еном отдавалась холодной болью, немотой в спине.
   Создание, вызванное Схоуди, не давало покоя, голос его звучал  в  голове,
он играл с Саймоном, как жестокий ребенок играет с пойманным насекомым.
   - Мошка, куда ты? Иди сюда. Господин хочет встречи с тобой...
   Стоило  необычайных  усилий  двигаться  в  противоположном   направлении;
казалось, жизнь уходит из него, как песок  из  пальцев.  Визг  землекопов  и
радостный смачный рык Кантаки звучали в его ушах лишь как отдаленный гул.
   В течение нескольких мгновений  он  даже  не  ощущал,  что  за  его  ноги
цепляются когти; когда же, наконец, он опустил глаза и встретился с  глазами
буккена, ему почудилось, что он смотрит в какой-то  иной  мир,  ужасный,  но
прочно  изолированный  от  его  собственного.  Только  когда  когти   начали
раздирать ткань штанов и царапать кожу, его зачарованное состояние прошло. С
криком омерзения  он  размозжил  сморщенную  морду  кулаком.  Другие  начали
карабкаться по его ногам. Он сбрасывал их, рыча от отвращения, но  они  были
многочисленны, как термиты.
   Торн дрогнул в его руке. Не задумываясь, Саймон поднял его  и  ринулся  с
черным клинком в кишащую массу. Он  почувствовал,  как  меч  запел  какую-то
песню  без  слов.  Вдруг  став  необычайно  легким,  Торн  рубил  головы   и
конечности, как траву. Каждый замах  вызывал  в  спине  Саймона  нестерпимую
боль, но в то же время он ощущал безумный подъем. И уже после того, как  все
землекопы вокруг него были убиты или  обратились  в  бегство,  он  продолжал
крушить эту путаницу тел.
   - О, да ты свирепая мошка, а? Иди к нам, - голос проникал в  его  голову,
как в открытую рану, и он корчился от отвращения. - Сегодня  у  нас  великая
ночь! Бурная ночь!
   - Саймон! - Сквозь волну переполнявшей  его  ненависти  до  него  долетел
приглушенный крик Бинабика. - Саймон! Развязывай же нас!
   - Ты же знаешь, что мы победим, мошка. В этот самый момент далеко на  юге
один из ваших сильнейших союзников падает... отчаивается... умирает...
   Саймон отвернулся, спотыкаясь,  направился  к  троллю.  Кантака,  по  уши
измазанная  кровью,  держала  на  расстоянии  прыгающую,  визжащую   шеренгу
землекопов. Саймон снова поднял Торн и начал прокладывать себе  путь  сквозь
массу мерзких тварей, кромсая их, пока, наконец, не освободил  себе  проход.
Голос в голове его ворковал почти без слов. Воздух  над  двором,  освещенный
пламенем костра, подрагивал перед глазами.
   Он наклонился, чтобы развязать тролля, и на  него  накатила  такая  волна
дурноты, что он едва не свалился на землю. Бинабик перетер веревку о  лезвие
Торна, и куски ее разлетелись. Он минутку потирал руки,  чтобы  восстановить
кровообращение, потом обернулся к Слудига. Подергав  за  конец  веревки,  он
обратился к Саймону.
   - Пожалуйста, дай твой меч, чтобы разрезать вот  здесь,  -  начал  он.  -
Камни Чукку, Саймон, ты же весь в крови!
   - Кровь отворит тебе двери, дитя человеческое. Приди к нам!
   Саймон попытался заговорить с Бинабиком, но  не  смог.  Вместо  этого  он
протянул Торн вперед, неуклюже кольнув острием  спину  риммерсмана.  Слудиг,
медленно приходя в себя, застонал.
   - Пока он видел сны,  они  ударяли  его  камнем  по  голове,  -  печально
произнес Бинабик. - Из-за его величины,  с  вероятностью.  Меня  они  просто
связали. - Он  перетер  веревку  Слудига  лезвием  Торна,  и  она  упала  на
заснеженную землю. - Нам следует поспешить к лошадям. У тебя в достаточности
сил? - обратился тролль к Саймону.
