я не думаю, что сам он  понял  это.  Это
случилось, когда мы вместе  путешествовали,  и  он  рассказал  мне  о  книге
Ниссеса. Когда-то у него была эта книга или ее точная копия.
   - Волшебная книга, о которой говорил Моргенс?
   -  Да.  Это  могущественная  книга.  Достаточно   могущественная,   чтобы
Прейратс, узнав, что она у  Кадраха...  послал  за  ним.  -  Она  замолчала,
вспомнив рассказ монаха о кроваво-красных  окнах  и  железных  механизмах  с
прилипшими к ним волосами и кожей замученных. - Он угрожал, пока  Кадрах  не
рассказал  все,  что  помнил.   Кадрах   сказал,   что   Прейратс   особенно
интересовался разговорами с умершими  -  он  это  называл  "разговоры  через
пелену".
   - Судя по тому, что я знаю о Прейратсе, в этом нет ничего  удивительного.
- Голос Саймона тоже дрожал. Очевидно,  у  него  были  свои  воспоминания  о
красном священнике.
   - Но его рассказ открыл мне  глаза,  -  продолжала  Мириамель,  не  желая
потерять суть своей догадки теперь, когда наконец решилась заговорить о  ней
вслух. - О  Саймон,  я  так  долго  думала,  почему  мой  отец  так  страшно
переменился! Почему Прейратсу удалось склонить его к таким дурным  делам.  -
Она проглотила ком в  горле.  Слезы  все  еще  не  отступали,  но  решимость
придавала ей силы. - Отец любил мою мать. Он не смог стать прежним после  ее
смерти. Он так и не женился второй раз, хотя дед всегда уговаривал его.  Они
ужасно ссорились по этому поводу. "Тебе нужен  сын,  наследник",  -  говорил
дед, но отец всегда отвечал, что не может жениться  снова,  потому  что  ему
была дана жена и Господь забрал ее. - Она немного помолчала, вспоминая.
   - Я все еще не понимаю, - тихо сказал Саймон.
   - Неужели ты не видишь? Прейратс, наверное, сказал моему отцу, что  может
разговаривать с  умершими,  что  даст  ему  возможность  поговорить  с  моей
матерью, может быть даже увидеть ее. Ты не знаешь его, Саймон. Он совсем пал
духом, потеряв ее. Он сделал бы что угодно, чтобы вернуть ее хоть ненадолго.
   Саймон сделал глубокий вдох.
   - Но ведь это... святотатство!
   - Я же сказала тебе, он сделал бы что угодно, чтобы вернуть ее. Прейратс,
должно быть, солгал ему и сказал, что они найдут ее... за пеленой,  или  как
там это называлось в той ужасной книге. Может быть, он и в самом деле думал,
что может сделать это. И он использовал свое обещание, чтобы  сделать  моего
отца сначала своим патроном, потом партнером... а потом своим рабом!
   Саймон обдумывал ее слова.
   - Может быть, Прейратс и вправду попытался, - сказал он наконец. -  Может
быть так они и достали до... до другой стороны. До Короля Бурь.
   Звук этого  имени,  как  ни  тихо  оно  было  произнесено,  был  встречен
леденящим завыванием ветра, запутавшегося в соломе крыши, - столь внезапным,
что Мириамель вздрогнула.
   - Может быть.
   От этой мысли ей стало холодно. Она  представила,  как  ее  отец,  полный
страстного желания поговорить с любимой женой, ждет ее ответа и вместо этого
слышит голос того существа. Это немного напоминало историю о том, как  рыбак
Булличин вытащил своей сетью...
   - Но я все еще не понимаю, Мириамель. - Саймон был мягок, но настойчив. -
Даже если все это так, какой смысл разговаривать с твоим отцом?
   - А я не уверена, что в этом есть какой-то  смысл.  -  Это  действительно
было так: трудно ожидать  чего-либо  от  их  встречи  теперь,  когда  прошло
столько времени и пережито столько зла и  горестей.  -  Но  если  есть  хоть
малейшая возможность достучаться до него, если я сумею  напомнить  ему,  что
все началось с любви, и убедить  остановиться...  Я  должна  воспользоваться
этой возможностью. - Она вытерла глаза: слезы опять прорвались наружу. -  Он
только хотел увидеть ее. - Через мгновение она взяла себя в руки. - Но ты не
должен ехать, Саймон. Это моя забота.
   Он молчал, и она понимала причину его замешательства.
   - Значит, ты решилась?
   - Да.
   Саймон вздохнул:
   - Эйдон на древе, Мири, это безумие. Я  надеюсь,  ты  раздумаешь  к  тому
моменту, как мы туда доберемся.
