закончена,  эскорт  вооруженных
мужчин препроводил их на открытую равнину и там отпустил. Для  тритинга  нет
ничего страшнее, чем потеря лошади, но уцелевшие наемники быстро решили, что
лучше уж идти пешком, чем умирать.
   Так что все мертвые, наконец,  были  похоронены,  и  долгий  вороний  пир
закончился.
   Пока торжественная музыка соревновалась с жестоким ветром за  право  быть
услышанной, многие думали  о  страшной  цене,  которую  заплатили  защитники
Сесуадры за свою великую победу. Тот факт,  что  они  сокрушили  лишь  малую
часть выставленных против них сил и при этом потеряли почти  половину  своих
соратников, делал продуваемый всеми ветрами гребень горы еще более  холодным
и неприютным местом.
   Кто-то  схватил  сзади  руку  Саймона.  Он  быстро  повернулся,   пытаясь
одновременно вырвать руку и ударить.
   - Тихо, парень, тихо, не спеши так. - Таузер съежился, подняв над головой
руки.
   - Прости, Таузер. - Саймон поправил плащ. Костер горел всего в  полусотне
шагов от него, и юноше не терпелось подойти к нему. - Я не знал, кто это.
   - Никакой обиды, паренек. - Таузер слегка покачивался. -  Дело  в  том...
Ну, я просто хотел  узнать,  нельзя  ли  мне  пройти  с  тобой  немного.  На
празднование. Я не так крепко стою на ногах, как прежде, вот что.
   Не удивительно,  подумал  Саймон.  От  Таузера  разило  вином.  Потом  он
вспомнил, что говорил Сангфугол, и подавил желание немедленно уйти.
   - Конечно. - Он бережно протянул руку, чтобы старик мог опереться на нее.
   - Любезно, парень, еще как любезно.  Саймон,  кажется?  -  старик  поднял
глаза. Его лицо казалось запутанной сетью глубоких морщин.
   - Правильно, - Саймон улыбнулся в темноте. В разнос время он называл шуту
свое имя около дюжины раз.
   - Ты далеко пойдешь, далеко, - сказал старик. Они  медленно  двигались  к
мерцающему вдалеке костру. - А я всех их знал, вот оно как.

***

   Когда они наконец дошли, Таузер недолго оставался в, его обществе. Старый
шут быстро разыскал группу пьяных троллей и отправился  поближе  познакомить
их с великолепием Бычьего Рога - а самого себя с великолепием канканга,  как
сильно подозревал Саймон. Некоторое время юноша в одиночестве  бродил  между
группами празднующих.
   Это была самая настоящая праздничная ночь - может быть первая праздничная
ночь на Сесуадре. Лагерь Фенгбальда оказался  наполненным  запасами,  словно
покойный герцог ограбил весь Эркинланд, чтобы обеспечить  себя  в  Тритингах
такой же роскошью, какая окружала его в Хейхолте. Джошуа мудро позаботился о
том, чтобы большая часть пиши и других полезных  вещей  была  припрятана  на
будущее - даже если они и покинут Скалу, это произойдет не завтра -  но  для
праздника была выделена щедрая порция, так что на  вершине  горя  сегодня  у
всех было  отличное  настроение.  Фреозель,  в  частности,  получил  немалое
удовольствие, вскрывая припасенные герцогом бочонки с элем и лично опустошив
первую кружку стенширского темного с таким удовлетворением,  как  будто  это
была кровь Фенгбальда, а не просто его пиво.
   Дрова,  также  собранные  в  немалом  количестве,  величественной  грудой
покоились в центре Сада Огня.  Костер  ярко  пылал,  и  большинство  жителей
Нового Гадринестта собирались на  широкой  каменной  площадке  вокруг  него.