   Тот кивнул. Голова его казалась слишком тяжелой, а  гул  в  ней  создавал
ощущение противной пустоты. Второй раз за эту ночь у него возникло ощущение,
что он выплывает из собственного тела, но на этот раз он испугался,  что  не
будет возврата.
   Он заставил себя стоять, пока Бинабик принуждал одурманенного риммерсмана
подняться на нога.
   - Хозяин ждет тебя в Зале колодца...
   - Нам остается только добежать до конюшни. - Бииабик старался перекричать
злобное рычание волчицы. Она оттеснила шеренги  землекопов,  так  что  между
ними и друзьями Бинабика оставался проход. - Кантака побежит впереди, и  нам
удастся  туда  добраться,  только  если  мы  не  будем  замедлять  ход   или
останавливаться.
   Саймона качнуло.
   - Принеси сумки, - сказал он. - Они в аббатстве.
   Маленький человек недоверчиво посмотрел на него.
   - Это глупо!
   - Нет, - Саймон с трудом качнул головой. - Я  не  поеду...  без...  Белой
стрелы. Она... Они... это не... получат. - Он взглянул на копошащуюся  массу
землекопов на месте, где стояла Схоуди.
   - Ты окажешься перед Живой Арфой, ты услышишь ее сладкий голос...
   - Саймон, - начал Бинабик, затем сделал рукой короткий жест,  принятый  у
кануков против безумия. - Ты еле стоишь, - проворчал он. - Я схожу.
   Прежде чем Саймон успел ответить, тролль  исчез  в  темном  проеме  двери
аббатства. Прошли долгие мгновения, прежде чем он вернулся,  таща  за  собой
сумки.
   - Мы будем  вешать  большинство  на  Слудига,  -  сказал  он,  с  опаской
рассматривая поджидающих землекопов. - Он слишком оглушен, чтобы вступать  в
борьбу, поэтому он будет нашим вьючным бараном.
   - Приди!
   Пока тролль грузил сумки на одурманенного риммерсмана, Саймон взглянул на
круг бесцветных, вытаращенных глаз.  В  ожидании  поживы  землекопы  щелкали
языками и щебетали тихонько, как бы разговаривая между собой. На многих были
обрывки какой-то  грубой  одежды,  некоторые  держали  ножи  с  зазубренными
лезвиями, зажатые в цепкие кулачки. Они смотрели на него,  покачиваясь,  как
заросли черных маков.
   - Теперь ты готов, Саймон? - прошептал Бинабик. Саймон  кивнул,  поднимая
перед собой Торн. Клинок, который до этого был легким,  как  перышко,  вдруг
стал тяжелым, как камень. Он едва держал его перед собой.
   - Нихут, Кантака! - крикнул  тролль.  Волчица  рванулась  вперед,  широко
раскрыв  пасть.  Землекопы  завизжали  в  ужасе,  когда  Кантака   буквально
пропахивала борозду между их извивающихся конечностей и лязгающих  челюстей.
Саймон продвигался следом"с трудом размахивая Торном направо и налево.
   - Приди! Под Наккигой тебя ждут бесконечные  холодные  чертоги.  Лишенные
Света с нетерпением ждут твоего прихода. Приди к нам!
   Время, казалось, замерло. Мир сузился до тоннеля, полного красного  света
и белых глаз. Боль в спине пульсировала все сильнее, созвучно биению сердца,
а поле его зрения то сужалось, то расширялось,  пока  он,  спотыкаясь,  брел
вперед. Рев голосов, непрерывный, как гул моря,  окатывал  его.  Голоса  шли
извне и изнутри. Он размахивал мечом, ощущал  его  удары,  стряхивал  его  и
снова крушил. Твари тянулись к нему со всех сторон, некоторые  цеплялись  за
него и рвали кожу.
