но.
   - О парнишка, годы, годы и годы. - Таузер  без  смущения  вытер  глаза  и
высморкался в огромный носовой платок. - Это было после битвы при  Наарведе,
через год после нее. Тогда я встретил девушку, которая связала его.
   - Что это за битва при Наарваде? - Саймон потянулся,  чтобы  налить  себе
еще вина, но передумал. Интересно, что сейчас происходит в Большом зале?
   - Наарвед? - Таузер удивленно вытаращил таза. - Ты  не  знаешь  Наарведа?
Битву, в которой Джон разбил старого короля Йормгруна и стал Великим королем
севера?
   - Мне кажется, я что-то слышал об этом, - смущенно  отозвался  Саймон.  -
Столько всего приходится знать в этом мире! Это была знаменитая битва?
   - Конечно! - У Таузера заблестели глаза. - Джон держал  Наарвед  в  осаде
всю зиму. Йормгрун и его советники считали, что южане, эркинландеры, никогда
не смогут выстоять так долго в суровых снегах Риммергарда. Они были уверены,
что Джону придется снять осаду и отступить на  юг.  Но  для  Джона  не  было
ничего невозможного! Он не только захватил Наарвед,  но  при  заключительном
штурме сам перелез через стену внутреннего двора и открыл подъемную  решетку
- один отбился от десяти человек, когда перерезал  веревку.  Так  он  сломил
оборону Йормгруна и зарубил старого короля  над  его  собственным  языческим
алтарем!
   - Правда? А ты был там? - Саймон действительно уже знал всю эту  историю,
но услышать рассказ о таких событиях из уст непосредственного участника было
захватывающе интересно.
   - В общем да. Я был в лагере Джона. Он  всюду  брал  меня  с  собой,  мой
старый добрый король.
   - Как Изгримнур стал герцогом?
   - Ахх! - рука Таузера, крутившая белый шарф, пустилась на  поиски  винной
кружки, вскоре увенчавшиеся успехом. - Видишь ли, первым  герцогом  был  его
отец, Изборн.  Это  был  первый  человек  из  языческой  знати  Риммергарда,
получивший благословение Узириса Эйдона. Джон сделал его  дом  первым  домом
Риммергарда. Так что сын Изборна, Изгримнур, теперь законный герцог, и более
благочестивого эйдонита тебе не сыскать.
   - А что случилось с сыновьями этого короля Йорг-как-его-там-звали? Они не
захотели стать эйдонитами?
   - О-о! - Таузер небрежно махнул рукой. -  Я  думаю,  они  все  погибли  в
сражении.
   -  Хммм...  -  Саймон  откинулся  назад,  стараясь  забыть  о  запутанных
отношениях  религии  и  язычества,  чтобы   лучше   представить   себе   эту
великолепную битву. - У короля Джона уже был тогда Сверкающий Гвоздь?
   - Да... да, был, - сказал Таузер. - Божье древо, он был так  прекрасен  в
бою! Сверкающий Гвоздь сиял так ярко  и  бил  так  быстро  -  что  временами
казалось, будто Джон озарен святым серебристым нимбом. - Старый  шут  тяжело
вздохнул.
   - Так кто же была та девушка? - спросил Саймон.
   Таузер недоуменно взглянул на него.
   - Какая девушка?
   - Ну та, которая связала тебе этот шарф.
   - О! - Таузер нахмурился, сморщившись.  -  Сигмар.  -  Он  снова  надолго
замолчал. - Ну, видишь ли, мы не уезжали почти  год.  Это  нелегкая  работа,
наводить порядок в  покоренной  стране,  я  даже  иногда  думал,  что  проще
сражаться на этой проклятой войне. А она убирала покои короля - там жил и я.
У нее были золотые волосы - нет, светлее, почти белые.  Я  приманивал  ее  к
себе очень осторожно, обращался с ней, как с диким жеребцом: ласковое  слово
тут, лакомый кусочек для ее семейства там... Ох, и хорошенькая же она была!
   - Ты хотел тогда на ней жениться?
   - Думаю, да, но это было много лет назад, парнишка. Я хотел забрать ее  с
собой, вот это уж вернее верного. Но она не захотела.
   Некоторое время оба молчали. Штормовой ветер стонал за  толстыми  стенами
замка, как забытые хозяином собаки. Воск свечи с шипением капал на стол.
   - Если бы ты мог вернуться назад, - сказал наконец Саймон, - если  бы  ты
мог снова оказаться там... - Он изо всех сил пытался  справиться  с  трудной
мыслью, - ты бы... ты бы позволил ей уйти во второй раз?