Сангфугол и несколько других  музыкантов  бродили  повсюду,  наигрывая  свои
мелодии для кучек почитателей их  таланта.  Некоторые  слушатели  впадали  в
настоящий экстаз. Саймон посмеялся  над  одним  особенно  подвыпившим  трио,
пожелавшим немедленно присоединиться  к  арфисту,  исполнявшему  "У  берегов
Гринвуда". Сангфугол вздрогнул, но тут же  встряхнулся  и  весело  продолжал
играть.  Перед  тем  как  удалиться,  Саймон  про  себя  поздравил  друга  с
выдержкой.
   Ночь была холодная, но ясная, и ветер, терзавший скалу  почти  все  время
погребальных церемоний, почти совершенно стих. После  недолгого  размышления
Саймон решил,  что,  учитывая  время  года,  погоду  можно  признать  вполне
сносной.  Он  подумал,  не  начинает  ли  каким-нибудь  образом  уменьшаться
могущество Короля Бурь, но за этой мыслью последовал тревожный вопрос.
   Что если он просто собирается с силами? Что  если  он  собирается  именно
теперь протянуть руку и закончить то, что начал Фенгбальд?
   Это было не то направление мыслей,  по  которому  хотелось  бы  следовать
Саймону. Он пожал плечами и расстегнул пояс меча.
   Первая чаша вина, выпитая им, прошла очень неплохо,  согревая  желудок  и
расслабляя мышцы. Он был частью  маленькой  группы,  которой  было  поручено
погребение мертвых - страшная работа, становившаяся еще страшнее, когда  под
маской инея мелькало знакомое лицо.  Саймон  и  его  товарищи  работали  как
звери,  чтобы  пробить  замерзшую  землю,  используя  для  этого  все,   что
попадалось под руку - лопаты, мечи, топоры, ветки упавших деревьев. С другой
стороны, холод немного облегчил им жизнь, замедлив процесс  разложения.  Тем
не менее, в последние две ночи сои Саймона был заполнен кошмарными видениями
окостеневших тел, падавших в длинные траншеи, тел, застывших словно  статуи,
которые мог  бы  изваять  обезумевший  скульптор,  помешавшийся  на  боли  и
страданиях.
   Гримасы войны, думал Саймон, проходя через шумное сборище. А если  Джошуа
повезет, грядущие битвы сделают прошедшую  чем-то  вроде  танца  Йирмансола.
Тоща гора теп станет выше, чем Башня Зеленого ангела.
   От этой мысли ему стало холодно и больно. Он пошел искать еще вина.
   Саймон заметил, что у праздника был странный оттенок беспокойства. Голоса
были чересчур громкими, смех чересчур резким, как будто те, кто разговаривал
и веселился, делали это скорее ради других, чем ради себя. После  того,  как
было выпито достаточно вина, начались драки.  Саймону  казалось,  что  этого
люди должны были бы хотеть меньше всего на свете. И тем не менее  он  прошел
мимо нескольких групп людей, окружавших дерущихся мужчин. Зеваки выкрикивали
что-то насмешливое или одобрительное, в то время как  дерущиеся  остервенело
катались по грязи. У тех, кто не кричал и не смеялся, вид, был озабоченный и
несчастный.
   Они знающ, что мы еще не спасены, подумал Саймон, жалея, что  его  дурное
настроение портит эту ночь, обещавшую быть - прекрасной. Они счастливы,  что
остались в живых, но знают, что будущее может быть страшным.
   Он бродил от группы к группе, выпивая, если ему  предлагали.  Он  недолго
постоял перед Домом Расставания, глядя, как  борются  Слудиг  с  Хотвигом  -
более спокойно и дружелюбно, чем многие, что он видел до тех пор. Обнаженные
до пояса, северянин и тритинг сцепились, стараясь выбросить  друг  друга  из
огороженного веревками  круга,  но  при  этом  оба  смеялись.  Остановившись
передохнуть, они разделили мех с вином. Саймон помахал им.