   Тоннель вдруг сузился до  полной  темноты,  затем  открылся  на  какие-то
мгновения. Слудиг, все время бормотавший  что-то,  но  слишком  тихо,  чтобы
можно было разобрать, помог ему взобраться на спину Домой и вставил  Торн  в
петли у седла. Их окружали каменные  стены,  но  как  только  Саймон  ударил
пятками по ребрам лошади, как они исчезли, и он помчался под пологом ветвей,
над которыми проносилось ночное небо.
   - Самое время, дитя человеческое! Двери  раскрыты  магией  крови!  Приди,
отпразднуй вместе с нами!
   - Нет! - услышал Саймон собственный крик. - Оставьте меня в покое!
   Он пришпорил лошадь и влетел в лес. Бинабик и  Слудиг,  еще  не  успевшие
вскочить в седла, что-то кричали ему вслед, но их зов был заглушен  шумом  в
его собственной голове.
   - Двери раскрыты! Приди к нам!
   Звезды обращались  к  нему,  уговаривая  его  заснуть,  обещая,  что  при
пробуждении он будет далеко от... глаз в  костре...  от...  Схоуди...  от...
когтистых лап... от... он будет далеко от...
   - Двери раскрыты. Приди!
   Он без оглядки мчался через заснеженный лес, пытаясь обогнать этот жуткий
голос. Ветки цеплялись за лицо. Прошло время, возможно, несколько  часов,  а
он  все  скакал  вперед.  Домой,  казалось,  разделяла  это  его   неистовое
стремление. Ее копыта взметали облака снежной пыли,  когда  она  проносилась
сквозь ночную мглу. Саймон был один, друзья остались далеко позади,  но  это
страшное видение, которое явилось ему в огне, все  еще  страстно  взывало  к
нему.
   - Приди, дитя человеческое! Приди, опаленный драконом! В эту бурную  ночь
мы ожидаем тебя под ледяной горой...
   Эти слова роились в его голове огненными пчелами. Он  корчился  в  седле,
бил самого себя по ушам и лицу, пытаясь отогнать этот  голос.  Пока  он  так
ерзал на спине своей кобылы, перед  ним  внезапно  возникло  что-то  темное,
темнее ночи. На миг сердце  его  остановилось,  но  это  было  лишь  дерево.
Дерево!
   Его  стремительная  скачка   была   слишком   быстрой,   чтобы   обогнуть
препятствие. Его ударило гигантской рукой, и он вылетел из  седла,  пролетев
через пустоту. Он падал. Звезды меркли.
   Черная ночь опустилась над ним и накрыла все.

7 МЕЛКАЯ СТАВКА

   День угас. Опустошенное ветром небо над лугами нависало  лиловым  тентом.
Появились первые  звезды.  Деорнот,  завернувшись  в  грубое  одеяло,  чтобы
спастись от ночной прохлады, смотрел на бледные светящиеся  точки  и  думал,
что Бог, кажется, отвернулся от них.
   Отряд Джошуа сжался кучкой в бычьем  загоне,  который  представлял  собой
узкое  сооружение  из  деревянных  кольев,  глубоко   вбитых   в   землю   и
переплетенных веревками. Несмотря на кажущуюся непрочность,  -  в  загородке
были даже дыры, в которые Деорнот мог просунуть руку по  плечо,  стены  были
такими же крепкими, как отштукатуренная каменная кладка.
   Пока он оглядывал товарищей  по  несчастью,  взгляд  его  остановился  на
Джулой. Колдунья держала на руках Лилит, тихонько напевая ей что-то на ушко.
Они обе смотрели на темнеющее небо.
   - Ну не безумие ли это: спастись  от  норнов  и  землекопов  и  оказаться
здесь? - Деорнот не мог скрыть тоски. - Джулой, тебе известны  заклинания  и
чародейство, неужели ты не можешь совладать с  нашими  тюремщиками:  усыпить
их, например, или превратиться во взбесившегося зверя и напасть на них?