   Сперва не последовало никакого ответа. Только  когда  Саймон  совсем  уже
собрался встряхнуть его легонько, старик зашевелился и откашлялся.
   - Я не знаю, - медленно произнес Таузер. - Бог решает  наши  судьбы  так,
как он считает нужным, но ведь должен же быть выбор, а, мальчик? Без  выбора
не будет ничего хорошего. Я не знаю - и вообще мне не  хочется  так  глубоко
залезать в прошлое. Лучше оставить все, как есть, правильно я  выбрал  тогда
или нет.
   - Но ведь гораздо легче выбирать потом, - сказал  Саймон,  поднимаясь  на
ноги. Таузер не отрывал глаз  от  колеблющегося  пламени  свечи.  -  Я  хочу
сказать, когда приходится принимать решения, ты никогда не знаешь всего. Это
только потом понимаешь, как на самом деле нужно было поступить.
   Внезапно он почувствовал  себя  скорее  уставшим,  чем  пьяным;  усталось
накинула на него свои липкие сети и влекла  за  собой.  Он  поблагодарил  за
вино, пожелал доброй ночи старому шуту и вышел в пустынный  двор  под  косые
струи дождя.

***

   Саймон стоял, сбивая грязь с сапог, и  смотрел,  как  Хейстен  спускается
вниз по мокрой, исхлестанной ветром горе. Очаги распростертого внизу  города
посылали слабые дымки в стальное небо. Разворачивая тряпку,  в  которую  был
обернут его меч, он  видел  белое  лезвие  солнечного  света,  пробивавшееся
сквозь тучи на северо-западном горизонте.  Этот  лучик  мог  быть  посланцем
лучшего, светлого мира по ту сторону бури, а мог явиться просто  равнодушной
игрой света, безразличной к миру и его заботам. Саймон задумчиво смотрел  на
него, крутя тряпье в руках, но настроение его ничуть не изменилось. Ему было
ужасно одиноко. С тем же успехом он мог бы быть камнем или обрубком  дерева,
забытым среди волнующихся трав.
   Бинабик заходил к нему этим утром, и стук его в  конце  концов  прорвался
сквозь тяжелый от вина сон Саймона. Юноша не  обращал  внимания  на  стук  и
смутно доносящиеся сквозь сон слова тролля, до  тех  пор  пока  все  это  не
прекратилось, предоставив ему возможность свернуться в клубок и еще  немного
подремать. Он еще не был готов к тому, чтобы разговаривать  с  Бинабиком,  и
благословлял безразличную дверь, разделявшую их.
   Бессердечный Хейстен долго смеялся над тем зеленоватым оттенком,  который
имело лицо Саймона, когда он пришел утром  в  казармы,  и,  пообещав  вскоре
взять его на настоящую выпивку, приступил к изгнанию винных паров через пот.
Сначала Саймон был убежден, что одновременно  из  него  вытекает  жизнь,  но
примерно через час он почувствовал, что движение крови по его жилам начинает
восстанавливаться. Хейстен заставил его работать с обернутым тряпкой мечом и
подбитым войлоком щитом даже усерднее,  чем  накануне,  но  Саймон  был  рад
отвлечься, погрузившись в безжалостный  ритм  ударов  меча  о  щит:  удар  и
контрудар.
   Ветер пронизывал насквозь мокрую рубашку. Саймон поднял свое снаряжение и
двинулся к Главным воротам.
   Пробираясь  через  размокший  от  дождя  внутренний  двор,  мимо   группы
стражников в плотных шерстяных плащах, которые шли  сменить  часовых,  юноша
думал, что, кажется, все краски вытекли  из  Наглимунда  вместе  с  дождевой
водой. Засыхающие  деревья,  серые  плащи  стражников  Джошуа,  темные  рясы
священников - все казалось изваянным из камня,  даже  торопливые  пажи  были
всего лишь статуями, получившими кратковременную жизнь, но  в  конце  концов
обреченные на неподвижность.
   Саймон с некоторым удовольствием забавлялся этими мрачными рассуждениями,
когда внезапная  вспышка  цвета  на  дальней  стороне  двора  привлекла  его
внимание. Яркость мелькнувших красок была такой же вызывающей, как зов трубы
в тихий вечер.
   Сверкающие шелка принадлежали трем молодым женщинам, которые появились из
сводчатого прохода и со смехом понеслись через открытый двор. На одной  было
красное  с  золотом  платье,  другая  отливала  золотисто-желтым,  как  поле
скошенного сена; третья была в длинном блестящем  платье  голубино-серого  и
голубого тонов. Менее чем через секунду он узнал в последней Мириамель.
