своего камзола еще одну кружку.
   - Вот, - сказал он. - Я собирался украсть это, но теперь думаю, что лучше
будет, если мы выпьем с тобой, мастер Саймон, за здоровье  друг  друга  и  в
память старого короля. И  пожалуйста,  не  называй  меня  "сир",  ибо  я  не
принадлежу к благородным лордам. - Он постукивал кружкой  о  кувшин,  покуда
Саймон  наполнял  ее.  -  Так!  -  воскликнул  незнакомец.  -  Называй  меня
Сангфугол, или, как сказал бы старик Изгримнур, Зонг-Вогол.
   Незнакомец  так  хорошо  изобразил  риммергардский  акцент,  что   Саймон
невольно улыбнулся. Оглядевшись по  сторонам  и  нигде  не  заметив  грозной
фигуры Рейчел, он поднес к губам кружку,  которую  протянул  ему  Сангфугол.
Крепкое и кислое красное вино оросило его пересохшее горло  как  благодатный
летний дождь, и, когда он опустил кружку, улыбка его стала гораздо шире.
   - Вы из... свиты герцога  Изгримнура?  -  спросил  Саймон,  вытирая  губы
рукавом.
   Сангфугол рассмеялся. Похоже, рассмешить его было нетрудно...
   - Свиты? Ничего себе словечко для маленького мальчика! Нет,  я  играю  на
лютне для Джошуа. Живу я в Наглимунде, на севере, в замке принца.
   - Разве Джошуа любит музыку? - изумился Саймон. Он налил себе еще вина  и
продолжал:
   - Принц выглядит таким серьезным!
   - Он и есть серьезный... Но это не значит, что он терпеть не  может  игру
на арфе или лютне. Конечно, чаще всего Джошуа предпочитает слушать мои самые
печальные песни, но бывает и так, что меня просят спеть "Балладу о трехногом
Толи" или что-нибудь в этом роде.
   Прежде чем Саймон успел задать хоть один из  интересующих  его  вопросов,
раздался новый оглушительный  взрыв  веселья  с  главного  стола.  Фенгбальд
опрокинул бутыль с вином на колени своего соседа, и пока тот пьяно  ругался,
выжимая рубашку, Элиас, Гутвульф и  остальные  лорды  пререкались  и  орали.
Только лысый человек в алом был холоден и безучастен  к  веселью  остальных,
глядя на них равнодушным тяжелым взглядом.
   - Кто это? - повернулся Саймон к Сангфуголу, который, допив вино, бережно
настраивал лютню. - Я имею в виду человека в красном.
   - Да, - сказал музыкант. - Я видел, как  ты  на  него  смотрел,  когда  я
подошел. Устрашающая личность, верно? Это Прейратс, наббанайский  священник,
один из советников Элиаса. Люди говорят, что он великолепный  алхимик,  хотя
на вид ничего такого не скажешь, не говоря уж о том, что  это  не  больно-то
подходящее занятие для священника.  Если  как  следует  прислушаться,  можно
услышать шепот,  что  он  колдун,  черный  маг,  если  же  прислушаться  еще
внимательнее... - здесь Сангфугол понизил голос до драматического шепота;
   Саймону даже пришлось наклониться к нему, чтобы хоть что-нибудь услышать.
Как он понял, его собеседник только что опорожнил третий кубок.  -  Если  ты
послушаешь повнимательнее, - продолжал  лютнист,  -  то  узнаешь,  что  мать
Прейратса была ведьмой, а его отец... демон! -  Струна  арфы  издала  резкий
звук, и пораженный Саймон отпрянул назад. - Но,  Саймон,  ты  же  не  обязан
верить всему, что  тебе  могут  наговорить  пьяные  менестрели,  -  закончил
Сангфугол, почему-то протягивая ему руку. Саймон уставился на нее  с  глупым
видом.
