рую она носила под кожаными камзолом, была порвана
и запачкана, как будто Ситки ползла через кустарник.
   - Где ты была? - спросил Саймон. Он не увидел ни следа повреждении и  был
благодарен за это.
   - С Бинабиком. Помогала сражаться. - Она подняла руки,  чтобы  изобразить
какое-то сложное действие, потом пожала плечами и сдалась.
   - С ним все в порядке? - спросил Саймон. Она  мгновение  подумала,  потом
кивнула.
   - Не ранен.
   Саймон облегченно вздохнул:
   -  Хорошо.  -  Прежде,  чем  он  успел  продолжить,  внизу  снова  что-то
произошло. Новый отряд высыпал на лед неподалеку от  бревенчатой  баррикады,
спеша вступить в бой. Мгновением позже Саймон услышал вдали слабый тоскливый
плач рога. Длинный сигнал, потом короткий, потом снова два  длинных.  Сердце
юноши подскочило, он почувствовал озноб, как будто его  швырнули  в  ледяную
воду. Саймон забыл свой счет, но это не имело  значения.  Звучал  тот  самый
сигнал - время пришло.
   Несмотря на все  свое  возбуждение,  он  постарался  не  оцарапать  Домой
сапожными колючками, когда впрыгивал в седло.  Большинство  канукских  слов,
которым так старательно учил его Бинабик, вылетели из головы.
   - Вперед! - закричал он. - Вперед, Ситки! Джошуа зовет нас! - он выхватил
меч и взмахнул им, ударив по низко висящей ветке. Как  же  сказать  "атака"?
Ни... - и как-то дальше. Он провернулся и поймал взгляд  Ситки.  Ее  круглое
лицо было спокойно. Она знала. Девушка махнула рукой и крикнула что-то своим
отрядам.
   Все понимают, что происходит, понял Саймон. Мне не нужно ничего говорить.
   Ситки кивнула, давая ему разрешение.
   - Нихут! - крикнул Саймон и, пришпорив  коня,  полетел  вниз  по  грязной
глинистой тропинке. ***
   Копыта Домой разъехались, коснувшись ледяной поверхности озера, но Саймон
- который несколько дней назад ездил по тому же месту на необутой  кобыле  -
вздохнул с облегчением, когда  она  быстро  обрела  равновесие.  Перед  ними
гремело  сражение,  и  его  товарищи  тролли  тоже  закричали   -   странные
воинственные крики, в которых ему удалось разобрать названия одной или  двух
крупных гор Йиканука. Грохот битвы быстро усиливался, вытесняя из головы все
посторонние мысли. Потом - как казалось, даже прежде, чем он успел  подумать
об этом, - они очутились в самой гуще.
   Первая атака Хотвига разбила ряды Фенгбальда и отбросила их с  безопасной
посыпанной песком дороги. Солдаты Деорнота - в основном  пешие  -  выскочили
из-за баррикады и набросились  на  гвардейцев,  оказавшихся  отрезанными  от
собственного арьергарда. Бой у баррикады был особенно свирепым, н Саймон был
поражен, увидев в самой гуще принца  Джошуа,  высоко  поднявшегося  в  седле
рыжего Вииьяфода. Его серый плащ развевался меч разил направо и  напево,  он
что-то кричал, но слова тонули в общей неразберихе. Тем  временем  Фенгбальд
выпустил тритингских  наемников,  которые,  вместо  того,  чтобы  поддержать
гвардейцев, вились вокруг  колонны  в  безудержном  стремлении  сшибиться  с
тритингами Хотвига.
   Отряды Саймона ударили наемников с тыла. У ближайших к  скачущим  троллям
было всего несколько  мгновений,  чтобы  удивленно  оглянуться,  прежде  Чем
упасть, сраженными короткими стрелами. Казалось,  шок  тритингов,  увидевших
летящих на них кануков,  был  ближе  к  суеверному  ужасу,  чем  к  простому
удивлению.  Атакуя,  тролли  издавали  пронзительные  воинственные  кличи  и
крутили над головами камни на промасленных ремнях, которые  жужжали,  словно
рой  разъяренных  пчел.  Бараны  легко  маневрировали  между   медлительными
лошадьми, так что несколько тритингских скакунов испугались и сбросили своих
хозяев; тролли к тому же кололи копьями незащищенные животы лошадей.  Многие
наемники погибли, придавленные собственными конями.