   Он уже шел по направлению к удаляющейся троице,  прежде  чем  понял,  что
собственно собирается сделать; через мгновение, когда они исчезли в  длинной
колоннаде, перешел на рысь.  Звук  их  голосов  дразнил  его,  как  особенно
соблазнительный запах дразнит  ценного  мастиффа.  Сделав  тридцать  длинных
шагов, он поравнялся с ними.
   - Мириамель! - сказал он, и это получилось у него так  громко,  что  леди
остановились в изумлении и замешательстве. - Принцесса!
   Когда она обернулась, он сделал еще несколько шагов. Узнавание  сменилось
на ее лице другим чувством, чувством, которое он принял за жалость.
   - Саймон? - спросила она, но в глазах ее не было сомнения. Они стояли  на
расстоянии трех-четрых аллей, глядя друг на  друга,  словно  через  глубокий
каньон. Некоторое время они молча  смотрели,  причем  каждый  надеялся,  что
другой перекинет через пропасть мост надлежащей  репликой.  Потом  Мириамель
коротко и тихо сказал что-то своим спутницам. Саймон не  разглядел  их  лиц,
заметив только явное неодобрение,  отразившееся  на  них.  Парочка  поспешно
попятилась, потом дамы повернулись и отошли немного вперед.
   - Мне... мне кажется странным не называть вас больше Мария...  принцесса,
- Саймон посмотрел вниз, на забрызганные грязью сапога, на  штаны,  покрытые
зелеными пятнами от травы, и вместо стыда, которого  следовало  бы  ожидать,
почувствовал что-то вроде странной, свирепой гордости. Может, он  и  мужлан,
но по крайней мере честный мужлан.
   Принцесса быстро оглядела его, оставляя лицо напоследок.
   - Извини меня, Саймон. Я лгала тебе не потому, что хотела, а  потому  что
должна была. - Она  разжала  пальцы,  сделав  быстрый  беспомощный  жест.  -
Извини.
   -  Не...  не  надо  извиняться,  принцесса.  Просто...  просто...  -   Он
подыскивал слова, сжимая ножны так, что побелели костяшки пальцев:
   - Просто все это кажется мне странным.
   Теперь он оглядывал ее. Он нашел красивым ее платье - и решил, что  узкие
зеленые полоски на нем, наверное, символ упрямой преданности ее  отцу,  -  и
все это присоединилось к Марии, которую он помнил, и что-то  отняло  у  нее.
Ему пришлось признать, что выглядит она хорошо. Прелестные тонкие  черты  ее
лица  были  теперь  заключены  в  драгоценную  оправу,   подчеркивающую   их
достоинство. В то же время что-то ушло от  нее,  что-то  смешное,  земное  и
небрежное, что было в Марии, разделявшей с ним тяготы путешествия по реке  и
страшную ночь на Переходе.  Немногое  могло  напомнить  ему  об  этом  в  ее
смягчившемся лице; только слабый намек в прядях коротко  остриженных  волос,
выбивавшихся из капюшона.
   - Вы красили волосы в черный цвет? - спросил он наконец.
   Она застенчиво улыбнулась.
   - Да. Задолго до того, как убежать из Хейхолта, я  придумала,  что  нужно
сделать. Я обрезала волосы - они  были  очень  длинные,  -  добавила  она  с
гордостью, - и женщина из Эрчестера сделал из них парик, а  Лилит  доставила
его мне. Он был выкрашен в черный цвет, так что я могла наблюдать за людьми,
окружавшими отца, слушать разговоры, которые я бы не могла  услышать  иначе,
при этом оставаясь неузнанной.  Я  хотела  понять,  что  же  на  самом  деле
происходит.
   Саймон, несмотря на чудовищную неловкость,  которую  он  чувствовал,  был
совершенно восхищен хитростью девушки.
   - Но почему вы следили за мной? Какое значение я имел для вас?
   Принцесса продолжала нервно сплетать и расплетать пальцы.
   - Я не собиралась следить за тобой, во  всяком  случае  первое  время.  В
церкви  я  просто  слушала  спор  моего  отца  и  дяди.  А  потом...  да,  я
действительно следила за тобой. Я видела тебя в замке, та был сам  по  себе,
никто не говорил тебе, что делать, где находиться, кому улыбаться  и  с  кем
разговаривать... Я завидовала тебе.
   - Никто не говорил мне, что делать! - Саймон улыбнулся.  -  Ты,  девочка,
просто никогда не встречала Рейчел Дракона... то есть принцесса.
