сь плоскими и яркими, как шлифованные камешки. Никогда
еще ни одна женщина не смотрела на Саймона так  холодно  и  высокомерно.  Он
вспомнил, что она зовется Охотницей, и почувствовал себя не в своей тарелке.
По сравнению с ней  Вамманак  выглядел  гораздо  безобиднее.  Казалось,  его
тяжеловатое  лицо  готово  погрузиться  в  дрему,  хотя  в  его  взгляде   и
проглядывала хитринка.
   После краткого мига взаимного рассматривания лицо Вамманака расплылось  в
широкой желтой улыбке, а глаза почти исчезли в веселом  прищуре.  Он  поднял
вверх обе руки и сказал что-то на гортанном канукском наречии.
   - Пастырь приветствует вас  в  Чидсик  Уб-Лингите  и  в  Йикануке,  горах
троллей, - перевел Джирики.
   Прежде чем он успел что-нибудь добавить,  заговорила  Нунуйка.  Ее  слова
звучали осторожнее, чем  слова  Вамманака,  но  нисколько  не  понятнее  для
Саймона. Джирики внимательно слушал.
   - Охотница также приветствует вас. Она считает, что ты очень высокий,  но
если она не ошибается насчет утку, ты  еще  молод,  чтобы  быть  победителем
дракона, несмотря на седину в волосах. Людей в долинах тролли называют утку,
- тихо добавил он.
   Саймон посмотрел на супружескую чету.
   - Скажи им, что мне приятно их приветствие или что там  положено  в  этих
случаях. И скажи им, пожалуйста, что я не убил дракона, скорее ранил  его  и
сделал это, защищая товарищей, как Бинабик из Йиканука  защищал  меня  много
раз до этого.
   На длинную фразу ушел весь запас воздуха, и, закончив ее, он почувствовал
дурноту. Пастырь и Охотница, с интересом наблюдавшие за  ним  во  время  его
речи, нахмурившиеся при упоминании Бинабика, в ожидании перевода повернулись
к Джирики.
   Ситхи мгновение помолчал, а затем выдал длинную фразу на  густом  наречии
троллей. Вамманак  озадаченно  кивал.  Нунуйка  слушала  бесстрастно.  Когда
Джирики закончил, она бегло взглянула на супруга и снова заговорила.
   Судя по переведенному ответу, она как будто и не слышала имени  Бинабика.
Она похвалила отвагу Саймона, сказав, что кануки давно считали гору Урмсхейм
- Йиджарьюк, как  она  ее  назвала,  -  местом,  которого  следует  всячески
избегать. Теперь, сказала она,  возможно,  пришло  время  снова  исследовать
западные горы, так как дракон, если он и выжил,  наверняка  ушел  в  глубину
залечивать раны.
   Вамманак слушал жену в нетерпении. Как только Джирики кончил передачу  ее
слов. Пастырь заверил, что время для подобных приключений  непоходящее,  ибо
прошедшая зима была ужасной и к  тому  же  наблюдается  зловещая  активность
риммеров. Он поспешил добавить, что, конечно, Саймон и его товарищи - второй
житель долин и уважаемый Джирики - могут оставаться здесь  сколько  хотят  в
качестве почетных гостей и что если они с  Нунуйкой  могут  что-то  сделать,
чтобы скрасить их пребывание в Йикануке, стоит только попросить.
   Не успел  Джирки  переложить  эти  слова  на  вестерлинг,  как  Саймон  в
нетерпении обратился к Джирики.
   - Да, - сказал он. - Да,  есть  нечто,  что  они  могут  сделать,  -  это
освободить Бинабика и Слудига, наших  товарищей.  Освободите  наших  друзей,
если хотите оказать нам услугу! - громко заявил он, повернувшись к укутанной
в меха парочке напротив, которая рассматривал его, не понимая.  Его  громкий
голос вызвал встревоженное бормотание троллей, собравшихся  вокруг  помоста.