   - Всего лишь, чтобы пожать твою, друг мой, -  улыбнулся  лютнист.  -  Мне
было очень приятно поговорить с тобой, но к сожалению, я должен вернуться  к
своему столу, где меня ждут другие развлечения. До свидания!
   - До свидания... - Саймон пожал  протянутую  руку  и  долго  следил,  как
Сангфугол с ловкостью опытного пьянчуги пробирается среди лабиринта столов.
   Когда Сангфугол уселся на свое  место,  Саймон  с  удовольствием  перевел
взгляд на двух служанок, прислонившихся к стене в дальнем  конце  зала.  Они
обмахивались передниками и негромко  переговаривались.  Одной  из  них  была
Эфсеба, новая девушка, а второй Риба из кухонной  прислуги.  Приятное  тепло
разлилось по жилам  Саймона.  Ему  ничего  не  стоило  пройти  через  зал  и
заговорить с ними. Было что-то такое в Эфсебе, в ее глазах и губах, особенно
когда она смеялась...
   Ощущая себя исключительно легкомысленным, Саймон шагнул в комнату,  и  на
него сразу обрушился рев голосов.
   Минутку, минутку, думал он, вдруг почувствовав, что краснеет  от  испуга,
как же я могу просто так подойти и заговорить с ними... Они же сразу поймут,
что я подглядывал... Разве они...
   - Эй ты, ленивый олух, тащи нам еще вина! Саймон оглянулся и увидел,  что
это краснолицый граф Фенгбальд машет ему пустым кубком с королевского стола.
   Краем глаза он заметил, что служанки уже выскользнули из комнаты.  Саймон
бросился  в  альков,  чтобы  взять  свой  кувшин,  но  ему  пришлось   долго
вытаскивать его из-под кучи дерущихся псов. В стороне лежал  тощий  щенок  с
белым пятнышком на коричневой морде и горестно поскуливал, не  смея  принять
участие в общей свалке. Саймон отыскал кусок сала и бросил его щенку. Тот не
жуя в два приема заглотил подачку и повилял обрубком  хвоста,  благодаря  за
угощение. А когда Саймон понес кувшин через комнату, щенок засеменил  у  его
ног.
   Фенгбальд и Гутвульф, граф Утаньята, побагровев, сидели, сцепив  кисти  и
пытаясь уложить руку противника на стол. Их кинжалы были вытащены из ножен и
воткнуты тут же, рядом с  состязающимися  руками.  Саймон  осторожно  обошел
стол, разливая вино из тяжелого кувшина в чаши  вопящих  зрителей,  стараясь
при этом не наступить на собаку, снующую у  его  ног.  Король,  как  и  все,
зачарованно смотрел на состязание. Его кубок тоже  опустел,  но  за  плечами
Элиаса стоял паж, и это было его дело. В последнюю очередь  Саймон  наполнил
кубок Прейратса, стараясь  избежать  взгляда  священника.  От  него  исходил
какой-то странный  запах,  необъяснимая  смесь  металла  и  сладких  специй.
Пятясь, Саймон заметил, что щенок  роется  в  соломе  почти  у  самых  сапог
Прейратса, черных и блестящих, в поисках упавшего со стола кусочка.
   - Пошли,  пошли,  -  зашептал  Саймон,  продолжая  пятиться  и  незаметно
похлопывая себя по колену, но щенок не обращал на него  внимания,  увлеченно
копаясь в соломе и задевая при этом рясу священника. -  Пошли  же!  -  снова
шепнул Саймон.