   Мириамель, сперва тоже улыбнувшаяся, теперь снова  показалась  смущенной.
На Саймона накатила волна гнева, который жег его все утро.  Кто  она  такая,
чтобы стесняться его? Разве он не снимал ее с дерева? Разве она не  спала  у
него на плече?
   Что ж, в том-то и дело, верно? подумал он.
   - Мне пора, - он поднял ножны, как бы желая  показать  ей  украшающий  их
узор. - Я весь день сегодня упражнялся с мечом. Ваши подруги заждались  вас.
- Он повернулся было, чтобы идти, потом остановился и опустился перед ней на
одно колено. На лице ее было еще больше смущения и  грусти,  чем  раньше.  -
Принцесса, - сказал он и пошел прочь. Он ни разу  не  оглянулся.  Он  держал
голову высоко, спина его была очень прямой.
   Бинабик, одетый во что-то, что казалось его парадным  одеянием,  -  белая
куртка из оленьей кожи и ожерелье из птичьих черепов - встретил его на  пути
в комнату. Саймон холодно приветствовал его, втайне удивившись, что на месте
вчерашнего  яростного   гнева   сейчас   в   душе   была   только   странная
опустошенность.  Тролль,  подождав,  пока  он  соскребет  грязь   с   сапог,
последовал за ним в комнату. Саймон стал  переодеваться  в  чистую  рубашку,
которую любезно оставил для него отец Стренгьярд.
   - Я имею уверенность, что ты сейчас содержишь сердитость, Саймон, - начал
Бинабик. - Я имею желание, чтобы ты вооружился пониманием,  что  я  не  имел
знания о принцессе, пока принц Джошуа не говаривал мне позапрошлым вечером.
   Рубаха священника была чересчур длинной даже для долговязого  Саймона,  и
он заправил ее в штаны.
   - Почему ты мне не сказал? - спросил  он,  довольный  той  легкомысленной
небрежностью,  с  которой  это  у  него   получилось.   Совершенно   незачем
сокрушаться по поводу вероломства маленького человека - в  конце  концов  он
всегда был сам себе хозяин.
   -  Это  потому,  что  было  дано  обещание,  -  Бинабик  выглядел   очень
несчастным. - Я давал соглашение прежде, чем  узнавал  в  чем  дело.  Но  ты
только один день не имел знания, когда я имел -  разве  в  этом  была  такая
очень большая разница? Она имела должность говорить все нам обоим сама,  вот
мое мнение.
   В том, что сказал маленький человек, была  правда,  но  Саймон  не  желал
слушать, как ругают Мириамель, несмотря на то, что сам он винил ее в гораздо
большем количестве гораздо менее
   Значительных преступлений.
   - Теперь это уже не имеет значения. - Вот все, что он сказал.
   Бинабик изобразил жалкую улыбку:
   -  Питаю  надежду,  что  так.  В  настоящий  момент,  с   несомненностью,
наибольшую важность имеет рэнд. В один такой вечер твоя история должна  быть
рассказана, и я имею предположение, что сегодняшний вечер будет именно  этим
вечером. Со своим уходом ты пропускал немного. В основном  барон  Дивисаллис
требовал  заверений  принца  Джошуа,  чтобы  принимать  решения,   насколько
наббананцам нужно связывать себя с ним. Но сегодня...
   - Я не хочу туда идти. - Он закатал свисавшие рукава. - Я собираюсь пойти
повидать Таузера или Сангфугола. -  Он  возился  с  непокорным  манжетом.  -
Принцесса там будет?
   Тролль казался озабоченным.
   - Кто может отвечать? Но ты нужен,  Саймон.  Герцог  и  его  люди  теперь
здесь. Они приезжали меньше, чем час назад. Они очень грязные и очень ругают
всех, а  их  лошади  в  изможденности  и  пене.  Сегодня  будут  обсуждаться
важности.
   Саймон уставился себе под ноги. Проще было бы найти арфиста и выпить, это
хорошо отвлекает от всевозможных  проблем.  Многие  из  его  новых  знакомых
стражников могли бы составить прекрасную  компанию.  Можно,  например,  всем
вместе, прогуляться в Наглимунд, город, которого он,  в  сущности,  еще  как
следует и не видел. Все это было бы легче и  приятнее,  чем  сидеть  в  этой
огромной  тяжелой  комнате,  придавленному  грузом  проблем  и   опасностей,
нависших над ними. Пусть другие спорят и решают - он только судомой, слишком
долго занимавшийся не своим делом. Разве так не будет лучше для всех?  Разве
нет?