Преодолев накатившую дурноту, Саймон подумал, не зашел ли он слишком далеко,
но на мгновение ему стало все равно.
   - Сеоман, - сказал Джирики, - я обещал себе, что буду переводить дословно
и не стану вмешиваться в твой разговор с правителями Йиканука, но  сейчас  я
прошу тебя об одной услуге:
   Не проси у них этого, пожалуйста.
   - Почему?
   - Пожалуйста, сделай мне одолжение. Я потом объясню. Прошу  тебя,  поверь
мне.
   Саймон не успел сдержать гневного взрыва.
   - Ты хочешь, чтобы в угоду тебе я предал друзей!? Разве я  не  спас  тебе
жизнь? Разве ты не вручил мне Белую стрелу? Кто из нас кому должен?
   Еще не закончив, он уже  сожалел  о  сказанном,  боясь,  что  между  ними
возникнет  непреодолимый  барьер.  Глаза  Джирики   прожгли   его.   Публика
занервничала и стала переговариваться.
   Ситхи опустил глаза:
   - Мне стыдно, Сеоман. Я слишком многого прошу.
   У Саймона появилось такое чувство, будто он камнем летит в грязную  лужу.
Как ему хотелось просто лечь и ничего не знать!
   - Нет, Джирики, - вырвалось у него. - Мне стыдно, стыдно  за  то,  что  я
сказал. Я идиот. Спроси у них, можно ли  поговорить  завтра.  Мне  плохо,  -
вдруг все поплыло перед глазами, пол пещеры  закачался.  Пламя  светильников
заколыхалось, как от сильного ветра. Колени Саймон подогнулись,  и  Хейстену
еле удалось удержать его на ногах, подхватив под руку.
   Джирики быстро повернулся к Вамманаку  и  Нунуйке.  По  шеренгам  троллей
прокатилась водна зачарованного  ужаса.  Не  умер  ли  этот  житель  равнин,
похожий на аиста с красным хохолком на голове?  Может  быть,  такие  длинные
тонкие  ноги  не  в  состоянии  долго  поддерживать  его  вес,  предположили
некоторые. Но почему тогда  два  других  утку  стоят  и  не  падают?  Качали
головами, шепотом обменивались догадками.
   - Нунуйка, самая зоркая из зорких, и Вамманак, самый  уверенный  из  всех
правителей, юноша еще болен и очень слаб,  -  Джирики  говорил  негромко,  и
многие, привлеченные его мягким голосом, наклонились вперед.  -  Я  прошу  о
благодеянии в знак первородной дружбы наших народов.
   Охотница склонила голову с легкой улыбкой.
   - Говори, Старший Брат, - сказала она.
   - Я не смею вмешиваться в ваше правосудие и  не  стану  этого  делать.  Я
только прошу, чтобы суд над Бинабиком из  Минтахока  приостановился  до  тех
пор, пока его  товарищи,  включая  юношу  Сеомана,  не  получат  возможности
выступить в его защиту, и то же касается риммерсмана Слудига. Я прошу  этого
во имя Луны, женщины, которая является нашим общим корнем. - Джирики  слегка
поклонился, но с достоинством, исключавшим какое-либо подобострастие.
   Вамманак постучал пальцами  по  древку  копья,  с  тревогой  взглянув  на
Охотницу. Наконец он кивнул.
   - Мы не можем в этом отказать. Старший Брат. Да будет так. Через два  дня
- когда юноша окрепнет. Но даже если бы этот странный молодой человек привез
нам зубастую голову Игьярика, притороченную к седлу, даже это не изменило бы
того,  что  должно  быть.   Бинабик,   ученик   Поющего,   совершил   тяжкое
преступление,
   - Так мне сказали, - ответил  Джирики.  -  Но  не  только  смелые  сердца
кануков завоевали им уважение ситхи. Мы ценим также и доброту троллей.
