тил, что Бинабик разделил свой посох и заткнул за пояс нож.  -  Я
мыслю, - сказал тролль, когда Саймон наконец сел. - Что могло  вызывать  все
это?
   Разбойники? Какая-то битва из-за религии - я слушал, что это бывает среди
эвдонитов - или что? Очень довольно любопытно...
   - Бинабик... - Саймон откашлялся и сплюнул. Ощущение, что он лизал сапоги
свинаря. - Я испуган. - Где-то вдалеке  лаяла  Кантака,  неожиданно  высоким
голосом.
   - Испуган... - улыбка Бинабика теперь напоминала шнурок. - Испуганным  ты
и должен быть. - Лицо его было  ясным  и  беззаботным,  но  в  глубине  глаз
таилась какая-то приглушенная беззащитность. Это  испугало  Саймона  больше,
чем все, виденное им до сих пор. И еще кое-что -  странная  покорность,  как
будто он мог ждать чего-то в этом роде.
   - Я мыслю, - начал Бинабик, и в этот момент лай Кантаки перешел в злобное
рычание. - Она что-то нашла, - сказал он  и  с  силой  потянул  за  запястье
потрясенного Саймона. - Или что-то находит ее.. - Бинабик бросился на рык.
   Саймон бежал за ним, пошатываясь, в голове  его,  словно  летучие  мыши,.
метались страх  и  желание  немедленно  убежать.  Тролль  приостановился  на
мгновение и сунул палец в духовую  трубку.  Саймон  знал  -  и  знание  было
тяжелым и отталкивающим - что эта стрела будет с темным концом.  Они  бежали
через развалины аббатства и фруктовый сад, на тревожный лай Кантаки. Снежная
буря из лепестков яблонь бушевала над ними; ветер поднял ее и  погнал  краем
леса.
   Пробежав по лесу не больше десяти шагов, они увидел Кантаку. Серая шерсть
стояла дыбом, рычание было таким глубоким, что отзывалось где-то  в  глубине
живота Саймона. Она  поймала  монаха  и  загнала  его  на  верхушку  тополя.
Несчастный высоко поднял свое нательное древо, как бы призывая кару божью на
возмутительную тварь. Несмотря на героизм этой позы,  болезненная  бледность
его лица и дрожащие руки указывали на то, что  вряд  ли  он  ожидает  помощи
небес. Его вытаращенные глаза не отрываясь глядели на  Кантаку.  Он  еще  не
видел прибежавших.
   - Эйдонис Файелис экстуланин меи! -  его  толстые  губы  подрагивали,  по
розовой лысине прыгали тени листьев.
   - Кантака! - крикнул Бинабик. -  Соса!  -  Кантака  все  еще  рычала,  но
все-таки насторожила уши. - Соса айа! - Тролль похлопал себя по бедру пустой
трубкой. Удар отозвался эхом. Кантака рыкнула в  последний  раз  и,  опустив
голову, затрусила к Бинабику. Монах уставился на Саймона и тролля, как будто
они были не менее устрашающими, чем волк, покачнулся и опрокинулся на землю.
   Потом он медленно сел, с обиженным лицом ребенка, который ушибся, но  еще
не понял, что хочет заплакать.
   - Милостивый Узирис, - прошептал он, когда путешественники направились  к
нему. - Узирис милостивый, милостивый... - Его выпученные глаза стали совсем
дикими. - Оставьте меня в покое, вы, языческие чудовища!  -  закричал  он  и
попытался подняться на ноги. - Убийцы! Ублюдки! Языческие  ублюдки!  -  ноги
снова отказали служить ему, и он  сел.  -  Тролль,  тролль-убийца!  -  Монах
несколько  порозовевший,  глубоко  вдохнул  и,  кажется,  наконец   собрался
заплакать.
   Бинабик остановился. Придерживая Кантаку за шею, он жестом послал Саймона
вперед.
   - Помоги ему, - сказал тролль.