   Потом, чувствуя себя одинокой чайкой, кружащей над прогулочной яхтой,  он
пошел дальше.

***

   Саймон точно не знал, который час: то ли после наступления темноты прошло
около часа, то ли близилась полночь. Предметы покачивались  и  расплывались,
как это всегда бывает после полудюжины порций вина.
   Как бы то ни было, в этот момент время суток не имело  особого  значения.
Что действительно было важно, так это девушка,  шедшая  рядом  с  ним.  Свет
затухающего костра блестел в ее темных волнистых  волосах.  Как  он  недавно
узнал, ее звали вовсе не Кудрявая, а Улка. Она споткнулась, и он  обнял  ее,
восхищаясь тем, что чувствует тепло ее тела даже сквозь плотную одежду.
   - Куда мы идем? - спросила она, потом рассмеялась. Казалось, что на самом
деле их маршрут се не особенно заботит.
   - Гуляем, - ответил Саймон. Немного подумав, он решил, что необходимо еще
прояснить свой плав:
   - Гуляем вокруг.
   Шум торжества позади них превратился в  невнятный  гул,  и  на  мгновение
Саймону показалось, что он снова вернулся на поле боя, на  липкое  от  крови
замерзшее озеро... Саймон встряхнулся. Почему даже  в  эту  ночь  он  должен
думать о таких вещах? Он недовольно фыркнул.
   - Что? - Улка покачивалась, но глаза ее были ясными.
   Они  разделили  пополам  бурдюк  с  вином,  который  Саймон  получил   от
Сангфугола. У нее, похоже, было природное умение пить и не пьянеть.
   - Ничего, - отрезал он. - Я думаю. Про битву. Сражение. Бой.
   - Это наверное было ужасно,  -  в  се  голосе  звучало  изумление.  -  Мы
смотрели на сражение. Верна и я. Мы так плакали!
   - Верная ты? - Саймон сверкнул глазами. Она что, издевается над ним?  Что
это значит?
   - Верна. Я сказала "Верна и я". Это моя  подруга.  Верна,  вы  же  с  ней
встречались, она такая тоненькая, очень хорошая. Верна. -  Улка  сжала  руку
Саймона, восхищаясь его остроумием.
   - О, - он счел нужным вернуться к прерванному разговору.  Кстати,  о  чем
они там говорили? А, о битве. - Это было ужасно. Кровь. Людей убивали. -  Он
пытался подобрать слово повнушительнее, чтобы  юная  женщина  поняла,  какой
кошмар пережал он, Саймон. - Хуже всего, - закончил он весомо.
   -  О  сир  Сеоман!  -  воскликнула  она  и  внезапно   чуть   не   упала,
поскользнувшись на замерзшей лужице. - Вы наверное ужасно испугались, да?
   - Саймон. Не Сеоман. Саймон. - Он обдумал то, что она сказала. - Немного.
Очень мало. - Трудно было  не  обращать  внимания  на  ее  близость.  У  нее
действительно было миленькое  личико,  круглощекое,  темные  глаза,  длинные
ресницы. И губы. Но, однако, почему это она так близко?
   Он сосредоточился и обнаружил, что медленно, но верно наклоняется вперед,
валится прямо на Улку, как срубленное дерево. Тогда Саймон положил  руки  ей
на плечи, чтобы удержаться от неминуемого падения, и  удивился  тому,  какой
маленькой она стала под его прикосновением.
   - Сейчас поцелую, - внезапно изрек он.
   - Вы не должны, - прошептала Улка, но все-таки закрыла глаза и  не  стала
отодвигаться.
   Он глаза закрывать  не  стал  из  страха  промахнуться  и  шлепнуться  на
замерзшую  землю.  Ее  губы  оказались  одновременно  упругими,  теплыми   и
податливыми, как хорошо нагретая постель в холодную зимнюю ночь. Он позволил
себе несколько мгновений передохнуть, прижавшись губами к се тубам, в то  же
время пытаясь вспомнить, делал ли он так когда-либо прежде, и  если  да,  то
что ему делать  теперь.  Улка  не  двигалась,  и  они  простояли  неподвижно
некоторое время, дыша друг на друга легким запахом вина.