   Нунуйка прикоснулась к гребням в прическе, взгляд ее был жестким.
   - Добрые сердца - не помеха правосудию, иначе все  потомки  Шедды,  ситхи
так же, как и смертные, вернутся в снега нагишом. Бинабика ждет суд.
   Принц Джирики  кивнул  и  отдал  еще  один  краткий  поклон,  прежде  чем
повернуться. Хейстен почти  волоком  вытащил  спотыкающегося  Саймона  через
кратер, мимо охваченных любопытством троллей наружу, на холодный ветер.

2 МАСКИ И ТЕНИ

   Огонь подпрыгивал и плевался, когда снежинки залетали в костер, чтобы тут
же обратиться в пар. На деревьях вокруг все еще играли  оранжевые  отблески,
хотя костер догорел почти дотла. За хрупким барьером, который воздвиг огонь,
терпеливо ждали туман, холод и тьма.
   Деорнот протянул руки к костру и старался не обращать внимания  на  живое
присутствие Альдхортского леса: переплетенные над  головой  ветви  заслоняли
звезды, окутанные туманом стволы мерно раскачивались на холодном неутихающем
ветру. Джошуа сидел  напротив,  отвернувшись  от  огня  и  устремив  взор  в
недружелюбную темень. Узкое лицо принца,  раскрасневшееся  от  жара  костра,
выражало безмолвную муку. Сердце Деорнота сочувствовало принцу, но ему  было
мучительно видеть выражение страдания. Он отвернулся, разминая онемевшие  от
холода пальцы, как будто мог таким образом разогнать  печаль,  свою,  своего
повелителя и всего их жалкого, обездоленного племени.
   Кто-то застонал неподалеку, но Деорнот не поднял глаз. Многие страдали, а
некоторые, например,  маленькая  служанка  с  ужасной  раной  на  горле  или
Хельмфест, один из людей лорда-констебля, искусанный этими ужасными тварями,
вряд ли доживут до утра.

***

   Их  беды  не  кончились,  когда  они  спаслись  из  разоренного  замка  в
Наглимувде. И уже когда отряд принца  пробирался  через  последние  разбитые
ступени Перехода, преследование продолжалось. Буквально в  нескольких  ярдах
от Альхорта  земля  вокруг  закипела,  и  коварная  ночь  вдруг  наполнилась
щебечущими криками.
   Повсюду были землекопы, буккены, как называл их юный Изорн. Он  продолжал
истерически выкрикивать это слово, орудуя  мечом.  Несмотря  на  испуг,  сын
герцога убил многих из них, но и сам получил дюжину мелких  ран,  нанесенных
острыми зубами землекопов и их примитивными зазубренными  ножами.  Это  была
еще она причина для беспокойства: малейшая ранка грозила воспалиться.
   Деорнота передернуло. Эти мелкие твари вцепились и ему в руку, как крысы.
Задыхаясь от омерзения, он чуть не отрубил себе руку, пытаясь сбросить  этих
мелких  чирикающих  чудовищ.  Даже   сейчас   он   содрогнулся   от   одного
воспоминания.
   Отряду Джошуа все-таки удалось вырваться из окружения и пробиться к лесу.
Как ни  странно,  эти  мрачные  деревья  оказались  своего  рода  преградой,
обеспечившей им убежище, полчища землекопов, все еще слишком многочисленные,
не последовали за ними.
   Нет ли в этом  лесу  какой-то  власти,  которая  их  остановила?  подумал
Деорнот. Или, скорее, не живет ли здесь кто-нибудь пострашнее их?
   Спасаясь, они оставили  позади  пять  растерзанных  тел,  некогда  бывших
людьми.  Выживших  членов  отряда  оставалось  около  дюжины,  а   судя   по
затрудненному дыханию Хельмфеста - закутанный в плащ, он лежал у  костра,  -
их скоро будет еще меньше.