   Саймон медленно походил к монаху,  стараясь  изобразить  на  лице  нечто,
соответствующее улыбке друга, спешащего на помощь. Сердце его барабанило  по
ребрам, как дятел.
   - Теперь все будет хорошо, - сказал он. - Все хорошо. Монах  закрыл  лицо
рукавом.
   - Всех убили, хотите и меня тоже, да? - в его  приглушенном  голосе  было
больше жалости к себе, чем страха.
   - Это риммерсман, - сказал Бинабик, - если ты еще не понимал сам,  слушая
как он дезавуирует кануков. Пфа! - тролль  возмущенно  хмыкнул.  -  Дай  ему
помощь встать, Саймон-друг, выводи его на свет.
   Саймон взял одетого в черное человека за  костлявый  локоть  и  с  трудом
поднял на  ноги.  Когда  он  попытался  подвести  его  к  Бинабику,  человек
вырвался.
   - Что ты делаешь? -  завопил  он,  ощупывая  грудь  в  поисках  древа.  -
Заставляешь меня предать остальных? Никогда этого не будет, слышишь? Изыди!
   - Других? - Саймон  вопросительно  обернулся  к  Бинабику.  Тролль  пожал
плечами и почесал Кантаку за ухом. Она, казалось, улыбалась,  как  будто  ее
забавлял этот спектакль.
   - Где-то есть еще кто-то живой? - мягко спросил юноша.  -  Мы  поможем  и
тебе, и им, если это будет в наших силах. Я Саймон, а это мой друг  Бинабик.
- Монах подозрительно смотрел на него.
   - С Кантакой, кажется, ты уже  знаком,  -  добавил  Саймон  и  тотчас  же
устыдился неуместной шутки. - Ну, кто ты и где остальные?
   Монах, к  которому  постепенно  возвращалось  самообладание,  окинул  его
долгим, недоверчивым взглядом, отвернулся и быстро глянул на тролля и волка.
   Когда он снова повернулся к Саймону, лицо его стало гораздо дружелюбнее.
   - Если ты и в самом деле... добрый эйдонит, действующий из милосердия, то
я прошу прощения. - Тон его был принужденным, как у человека, не  привыкшего
извиняться. - Я брат Хенгфиск. А этот волк... - он отвел взгляд в сторону, -
этот волк сопровождает вас?
   - Да, - сухо сказал Бинабик,  прежде  чем  Саймон  успел  вымолвить  хоть
слово.
   - Очень жаль, что она испугала тебя,  риммерсман,  но  ты  и  сам  можешь
заметить, что она не причинила тебе никакого вреда.
   Хенгфиск не ответил.
   - Я слишком долго не видел моих подопечных,  -  сказал  он,  обращаясь  к
Саймону. - Мне пора идти к ним.
   - Мы пойдем с тобой, - ответил Саймон. - Может быть, Бинабик поможет им.
   Он очень хорошо разбирается в травах и всяких таких вещах.
   Риммерсман высоко поднял брови, отчего глаза  его  стали  еще  больше,  и
горько улыбнулся.
   - Это добрая мысль, мальчик,  но  боюсь,  что  брату  Лангриану  и  брату
Дочиасу не помогут никакие... лесные припарки. - Он повернулся на  каблуках,
и, не очень твердо держась на ногах, пошел в глубь леса.
   - Подожди же! - крикнул Саймон. - Что случилось с аббатством?
   - Я не знаю, - не оборачиваясь, отвечал Хенгфиск. - Меня здесь не было.
   Саймон посмотрел на тролля в поисках поддержки, но тот даже не  попытался
догнать монаха. Вместо этого Бинабик заорал ему вслед:
   - Эй, брат Мерзкий Сыск!
   Монах немедленно повернулся, совершенно разъяренный:
   - Мое имя Хенгфиск, тролль! - Саймон заметил, что краска бросилась ему  в
лицо.