   Шум битвы, казавшийся Саймону невыносимым грохотом,  быстро  переменился,
когда юноша оказался в гуще сражения, превратившись в  своего  рода  тишину,
страшное гудящее безмолвие, в котором из тумана  возникали  оскаленные  лица
людей и дымящиеся морды лошадей. Все  вокруг  двигались  ужасающе  вяло,  но
Саймону казалось, что он сам действует медленнее всех. Юноша взмахнул мечом,
и хотя это была обыкновенная сталь, в этот  миг  оружие  показалось  Саймону
таким же тяжелым, как черный Торн.
   Ручной топор ударил одного  из  троллей,  скакавшего  радом  с  Саймоном.
Маленькое  тело  сорвалось  с  оседланного  барана.  Казалось,  оно   падает
медленно, как осенний лист. Потом тролль исчез по копытами Домой, и  Саймону
показалось, что сквозь гудящую пустоту он услышал высокий вскрик, похожий на
зов далекой птицы.
   Убит, в отчаянье подумал он,  когда  Домой  споткнулась  и  снова  обрела
равновесие. Тролль был убит. Мгновением позже Саймону пришлось поднять  меч,
чтобы отразить удар одного из верховых наемников. Можно было  подумать,  что
прошла вечность, прежде чем два меча столкнулись, издав легкий звон.  Что-то
толкнуло Саймона в руку и в живот, и в тот же момент  кто-то  ударил  его  с
другой стороны. Посмотрев вниз, юноша увидел, что его  сделанные  на  скорую
руку латы пробиты, и из раны  хлещет  кровь.  Он  чувствовал  только  полосу
ледяного онемения от локтя до запястья. Задыхаясь, Саймон поднял меч,  чтобы
нанести ответный удар, но вблизи никого не оказалось.  Он  развернул  Домой,
прищурившись, вгляделся в поднимающийся  ото  льда  туман,  и  направился  к
группе сражающихся людей, среди которых ему  удалось  разглядеть  нескольких
троллей.
   Потом  бой  охватил  его,  подобно  сжимающемуся   кулаку,   жестокий   и
бессмысленный. В середине этого кошмара чей-то щит ударил  ему  в  грудь,  и
Саймон вылетел из седла. Барахтаясь на льду в поисках точки опоры, он быстро
обнаружил, что даже с  волшебными  колючками  Бинабика  остается  человеком,
пытающимся встать на гладкой ледяной поверхности. По счастью, он намотал  на
руку поводья Домой, так что лошадь не убежала, но именно это  обстоятельство
едва не убило его.
   Один из верховых тритингов возник  из  мглы  и  оттеснил  Саймона  назад,
прижав его к крупу Домой. Лицо степного воина было так  покрыто  ритуальными
шрамами, что видневшаяся из-под  шлема  кожа  походила  на  древесную  кору.
Саймон оказался в ужасном положении. Рука со  щитом  все  еще  была  опутана
поводьями, так что  юноша  едва  сумел  прикрыться  от  удара.  Ухмыляющийся
наемник дважды ранил его. В первый раз он не глубоко  порезал  правую  руку,
параллельно кровоточащей ране, а во второй раз ударил в толстую часть  бедра
ниже кольчуги. Почти наверняка через несколько  мгновений  тритинг  убил  бы
Саймона, но внезапно кто-то появился из  тумана  -  еще  один  тритинг,  как
заметил Саймон, смутно удивившись, - и столкнулся с наемником, чуть не выбив
его из седла. Отчаянный удар Саймона, нанесенный больше в целях  самозащиты,
чем для того, чтобы ранить противника, скользнул по ноге тритинга и попал  в
пах. Враг упал на лед, кровь фонтаном  била  из  раны.  Некоторое  время  он
кричал и корчился, потом шлем свалился с  его  головы,  и  тогда  искаженное
болью и ужасом лицо человека напомнило Саймону крысу в Хейхолте,  упавшую  в
дождевую бочку. Невозможно было смотреть,  как,  оскалив  зубы  и  вытаращив
глаза, она отчаянно бьется в мутной воде. Саймон  попытался  помочь  ей,  но
обезумевшая крыса укусила его за руку, и тогда мальчик убежал,  не  в  силах
видеть, как она тонет. Теперь повзрослевший Саймон несколько секунд  смотрел
на умирающего наемника, потом наступил ему на  грудь,  вонзил  меч  в  горло
тритинга и не вынимал его до тех пор, пока агония не прекратилась.
   Ощущение странной легкости охватило его.  Прошло  некоторое  время,  пока
Саймон отрывал мешковатый рукав убитого и туго  перевязывал  им  свою  ногу.