   Леди Воршева стирает кровь с его мертвенно-бледного лица.  Взгляд  у  нее
отрешенный, как у того  сумасшедшего,  которого  Деорнот  видел  однажды  на
площади в Наглимунде. Он часами переливал воду из одной плошки в другую,  не
проливая ни капли. Ухаживать за этим  полуживым  -  такое  же  бессмысленное
занятие. Деорнот был в этом уверен, то же можно было  прочесть  и  в  темных
глазах леди Воршевы.
   Принц Джошуа обращал на леди Воршеву не больше внимания, чем на остальных
членов своего отряда. Несмотря на ужас  и  крайнюю  усталость,  которые  она
делила с остальными спутниками, было  ясно,  что  ее  злит  его  невнимание.
Деорнот давно наблюдал за их бурным романом, но так и не мог решить,  как  к
ней относиться: иногда эта женщина раздражала его, потому что мешала  принцу
выполнять его обязанности; иногда он испытывал к ней невольную жалость,  так
как ее страстный темперамент превосходил ее терпение. Джошуа мог быть иногда
безумно медлительным и педантичным и даже в лучшие моменты имел склонность к
меланхолии. Деорнот понимал, что жизнь с таким человеком для  женщины,  даже
любящей, тяжела.
   Старый шут Таузер и арфист Сангфугол вели вялую беседу. Недалеко  от  них
валялся опустошенный бурдюк шута. Таузер один опорожнил бурдюк  в  несколько
глотков, чем вызвал резкие замечания товарищей. Пока он пил, его  слезящиеся
глаза сердито моргали, как у петуха, грозящего чужаку, переступившему  порог
курятника.
   Единственными людьми, занятыми полезным  делом,  были  герцогиня  Гутрун,
жена  Изгримнура,  и  отец  Стренгьярд,  архивариус  из  Нагпимунда.  Гутрун
разрезала свою парчовую юбку спереди и сзади  и,  сшивая  половинки,  делала
себе подобие брюк, чтобы легче пробираться через густые  заросли  Альдхорта.
Стренгьярд,  признав  разумность  этой  идеи,  резал  перед   своей   сутаны
затупившимся ножом Деорнота.
   Охваченный  мрачными  мыслями  риммерсман  Айнскалдир  сидел  возле  отца
Стренгьярда; между ними лежала тихая фигура, темная в свете костра. Это была
маленькая служанка, Деорнот не помнил ее имени. Она бежала вместе с  ними  и
тихо плакала всю дорогу вверх и вниз по Переходу.
   То есть плакала, пока ее не догнали землекопы. Они вцепились ей в  горло,
как терьеры в кабана, и не отпускали, даже когда ее  спасители  обрубали  их
тела. Она лежала очень тихо, робко цепляясь за жизнь.
   Деорнот почувствовал, как в нем нарастает волна ужаса. Милостивый Узирис,
чем мы. заслужили такую страшную расплату? В каком чудовищном грехе повинны,
чтобы быть наказанными разорением Наглимунда?
   Он пытался подавить панику, которая, он знал, читалась на его лице, затем
огляделся. Слава Узирису: никто не наблюдал  за  ним,  никто  не  видел  его
позорного страха. Конечно, не пристало так себя вести. Деорнот рыцарь, и  он
гордился тем, что принц возложил руку на его голову и принял его присягу. Он
жаждал  испытать  опасность  в  честном  бою,  но  с  представителями   рода
человеческого, а не с крохотными визжащими  землекопами  или  норнами  с  их
каменными лицами и цветом кожи, напоминающим вареное рыбье мясо, с теми, что
разрушили замок Джошуа.  Разве  можно  сражаться  с  существами  из  детских
сказок?
   Должно быть, пришел Судный день. Это единственное объяснение. Те,  с  кем
они сражались, были живыми существами,  ведь  их  раны  кровоточили,  и  они
умирали. А способны ли на это демоны? И все-таки это  силы  зла.  Похоже,  и
правда настают последние дни.