   - Я очень немного делал перевод своему другу, - Бинабик улыбнулся  желтой
улыбкой. - Потому что он не разговаривает на языке  риммеров.  Ты  говоришь,
что не можешь знать, что случалось. Так где же ты был, когда  твои  собратья
были умерщвляемы с неоправданной жестокостью?
   Монах, казалось, собирался выплюнуть  что-то  оскорбительное,  но  вместо
этого из всей силы сжал древо у себя на груди. Потом он сказал:
   - Если хочешь, иди за мной и посмотри. У меня нет секретов ни от тебя, ни
от моего Бога, тролль.
   - Зачем ты разозлил его, Бинабик? - шепнул Саймон. - По-моему,  случилось
уже достаточно дурного.
   Глаза Бинабика превратились в щелки, он не потерял улыбки.
   - Может быть, я очень немного жестокий, Саймон, но ты мог слушать, как он
говорил. Ты мог видеть  его  глаза.  Не  вводись  в  заблуждение  монашеской
одеждой.
   Мы, кануки, слишком часто могли просыпаться  ночью  и  видеть  вот  такие
глаза, как имеет этот  Хенгфиск,  и  факелы,  и  топоры.  Ваш  Узирис  Эйдон
оказался несостоятельным выжечь эту ненависть из его северного сердца.
   Чмокнув  Кантаке,  чтобы  она  не  отставала,  Бинабик  пошел  за   гордо
выпрямившимся священником.
   - Посмотри на себя! - сказал Саймон,  удерживая  взгляд  Бинабика.  -  Ты
полон такой же ненависти.
   - Ах!  -  тролль  поднял  палец  вверх,  лицо  его  было  лишено  всякого
выражения.
   - Но я никогда не говорю, что верю в вашего этого - прости за выражение -
Милосердного Бога.
   Саймон набрал в грудь воздуха, чтобы ответить ему, но потом передумал.
   Брат Хенгфиск обернулся только один раз и молча  принял  во  внимание  их
присутствие. Еще некоторое время он не  произносил  больше  ни  слова.  Свет
заходящего солнца едва проникал сквозь густую листву, и вскоре черная фигура
монаха превратилась в туманную движущуюся тень. Саймон был поражен, когда он
вдруг обернулся и сказал: "Здесь". Он провел их вокруг  поваленного  дерева,
чьи огромные обнаженные корни напоминали чудовищную  метлу,  метлу,  которая
могла  бы  вызвать  Рей-чел  Дракона  на  героические,  легендарные  подвиги
подметания.
   Неожиданное воспоминание  о  Рейчел,  наложившееся  на  страшные  дневные
события, вызвало такой удар тоски по дому, что Саймон споткнулся и  вынужден
был ухватиться за корявый ствол.  Хенгфиск,  стоя  на  коленях,  подбрасывал
ветки в костер, разожженный в неглубокой яме. По обе стороны  костра  лежали
люди.
   - Это Лангриан, - сказал  брат  Хенгфиск,  указывая  на  лежащего  справа
человека,  чье  лицо  почти  полностью  скрывала  окровавленная  повязка  из
мешковины.
   - Он единственный, оставшийся  в  живых,  из  всего  аббатства.  Когда  я
вернулся, я нашел его там. Я думаю, милостивый Эйдон  скоро  заберет  его  к
себе.
   Даже в меркнущем свете Саймон видел, какой белой  и  восковой  была  кожа
умирающего. Хенгфиск подбросил в огонь еще веток,  а  Бинабик,  ни  разу  не
взглянув на риммерсмана,  опустился  на  колени  рядом  с  раненым  и  начал
осторожный осмотр.
   - Это Дочиас, - сказал Хенгфиск, указывая на второго человека. Тот  лежал
так же неподвижно, как и Лангриан, но никаких ран не было видно. -  Я  пошел
искать его, когда он не вернулся  после  обычного  бдения.  Когда  я  принес
Дочиаса обратно в аббатство - на руках, - с горькой гордостью добавил он,  -
я нашел всех... нашел всех уже мертвыми. - Он сотворил на груди знак  древа.