   - Деорнот, - произнес Джошуа укоризненно, но лесная колдунья не нуждалась
в защите.
   - Ты мало смыслишь в Искусстве, сир Деорнот, - резко  сказала  Джулой.  -
Прежде всего, то, что ты называешь магией, имеет свою цену. Если бы ее  было
так просто использовать, чтобы  победить  дюжину  вооруженных  людей,  армии
повелителей были бы переполнены наемными волшебниками. Во-вторых,  пока  нам
никто не причинил зла. Я не Прейратс, и не собираюсь тратить  свою  силу  на
кукольные представления для скучающих и любопытных. Мои мысли заняты гораздо
более сильным врагом, гораздо более опасным,  чем  кто  бы  то  ни  было  из
здешних.
   Ее как будто рассердила необходимость такого  длинного  ответа  -  Джулой
вообще была немногословна. Она замолчала  и  снова  обратила  свой  взор  за
ограду.
   Разозлившись на самого себя, Деорнот стряхнул  с  плеч  одеяло  и  встал.
Неужели до этого дошло? Какой же он рыцарь, если  способен  упрекать  старую
женщину за то, что она не может избавить его от опасности?  Он  передернулся
от отвращения к самому себе, в беспомощной злобе сжимая и  разжимая  кулаки.
что можно сделать? Осталась ли в ком-нибудь из этих оборвышей хоть  какая-то
сила?
   Изорн утешает свою мать. Герцогиня Гутрун, потрясавшая их своей отвагой и
выдержкой во всех их ужасных испытаниях, кажется,  исчерпала  свои  душевные
силы. Таузер впал в безумие: он лежит на земле, устремив взгляд  в  пустоту,
его сжатые губы дрожат, а отец Стренгьярд пытается влить ему в  рот  немного
воды. Деорнот почувствовал, как новая волна отчаяния  накатила  на  него,  и
направился к грязному бревну,  на  котором  сидел  принц  Джошуа,  задумчиво
подперев рукой подбородок. На запястье принца все еще был наручник,  надетый
на него во  время  заточения  в  темнице  короля  Элиаса.  Тонкое  лицо  его
окрашивали глубокие тени, но белки глаз сверкнули,  когда  он  посмотрел  на
Деорнота, тяжело плюхнувшегося на бревно. Оба они долго молчали. Вокруг  них
было слышно мычание скота и крики и топот наездников, которые пригнали стада
на ночь.
   - Увы, мой друг, - промолвил, наконец,  принц.  -  Я  говорил,  что  игра
проиграна, не так ли?
   - Мы сделали все, что могли, ваше высочество. Никто бы не  сделал  больше
вас.
   - Кому-то это удалось. - На миг Джошуа снова обрел свой суховатый юмор. -
Он сейчас сидит на своем костлявом  троне  в  Хейхолте,  ест  и  пьет  перед
пылающим камином, а мы сидим в загоне для скота.
   - Он заключил подлую сделку, принц. Король еще пожалеет о своем выборе.
   - Но, боюсь, нас не будет при последней расплате, -  вздохнул  Джошуа.  -
Пожалуй, мне больше всех жаль тебя. Ты был преданнейшим рыцарем.  Жаль,  что
тебе не достался господин, более достойный твоей преданности...
   - Прошу вас, ваше высочество, -  в  его  теперешнем  настроении  подобные
слова причиняли ему настоящую боль. - Я  никому,  кроме  вас,  не  хотел  бы
служить здесь на земле.
   Джошуа взглянул на него краем глаза,  но  не  ответил.  Группа  всадников
проскакала мимо, и колья задрожали от ударов их копыт.
   - Мы далеки от царствия небесного, Деорнот, - произнес принц, - и в то же
время всего на расстоянии нескольких вздохов от него. -  Лицо  его  скрывала
темнота. - Меня мало страшит смерть. Но на душу мою давят несбывшиеся мечты.