   Довольно быстро Саймон обнаружил, что целоваться - это нечто большее, чем
просто стоять, прижав губы к губам, и вскоре ужасы сражения,  холод  и  даже
разочарования последней ночи совершенно изгладились из его памяти. Он крепко
обнял самое  прекрасное  на  свете  существо  и  притянул  девушку  поближе,
наслаждаясь тем, как быстро она уступает ему, и не  испытывая  ни  малейшего
желания прекращать свое занятие всю оставшуюся  жизнь,  сколько  бы  она  ни
продолжалась.
   -  О-о,  Сеоман,  -  сказала  наконец  Улка,  отрываясь  от  него,  чтобы
отдышаться. - Вы можете заставить девушку вконец сомлеть.
   - Ммммм, - Саймон снова притянул ее к себе  и  нагнулся,  чтобы  ущипнуть
губами розовое ушко. Если бы только она была хоть чуточку повыше! - Сядь,  -
приказал он. - Я хочу сидеть.
   Они прошли немного, не  разжимая  объятий  я  потому  двигаясь  неуклюже,
словно огромный краб, пока Саймон не заметил упавший кусок  каменной  кладки
подходящего размера. Они сели, в он закутал плащом себя и девушку,  а  потом
снова прижал ее к себе.  Саймон  не  переставал  целовать  ее,  одновременно
поглаживая. Как прекрасен был этот мир!
   - Ооо, Сеоман,  -  голос  ее  звучал  глухо,  потому  что  она  говорила,
угквувшись носом ему в щеку. - Ваша борода, она так щекочется!
   - Да, щекочется, а как же?
   Саймон не сразу понял, что Улке ответил кто-то другой,  а  вовсе  не  он.
Юноша в удивлении поднял глаза.
   Перед ними стояла фигура, одетая во все белое - куртку, сапоги  и  брюки.
Ночной ветер развевал ее длинные волосы,  она  насмешливо  улыбалась.  В  се
глазах было не больше человеческого, чем у кошки или лисы.
   Мгновение Улка смотрела на нее,  открыв  рот,  потом  издала  тихий  писк
страха и удивления.
   - Кто?.. - Дрожа, она встала с камня. - Сеоман, кто?..
   - Я женщина-альф, - сказала сестра Джирики, и голос  ее  неожиданно  стал
каменным. -  А  ты  маленькая  смертная  девчонка...  которая  целует  моего
нареченного. Я думаю, мне придется превратить тебя во что-нибудь ужасное.
   Улка задохнулась и закричала, теперь уже по-настоящему. Она с такой силой
оттолкнула Саймона, что он  едва  не  упал  с  камня.  Распущенные  кудрявые
волосы, казалось, не поспевали  за  ней,  когда  она  бегом  возвращалась  к
костру.
   Несколько мгновений Саймон оторопело смотрел ей вслед, потом повернулся к
женщине-ситхи.
   - Адиту?
   Она провожала глазами убегающую Улку.
   - Приветствую тебя, Сеоман, - Адиту говорила спокойно, но в голосе звучал
смех. - Мой брат посыпает привет.
   - Что ты здесь делаешь? - Саймон никак не мог осознать, что с ним  сейчас
произошло. Он чувствовал себя так, словно упал с постели посреди прекрасного
сна и приземлился на голову в медвежьей берлоге. - Милостивый Эйдон!  А  что
ты имела в виду, когда сказала "нареченный"?
   Адиту засмеялась, сверкнув зубами:
   - Я подумала, что это будет неплохим добавлением к  Сказаниям  о  Сеомане
Храбром. Весь вечер я пряталась в тенях и слышала, как люди говорят о  тебе.