- Всех, кроме Лангриана.
   Саймон подошел поближе к брату Дочиасу, молодому,  тонкому,  длинноносому
эрнистирийцу с давно не бритым подбородком.
   - Что случилось? Что с ним?
   - Я не знаю, мальчик, - ответил Хенгфиск.  -  Он  безумен.  Он  подхватил
какую-то болезнь мозга. - Монах отвернулся, чтобы поискать немного хвороста.
   Саймон некоторое время наблюдал  за  Дочиасом.  Вскоре  он  заметил,  что
дыхание больного  стало  тяжелее,  а  тонкие  веки  задрожали.  Когда  юноша
отвернулся посмотреть на  Бинабика,  который  осторожно  разматывал  повязку
Лангриана, из-под черной рясы Дочиаса как змея выскользнула белая рука  и  с
ужасающей силой вцепилась в рубашку Саймона.
   Дочиас, так и не открывая глаз, напрягся,  спина  его  выгнулась,  голова
билась о землю.
   - Бинабик! - в ужасе закричал Саймон. - Он... он...
   - Ааахххх! -  голос,  вырвавшийся  из  напряженного  горла  Дочиаса,  был
хриплым от боли. - Черная карета! Она едет за мной! - Он снова забился,  как
рыба, вытащенная из воды. Его слова бросили Саймона в  бездну  проснувшегося
ужаса.
   Вершина холма... Я помню что-то... и скрипят черные колеса... О  Моргенс,
что я здесь делаю?
   Мгновением позже, пока изумленные Бинабик и Хенгфиск смотрели на все  это
через костер, Дочиас притянул Саймона к  себе,  так  что  лицо  юноши  почти
касалось обескровленных губ эрнистирийца.
   - Они увозят меня обратно, - шипел монах, - обратно... обратно  в...  это
ужасное место! - неожиданно его глаза распахнулись  и  слепо  уставились  на
Саймона. Юноша никак не мог ослабить хватку  монаха,  несмотря  на  то,  что
Бинабик был уже тут и пытался помочь ему освободиться.
   - Ты знаешь! - стонал монах. - Ты знаешь, кто это! Ты был отмечен!
   Отмечен, как и я! Я видел их, видел, это были белые лисицы! Они  были  во
сне!
   Белые лисицы! Они были посланы Хозяином, чтобы  он  положил  лед  в  наши
сердца и чтобы они увезли наши души в их черной, черной карете!
   И тут задыхающийся, всхлипывающий Саймон наконец освободился.  Бинабик  и
Хенгфиск держали извивающегося монаха, пока он наконец не стих. В темный лес
вернулась  тишина,  окружив  маленький  костер,  как  бездны  ночи  обнимают
умирающую звезду.

Глава 6

ТЕНЬ КОЛЕСА

   Он стоял посреди огромного открытого пространства, в центре пологой чаши,
поросшей травой. Он был единственной частичкой бледной  человеческой  жизни,
окруженный этим растительным буйством. Саймон никогда еще не чувствовал себя
таким открытым прямому взгляду бессердечных небес. Края поля-чаши  неуклонно
поднимались вверх, смыкаясь в конце концов с каменно-серым небом.
   В этом безличном, застывшем безвременье могли пройти незаметно секунды  и
годы. Но вот пришло время, и горизонт был взломан.
   Поднялся воющий ветер. С тяжелым  скрипом  у  самого  горизонта  возникло
бесконечно черное Нечто. Оно неуклонно вздымалось  вверх,  пока  его  черная
тень не пересекла все поле. Возникновение тени  было  таким  внезапным,  что
казалось, она  упала  на  землю  с  глубоким,  невыносимо  низким  гудением,
прошедшим мгновенной вибрацией по костям Саймона.
   Огромный силуэт возникшего видения  четко  вырисовывался  на  фоне  неба,
когда оно  неожиданно  застыло  на  самом  краю  долины.  Это  было  колесо.