   - Джошуа, - начал Деорнот, но рука принца остановила его.
   - Не говори ничего. Это простая истина. Я был  обречен  на  катастрофу  с
самого своего рождения. Моя мать умерла, произведя  меняла  свет,  а  лучший
друг моего отца Камарис умер вслед за ней. Жена моего  брата  умерла,  когда
была на моем попечении. Ее единственное  дитя  сбежало  из-под  моей  опеки,
чтобы  оказаться  одному   Эйдону   известно   где.   Наглимунд,   крепость,
построенная,  чтобы  выдержать  годы  осады,  пала  при  моем  правлении  за
несколько недель, что повлекло гибель бесчисленных невинных.
   - Я не могу этого слушать, мой принц. Вы  собираетесь  взвалить  себе  на
плечи все предательство в мире? Вы сделали все, что могли.
   - Ты так думаешь? - спросил Джошуа серьезно, как будто обсуждая  какой-то
теологический постулат с братьями-узирийцами. - Я в  этом  не  уверен.  Если
существует предопределение,  то,  возможно,  я  всего  лишь  плохая  нить  в
божественном гобелене. Но некоторые считают, что человек выбирает сам,  даже
плохое.
   - Глупости.
   - Возможно. Но нет сомнения в том, что злой рок висит надо  всем,  что  я
когда-либо предпринял. Ха! Как, должно быть, смеялись ангелы и черти,  когда
я клялся, что отниму драконий трон! Мне ли сделать это, с моей-то армией  из
женщин, шутов и священников! - Принц горько рассмеялся.
   Деорнот почувствовал, как в нем снова зреет гаев,  но  на  этот  раз  его
причиной был принц. У него перехватило дыхание. Он никогда не ожидал от себя
ничего подобного.
   - Мой принц, - сказал он,  стиснув  зубы,  -  вы  стали  глупцом,  полным
глупцом. "Женщины, шуты и священники"? Армия конных рыцарей вряд ли могла бы
сделать больше, чем ваши женщины и  шуты,  и  уж  точно  не  могла  бы  быть
отважнее! - Трясясь от ярости, он поднялся и направился прочь через  грязный
загон. Звезды, казалось, запрыгали в небе.
   Рука крепко ухватила его за плечо, развернув с удивительной силой. Джошуа
стоял перед ним, удерживая  его  на  расстоянии  вытянутой  руки.  Подавшись
вперед, он стал похож на хищную птицу, готовую к нападению.
   - Что я тебе такого сделал, Деорнот, что ты позволяешь себе так  говорить
со мной? - голос принца звенел от напряжения.
   В любой другой момент Деорнот пал бы на колени,  устыдившись  собственной
непочтительности. А сейчас он укротил дрожь своих, мускулов и набрал в грудь
воздуха, прежде чем ответить.
   - Я могу любить вас, Джошуа, и ненавидеть то, что вы говорите.
   Принц пристально смотрел на него, но выражение лица было трудно разобрать
в ночной темноте.
   - Я плохо говорил о наших спутниках. Я был не прав в этом.  Но  я  ничего
дурного не сказал о тебе, сир Деорнот...
   - Элисия, Матерь  Божия,  Джошуа!  -  Деорнот  почти  разрыдался.  -  Мне
наплевать на себя! Что  касается  остальных,  я  знаю,  что  это  было  лишь
неосторожным замечанием, сделанным в минуту усталости. Я знаю, что вы так не
думаете. Но самой главной жертвой ваших терзаний вы сами и являетесь. Вот  в
чем ваша глупость!
   Джошуа напрягся.
   - Что?
   Деорнот воздел руки  к  небу,  исполненный  головокружительного  безумия,
которое обычно нападает в день празднования Середины лета, когда  все  носят
маски и говорят чистую правду. Но здесь, в этом коровьем загоне, нет никаких
масок.