   Мириамель знала, что ничего не изменится.
   - Я долго думала об этом, Саймон.
   Юноша помотал головой и плюхнулся на солому.
   - Если бы Джошуа знал, он унес бы тебя за тысячу лиг отсюда.
   - Ты прав. Он никогда бы этого не допустил.
   Саймон снова вздохнул в темноте:
   - Я должен подумать, Мири, я не знаю, что делать.
   - Ты можешь делать все, что угодно, кроме одного, - спокойно сказала она.
- Не пытайся остановить меня.
   Он не ответил. Через некоторое время, несмотря на  страх  и  возбуждение,
овладевшие ею, Мириамель почувствовала, как мягкие щупальцы сна тянут  ее  к
себе.

***

   Страшный грохот разбудил ее. Некоторое время она лежала затаив дыхание, с
сильно бьющимся сердцем, потом над головой  что-то  сверкнуло  -  ярче,  чем
факел. Ей  понадобилось  еще  несколько  секунд,  чтобы  осознать,  что  это
перечертившую небо молнию она увидела сквозь дырявую крышу.  Снова  раздался
удар грома.
   В комнате еще сильнее запахло сыростью и  гнилью.  Молния  сверкнула  еще
раз, и в ее призрачном  свете  Мириамель  увидела  потоки  дождя,  льющегося
сквозь прохудившуюся крышу. Она села и пощупала пол. Дождь лил совсем  рядом
с ней, прямо на сапоги Саймона. Он все еще спал, тихо похрапывая.
   - Саймон. - Она потрясла его за плечо. - Вставай!
   Он заворчал, но не проснулся.
   - Саймон, подвинься! На тебя льет дождь!
   Возмущенно бормоча, он помог принцессе перетащить свою постель поближе  к
ней и тут же шлепнулся на нее, всем своим видом  показывая,  что  немедленно
снова заснет.
   Лежа и слушая, как дождь шуршит в соломе, она почувствовала,  что  Саймон
придвинулся ближе. Его лицо было теперь совсем рядом, она ощущала его теплое
дыхание на своей щеке. Несмотря на  все  опасности  и  горести,  которые  им
недавно пришлось пережить, было  что-то  удивительно  мирное  в  том,  чтобы
лежать под шум грозы рядом с этим молодым мужчиной.
   Саймон пошевелился:
   - Мириамель? Ты замерзла?
   - Чуть-чуть.
   Он придвинулся еще ближе, обнял и крепко прижал к себе.  Она  чувствовала
себя пойманной, но страха не было. Его губы касались ее щеки.
   - Мириамель, - шепнул он.
   - Ш-ш-шш. - Она не сопротивлялась. - Ничего не надо говорить.
   Так они лежали, а дождь шумел в камыше. Его борода щекотала ее висок, и в
этом было что-то странно естественное, так что она  боялась  пошевельнуться.
Он слегка повернул голову, и их губы встретились. Где-то далеко ударил  гром
- в другом времени? в другом измерении?
   Зачем  нам  что-то  большее?  -  грустно   подумала   Мириамель.   Почему
обязательно должны быть все эти сложности? Теперь Саймон обнимал  ее  обеими
руками, притягивая к себе с нежной настойчивостью. Она чувствовала силу  его
мускулистых рук, надежную твердость груди. Если бы время могло остановиться!
   Поцелуи Саймона становились все сильнее. Потом  он  зарылся  лицом  в  ее
волосы.
   - Мириамель, - прошептал он хрипло.
   - О, о, Саймон... - Она не знала, чего он хочет, да и не хотела знать: ей
было достаточно просто целовать его, лежа в его объятиях.
   Его губы коснулись ее шеи;  кровь  стучала  у  нее  в  висках.  Это  было
прекрасно - и в то же время пугающе. Он был мальчиком и мужчиной, сильным  и
нежным. Она напряглась, отстраняясь,  но  он  уже  снова  целовал  ее  лицо,
страстно и немного неловко. Она  подняла  руку  и  осторожно  повернула  его
голову так, чтобы их губы соприкоснулись - о, так нежно...
   Их дыхание слилось, и Саймон медленно  провел  раскрытой  ладонью  по  ее
щеке, потом по шее. Он легко касался ее, и  она  вся  дрожала.  Ей  хотелось
слиться с ним, всепоглощающая нежность уносила их обоих в океанские глубины.
Она слышала стук собственного сердца - он был громче, чем шорох дождя.