Ты убиваешь драконов и владеешь оружием эльфов, так почему бы тебе не  иметь
и жену-эльфа? - Она протянула руку, взяв его за запястье  холодными  гибкими
пальцами. - Теперь пойдем. Нам о многом нужно поговорить.  Потереться  лицом
об эту маленькую смертную ты сможешь и в другой раз. - Оглушенный Саймон  не
протестовал, и Адиту повела его назад, к свету костра.
   - Только не после этого, я не могу, - безнадежно бормотал он.

2 ЛИСЬЯ СДЕЛКА

   Сон Эолера был неглубоким и беспокойным, так что он проснулся  сразу  же,
как только Иэорн коснулся его плеча.
   - Что случилось? - Он пытался ощупью найти свой меч, но пальцы без  толку
шарили по мокрым листьям.
   - Кто-то идет. - Риммерсман был явно напряжен, но выражение его лица было
странным. - Я не понимаю, - пробормотал он. - Вы лучше вставайте.
   Эолер перекатился на живот и поднялся на  ноги,  застегивая  пояс  ножен.
Луна спокойно висела над  Стагвудом,  взглянув  на  нес,  Эолер  понял,  что
рассвет уже близок. Что-то странное действительно было в воздухе - граф  уже
ощущал это. Этот лес,  плотным  массивом  простиравшийся  на  несколько  лиг
юго-восточнее Над Муллаха за  рекой  Баралейн,  который  эрнистири  называли
Фиаткойл, был местом,  где  он  охотился  каждую  весну  и  совершил  первое
грехопадение. Он знал его так же  хорошо,  как  собственный  дворец.  Ночью,
когда он заворачивался в плащ, собираясь поспать, оно все еще было знакомым,
как старый добрый друг. Но теперь лес стал другим, и  Эолер  не  мог  понять
почему.
   Лагерь  шевелился,  постепенно  просыпаясь.  Большинство  людей  Уле  уже
натягивали сапоги. Их число почти утроилось, с тех пор как Уле присоединился
к Изорву - по окраинам Фростмарша скиталось много бесприютных людей, которые
были счастливы присоединиться к любому хорошо организованному  отряду,  куда
бы он ни направлялся - и Эолер сомневался,  что  теперь  им  могло  угрожать
что-либо, кроме основных частей армии Скали.
   Но что если до Остроносого дошел слух об их  прибытии?  Теперь  они  были
сильным отрядом, но для армии Кальдскрика даже в таком  виде  они  не  могли
представлять собой ничего серьезнее досадной помехи.
   Изорн, стоявший у края леса, кивком подозвал Эолера к себе.  Граф  пошел,
двигаясь как можно осторожнее, но вместе с хрустом  веток  под  собственными
ногами он слышал... что-то еще.
   Сперва он подумал, что это ветер  завывает,  как  хор  лесных  духов,  но
деревья вокруг были неподвижны, и тяжелые комья  снега  все  еще  висели  на
концах ветвей. Странный звук был постоянным,  ритмичным,  даже  музыкальным.
Эолер подумал, что это похоже на... пение.
   - Бриниох! - выругался он, подойдя к Изорну. - Что это еще такое?
   - Часовые услышали это час назад, - ответил сын герцога. - Как же  далеко
это должно быть, если мы до сих пор ничего не видим!
   Эолер покачал головой.  Перед  ними  лежала  заснеженная  долина  нижнего
Иннискрика, бледная и неровная, как смятый шелк. Со  всех  сторон  к  опушке
подходили люди, чтобы посмотреть вдаль, и в конце концов Эолер  почувствовал
себя стоящим  в  толпе  ожидающих  королевского  шествия.  Но  настороженные
взгляды суровых мужчин, стоявших вокруг, говорили о сильном  испуге.  Многие
влажные руки уже сжимали рукояти мечей.
