стран. Мало того, что
нам грозит страшная экономическая депрессия, так ещЕ "третий мир" погрузится
в пучину анархии. Положение в Африке уже чревато взрывом, вдобавок назревает
вооруженный конфликт между Индией и Пакистаном.
     "Неужели это не блеф? -- спросил себя Баумгартнер -- Неужели Америка  и
впрямь движется навстречу  крупнейшей  катастрофе со времен  Второй  мировой
войны? Если так, то кто бы ни был президентом, он неизбежно окажется в шкуре
Гарри Трумэна,  когда  тому  пришлось  выбирать  между  оккупацией Японии  и
атомной  бомбой... Всемилостивый Боже! Никакая  метамагия не удержит Америку
от   этой  клоаки!   Только  сильная  власть  человека,   внушающего   людям
уверенность. Лидера, который не отдаст  страну на растерзание  коммунистам и
шотландским лунатикам с их утопическими прожектами".
     Танец...  водный танец с эмбрионами... Я уже  полтора  месяца вынашиваю
его... с тех пор как мы узнали, что Nonno [Дедушка (итал.).] умирает.
     "О Господи!" -- мысленно произнес Киран.
     Танец в память о Nonno... Гораздо более прочувствованный, чем идиотские
похоронные обряды...  Я  хочу, чтобы ты  его  увидел,  папа... Если он  тебе
понравится, я смогу перемести, представление на сцену...
     -- Рубеж века, -- торжественно провозгласил Кессиди, -- может оказаться
самым опасным периодом во всей американской истории!
     "И  в  этот  период  отдельные  группировки  сколотят  себе  немыслимый
капитал,  если им удастся завладеть Белым  домом,  --  думал Баумгартнер. --
О'Коннор и вся его клика полагают, что я стану  им подыгрывать... Не на того
напали,  я вам  не слизняк  Скроуп.  Вы  только  посадите  меня  в  Овальный
кабинет!.."
     -- События стремительно разворачиваются, -- продолжал Кессиди. -- У нас
уже  сейчас  есть  возможность  одержать  убедительную  победу  в  девяносто
шестом... при наличии подходящего кандидата. Сильной ответственной личности.
     -- По-моему, -- проговорил генерал, -- этих умственных выродков... этих
метапсихов ни в коем случае нельзя допустить на политическую арену.
     --   Безусловно,   --   подтвердил  О'Коннор.   --  Партийные  стратеги
внимательно  изучают метапсихическое  движение. Оно  ставит  под  угрозу сам
символ американской свободы. Вот почему  нам нужен  человек, который  окажет
решительное противодействие назначению оперантов на правительственные посты.
     -- К ногтю засранцев! -- рявкнул генерал.
     Остальные хмыкнули.
     Я танцую  для  тебя, папа... и  для  Nonno... Я не пойду  завтра на его
похороны, я буду оплакивать его в танце... И тебя... И себя...
     Киран. Шэннон.
     Арнольд Паккала. Ваша дочь, сэр?
     Киран.  Чертов голос!.. Она...  она здесь,  поставила экран и угрожает.
Наверняка ей все известно...
     Паккала. Где она? Я позабочусь об этом.
     Киран.  НЕТ.  Я сам. Кончай  бодягу,  Джейс. Надо  поскорей убрать  его
отсюда. Невиль, езжайте к тебе. Вместе с Джейсом и Арни обработаете его...
     --  Наши  эксперты  на  восемьдесят  шесть  процентов  уверены,  что  к
двухтысячному году в Белом доме будет президент  от  Республиканской партии,
--  промолвил Кессиди. -- В девяносто шестом вероятность несколько меньше, и
все  же стоит попытаться.  Национальный комитет  единогласно  избрал  нового
кандидата. Это вы, генерал.
     --  Джентльмены!.. -- встрепенулся  Баумгартнер.  --  Я... Я несказанно
польщен.
     Оставив гостей в библиотеке, Киран поспешил в соседнюю комнату, где был
установлен  монитор  внутренней  связи.  Нажал кнопку  под номером 16, и  на
экране предстал закрытый бассейн в подвальном помещении особняка. Там царила
полная темень,  лишь  глубоко  под  водой,  ритмично  покачиваясь,  светился
кобальтовый сгусток. Из усилителя доносились отрывистые звуки симфонии Эрика
Саги "Засушенные эмбрионы", исполняемой на синтезаторе. Киран надавил кнопку
верхнего освещения и подсветки бассейна. Но свет не зажегся.
     -- Шэннон! -- спокойно позвал он в микрофон.