   - Я пойду, - неохотно произнес он. - Но только если я  сам  буду  решать,
надо мне говорить или нет.
   - Договорились, - сказал Бинабик и широко улыбнулся, но Саймон был совсем
не в том настроении, чтобы отвечать тем же.  Он  натянул  плащ,  чистый,  но
испещренный незалатанными шрамами дороги и леса, и позволил Бинабику  увести
себя в огромный зал.

***

   -  Вот  оно!  -  рычал  герцог  Элвритсхолла.  -  Какие  еще  вам   нужны
доказательства? Очень скоро он заберет все наши земли!
   Изгримнур, как и все  его  люди,  еще  не  нашел  подходящего  спокойного
момента, чтобы сменить свою дорожную одежду. Вода, капавшая с  его  насквозь
мокрого плаща, образовала на полу небольшую пужицу.
   - Подумать только, когда-то я держал на коленях  это  противоестественное
чудовище! - Он конвульсивно вцепился в куртку на груди и обернулся  к  своим
людям в поисках поддержки. Все, кроме узкоглазого Айнскалдира, лицо которого
было  лишено  всяческого  выражения,  склонили  головы   в   знак   угрюмого
сочувствия.
   - Герцог! - позвал Джошуа, поднимая руку. - Изгримнур,  сядь  пожалуйста.
Ты кричишь, не переставая, с того момента как ввалился в эту дверь, и  я  до
сих пор не понял, что...
   - Что сделал брат твой, король?! - Изгримнур побагровел. Выглядел он так,
как будто в любую минуту может сгрести принца  в  охапку  и  перекинуть  его
через широкое колено. - Он украл мою землю! Он отдал ее  изменникам,  и  они
заключили в тюрьму моего сына! Чего вам еще надо,  чтобы  доказать,  что  он
злобный демон?
   Собравшиеся лорды и генералы, вскочившие на ноги, когда риммеры ворвались
в помещение, сердито бормоча, начали падать обратно в деревянные  кресла.  В
дюжины ножен с немелодичным скрежетом скользнула сталь.
   - Должен ли я просить твоих людей говорить за тебя, добрый  Изгримнур,  -
спросил Джошуа, - или ты сам сможешь рассказать нам, что произошло?
   Старый герцог некоторое время смотрел на него, потом медленно поднял руку
и провел ею по лбу, как бы вытирая пот. В какой-то момент Саймон был уверен,
что Изгримнур сейчас заплачет;  красное  лицо  герцога  сморщилось  в  маске
беспомощного отчаяния, глаза его напоминали глаза оглушенного животного.  Он
сделал шаг назад и опустился в кресло.
   - Он отдал мою землю Скали Острому Носу, - выговорил он наконец. Когда из
голоса  герцога  ушла  неукротимая  ярость,  в   нем   явственно   зазвучала
опустошенность. - У меня больше ничего нет, и идти мне некуда, только  сюда.
- Он покачал головой.
   Встал Этельферт из Тинсетта, его широкое лицо было полно сочувствия.
   - Расскажите нам, что случилось, герцог Изгримнур, - сказал  он.  -  Всех
нас связывают общие беды, но помимо них существует еще долгая история нашего
товарищества. Мы призваны быть друг для друга мечом и щитом.
   Герцог благодарно взглянул на него.
   - Спасибо вам, лорд Этельферт. Вы хороший товарищ и хороший северянин.  -
Он повернулся к остальным. - Простите меня. Я не правильно веду себя. Это ни
к черту не годится, так сообщать новости. Позвольте  мне  теперь  рассказать
то, о чем всем вам следует знать. - Изгримнур поднял неизвестно чей кубок  с
вином  и  осушил  его.  Многие  сидевшие   за   столом,   предвидя   длинный
обстоятельный рассказ, распорядились наполнить свои кубки.
   - Я уверен, что о многом из случившегося вы уже знаете, поскольку  Джошуа
и некоторые другие из здесь присутствующих были тому свидетелями.  Я  сказал
Элиасу, что не могу больше оставаться в Хейхолте, когда снежные бури убивают
моих людей и погребают наши города, а мой юный сын вынужден  разбираться  со
всем  этим  вместо  меня.   Король   препятствовал   моему   возвращению   и
препятствовал месяцами, но наконец вынужден был согласиться. Я забрал  своих
людей и двинулся на север.
   Первым происшествием на  нашем  пути  была  засада  в  аббатстве  Святого
Ходерунда; прежде чем напасть на нас, негодяи перебили всех обитателей этого