   Звук пения стал невыносимо высоким, потом внезапно прекратился. Вслед  за
этим вдоль края Стагвуда эхом разнесся стук копыт. Эолер, все еще не совсем,
проснувшийся,  набрал  было  воздуха,  чтобы  сказать  что-то   Изорну.   Но
Получилось так,  что  когда  он  был  готов  говорить,  ему  пришлось  снова
судорожно вздохнуть.
   Они появились с востока, как будто шли из  северного  Эркинланда  -  или,
рассеянно подумал Эолер, из глубин Альдхорта.  Сперва  это  казалось  только
сиянием лунного света  на  металле,  далеким  облаком  серебристого  сияния,
сверкавшего в темноте. Копыта стучали, словно  дождь  по  деревянной  крыше,
потом протрубил рог - странный чистый звук, пронзивший  ночь,  а  потом  они
возникли из тьмы  внезапно,  словно  армия  призраков.  Один  из  людей  Уле
совершенно обезумел, увидев это. С криком он бросился в лес, стуча  себя  по
голове, как будто она горела, и больше его никто не видел.
   Никто не пострадал, но ни один из тех, кто пережил эту ночь,  не  остался
прежним, хотя и трудно было объяснить  почему.  Даже  Эолер  был  совершенно
ошеломлен - Эолер, прошедший вдоль и  поперек  весь  Светлый  Ард,  видевшая
такое,  что  большинство  людей   привело   бы   в   состояние   молчаливого
благоговейного трепета. Но даже красноречивый граф никогда в  жизни  не  мог
найти подходящих слов, чтобы рассказать, как скакали ситхи.
   Когда  неистовый  отряд  мчался  мимо,   сам   лунный   свет,   казалось,
преобразился. Воздух стал немыслимо ясным и чистым: каждый  человек,  каждое
дерево, каждая  травинка  светились  по  краям,  словно  все  предметы  были
нарисованы на кусочках алмаза. Ситхи неслись вперед, как огромная  океанская
волна, увенчанная  сверкающими  остриями  копий.  Их  лица  были  жестокими,
свирепыми  и  прекрасными,  словно  охотящиеся   ястребы,   длинные   волосы
развевались на ветру. Кони бессмертных двигались быстрее, чем любая  обычная
лошадь, но, как это  бывает  только  во  сне,  шаг  их  был  плавным,  точно
растопленный мед, копыта резали тьму на сияющие полоски огня.
   В считанные мгновения прекрасный отряд  превратился  в  темное  пятно  на
западном  горизонте,  гулкие  удары  копыт  стали  затихающим  рокотом.  Они
оставили за собой тишину. Некоторые из собравшихся на опушке плакали.
   - Справедливые... - выдохнул Эолер. Его голос звучал глухо и хрипло,  как
кваканье лягушки.
   - Кто... Ситхи? - Изорн тряхнул головой, словно просыпаясь.  -  Но...  но
почему? Куда они едут?
   И внезапно Эолер понял.
   - Лисья сделка, - сказал он и засмеялся. Сердце его ликовало.
   - Что это? -  Изорн  в  замешательстве  смотрел,  как  граф  Над  Муллаха
повернулся и пошел назад, к лесу.
   - Старая песня! - крикнул Эолер. - Лисья сделка. - Он снова  засмеялся  и
запел, чувствуя, что слова вылетают из горла почти помимо его желания:

   И сказал справедливый:
   - Настанет срок,
   Уговор не будет забыт.
   Вы услышите в чаще серебряный рог,
   Вы услышите стук копыт.

   - Я не понимаю! - воскликнул Изорн.
   - Не важно. - Эолер почти скрылся из виду, быстро двигаясь по направлению
к лагерю. - Собирайте людей! Мы должны ехать в Эрнисадарк!
   Как бы эхом откликаясь ему, вдали зазвучал серебряный рог.

***

   - Это старая песня эрнис