   Как ни странно, эта мысль приободрила Деорнота. Разве не в  том  истинное
призвание рыцаря, чтобы хранить повелителя своего и  землю  свою  от  врагов
духовных, равно как и телесных? Разве не это говорил  монах,  когда  Деорнот
готовился к посвящению? Он заставил мысли вернуться в положенное  русло.  Он
всегда гордился своим спокойствием, умением  не  поддаваться  гневу,  именно
поэтому он чувствовал себя уверенно в присутствии  сдержанного  принца.  Как
иначе смог бы он вести за собой людей? Только личным примером.
   Подумав о Джошуа, Деорнот  украдкой  взглянул  на  него  и  снова  ощутил
приступ тревоги. Казалось, броня терпения принца дает  трещину  под  напором
сил, справиться с которыми не дано человеку. Пока преданный  рыцарь  смотрел
на сюзерена, губы принца безмолвно двигались - он разговаривал сам с  собой,
вглядываясь в шумящую от ветра темень: лоб его был сосредоточенно  наморщен.
Зрелище невыносимое.
   - Принц  Джошуа,  -  тихо  окликнул  его  Деорнот.  Принц  закончил  свою
безмолвную речь, но не взглянул на юного рыцаря.  Деорнот  сделал  еще  одну
попытку:
   - Джошуа?
   - Да, Деорнот? - отозвался он наконец.
   - Мой лорд, - начал рыцарь и понял, что сказать нечего. -  Господин  мой,
добрый мой господин...
   Деорнот прикусил нижнюю губу, надеясь, что вдохновение осенит его усталую
голову, как вдруг Джошуа выпрямился, глаза, бесцельно блуждавшие  за  минуту
до этого, впились в темноту за освещенными костром деревьями.
   - Что там? - спросил Деорнот встревоженно.
   Изорн, дремавший позади него,  поднял  голову,  невнятно  отозвавшись  на
голос друга. Деорнот потянулся за. мечом, привстал и вынул его из ножен.
   - Тише, - приподнял руку Джошуа.
   Лагерь замер в ужасе. Прошло несколько томительных  секунд,  и  остальные
тоже  услышали:  какое-то  существо  неуклюже  пробиралось  сквозь  чащу  за
пределами освещенного круга.
   - Эти чудовища! - голос Воршевы из шепота перешел в дрожащий крик. Джошуа
повернулся, крепко ухватил ее за руку и резко тряхнул.
   - Тише, Бога ради!
   Треск ломающихся ветвей приближался. Изорн и другие  воины  были  уже  на
ногах, руки на рукоятках мечей. Остальные беззвучно плакали или молились.
   Джошуа прошипел:
   - Ни один обитатель леса  не  станет  делать  столько  шума...  -  Скрыть
беспокойства ему не удалось. Он вытянул Найдл из ножен. - Это двуногое...
   - Помогите... - донесся голос из темноты.
   Ночь, казалось, сгустилась еще больше, как будто чернота ее  была  готова
накрыть их и стереть с лица земли вместе с их жалким костром.
   Через мгновение какое-то существо прорвалось  сквозь  кольцо  деревьев  и
вскинуло руки, чтобы защитить глаза от света.
   - Господи, спаси нас, Господи, спаси! - хрипло воскликнул Таузер.
   - Смотрите, человек, - ахнул Изорн. - Эйдон, он весь в крови!
   Раненый сделал еще два шага, затем, качаясь,  упал  на  колени,  и  стало
видно, что лицо его почти почернело от  запекшейся  крови,  невидящие  глаза
остановились на испуганных людях.
   - Помогите, - простонал он снова. Голос был медленным  и  густым.  Слова,
произносимые на вестерлинге, было трудно разобрать.
   - Что это за безумие, моя леди? - закричал Таузер, как малое дитя, дергая
за рукав герцогиню Гутрун. - Скажите мне, что  за  проклятие  обрушилось  на
нас?