Чудовищное черное колесо, высокое, как самые высокие из башен. Погруженный в
пучину его тени, Саймон в изумлении смотрел, как  оно  мучительно  совершает
свой роковой поворот.
   Потом оно медленно покатилось по долине, оставляя за собой только  темную
полосу содранного дерна. Саймон, окаменев, стоял на его неотвратимом пути, а
оно вертелось, неумолимое, как жернова ада.
   Теперь оно было над ним, черная колонна,  подпирающая  небесный  свод,  в
лицо ему посыпался дерн, забивая глаза  и  рот.  Почва  под  ногами  Саймона
прогнулась, когда тяжесть колеса поколебала ложе земли. Он упал, а  когда  с
трудом выпрямился, черный обод уже нависал над ним. Он стоял  в  оцепенении,
безгласный, пораженный ужасом, как вдруг серая тень промелькнула перед  ним,
серая тень с золотым блеском... воробей, зажавший в лапках что-то  блестящее
и  бешено  несущийся  прочь.  Он  перевел  глаза  вслед  улетающей  птице  и
почувствовал, что ее быстрые движения что-то задели в его сердце, и бросился
за ней, за пределы досягаемости опустившегося колеса.
   Он прыгнул, и широкий, как стена обод обрушился вниз. Но  в  этот  момент
его штанина зацепилась  за  обжигающе  холодный  гвоздь,  торчащий  из  края
колеса.
   Воробей, летевший  на  шаг  впереди,  теперь  летел  прочь,  свободный  и
спокойный, поднимаясь по спирали в серое небо и сливаясь с ним. Он уносил  в
небеса свой золотой груз. И тут раздался величественный голос:
   - Ты был отмечен!
   Колесо подхватило Саймона и швырнуло в воздух, как собака швыряет  крысу,
желая сломать ей хребет. Потом оно продолжило свое движение. Саймон болтался
вниз головой, земля под ним качалась и уходила в сторону,  как  пульсирующее
зеленое море. Ветер, поднятый поворотом колеса, пронизывал его насквозь.
   Раскачиваясь, он поднимался к вершине, и кровь стучала в его ушах.
   Цепляясь  руками  с  налипшей  травой   и   глиной,   Саймон   мучительно
подтягивался к ободу колеса. Наконец он оседлал  его,  как  будто  это  была
спина какого-то животного, достигавшая облаков. Он поднимался  все  ближе  и
ближе к небесному своду.
   И вот он очутился на самом верху. Некоторое время он сидел, выпрямившись,
на вершине мира. За краем долины он видел несказанный простор расстилавшихся
полей Светлого Арда. Солнечный свет пробился сквозь траурное небо,  коснулся
зубчатых стен замка и озарил стройный шпиль башни, которая,  единственная  в
мире, могла поспорить с высотой черного  колеса.  Он  моргнул,  почувствовав
что-то знакомое  в  ее  летящем  силуэте,  но  колесо  продолжило  движение"
протолкнуло его через вершину и поволокло к далекой земле.
   Он боролся с гвоздем, впившимся в его штанину, но  каким-то  непостижимым
образом он и гвоздь были теперь одним целым. Оставалось только покориться.
   Земля устремлялась вверх.
   Саймон и зеленая девственная земля неслись навстречу друг другу с  шумом,
подобным шуму  Страшного  Суда,  разносящемуся  над  долиной.  Удар  -  двое
сошлись.
   Ветер, свет и музыка прекратились внезапно, как будто задули свечу.
   Саймон погружался во тьму, глубоко в  землю,  которая  расходилась  перед
ним, как вода. Вокруг раздавались  голоса  медленные,  запинающиеся  голоса,
исходившие из уст, задушенных землей.
   Кто ворвался в наш дом?
   Кто тревожит наш сон, наш долгий, покойный сон?
   Это воры! Они украдут нашу  тишину  и  наши  темные  постели.  Они  снова
вытащат нас наверх, через Светлые ворота...