Только поставив ногу в стремя  Домой,  он  понял,  что  произошло.  К  горлу
подступила тошнота, но Саймон предусмотрительно не стал  есть  утром.  После
некоторой паузы он снова влез в седло. ***
   Саймон думал, что будет представителем Джошуа в отряде кануков, но быстро
понял, что просто остаться в живых - это достаточно тяжелая задача.
   Миниатюрные воины Ситки рассыпались по всему покрытому туманом  озеру.  В
какой-то момент ему удалось найти место, где их было больше, чем где-либо, и
некоторое время Саймон сражался бок о бок с троллями. Там он увидел Ситки  -
ее копье двигалось быстро, как змеиное жало,  круглое  лицо  превратилось  в
такую свирепую маску,  что  девушка  стала  похожа  на  маленького  снежного
демона. В конце концов подводные течения битвы снова разнесли  их  в  разные
стороны. Бой один на один не  особенно  удавался  троллям;  Саймон  довольно
быстро понял, что маленькие воины приносят  гораздо  больше  пользы,  быстро
двигаясь между всадниками Фенгбальда и  нанося  молниеносные  удары.  Бараны
держались на ногах прочно, как  кошки,  и,  хотя  то  тут,  то  там  Саймону
встречались убитые и раненые кануки, ему  казалось,  что  от  рук  маленьких
воинов пало не меньше, а может быть и больше солдат Фенгбальда.
   Сам Саймон выдержал еще несколько стычек и в более или менее  равном  бою
убил еще нескольких тритингов.
   Только вступив в бои с одним из них, Саймон  неожиданно  понял,  что  эти
люди не считают его ребенком. Он был  выше  своего  противника  и  благодаря
кольчуге  и   шлему   наверняка   казался   огромным   бесстрашным   бойцом.
Приободрившись, он возобновил атаку,  тесня  тритинга  назад.  Когда  лошадь
тритинга грудь с грудью сошлась с Домой, Саймон вспомнил уроки  Слудига.  Он
сделал вид, что замахнулся, и  наемник  клюнул  на  удочку,  слишком  далеко
наклонившись, чтобы  нанести  ответный  удар.  Позволив  наемнику  выйти  из
равновесия, Саймон с силой ударил его щитом по шлему  и  одновременно  ткнул
мечом в щель между нагрудными доспехами. Наемник  оставался  в  седле,  пока
Саймон вытаскивал меч, но прежде, чем юноша успел развернуться,  его  бывший
противник уже рухнул на окровавленный лед.
   Задыхаясь и торжествуя, Саймон огляделся, пытаясь понята, на чьей стороне
преимущество. ***
   Всякая вера в благородство войны, какая еще сохранялась у Саймона, умерла
за этот долгий день на замерзшем озере. Среди  отвратительной  резни,  когда
друзья и враги одинаково корчились на окровавленном льду и очень часто из-за
страшных ран не было видно лиц; когда отчаянные крики  умирающих  звенели  у
него в ушах; когда даже воздух казался загустевшим от резких запахов пота  и
крови - Саймон понял, как прав был Моргенс, назвавший когда-то  войну  "адом
на  земле,  устроенным  нетерпеливым  человечеством,  чтобы  не  приходилось
подолгу ждать Страшного суда". Для Саймона, пожалуй, хуже всего была нелепая
несправедливость всего этого. За каждого рухнувшего рыцаря  гибло  полдюжины
пехотинцев. Несчастные лошади испытывали мучения, которым не подвергали даже
убийц и предателей.  Саймон  видел,  как  кричали  лошади;  с  перерезанными
случайным ударом сухожилиями, которых оставляли погибать на  льду.  Никто  и
никогда не спрашивал у них, хотят ли они воевать - их просто заставили,  так
же как  Саймона  и  прочих  жителей  Нового  Гадринсетта.  Даже  королевские
гвардейцы, возможно, хотели бы быть где-нибудь в другом месте, а не на  этой
бойне, куда привели их долг и преданность. Только  наемники  были  здесь  по
собственному желанию. Мысли этих людей внезапно показались Саймону чуждыми и
непонятными, как мысли пауков или ящериц - а может быть и более, потому  что
мелкие бессловесные твари  как  правило  бежали  от  опасности.  Они  просто
безумны, понял Саймон, и в этом заключается великая скорбь  мира  -  безумцы
были достаточно сильными  и  несправедливыми,  чтобы  навязывать  свою  волю
слабым и миролюбивым. Если Бог допускает такое безумие, не мог  не  подумать
Саймон, значит он давным-давно потерял свою власть. ***
   Солнце исчезало в вышине, прячась за облаками; уже нельзя  было  сказать,
сколько часов бушует сражение, когда снова протрубил рог Джошуа. На этот раз
туман прорезал звонкий сигнал сбора. Саймон, уверенный, что за всю жизнь ему
не случалось  уставать  больше,  повернулся  к  нескольким  троллям,  бывшим
неподалеку и крикнул: Соса! Пойдем!