   - Мне кажется, я знаю этого человека! - воскликнул  Деорнот.  Сковывавший
его ужас исчез, он подскочил к пришельцу и подтащил его за  локоть  ближе  к
костру.  Одежда  его  превратилась  в  лохмотья,  с  почерневшего   кожаного
воротника свисали гроздья перекрученных колец  -  остатки  кольчуги.  -  Это
копьеносец, который был в охране,  -  сказал  Деорнот  принцу,  -  когда  вы
встречались с братом в палатке под стенами.
   Принц медленно кивнул. Взгляд его  был  напряжен,  выражение  лица  сразу
стало непроницаемым.
   - Острейл... - пробормотал Джошуа. - Ведь так его звали?
   Принц на несколько мгновений задержал  взгляд  на  окровавленном  молодом
воине, глаза его наполнились слезами, и он отвернулся.
   - Возьми, бедный, несчастный человек, вот... - Отец  Стренгьярд  протянул
ему бурдюк с водой. Ее у них было едва ли больше,  чем  вина,  но  никто  не
промолвил ни слова. Вода, поднесенная ко рту раненого, вылилась,  стекая  по
подбородку. Казалось, он был не в силах глотать.
   - Это землекопы, - сказал Деорнот. - Я уверен. Я видел, как они  схватили
его в  Наглимунде.  -  Он  чувствовал,  как  дрожало  под  его  рукой  плечо
копьеносца, слышал, как со свистом вырывается его дыхание. - Эйдон,  как  же
тебе досталось!
   Острейл поднял на него глаза. В неясном  свете  они  казались  желтыми  и
остекленевшими.  Рот  на  лице,  покрытом  коркой  засохшей   крови,   снова
раскрылся:
   - Помогите... - говорил он  болезненно  медленно,  как  будто  с  усилием
поднимал каждое тяжелое слово из горла в  рот,  чтобы  затем  выпустить  его
наружу. - Больно... - просипел он. - Там пустота.
   - Бог мой, что же можно для него сделать? - простонал Изорн. -  Нам  всем
больно.
   Рот Острейла раскрылся, слепые глаза смотрели вверх.
   - Можно перевязать его раны. - Гутрун, мать Изорна,  постепенно  обретала
прежнее достоинство. - Можно дать ему плащ. Если  он  доживет  до  утра,  мы
сможем сделать больше.
   Джошуа повернулся, чтобы снова взглянуть на молодого копьеносца.
   - Герцогиня права, как всегда. Отец Стренгьярд,  постарайтесь  найти  ему
плащ. Может быть, у кого-нибудь из менее пострадавших...
   - Ну нет! - прорычал Айнскалдир. - Мне это не по нраву!
   Собравшиеся растерянно замолчали.
   - Не может быть, чтоб ты пожалел... - начало  было  Деорнот,  но  у  него
перехватило  дыхание:  бородатый  риммерсман  прыгнул  мимо  него,   схватил
Острейла за плечи и  бросил  его  на  землю.  Он  встал  коленями  на  грудь
копьеносца, приставив невесть откуда взявшийся нож к его окровавленной шее.
   - Айнскалдир! - Лицо Джошуа побледнело. - Ты с ума сошел?
   Риммерсман глянул через плечо со странной ухмылкой на бородатом лице.
   - Это не настоящий человек! Мне все равно, где вы его раньше видели!
   Деорнот попытался удержать Айнскалдира, но  едва  успел  отдернуть  руку,
когда нож риммерсмана промелькнул у самых его пальцев.
   - Безумцы! Смотрите! - Айнскалдир указал рукояткой на огонь.
   Голая ступня Острейла лежала прямо на раскаленных углях у края  кострища.
Нога уже почернела и дымилась, однако он лежал почти спокойно, лишь легкие с
трудом качали воздух.
   На миг  воцарилась  тишина.  Удушливый,  до  костей  пронизывающий  туман
опускался на