   Прейратс повернул голову, чтобы посмотреть  вниз.  Его  сверкающий  череп
медленно вращался на длинной шее. Он заметил  щенка,  поднял  ногу  и  резко
опустил свой тяжелый сапог на спину собаке.  Быстрое,  точное  движение,  не
дольше одного удара сердца. Раздался треск сломанных костей  и  приглушенный
визг - маленькая собачка беспомощно корчилась в  соломе.  А  Прейратс  снова
поднял сапог и каблуком раздробил ей голову. Священник даже не посмотрел  на
распростертое тельце. Он поднял глаза на потрясенное лицо Саймона.  Это  был
страшный взгляд, безжалостный  и  равнодушный.  Плоские  безжизненные  глаза
Прейратса снова скользнули вниз,  к  собаке,  а  когда  они  возвратились  к
Саймону, медленная усмешка искривила лицо священника.
   - Ну, и что же ты здесь можешь сделать, мой мальчик? говорила эта улыбка.
   И кому еще есть до этого дело?.
   Внимание священника вновь вернулось к столу, а Саймон уронил свой  кувшин
и кинулся прочь, чувствуя, что его сейчас вырвет.

***

   Приближалась  полночь.  Большинство  бражников,  самостоятельно  или  при
помощи слуг, разбрелось по  своим  комнатам.  Было  очень  сомнительно,  что
кто-нибудь из них  сможет  принять  участие  в  утренней  коронации.  Саймон
продолжал подливать в чаши пьяных гостей сильно разбавленное  водой  вино  -
так распорядился Петер Золоченый  Кубок.  Неожиданно  в  зал  ввалился  граф
Фенгбальд, единственный из компании короля, кто еще держался на  ногах.  Его
волосы были всклокочены, штаны полурасстегнуты, но на лице играла  блаженная
улыбка..
   - Все во двор! - кричал он. - Все во двор! Идите скорее! Не прозевайте! -
И он так же неожиданно выскочил в дверь.
   Все, кто еще  мог  встать,  с  трудом  поднялись  и,  толкаясь,  падая  и
поддерживая друг друга, потянулись за ним, пытаясь затянуть какую-то песню.
   Фенгбальд уже стоял посреди двора. Его голова была запрокинута  назад,  и
черные волосы рассыпались по грязному камзолу.  Следуя  его  примеру,  люди,
один за другим, поднимали глаза к черному небу. Там, подобно глубокой  ране,
извергающей струю крови, сияла огромная комета, летящая с севера на юг.
   - Бородатая звезда, - крикнул кто-то, - это страшное предзнаменование!
   - Старый король помер! Помер! Помер! - кричал Фенгбальд, размахивая своим
кинжалом, как бы приглашая небесное чудовище спуститься вниз и  сразиться  с
ним.
   - Да здравствует новый король! Пришли новые времена!
   Некоторые из присутствующих поддержали его  одобрительным  ревом.  Другие
начали веселый танец.  Мужчины  и  женщины,  взявшись  за  руки,  образовали
извивающийся круг. А над всеми ними страшным знамением тлела красная звезда.
   Саймон, который вышел наружу вслед за остальными,  чтобы  понять  причину
возникшей суматохи, повернулся обратно и пошел в  зал,  когда  с  удивлением
увидел в тени у стены замка доктора Моргенса.  Укутанный  в  теплую  одежду,
поеживаясь от холодного воздуха, старик не заметил своего ученика - он  тоже
смотрел вверх на хвостатую звезду, алый  разрез  на  небесном  своде.  Но  в
отличие от остальных  в  его  лице  не  было  ни  возбуждения,  ни  веселья.
Напротив. Он выглядел испуганным и подавленным. Он смотрел. И был  похож  на
одинокого человека, прислушивающегося к голодной песне волков.

Глава 7

ЗВЕЗДА ЗАВОЕВАТЕЛЯ

   Весна  и  лето  первого  года  правления  Элиаса  выдались  на  удивление
солнечными, пышными и теплыми. Казалось, весь  Светлый  Ард  возрождается  к
новой жизни. Молодая знать Элиаса наводнила тихие темные холлы и принесла  с
собой солнечный свет и яркие краски. Как и во времена  юности  Джона,  замок
был полон вина и смеха, прекрасные  рыцари  гордо  вышагивали  в  сверкающих
доспехах, по ночам из освещенных окон доносилась нежная музыка, и прелестные
леди порхали по лестницам и  тайным  закуткам,  как  грациозные  бестелесные
духи. Турнирное поле воскресло, рассыпавшись разноцветными  шатрами,  словно
букет весенних цветов.