   Через несколько секунд он едва не сбил с ног Ситки, стоявшую  над  убитым
бараном, лицо ее все еще сохраняло страшное спокойствие. Саймон наклонился и
протянул  руку.  Ситки  ухватилась  за  нее  холодными  сухими  пальцами   и
подтянулась на стремя. Саймон помог ей забраться в седло.
   - Где Бинабик? - спросила девушка, стараясь перекричать шум.
   - Не знаю. Джошуа зовет нас. Мы идем к Джошуа. Снова затрубил  рог.  Люди
Нового Гадринсетта быстро отступали, как будто  у  них  не  оставалось  сил,
чтобы еще хоть секунду провести на поле битвы - что, возможно, было  не  так
уж далеко от истины - они, казалось, почти  испарялись,  как  исчезает  след
пены на песке, после того как отхлынет волна. Группа из полудюжины троллей и
нескольких пехотинцев Деорнота оказалась отрезанной от других защитников; со
всех сторон их окружали эркингарды.  Саймон  знал,  что  без  помощи  им  не
удастся прорвать окружение. Он оглядел свой маленький  отряд  и  поморщился.
Конечно, их слишком мало, чтобы можно было что-нибудь сделать. А эти  тролли
слышали сигнал к отступлению так же как Саймон - и разве  его  долг  спасать
всех? Он устал,  истекал  кровью,  был  испуган,  и  убежище  было  всего  в
нескольких эллях - он уцелел, что само по себе было чудом! - во этих храбрых
ребят нельзя были оставить погибать.
   - Мы идем туда?  -  спросил  он  Ситки,  показывая  на  кучку  окруженных
защитников.
   Она  посмотрела  и  устало  кивнула,  потом  крикнула  что-то  нескольким
сопровождавшим их канукам, а  Саймон  развернул  Домой  и  скользящей  рысью
двинулся к гвардейцам. Тролли последовали за ним. На  сей  раз  не  было  ни
выкриков, ни пения: маленький отряд скакал в молчании крайнего изнеможения.
   И тогда начался новый кошмар резни и  рубки.  У  Саймона  верх  щита  был
разбит ударом меча и щепки разноцветного дерева разлетелись во все  стороны.
Некоторые из его собственных ударов встречали какое-то твердое  препятствие,
но окружающий хаос не давал ему возможности понять, куда  именно  он  попал.
Окруженные люди и тролли, увидев, что пришла помощь, удвоили свои усилия и в
конце концов прорубили себе дорогу, хотя по меньшей мере один канук при этом
был убит. Его забрызганный кровью  баран,  стряхнув  застрявший  в  стремени
сапог хозяина, отскочил от тела и пустился бежать через озеро, как будто его
преследовали все силы ада; делая бешеные зигзаги,  он  исчез  в  сгущающейся
мгле. Уставшие гвардейцы, которые испытывали не большее  желание  продолжать
бой, чем Саймон и его товарищи, сражались свирепо, но потихоньку  отступали,
пытаясь подогнать защитников к основным  силам  Фенгбальда.  Наконец  Саймон
увидел брешь и  окликнул  Ситки.  С  последними  усилиями  солдат,  лошадей,
троллей и баранов отряд Саймона вырвался из кольца гвардейцев  и  ринулся  к
Сесуадре и надежному убежищу баррикады.
   Рог Джошуа протрубил снова, когда  Саймон  с  троллями  -  их  оставалось
меньше сорока, как с тревогой заметил юноша, - достигли огромной бревенчатой
стены перед горной тропой. Вокруг толпилось множество других  защитников,  и
даже те из них, которые не были ранены, выглядели почти такими же  серыми  и
безжизненными, как умирающие и истекающие кровью.  Тем  не  менее  несколько
тритингов Хотвига хрипло пели,  и  Саймон  увидел,  что  у  одного  из  них,
покачиваясь в такт движениям лошади, с луки седла свисает что-то похожее  на
две окровавленные головы.
   Саймон испытал огромное облегчение, увидев перед баррикадой самого принца
Джошуа,  Он  размахивал   в   воздухе   Найдлом,   крича   слова   ободрения
возвращающимся воинам. Лицо его было усталым и мрачным.
   - Сюда! - кричал он. - Мы дали им попробовать их  собственной  крови!  Мы
показали им зубы! А теперь назад, все назад, битва закончена на сегодня!