   Саймон приподнялся на локте, оказавшись над ней.  Теперь  он  был  только
далекой тенью, и она протянула руку, чтобы  коснуться  его  лица.  Его  губы
шевельнулись.
   - Я люблю тебя, Мириамель.
   У нее перехватило дыхание. Внезапный холод сковал ее сердце.
   - Нет, Саймон, - прошептала она. - Не говори так.
   - Но это правда! Я думаю, что всегда любил тебя - с тех  самых  пор,  как
увидел высоко на башне, с солнцем в волосах.
   - Ты не можешь любить меня. - Она хотела оттолкнуть его, но у нее не было
сил. - Ты не понимаешь.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Ты... ты не можешь любить меня. Это не правильно.
   - Не правильно? - спросил он сердито. Теперь он тоже дрожал, но это  была
дрожь подавляемой ярости. - Не правильно, потому что я обыкновенный человек?
Я недостаточно хорош для принцессы? Так? - Он  повернулся  встал  на  колени
рядом с ней. - Будь проклята твоя глупая гордость, Мириамель. Я убил дракона
-  настоящего  дракона!  Разве  этого  тебе  мало?  Или   ты   предпочитаешь
кого-нибудь вроде Фенгбальда - убийцу, но убийцу с т-титулом? -  Он  боролся
со слезами.
   Этот голос разрывал ей сердце.
   - Нет, Саймон, дело не в этом. Ты не понял!
   - Тогда объясни, - рявкнул Саймон. - Объясни, чего я не понимаю!
   - Дело не в тебе - во мне.
   Он долго молчал.
   - Что ты хочешь сказать?
   - С тобой все в порядке, Саймон. Это я... не заслуживаю любви.
   - Что?
   Она, задыхаясь, отчаянно замотала головой.
   - Я не хочу больше с тобой разговаривать. Оставь меня в покое. Ты найдешь
кого-нибудь другого. Многие женщины  будут  счастливы  любить  тебя.  -  Она
отвернулась. Теперь, когда ей больше всего  хотелось  заплакать,  дав  выход
накопившейся боли, слезы не приходили. Ей было одиноко, холодно и странно.
   Его рука сжала ее плечо.
   - Во имя кровавого древа, Мириамель, будешь ты со мной разговаривать  или
нет? Что ты несешь?
   - Я не девушка, Саймон. - Вот. Теперь это было сказано.
   Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы ответить.
   - Что?
   - Я была  с  мужчиной.  -  Теперь,  когда  она  наконец  заговорила,  это
оказалось легче, чем она думала, как будто за нее говорил кто-то  другой.  -
Это аристократ из Наббана, я рассказывала тебе о нем. Он взял нас с Кадрахом
на свой корабль. Аспитис Превис.
   - Он изнасиловал тебя?.. - Саймон был ошеломлен, ярость  сжигала  его.  -
Этот... этот...
   Мириамель коротко и горько рассмеялась.
   - Нет, Саймон. Он держал меня пленницей, верно, но это  произошло  позже.
Он был настоящим чудовищем - но  я  пустила  его  к  себе  в  спальню  и  не
сопротивлялась. - Потом, чтобы навсегда запереть  эту  дверь,  чтобы  Саймон
наконец оставил ее в покое, чтобы после этой  ночи  не  принести  ему  новых
страданий:
   - Я тоже этого хотела. Мне он казался красивым. Я хотела этого.
   Саймон издал какой-то нечленораздельный звук, потом встал,  тяжело  дыша.
Даже  в  темноте  она  видела,  как  он  переменился,  став  бессловесным  и
истерзанным, как будто лесной зверь, попавший в капкан. Зарычав, он бросился
к двери, с грохотом распахнул ее и выбежал под удары затихающей бури.
   Через несколько  минут  Мириамель  подошла  к  двери  и  закрыла  ее.  Он
вернется, она в этом не сомневалась. Он оставит ее, а может быть, они вместе
пойдут дальше, но все уже будет по-другому. Этого  она  и  хотела,  этого  и
добивалась.
   Голова ее, казалось, опустела. Эти вялые мысли рождали эхо, как  камешки,
брошенные в колодец.
   Она долго ждала сна. Когда наконец он готов был прийти, вернулся  Саймон.
Он оттащил свою постель в дальний угол и лег. Ни слова не было сказано.
   Гроза прошла, но вода все еще текла с крыши. Мириамель считала капли.