   Простым людям казалось, что на земле Эркинланда наступил вечный праздник.
   Король Элиас и его друзья проводили время в неистовых забавах, как  дети,
которые знают, что их скоро отправят спать. Все в Эркинланде  закружилось  в
безумном танце, как кружатся опьяненные весной кошки.
   Некоторые селяне ворчали, правда, что трудно хорошо провести весенний сев
в  обстановке  такой  удивительной  беспечности.  Пожилые  священники   тоже
жаловались, утверждая, что  повсюду  царит  распущенность  и  обжорство.  Но
большинство весело смеялось  над  этими  мрачными  предсказаниями.  Монархия
Элиаса была еще совсем юной, а Эркинланд и с ним весь Светлый Ард только что
вышли из затяжной зимы и наслаждались этой бурной  весной  юности.  Всеобщей
радости безусловно стоило ожидать.
   Саймон почувствовал,  что  пальцы  окончательно  отказываются  слушаться.
Занят он был тем, что старательно выводил корявые буквы на сером пергаменте.
Моргенс стоял у окна и вглядывался в длинный кусок гофрированной  стеклянной
трубки, как бы проверяя, нет ли на нем грязи.
   Если он скажет хоть одно слово о том, что эта штука плохо вымыта, я выйду
вон, думал Саймон. Теперь я солнце только и вижу, что отраженным в чашках  и
мензурках, которые полирую.
   Моргенс отошел от окна и двинулся к столу, за которым Саймон трудился над
своим пергаментом. Пока старик приближался, Саймон приготовился к  выговору,
чувствуя, как растет в нем негодование, очевидно, гнездившееся где-то  между
лопатками.
   - Прекрасная работа, Саймон! - сказал Моргенс, положив трубочку  рядом  с
пергаментом. - Ты  ухаживаешь  за  моим  хозяйством  гораздо  лучше,  чем  я
когда-либо мог это делать сам. - Доктор похлопал его по  руке  и  наклонился
ближе. - Как дела с работой?
   - Ужасно, - услышал Саймон свой  ответ.  Несмотря  на  бушевавшую  в  нем
ярость, Саймон был возмущен жалким звуком своего голоса. - Я хочу сказать, у
меня никогда ничего не выйдет. Я даже не могу  срисовать  буквы  чисто,  без
клякс, и уж тем более не могу прочесть хоть строчку из того, что написал.  -
Ему стало немного лучше, когда он выговорился, но он  продолжал  чувствовать
себя до невозможности глупым.
   - Ты зря беспокоишься, Саймон, - сказал доктор и выпрямился.  Он  казался
рассеянным, обеспокоенным словами мальчика, глаза его метались по комнате. -
Во-первых, при письме у всех сначала бывают кляксы, некоторые всю жизнь  без
остатка тратят на кляксы - это вовсе не значит, что им нечего сказать.
   Во-вторых, конечно,  ты  не  можешь  прочитать  ни  строчки,  ведь  книга
написана на наббанаи. Ты разве знаешь наббанаи?
   - Но почему, черт возьми, я должен переписывать слова,  значения  которых
не понимаю? - прорычал Саймон. - Это же глупо!
   Моргенс перевел острый взгляд на Саймона.
   - Поскольку именно я велел тебе делать это, надо полагать, и я глуп?
   - Нет, я не то хотел сказать, я просто...
   - Не объясняй ничего, - доктор придвинул стул и сел рядом с Саймоном.