   И снова, несмотря на усталость и боль, Саймон ощутил  глубокую  любовь  и
преданность принцу - но даже он знал, что у Джошуа не осталось ничего, кроме
храбрых слов. Защитники Сесуадры все-таки устояли против лучше  обученных  и
лучше вооруженных войск герцога - но у Фенгбальда было  почти  втрое  больше
солдат, и теперь полностью исчерпан был всякий элемент неожиданности,  вроде
железной обуви Бинабика. Отныне война  превратится  в  долгую  изнурительную
осаду - и Саймон знал, что ему предстоит воевать на стороне проигрывающих.
   На льду за их спинами вороны  уже  слетались  к  убитым.  Птицы  прыгали,
клевали и хрипло спорили между собой. Едва различимые в туманной  мгле,  они
могли бы быть маленькими черными демонами, которые явились  позлорадствовать
над страшной картиной уничтожения.
   Защитники Сесуадры, прихрамывая, поднимались вверх  по  склону,  ведя  за
собой тяжело дышащих лошадей. Саймон, погрузившийся в  странное  оцепенение,
все же был рад увидеть, что уцелели не только те канукн, которых они с Ситкн
вывели со льда. Эти остальные бежали навстречу своим соплеменникам с криками
радости, хотя слышны были и горестные причитания, когда  тролли  принимались
подсчитывать свои потери.
   Саймон испытал и большую  радость,  увидев  Бинабика,  стоящего  рядом  с
Джошуа. Ситки тоже увидела его. Она выпрыгнула из седла Саймона и  бросилась
к жениху. Они обнялись, стоя в двух шагах от принца, не обращая внимания  ни
на него, ни на кого-либо другого.
   Саймон некоторое время смотрел на них, прежде чем продолжил движение.  Он
знал, что должен найти остальных своих  друзей,  но  чувствовал  себя  таким
выжатым и разбитым, что находил в себе силы только на то, чтобы  по  порядку
переставлять ноги. Кто-то, идущий рядом, протянул ему чашу с вином. Выпив ее
и вернув владельцу, Саймон сумел сделать еще несколько шагов в гору, к  тому
месту, где  горели  костры.  После  окончания  дневного  сражения  некоторые
женщины Нового Гадринсетта спустились вниз,  чтобы  принести  еды  и  помочь
раненым. Одна из них, молодая  девушка  со  спутанными  волосами,  протянула
Саймону миску чего-то едва дымящегося. Он хотел было поблагодарить ее, но от
усталости не смог вымолвить ни слова.
   Хотя солнце едва коснулось западного горизонта и до конца дня  оставалось
еще немало времени,  Саймон  не  успел  еще  доесть  свой  жидкий  суп,  как
обнаружил себя лежащим на грязной земле, все еще в доспехах, но  без  шлема,
со свернутым плащом  под  головой.  Домой  стояла  рядом,  пощипывая  тонкие
стебельки  чудом  уцелевшей  травы.  Мгновением  позже  Саймон  понял,   что
проваливается в сон. Мир вокруг него, казалось, медленно  раскачивался,  как
будто Саймон лежал на палубе гигантского корабля. Быстро наступала темнота -
не темнота ночи, но мягкая,  окутывающая  темнота,  поднимающаяся  из  самых
глубин его существа. Он знал, что если ему приснится сон, это будет не башня
и не гигантское колесо. Он  увидит  кричащих  лошадей  и  крысу,  тонущую  в
дождевой бочке. ***
   Исаак, юный паж, прислонился к жаровне, пытаясь хоть чуть-чуть согреться.
Он весь продрог. Снаружи гудел ветер, яростно колотясь о  вибрирующие  стены
огромного шатра герцога Фенгбальда, словно в надежде оторвать его от земли и
унести в ночь.  Больше  всего  на  свете  Исааку  хотелось,  чтобы  все  это
оказалось сном, а на самом деле они никуда бы не выезжали из Хейхолта.
   - Мальчик! - крикнул Фенгбальд, в голосе его слышалась плохо сдерживаемая
ярость. - Где мое вино?
   - Уже подогрелось, господин мой. - Исаак  вынул  из  кувшина  раскаленную
железку и поспешил наполнить кубок герцога.
   Фенгбальд не смотрел на пажа, обратив  все  свое  внимание  на  Лездраку.
Хмурый тритинг стоял рядом, все еще в своих окровавленных кожаных  доспехах.
Герцог, наоборот, уже успел выкупаться, заставив Исаака нагреть на маленькой
жаровне с углями бесчисленное  множество  котлов  с  водой,  и  был  одет  в
роскошное платье из алого шелка. На