     Он  увеличил  изображение  пловчихи  на  экране.  Ей   уже  исполнилось
восемнадцать,  хотя выглядит  она  двенадцатилетней.  Только  ноги  длинные,
великолепной  формы,  а  тело  совсем  детское,  угловатое,  плоская  грудь,
по-мальчишески узкие бедра.  На ней белый закрытый купальник Длинные  волосы
расплылись  по воде  чернильным  пятном;  их естественный тициановский  цвет
затемнила  иссиня-черная  аура. От раскинутых в  стороны рук отходят длинные
нити,  и кажется, она  плетет из  них что-то  в  своем поминальном подводном
танце.
     Наконец  он  разглядел:  вены  на кистях взрезаны  и  выпускают  в воду
нитевидные потоки крови.
     -- Шэннон, это я. Ты меня слышишь?
     Слышу,  папа!  Личинки  голотурий  льнут  к матери... а  она  мурлычет:
отстаньте,   детки...   освободитесь,   если  можете,   и   празднуйте  свою
беспозвоночную победу... только берегитесь света!
     -- Шэннон, выходи из воды. Выходи. ВЫХОДИ.
     Под  перезвон  электронной музыки  Киран включил принуждение  на полную
мощность.  По лбу струился пот, он невольно  задерживал  дыхание, приказывая
дочери  последовать  его  примеру.  Но   расстояние  слишком  велико  --  не
дотянуться. К своему ужасу, он почувствовал умственную хватку.
     Нет...  Я должна закончить танец... Спускайся, папа,  посмотри на  меня
вблизи... твои беспозвоночные уже уехали... не хочешь ли теперь взглянуть на
моих?.. Я тебе помогу... ГОЛОТУРИИ ПЛЕТУТ ПАУТИНУ, МОКРЫЙ ФИОЛЕТОВЫЙ ШЕЛК...
     --  Черт  бы  тебя подрал!  --  резко  отпрянув, он  поставил барьер еЕ
мозговому зонду.
     Она  лишь  рассмеялась.  Синий свет  померк  с окончанием  первой части
эмбриональной симфонии. Началась вторая, огненно-рыжая.
     Это  танец  Edriophthalma,  ракообразного  существа  с   бесчерешковыми
глазами... и меланхолическим нравом... Оно живет уединенно, в глубокой норе,
просверленной  в толще  скалы... Nonno! Дорогой дедушка Эл, хочешь, л уйду с
тобой, хочешь, завернусь в красный водяной саван и направлю глаза внутрь?
     -- Шэннон -- ради всего святого!
     Музыка звучала мрачной  пародией похоронного марша. Пловчиха  подтянула
ноги к груди, скрючилась, как  зародыш в  околоплодном пузыре,  выпустила из
легких серебристый поток воздуха, словно состоящий из сплющенных монеток.
     Киран вылетел в холл и  бросился к лифту. Едва нажал кнопку подвального
этажа  и двери закрылись, ощутил  жжение в груди. Не хватало воздуха, что-то
давило  на  барабанные  перепонки, алый  туман  застилал глаза,  смертельная
тяжесть ощущалась в паху. Маленькая дрянь! Он слишком еЕ распустил...
     Выйдя   из  лифта,  он,  шатаясь,   двинулся  по  длинному  коридору  с
искусственным подогревом.
     Это  третья, и  последняя,  часть...  У  веселой  Podophtalma  глаза на
подвижных стебельках... Эти ракообразные -- ловкие и неутомимые охотники, но
они должны соблюдать осторожность: их собственная плоть тоже очень вкусна!..
Ешь или тебя съедят, Nonno.  Такой  мир тебе достался, а мне -- тем более...
если я захочу жить...
     Веселые,  скачущие ритмы и  хрупкое видение, что извивается  под черной
водой, оставляя позади себя  два одинаковых  следа золотистой крови... Киран
бежал  неуклюже,  будто  шлепая  ногами по  воде. Мимо гимнастического зала,
кабинок  с  горячим  душем,   к  открытой   двери  бассейна.  Темно.  Пахнет
хлорированной  водой.  Синтетическая  музыка  звенящим  эхом  отражается  от
кафельных стен.
     Шэннон! -- взревел его ум.
     Веретенообразное  фиолетовое  сияние в бассейне  сделалось ярче.  Потом
словно бы  торпеда прорезала воду ослепительным  взрывом  белого  света.  Из
усилителей  несся  игривый  симфонический  финал  Эрика Сати.  Вместе  с ним
подходил к концу причудливый подводный балет дочери Кирана О'Коннора.