   Длинными согнутыми пальцами он постукивал по краю стола. - Я хочу,  чтобы
ты скопировал эти буквы, потому что человеку легче сосредоточиться на  форме
и величине букв, если он не отвлекается на содержание слов.
   - Хмммф, - Саймон не был полностью удовлетворен. - Ну скажите  тогда,  по
крайней мере, что это за книга! Я все смотрю на картинки и  не  могу  ничего
понять. - Он перелистал  страницы  и  остановился  на  иллюстрации,  которую
неоднократно  разглядывал  в  эти  три  дня.  На  картинке  была  изображена
гротескная деревянная резьба: рогатый человек с огромными глазами и  черными
руками, съежившиеся у его ног фигурки и пылающее  солнце  на  угольно-черном
небе.
   - Вот, например, - Саймон указал на странную картинку. - Туг написано: Cа
Астридан Сондикциллес. Что это значит?
   - Это значит, - сказал Моргенс, закрывая книгу, - звезда  завоевателя,  и
это совсем не то, о чем тебе следует поскорее узнать. - Он положил книгу  на
раскачивающийся штабель фолиантов у стены.
   - Но я  ваш  ученик!  -  возмутился  Саймон.  -  Когда  же  вы,  наконец,
соберетесь учить меня чему-нибудь?
   - Глупый мальчишка! А что же, ты думаешь, я  делаю?  Я  стараюсь  научить
тебя читать и писать, и это самое важное. А чему бы ты хотел научиться?
   - Колдовству! - выдохнул Саймон. Моргенс пристально посмотрел на него.
   - А как с чтением? - угрожающе спросил доктор. Саймон был очень сердит.
   Все его надувают на каждом повороте.
   - Я не знаю, - сказал он. - Да и что такого важного в чтении и буквах?
   Книги - это просто истории обо всяких вещах. Почему я  должен  хотеть  их
читать?
   Моргенс улыбнулся и стал  похож  в  этот  момент  на  старого  горностая,
нашедшего лазейку в курятник.
   -  Ах,  мальчик,  как  я  могу  сердиться  на  тебя?  Какая   прелестная,
очаровательная, совершенная глупость!
   -  Что  это  значит?  -  Саймон  так  нахмурился,  что  брови  его  почти
сомкнулись.
   - Почему это очаровательно и глупо?
   - Очаровательно, потому что  я  получил  такой  очаровательный  ответ,  -
засмеялся Моргенс. - А глупо, потому что... потому,  я  думаю,  что  молодые
люди созданы глупыми - как черепахи созданы с панцирями, а осы с жалами. Это
такая защита от безжалостной жизни.
   - Простите, пожалуйста, - Саймон окончательно смутился.
   -  Книги,  -  произнес  Моргенс  величественно,  откидываясь   на   своем
ненадежном стуле, - книги и есть колдовство. Вот тебе простой ответ  на  все
твои вопросы. И кроме того, книги - это ловушки.
   - Колдовство? Ловушки?
   - Книги - вид  колдовства,  -  доктор  поднял  том,  который  только  что
отложил, - потому что они соединяют  пространство  и  время  надежнее  любых
заклятий. Что думал Некто двести лет назад о  чем-то  интересном  для  тебя?
Можешь ты перенестись туда и спросить? Нет.  Но,  ах!  Если  когда-либо  ему
пришло в голову записать свои  мысли,  если  где-нибудь  в  мире  существует
свиток или книга, в которой запечатлены его логические рассуждения... он сам
расскажет тебе! Через века! И если  ты  вдруг  захочешь  попасть  в  далекий
Наскаду или затерянную Кхандию, тебе тоже будет достаточно  раскрыть  нужную
книгу...
   - Ну, это все я  понимаю...  -  Саймон  даже  не  пытался  скрыть  своего
разочарования. Он вовсе не это имел в виду, говоря  о  колдовстве.  -  Ну  а
ловушки? Почему они ловушки?