   Скорбные  голоса  причитали,   Саймон   чувствовал   прикосновения   рук,
стремящихся схватить его, рук, холодных и сухих, как кости,  рук  влажных  и
мягких, как древние корни, длинных извивающихся  пальцев,  рвущихся  прижать
его к пустой груди... но они не могли остановить его. Колесо  все  катилось,
унося его глубже и глубже вниз, пока голоса не замерли  вдали.  Он  уносился
все дальше, в холодную, непроницаемую тьму.
   Тьма...
   Где ты, мальчик? Ты  спишь?  Сейчас  я  схвачу  тебя!  -  Это  был  голос
Прейратса. Он чувствовал, как давит на него злобная тяжесть мыслей алхимика.
- Я знаю теперь, кто ты, - мальчишка  Моргенса,  надоедливый  судомойка.  Ты
видел то, чего не следовало, кухонный мальчишка, ничтожество в  сравнении  с
тем, что за тобой. Ты знаешь слишком много. Я выслежу тебя.
   Где ты?
   И тогда настал еще большая тьма - тень от тени колеса, и глубоко  в  этой
тени загорелись два красных огня: глаза, которые, должно быть,  принадлежали
наполненному пламенем черепу.
   Нет, смертный, сказал голос, прозвучавший для Саймона  землей,  пеплом  и
концом всего сущего. Нет,  это  не  для  тебя.  Пылающие  глаза  наполнились
любопытством и ликованием. Этого возьмем мы, священник.
   Саймон почувствовал, как хватка Прейратса ослабела, сила алхимика иссякла
перед темным властелином.
   Приветствую тебя, сказал он. Здесь,  во  владениях  Короля  Бурь,  позади
Темнейших Врат.
   Как... твое ... имя?
   И глаза погасли, как прогоревшие угли, и пустота,  открывшаяся  за  ними,
обжигала холоднее любого льда, горячее самого жаркого огня... и темнее любой
тени...
   Нет! Саймон хотел закричать, освободиться, но тяжесть тысяч лет  земли  и
камня сковала его. Я не скажу тебе!
   Тогда мы сами дадим  себе  имя...  У  тебя  должно  быть  имя,  ничтожная
мошка... бессмысленная пылинка... Мы хотим узнать тебя, когда  встретимся...
Ты должен быть отмечен...
   Нет! Рот его было полон земли. Я не хочу имени! Я не хочу имени! Я  не...
хочу имени от вас! Этот последний крик отозвался эхом в вершинах деревьев.
   Бинабик склонился над ним, неприкрытое беспокойство  было  на  его  лице.
Слабый утренний свет, лишенный источника и направления, заливал поляну.
   - Лишенного совсем разума и одного  подверженного  смерти  уже  должен  я
лечить, - сказал Бинабик, когда Саймон наконец сел. - А теперь и  ты  хочешь
также кричать во время сна? - Он хотел превратить все в шутку, но утро  было
слишком холодным и ранним, чтобы поддержать попытку. Саймон дрожал.
   - О Бинабик, я... - на лице его появилась жалкая дрожащая улыбка. Он  был
снова на свету, на поверхности земли! - Я видел ужасный, ужасный сон.
   - Я очень не удивлен, - сказал Бинабик и тронул  плечо  Саймона.  -  Этот
отвратительный день, который  ты  имел  вчера,  сам  по  себе  мог  вызывать
галлютинативные сновидения. - Тролль выпрямился. - Если имеешь желание, имей
очень большую свободу во время поисков съедобного в принадлежащем мне мешке.
Я реанимирую двух монахов.  -  Он  указал  на  две  темные  фигуры  лежащих.
Ближайшая, завернутая в  темно-зеленый  плащ,  как  догадался  Саймон,  была
Лангрианом.
   - Где... - Саймон не сразу вспомнил  имя.  -  Хенгфиск?  -  Его  стрясло.
Нижняя челюсть прыгала, как будто он собирался колоть орехи.
   - Несимпатичный риммерсман, который вне зависимости  от  этого  дал  свой
плащ для обогревания