     Наконец  у  него  вырвался судорожный выдох. Зрение прояснилось,  и  он
подошел  к  распределительному  щиту  на  стене.  Вспыхнуло   люминесцентное
освещение, озарив бассейн олимпийского размера и плывущую на спине девушку в
белом купальнике.  Веки сомкнуты, волосы  разметались, точно водоросли, руки
раскинуты наподобие распятия. Она улыбалась.
     Моему Nonno. Дедушке в день его погребения. С любовью от Шэннон.
     -- Выходи! -- приказал ей Киран.
     Она сделала  несколько  сильных гребков  назад  и поднялась по лесенке,
глядя на  него из-под  ресниц с  дрожащими  на  них капельками воды.  Ум  еЕ
сверкал ярко и был неподвластен ни прощупыванию, ни принуждению.
     -- Надеюсь, ты оценил мой танец, папа. Я и тебе его посвящаю.
     Он взял еЕ  руки, перевернул их кверху ладонями,  осматривая  запястья.
Порезы  Неглубокие,  сухожилия,  к  счастью,  не задеты,  но  кровь сочилась
непрерывно,  смешиваясь со  струящейся  по  телу  водой  и  образуя на  полу
розоватые лужицы... Он повернулся к ней спиной и на ходу бросил:
     -- Пошли в гимнастический зал. Надо тебя подлечить.
     Она без звука последовала за  ним. В аптечке великолепно оборудованного
спортзала нашлись  перекись  водорода, мазь с  антибиотиком и все прочее. Он
усадил  еЕ на массажный  стол и закутал  в  огромное  полотенце, прежде  чем
аккуратно  скрепить  края  ран  пластырем  и  надеть   сверху  непромокаемые
эластичные бинты.
     --  Теперь  прими  горячий душ,  -- мягко  посоветовал  он,  --  только
осторожно, не повреди результаты моих трудов.
     -- Спасибо,  папа. -- Она исподлобья поглядела на него.  --  Ты ведь не
потащишь меня к  врачу накладывать швы?  Мне самой ничего не стоит  затянуть
порезы. Я просто хотела... почувствовать эффект.
     -- Ты просто хотела напугать  меня до  смерти, -- проговорил он все тем
же ровным тоном и начал отмывать перепачканные кровью руки.
     -- Может, и так.
     -- Как тебе удалось выбраться из монастырской школы среди ночи?
     --  Я  взяла машину Типпи Бетюн  и  приехала.  Машину  спрятала  в саду
Голдменов  и прошла пешком  всю подъездную аллею. Вы  были так заняты своими
гнусными политическими махинациями, что мне не составило  труда задурить вам
Мозги и пробраться сюда. Я обращалась только к тебе. Ты разве не пользуешься
скрытым каналом телепатической речи, направленной только одному человеку?
     Стало быть, она все слышала!
     -- Представляешь, какой шум  поднимется, когда  монахини поймут, что ты
смылась?
     Она пожала плечами.
     -- Пойду приму душ.
     Влажным полотенцем он  подтер следы крови на полу. Его прислуга состоит
из оперантов, которым он  хорошо  платит не только за работу, но и за умение
держать  язык за  зубами, но лучше,  если никто  не узнает о еЕ выходке. Это
крайность -- даже для Шэннон.
     Он обратился к ней на расстоянии:
     Ты должна рассмотреть подсознательные  мотивировки  своего  ребяческого
поступка.  Твое  чувство  вины  за  себя/нас  иррационально,  как  и  поиски
твоего/моего/дедова  воображаемого  злодейства.  А  стремление оторваться от
меня/семьи/нашего   умственного   наследия   не   просто  иррационально   --
бессмысленно. Нам не дано заново родиться. Мы уже есть.
     Он  убрал  принадлежности  первой  помощи,  уселся  в массажное  кресло
"Панасоник Шацу",  включил установку. Волны вибрации сняли стресс. Почти час
ночи.  Сегодня похороны  Большого  Эла. Девочка  любила старого мафиози и не
сочла лицемерием, когда он на  смертном одре  рассказал  о жизни, прожитой в
грехе, покаялся и принял последнее причастие.
     Пропади  все  пропадом!..  Она бы  последовала  за Элом, если  б он  не
унизился  перед ней...  не  взмолился!  Вообще-то  он  сам  виноват. Попытка
самоубийства стала кульминацией накопившихся стрессов, а он, будучи в курсе,
проявил преступное  невнимание  к  еЕ  развивающимся умственным  силам.  Она
патологически  застенчива, интровертна. У неЕ  с  детства были  суицидальные
наклонности, но он не принимал их всерьез. Трансляция из Эдинбурга оказалась
для неЕ глубокой душевной травмой, на которую наложились смерть Большого Эла
и постепенное  осознание невероятных  отцовских амбиций. Ее надо  привязать,
иначе все кончится безумием либо саморазрушением.