   - Написанная книга и есть ловушка! - весело сказал Моргенс. - И к тому же
самая надежная. Книга, видишь ли, единственная из ловушек, которая оставляет
живым своего пленника - знание. Чем больше  у  тебя  книг,  -  доктор  обвел
руками комнату, - чем больше ловушек,  тем  больше  шансов  однажды  поймать
этого неуловимого зверя, а  иначе  он  может  остаться  невидимым,  -  пышно
закончил он и швырнул книгу в кучу других. Крошечное облачко пыли  поднялось
вверх, пылинки радостно закружились в полосах солнечного света, проникавшего
в комнату через оконную решетку.
   Саймон собирался с мыслями,  глядя  на  танцующие  пылинки.  Уследить  за
словами доктора так же трудно, как поймать мышь, надев рукавицы.
   - А как же все-таки с  настоящим  колдовством?  -  спросил  он,  наконец,
упрямо нахмурившись. - Колдовство,  вроде  того,  каким  Прейратс,  говорят,
занимается в башне?
   На мгновение сердитое выражение - или это  был  страх?  -  исказило  лицо
доктора.
   - Нет, Саймон, - сказал он тихо. - Не говори мне о Прейратсе. Он  опасный
и глупый человек.
   Несмотря на свои собственные воспоминания о  красном  священнике,  Саймон
нашел поведение доктора странным и даже пугающим. И он заставил себя  задать
следующий вопрос:
   - Вы же тоже колдуете, правда? Почему же Прейратс опасен?
   Моргенс внезапно вскочил, и на мгновение Саймону показалось,  что  старик
может закричать на него или даже ударить. Но вместо этого Моргенс подошел  к
окну и долго смотрел в него. С того месте, где сидел Саймон, тонкие и редкие
волосы доктора казались странным сиянием над  его  узкими  плечами.  Наконец
Моргенс повернулся и подошел к Саймону.
   - Вероятно, то, что я скажу, не принесет никакой пользы. Но я  бы  хотел,
чтобы ты держался подальше от Прейратса, не приближался к нему и не  говорил
о нем ни с кем... кроме меня, разумеется.
   - Но почему? - Вопреки опасениям доктора Саймон уже и сам решил держаться
как можно дальше от алхимика. Но так как  доктор  никогда  еще  не  был  так
откровенен с ним, он не мог упустить удобного случая:
   - Что в нем такого плохого?
   - Ты заметил, что люди боятся Прейратса? Что когда он  выходит  из  своих
новых покоев в Башне Хьелдина, все спешат убраться с его пути?  Вот  тебе  и
вся причина. Его боятся, потому что сам он не боится ничего. Это же видно по
его глазам.
   Саймон задумчиво грыз кончик своего пера:
   - Не боится ничего? Что это значит?
   - Не существует такой вещи,  как  бесстрашие,  Саймон.  Пока  человек  не
безумен. Люди, которых называют бесстрашными, просто умеют  хорошо  скрывать
свой страх, а это ведь совсем другое дело.  Старый  король  Джон  знал,  что
такое страх, и оба его сына знают... и я тоже. А  Прейратс...  что  ж,  люди
видят, что он ничего не боится... как все остальные...  В  сущности  это  мы
часто и подразумеваем, называя человека безумным.
   Саймон был поражен. Он не  мог  поверить,  что  Престер  Джон  или  Элиас
когда-нибудь или чего-нибудь боялись. Но Прейратс... это было невероятно.
   - Он действительно  безумен,  доктор?  Но  как  это  может  быть?  Он  же
священник и один из советников короля, - говорил  Саймон,  но  при  этом  он
отлично помнил и мертвый взгляд, и мерзкую ухмылку и знал, что Моргенс прав.
   - Попробую иначе. - Моргенс накрутил на палец прядь белоснежной бороды. -
Я уже говорил тебе о ловушках, о поисках знаний. Так вот, мы... я  и  другие
искатели знаний - подходим к наш