боится.
Наверное, чудовища, укрывшегося у него в подсознании. Ведь  здесь  Джека
не  могло  коснуться  враждебное  метапсихическое  воздействие  извне...
Правда?
   - Не  вижу,  каким  образом.  Принуждение  не  действует  на  большом
расстоянии, как и вредоносные типы воздействия и  созидания.  Разве  что
кто-то из семьи захочет присутствовать при его рождении  -  ну,  знаешь,
бестелесное присутствие - но и только.
   - Я уверена, что страхи Джека иррациональны - ты же сам  сказал,  что
он младенец! - но мы должны отнестись к ним с уважением. Если  Дени  или
даже Поль свяжется с тобой, не проговорись, что роды  вот-вот  начнутся.
Никто, кроме  нас,  не  должен  наблюдать,  как  мой  маленький  впервые
испытает боль.
   Я обещал, но во мне шевельнулась смутная тревога.

***

   Небо прояснилось, и воцарился такой жуткий мороз, что с  наступлением
ночи мы все  чаще  слышали  в  лесу  взрывы  -  замерзший  сок  разрывал
древесину в стволах. "Взорвалась"  и  пара  стропил,  перепугав  нас  до
смерти. Когда мы проснулись  утром,  входная  дверь  оказалась  покрытой
густым слоем мохнатого инея сверху донизу. До сих пор он нарастал только
внизу.  Много  времени  спустя  я  спросил  у  Билла  Пармантье,   какая
температура могла быть в тот день, судя по таким вот  признакам,  но  он
только плечами пожал: "Ну, минус тридцать или сорок. Для этих  краев  не
так уж холодно. Пощипывает немножко".
   Естественно, именно в такой день и приспичило родиться юному Ти-Жану,
моему двоюродному внуку Джону Ремиларду.
   - Ты понимаешь, что сегодня Двенадцатый день Рождества,  Крещенье,  -
сказала Тереза, предупредив, что у нее  начались  схватки.  -  Крещение!
Благоприятнейшая дата для явления  Джека.  Только  вот  волхвов  заменят
большеноги! - Она засмеялась. - Не  забудь  сообщить  им  благую  весть,
когда Джек родится.
   Едва  начались  схватки,  как  малыш  прервал  общение   с   матерью,
предупредив ее, что он должен собрать  воедино  все  свои  психоресурсы,
чтобы, если удастся, помешать разделению двух своих мистических половин.
Терезу, казалось,  не  слишком  беспокоило  то,  что  он  замкнулся.  Ее
переполняло радостное волнение, почти эйфория, потому что самая  трудная
ее беременность наконец завершается. Она сказала мне, что теперь  ей  не
терпится  увидеть  своего  новорожденного  сына,  взять  его  на   руки,
поцеловать, покормить, ощутить и тельце, а не только сознание.
   Мы оба сумели воспринять эмбриона нашими ультрачувствами и знали, что
сформировался он нормально вопреки жуткому  генетическому  прогнозу.  Но
нам не терпелось увидеть его, чтобы окончательно убедиться.
   Утром и днем, пока схватки были редкими, Тереза продолжала стряпать и
убирать и заниматься  другими  хозяйственными  делами,  иногда  закрывая
глаза и расслабленно дыша, пока схватка не кончалась. Она объяснила  мне
и Джеку, что таков первый этап родов.
   Когда я кончил рубить дрова и принес воду, Тереза вставила в читающее
устройство мини-диск с описанием родов и родовспоможения и приказала мне
внимательно разобраться во всех жутких подробностях, чтобы я знал,  чего
ожидать.  Она  напомнила  нам  обоим,  что  уже  родила  четверых  детей
естественным образом, не прибегая ни к химическим, ни к  метапсихическим
средствам одурманивания или к особому  медицинскому  вмешательству.  (Но
она ни словом не обмолвилась о своих мертворожденных детях и абортах,  а
также не упомянула про Матье, близнеца Марка, который погиб еще в  матке
при крайне странных обстоятельствах.)
   По мнению Терезы, нам не следовало волноваться из-за "нестерильности"
нашей хижины. Новорожденные обычно инфекциям не поддаются,  а  сама  она
совершенно здорова. Необходимо просто соблюдать обычные правила гигиены.
Она прожарила в духовке заранее приготовленные куски фланели и шерстяной
ткани, прокипятила нож и веревочки и завернула их  в  чистое  полотенце.
Возле печки уже стояло накрытое фольгой  ведро  теплой  кипяченой  воды,
чтобы обмыть мать и  младенца  после  родов.  Она  велела  мне  принести
побольше опилок из-под козел, на которых я пилил дрова. Смерзшиеся куски
были положены для оттаивания на пол под кроватью. (Тереза  деликатно  не
объяснила мне, для чего понадобились опилки. И чертов диск тоже об  этом
умолчал.)
   Когда схватки участились, Тереза приказала мне  хорошенько  растопить
печку, так что температура в комнате поднялась до цивилизованной  нормы.