     Но привязывать собственную дочь!..
     Шэннон,  стоя  под  душем,   напевала  в   уме   репризу  из   симфонии
ракообразных.   Музыкальная   пародия   неуместно   сочеталась   с   образом
монументального  склепа,  символа  итало-американской   скорби,   который  с
наступлением дня примет бренные останки Альдо Камастры.
     Шэннон,  спросил Киран,  знаешь, почему  соотечественники  твоего  деда
предпочитают склепы обычному захоронению в землю?
     Я никогда об этом не задумывалась.
     В их стране кладбищам тысячи и тысячи лет. Место в земле на вес золота.
И зачастую,  когда вырывают новую могилу,  натыкаются  на старые скелеты. Их
вытаскивают и помещают в специальное костехранилище, все вперемешку.
     Какой ужас!
     И только тела, захороненные  в  мавзолеях, наверняка не постигнет такая
участь.  Свой извечный  страх  они  привезли  и  сюда, в  Америку,  он  стал
традиционным. Традиции -- самые разнообразные -- великая движущая сила.
     О да, слыхала я извращенные оправдания Эла и его  шайки. Старая как мир
история о бедных угнетенных крестьянах на  Сицилии. Они использовали  еЕ как
подспорье своей  алчности. Но к тебе-то она не имеет отношения! Ты  ведь  не
забитый  иммигрант.  У тебя есть  умственные силы,  и  ты мог обратить их на
благо человечества, как все сознательные метапсихологи. Но ты не собираешься
примкнуть  к ним,  не  правда  ли, папа? Ты  будешь наживаться и  постепенно
прибирать к рукам весь мир с помощью своей оперантной мафии.
     Ты так считаешь?
     -- Так оно и есть.
     Шэннон вышла из душа в белом  махровом комбинезоне; волосы она замотала
полотенцем.  Ее  ум излучал волны  отвращения,  отчаяния, но голос оставался
спокойным.
     -- Ты хуже, чем Большой  Эл, потому что намеренно связался с мафией. Он
и  другие  были скованы традициями, а ты  всего  лишь хладнокровно рассчитал
свою  выгоду. Ты  направил средства, добытые преступным образом, по законным
каналам и  сумел замести следы. Зятю Большого Эла никто не ставит в вину его
происхождение,  поскольку  он  умеет  применить  к  людям  свое  "особенное"
обаяние.
     Не вставая с кресла, Киран рассмеялся.
     -- Любопытно, удовлетворит ли тебя власть над президентом Баумгартнером
или ты намерен стать властелином мира?
     -- А тебя сделать маленькой принцессой, -- добавил он.
     Забинтованными руками  она обхватила себя за плечи и  поглядела на него
сверху вниз.
     --  Нет, --  произнесла  она с гордым достоинством. --  Танец эмбрионов
помог  мне  принять решение.  Я  брошу  монастырскую школу  и  переселюсь  в
Дартмут. Быть может, профессор Ремилард примет меня в штат радетелей о мире.
Я не собираюсь тебе вредить, но  с тобой не останусь. Глупо и наивно ставить
себя выше нормальных людей. Эдинбургская демонстрация на многое  открыла мне
глаза.  А ещЕ эта  удивительная  русская  женщина  и  Дени  Ремилард  с  его
образовательной программой для всех оперантов...
     -- Да,  он неплохо смотрелся на телеэкране, -- признал  Киран. -- Почти
такой  же  обаятельный принудитель,  как  твой  старый  порочный отец. Но он
идеалист и  абсолютно не понимает,  какие  законы  движут  миром  нормальных
людей. Знаешь, твоего Ремиларда и его приспешников ожидает довольно страшное
прозрение.
     -- Нет, не знаю! -- выпалила Шэннон. -- Может, ты мне скажешь?
     Киран поднялся  и пристально  посмотрел  ей  в глаза. Ее снова охватила
дрожь, губы посинели. Наверно, все-таки много крови потеряла.
     --  Скажу, если тебе действительно  интересно.  Только не  здесь.  Я бы
выпил кофе с бренди. Присоединишься?
     Он двинулся к двери; Шэннон поплелась следом.
     -- Знаю, ты  считаешь меня  ребенком,  -- сказала она  уже  у лифта. --
Вероятно, ты  прав,  но  как ты можешь думать, что я  стану  вместе с  тобой
плести твои паучьи сети?