   - Вы для себя больший враг, чем  Элиасу  когда-нибудь  удастся  стать,  -
воскликнул он, больше уже не думая о том, кто его слышит. - Ваша  вина,  ваш
грех, ваши невыполненные обязанности! Если бы Узириса Эйдона снова распинали
на древе, вы бы сумели и за это взять вину  на  себя!  Мне  все  равно,  кто
возводит обвинения, я больше не хочу слушать поклеп на достойного человека!
   Джошуа онемел  от  удивления.  Ужасное  молчание  было  нарушено  скрипом
калитки. Полдюжины людей вошли в загон во главе с Хотвигом,  который  поймал
их на берегах Имстрека. Он прошагал вперед, оглядывая темный загон.
   - Джошуа? Иди сюда.
   - Чего ты хочешь? - спросил принц спокойно.
   - Марч-тан тебя зовет. Сейчас.
   Двое из людей Хотвига выступили  вперед,  опустив  острия  копий  Деорнот
попробовал уловить взгляд Джошуа, но принц  отвернулся  и  медленно  зашагал
между двумя тритингами. Хотвиг закрылза собой  высокую  калитку.  Деревянный
засов бьш тотчас задвинут.
   - Вы не думаете, Деорнот, что они что-нибудь с ним сделают, а? -  спросил
Стренгьярд. - Они же не станут причинять неприятности принцу, правда?
   Деорнот опустился прямо в мокрую грязь под ногами, слезы струились по его
лицу.

***

   В повозке Фиколмия пахло жиром,  дымом  и  промасленной  кожей.  Марч-тан
поднял голову от куска мяса и кивнул Хотвигу на дверь, потом снова  вернулся
к своей трапезе, предоставив Джошуа  стоять  и  ждать.  Они  были  не  одни.
Человек, стоявший около Фиколмия, бьш на полголовы выше Джошуа  и  несколько
менее мощный, чем Фиколмий.  Чисто  выбритое  лицо  с  длинными  усами  было
покрыто шрамами, слишком четкими,  чтобы  быть  случайными.  Он  смотрел  на
принца с нескрываемым презрением;  рука,  увешанная  браслетами,  лежала  на
эфесе его длинной сабли.
   Джошуа на миг задержал взгляд его  узких  глаз,  а  затем  позволил  себе
перевести свой на огромное количество конской упряжи и седел, развешенных по
стенам и потолку повозки. Их серебряные украшения сверкали в свете жаровни.
   - Ты открыл для себя кое-какие  прелести  комфорта,  Фиколмий,  -  сказал
Джошуа, рассматривая циновки и  вышитые  подушки,  разбросанные  на  дощатом
полу.
   Марч-тан поднял голову, плюнул в жаровню.
   - Фа! Я сплю под звездами, как и прежде. Но мне нужно место  подальше  от
людских ушей. - Он снова принялся за мясо. - Я  не  житель  каменных  палат,
которому нужна раковина, как мягкотелой улитке. - Кость полетела в жаровню.
   - И я уже давненько не спал  среди  стен  или  в  постелях,  как  видишь,
Фиколмий. Ты меня позвал сюда, чтобы обвинить в мягкотелости? Если  так,  то
считай, дело сделано, и позволь мне вернуться к своим. Или  ты  привел  меня
сюда, чтобы убить? Этот твой приятель вполне сойдет за палача.
   Фиколмий бросил в огонь остаток обглоданной кости  и  широко  усмехнулся,
глаза его были красны, как у вепря.
   - Так ты его не знаешь? А он тебя знает, не так ли, Утварт?
   - Я его знаю, - ответил глухой голос.
   Марч-тан теперь наклонился вперед, внимательно вглядываясь в принца.
   - Клянусь четвероногими, - рассмеялся он, - у принца Джошуа больше  седых
волос, чем у старика Фиколмия! Жизнь в ваших каменных домах старит  человека
быстро.
   Джошуа тонко улыбнулся.
   - У меня