***

   К  середине  следующего  дня  Мириамель  решила,   что   она   достаточно
оправилась, чтобы ехать дальше. После всей боли и страсти прошедшей ночи они
были холодны друг с другом, словно два угрюмых, покрытых  синяками  бойца  в
ожидании финальной схватки. Они разговаривали только  по  необходимости,  но
весь день Мириамель чувствовала, в какой ярости Саймон. Это  было  видно  по
тому, как резко он двигался, седлая  лошадь,  как  ехал  впереди,  на  таком
расстоянии от нее, что она едва не теряла его из виду.
   Что касается Мириамели, то она чувствовала нечто вроде облегчения. Худшее
было уже позади, назад дороги не было. Теперь Саймон знает,  что  она  собой
представляет, - в конце концов, может быть, это  только  на  пользу.  Больно
было заставлять его презирать себя, но это все же лучше, чем вводить  его  в
заблуждение. Тем не менее она не могла избавиться от ощущения  потери.  Было
так тепло и хорошо целовать его, не думая ни о чем... Если бы только  он  не
заговорил о любви, если бы только не  заставил  ее  почувствовать  всю  меру
ответственности! В глубине души она понимала, что все  большее,  чем  дружба
между ними, будет означать жизнь во лжи,  но  были  мгновения  -  прекрасные
мгновения, - когда она позволяла себе думать иначе.
   Двигаясь так быстро, как это было возможно, принимая во внимание ужасную,
размокшую дорогу, к вечеру они отъехали достаточно далеко от Фальшира. Когда
стемнело - более чем легкое  сгущение  красок  мрачного  дня,  -  они  нашли
придорожную часовню  Элисии  и  расстелили  постели  под  ее  крышей.  После
скудного ужина и еще более скудной беседы они наконец улеглись. На  сей  раз
Саймона, видимо, не волновало, что между ним и принцессой был костер.
   Первый день в седле после болезни дался Мириамели нелегко, и она ожидала,
что сразу провалится в сон, но сон не приходил. Она вертелась с боку на бок,
надеясь найти  удобное  положение,  но  это  не  помогало.  Пришлось  лежать
неподвижно, глядя в потолок и слушая, как легкий дождь барабанит по крыше.
   Оставит ли ее Саймон? Эта  мысль  была  неожиданно  пугающей.  Она  часто
говорила, что хотела бы ехать одна, как и собиралась вначале, но  сейчас  ей
стало ясно, что она не хочет путешествовать в одиночестве. Может  быть,  она
напрасно рассказала ему? Может быть, лучше было бы солгать? Если  он  теперь
стал презирать ее, он может просто уехать назад, к Джошуа.
   Ей не хотелось, чтобы он уходил, теперь она поняла это.  Это  было  нечто
большее, чем просто страх путешествовать одной по  этим  унылым  местам.  Ей
будет не хватать его.
   Странно было думать об этом, когда она своими руками воздвигла между ними
стену, но она боялась потерять его.
   Саймон, как никто другой, был дорог ее сердцу. Его мальчишеская наивность
и прежде очаровывала ее, хотя порой и вызывала раздражение,  но  теперь  она
была уравновешена серьезностью, привлекавшей еще больше. Несколько  раз  она
ловила себя на том, что наблюдает за ним, поражаясь, как он возмужал.
   Были и другие достоинства, теперь  ставшие  для  нее  очевидными,  -  его
доброта, его преданность, его открытая душа.
   Страшно было даже думать, что все это будет потеряно, если он оставит ее.
   Но теперь он действительно потерян - или, по крайней  мере,  тень  всегда
будет лежать на их дружбе. Он знал о черном пятне в ее  сердце  -  она  сама
постаралась сделать его видимым и как  можно  более  непривлекательным.  Она
устала от лжи, и видеть его нынешнее отношение к ней было слишком тяжело. Он
был влюблен в нее.
   Но и она влюбляется в него!
   Эта мысль ударила ее с неожиданной силой. Разве это так? Разве любовь  не
должна обрушиться, как гром среди ясного неба, чтобы  ослепить  и  оглушить?
Или, в крайнем случае, как прекрасный аромат, наполняющий воздух и не дающий
думать ни о чем другом? Она думала о нем, о том, как смешно взъерошились его
волосы сегодня утром, и как серьезно он смотрел на нее, когда волновался  по
поводу ее болезни. Элисия, Матерь  Божья,  молилась  она.  Убери  эту  боль.
Неужели я люблю его? Неужели люблю?
   Впрочем, теперь это не имело значения. А позволить Саймону думать  о  ней
как о целомудренной девушке, достойной его любви, было бы хуже всего -  хуже
даже, чем совсем потерять его, если этим все кончится.
   Но почему же боль все еще так сильна?
   - Саймон, - прошептала она, - ты не спишь?