     -- Попытайся  корректно  ставить  вопросы.  Ты с детства  жила  на всем
готовом, Байард и Луиза  окружили тебя своими  преданными  заботами. Не всем
так повезло.  Мне --  нет. Джейсу, Арнольду, Адаму, Лиллиан,  Кену, Невилю и
многим другим, кого ты огульно называешь оперантной мафией, -- тоже. В своем
стремлении  избавить  тебя  от  потрясений   я,  кажется,  допустил  ошибку.
Следовало бы давно поведать тебе историю гонимого меньшинства, к которому мы
с тобой принадлежим.
     Из  застекленного  холла  открывался  вид   на  холмистый   заснеженный
ландшафт. Дом был выстроен на восточном склоне самого высокого холма, и даже
сейчас,  посреди глубокой зимней ночи,  раскинувшийся в сорока  милях отсюда
город освещал небо подобием рассвета.
     Двери лифта закрылись, и Киран нажал кнопку третьего этажа.
     -- Я была даже  не потрясена, а раздавлена,  когда увидела демонстрацию
Макгрегора.  Он   показывал  свои  фокусы,  как  будто   все  это...  вполне
естественно. И  я  подумала: нет,  не  должно быть по-твоему, нельзя прятать
свои  силы  и употреблять их на  благо  себе  одному.  Когда операнты начали
открываться, я так  разнервничалась,  что  чуть  не  умерла.  Я  тоже хотела
рассказать всем о себе, но испугалась...
     -- И не без оснований.
     Она глядела на него глазами побитой собаки.
     -- Да,  мы  другие,  но  не до такой  же  степени! Ты  видел,  с  каким
энтузиазмом  все  приняли  Психоглаз  и  другие  метапсихические  программы?
Оппозицию  составляют  только  фанатики  и  невежды, не  способные  оценить,
сколько добра  мы  можем сделать.  Как только нормальные  узнают,  что такое
оперантность...
     -- Они попытаются нас убить, -- закончил Киран.
     Шэннон  оцепенело   уставилась  на   него,  впитывая  во  всех  деталях
переданный им ужасающий образ.  Они в молчании вступили в то крыло особняка,
что до сих пор официально было для неЕ  закрыто, хотя потихоньку  она  давно
облазила его вдоль  и  поперек.  Здесь помещались отдельные апартаменты  для
почетных гостей, святилище с компьютерным оборудованием, содержащим огромный
банк данных,  и установками  оптической связи,  станция  приема  спутниковых
передач,  загадочная  "реабилитационная   палата",  куда  время  от  времени
поселяли  новых  завербованных оперантов, и, наконец, таинственная  запертая
комната, которую прислуга  благоговейно называла командным  пунктом, а Киран
-- своим кабинетом. Там Шэннон бывать ещЕ не приходилось. Да и вообще, кроме
самого Кирана и Арнольда Паккалы, туда никому не было доступа.
     И вот они  остановились перед бронированной дверью,  где вместо ручки и
замочной скважины вмонтирована маленькая золотая пластинка. Он правой  рукой
нажал на нее. Послышался электронный перезвон.
     -- Откройся!  --  скомандовал  Киран,  и  дверь беззвучно отодвинулась,
впуская их.
     Шэннон удивленно озиралась.
     Отец улыбнулся.
     -- Нравится тебе мой кабинет? Мне -- очень. Теперь ты  можешь приходить
сюда одна,  когда  пожелаешь.  Я  перепрограммирую  кодовый  замок.  Но  без
специальных  инструкций  к  оборудованию прикасаться  нельзя.  Если  хочешь,
начнем инструктаж прямо сейчас.
     -- Да.
     -- Садись,  я приготовлю  кофе. -- Он  открыл ящик  низенького  стола и
достал   кофеварку.   --  Иногда   я   представляю  себе   эту   башню   как
высокотехнологичный  аналог  той горы,  откуда  дьявол показывал  Иисусу все
царства мира [Евангелие от Матфея, 4, П.]. Если бы я был властелином  Земли,
то прекрасно мог бы отсюда наблюдать за своими владениями... Тебе "Кону" или
"Навьеру"?
     -- "Кону", -- прошептала  она и присела  на  краешек  банкетки,  обитой
коричневой кожей.
     Совсем ребенок -- умственные  барьеры полностью сняты. Киран  подошел к
ней,  размотал  тюрбан на  голове,  пригладил влажные  волосы  и поцеловал в
макушку.  Одновременно  он   послал   в  незащищенный  мозг  команду,   дабы
предотвратить  сознательную  попытку закрыться, пока он еЕ не выпустит. Этой
техникой он  овладел  сам,  инстинктивно, в попытке приковать  к себе первые
уязвимые умы. Когда это