Потом мы приготовили постель. Тереза сказала, что ляжет головой в другую
сторону, чем обычно, чтобы у меня, новоиспеченного акушера, было  больше
места для  маневрирования.  Мы  положили  сложенный  надувной  матрас  и
подушки горой, чтобы она могла опираться спиной, и накрыли их плассом, а
потом шерстяной тканью. Тереза объяснила мне, что полусидячая  поза  при
родах наиболее удобна. В ногах постели она положила  два  узких  длинных
матрасика,  которые  специально  сшила,  оставив  между  ними  неширокую
свободную полосу так, что видны были  ячейки  веревочной  сетки.  Поверх
матрасиков она постелила  большой  кусок  стерильной  фланели,  так  что
постель обрела более нормальный вид.
   Тереза приняла душ в нашей крохотной кабинке, добавив в  теплую  воду
чуть-чуть хлорной отбелки, а затем надела длинную нижнюю юбку Снегурочки
с баской, еще горячую после духовки. Шутливо приказав мне закрыть глаза,
она задрала юбку сзади, забралась на  постель  и  устроилась  поудобнее.
Спиной она опиралась  на  сложенный  матрас  и  подушки,  но  ягодицы  и
вытянутые ноги покоились на  матрасиках.  Краем  юбки  она  целомудренно
прикрыла колени, а ступнями в чистых белых носках уперлась в  раму  нар.
Лицом она повернулась к северному окну и к  большому  столу  с  лампами,
привернутыми до минимума. Рядом с  ними  были  аккуратно  разложены  все
предметы, которые могли понадобиться при родах.
   - Теперь укрой меня, - сказала она после очередной схватки. - Сначала
большой фланелевой простыней.
   Я благоговейно укрыл ее.
   - Теперь пуховым одеялом. Лишнее заверни валиком у стены. Ради  Бога,
не подметай им мокрые опилки!
   - Слушаюсь, сударыня. Но опилки очень чистые.
   - Пока. - Она удовлетворенно вздохнула. - Все прекрасно.  Теперь  мне
надо  только  ждать.  А  когда  настанет  время,  тебе  придется  только
исполнять мои указания. И не впадать в панику!
   Я широко улыбнулся и придал себе самый уверенный вид.
   - А тебе не дует... э... снизу?
   - Все отлично. Не сомневайся.
   Я молча указал на бугор под одеялом и вопросительно поднял брови.
   - Он... молчит, - сказала она. - При схватках  я  чувствую,  как  ему
плохо. Ведь шейку матки растягивает его головка. Бедный малыш! Ему будет
гораздо тяжелее, чем мне. Но ничего не поделаешь. Обычный  ребенок  мало
что почувствовал бы и тут  же  забыл  бы.  Но  процесс  родов  никак  не
рассчитан на мыслящих эмбрионов.
   Поздно вечером Дени дальнировал мне подробности приема в Консилиум, а
также об избрании Поля Первым Магнатом. К  счастью,  он  не  упомянул  о
сердечных и очевидных для всех  отношениях  между  Полем  (что  Поль  не
вдовец, знали всего несколько членов семьи) и Лорой Трамбле. Не обсуждал
он и гибель  Маргарет  Стрейхорн.  (О  действиях  существа,  называемого
Гидрой, я впервые услышал уже после моего возвращения  в  цивилизованный
мир.)
   Дени хотел узнать, скоро ли  ожидаются  роды  и  намерена  ли  Тереза
сообщить ему или Полю,  когда  Джек  родится.  Я  без  зазрения  совести
соврал,  что  пока  никаких  признаков  не  заметно,  а  Тереза  спит  и
по-прежнему   опасается   дальнировать,   чтобы   не    выдать    своего
местопребывания врагам, так что вряд  ли  она  решится.  Я  сказал,  что
останусь единственным источником новостей  о  Терезе  и  ее  сыне.  Это,
казалось, удовлетворило Дени. Консилиум Орб так далек от Земли, что  его
необъявленного бестелесного присутствия тоже можно  было  не  опасаться.
Даже Великому Магистру пользоваться ультрачувствами через  расстояние  в
четыре тысячи световых лет было очень непросто, и я не думал,  что  Дени
потратит еще энергию,  чтобы  видеть  нас,  а  не  только  разговаривать
телепатически. Во всяком случае,  пока  у  него  нет  для  этого  веской
причины.
   Когда  Дени  прервал  связь,  я  успокоил  Терезу,  которая  тревожно
пряталась  за  таким  сильным  психоэкраном,  какой  ей  только  удалось
создать. Однако меня беспокоил ее отказ  сообщить  обо  всем  доброму  и
заботливому свекру, который, вероятно, сыграет важную роль в юридических
битвах за ее амнистию. Что касается Поля,  то  и  он  умел  не  хуже,  а
возможно, лучше Дени проецировать свои  мысли  с  такой  точностью,  что
никакой монитор Магистрата не уловил бы их. Если бы Тереза действительно
любила Поля и надеялась  на  примирение,  она  бы  откликнулась  на  его
телепатический зов. Но она продолжала отказываться, и я сказал ей,  что,
боюсь, нет ли у