   Если он и не спал, то не хотел отвечать. Она осталась наедине  со  своими
мыслями.

***

   Следующий день был еще мрачнее, ветер был  резким  и  пронзительным.  Они
ехали быстро, не разговаривая, но Саймон снова удерживал Домой  рядом  с  до
сих пор безымянной лошадью Мириамели.
   Поздним утром они подъехали к развилке, где Речная дорога соединялась  со
Старой Лесной дорогой. В железных клетках на перекрестке висели два трупа, и
явно уже довольно давно: по обрывкам одежды и оскаленным черепам  невозможно
было определить, кто были эти несчастные. Мириамель и Саймон сотворили  знак
древа, пересекая дорогу, держась как можно дальше от лязгающих клеток.
   Старая Лесная дорога, по которой они  ехали  теперь,  шла  под  уклон.  С
северной стороны виднелся Альдхорт, изгибающийся по  предгорьям.  Когда  они
спустились к границам Хасу Вейла, ветер стих, но Мириамель не  почувствовала
особого облегчения. Даже среди бела дня в долине было темно и  тихо,  только
редкие капли утреннего дождя срывались с голых веток дубов  и  ясеней.  Даже
вечнозеленые деревья казались сгустками тени.
   - Мне не нравится это место,  Саймон.  -  Она  пришпорила  лошадь,  а  он
придержал Домой, чтобы Мириамель могла догнать его.
   Он пожал плечами, глядя на густо заросшие  склоны  холмов.  Ему  пришлось
долго разглядывать однообразный ландшафт, прежде чем она поняла, что  он  не
хочет встречаться с ней взглядом.
   - Мне не нравилось большинство мест, через которые мы проезжали, -  голос
его был холоден, - но мы путешествуем не ради собственного удовольствия.
   Мириамель разозлилась.
   - Я не это имела в виду, и ты прекрасно знаешь. Я хочу сказать, что здесь
чувствуется... ну, не знаю. Опасность.
   Теперь он обернулся. Ей было больно смотреть на его вымученную улыбку.
   - Нечисть, наверное? Хенвиг нас предупреждал...
   - Я не знаю, - свирепо ответила она. - Но я вижу,  что  разговаривать  об
этом с тобой - пустая трата времени.
   - Несомненно. - Он мягко коснулся шпорами боков Домой  и  рысью  поскакал
вперед. Глядя на его прямую спину, Мириамель боролась с желанием  закричать.
Нет, чего она хотела, в конце-то концов? Разве не прекрасно, что  он  теперь
знает правду? Может быть, будет легче, если  пройдет  какое-то  время  и  он
поймет, что они могут оставаться просто друзьями?
   Дорога спускалась все глубже в долину, и холмы  по  обеим  сторонам  пути
становились все выше. Людей  видно  не  было,  одинокие  дома,  стоявшие  на
склонах, выглядели необитаемыми - что ж, по  крайней  мере,  это  дает  шанс
найти  подходящую  крышу  на  ночь.  Это  немного  успокаивало,  потому  что
Мириамели вовсе не хотелось ночевать под открытом небом в этой  долине.  Она
испытывала настоящее отвращение к Хасу Вейлу, хотя ничто, казалось, не могло
вызвать в ней  такого  чувства.  Тем  не  менее  ощущение  подавленности  от
тягостного безмолвия, заросших склонов холмов и, может быть, ее  собственной
тоски заставляли ее с нетерпением  ждать  того  момента,  когда  они  увидят
предгорья Свертклифа, даже несмотря на то, что  это  будет  означать  скорую
встречу с Асу'а и ее отцом.
   Мучительно было думать о предстоящей ночи в обществе Саймона.
   Он  сегодня  обращался  к  ней  всего  несколько  раз,  и  то   лишь   по
необходимости. Он обнаружил свежие следы около часовни, где они ночевали,  и
рассказал ей об этом вскоре после того, как они выехали, но, судя по  всему,
не придал этому происшествию большого значения. Мириамель даже  думала,  что
скорее всего это их собственные следы, потому что они долго бродили вокруг в
поисках дров. Кроме этого, Саймон спрашивал ее, надо ли остановиться, поесть
и дать отдохнуть лошадям, и вежливо благодарил, когда она давала ему воду из
бурдюка или еду. От этой ночи она не ждала ничего хорошего.
   Они заехали уже довольно далеко в глубь долины, когда Саймон вдруг  резко
натянул поводья Домой, так что она еще долго переминалась  с  ноги  на  ногу
после того, как остановилась.
   - Впереди кто-то есть, - тихо сказал он. - Там. Ср