мотря  на  защиту  щедро
усыпанного куманикой плаща, и опрометью кинулся назад,  к  лебедино-стройным
березам. Теперь уже и они не казались надежным укрытием; дрожа и всхлипывая,
он пробрался дальше, в густую тень, заворачиваясь в Альдхорт, как в огромный
плащ.
   Пятью днями западнее Систана запыленный и голодный юноша тупо смотрел  на
грубую рубленую избушку в лесной до-лине. Он был уверен - насколько  он  мог
быть уверенным теперь, когда его мыслительные способности находились в столь
жалком состоянии - что еще один голодный день или  холодная  одинокая  ночь,
проведенная в равнодушном лесу, окончательно сведет его  с  ума.  Он  станет
настоящим зверем, каким он все больше и больше себя  чувствовал.  Мысли  его
теперь  стали  зверскими   и   отвратительными:   еда,   надежные   укрытия,
утомительные лесные переходы - вот и все  насущные  заботы.  С  каждым  днем
становилось все труднее вспоминать замок - было ли там тепло? Говорили ли  с
ним люди? - а когда колючая ветка порвала его рубаху и оцарапала  ребра,  он
смог лишь зарычать и стукнуть ее - зверь!
   Кто-то... кто-то живет здесь...
   К дому лесника вела узкая  дорожка,  аккуратно  выложенная  камнями.  Под
навесом  у  боковой  стены  были  штабелем  сложены  сухие  дрова.  Конечно,
рассуждал он, обиженно шмыгая носом, конечно, кто-нибудь сжалится  над  ним,
если он подойдет к двери и мирно попросит немного еды.
   Я так голоден... Это нечестно. Это не правильно. Кто-то должен  накормить
меня... кто-нибудь...
   Он едва брел на негнущихся ногах, тяжело дыша. То, что он еще  помнил  об
отношениях между людьми, говорило ему, что он должен постараться не испугать
своим видом этих бедных людей, жителей заросшей лощины, не видавших  ничего,
кроме окружающего их леса. Он шел,  вытянув  вперед  руки  с  растопыренными
пальцами, показывая, что он безоружен.
   Дом был пуст, а может быть его обитатели просто не обращали  внимания  на
стук его ободранных кулаков. Он обошел вокруг дома,  ведя  рукой  по  грубой
древесине.
   Единственное окно было забито толстой доской. Он постучал снова, сильнее;
только гулкое эхо отвечало ему.
   Опустившись на корточки перед заколоченным окном и безнадежно  размышляя,
сможет  ли  он  взломать  его  поленом,  он  услышал  внезапный   щелкающий,
шелестящий звук, исходящий от стоящих перед ним деревьев. Он вскочил на ноги
так быстро, что потемнело в  глазах,  пошатнулся,  чувствуя  дурноту.  Вдруг
ветки деревьев выгнулись, как будто кто-то с другой стороны  ударил  по  ним
гигантским кулаком,  и  потом,  дрожа,  приняли  прежнее  положение.  Спустя
мгновение тишину пронзило странное резкое шипение. Этот  шум  превратился  в
стремительный поток слов - на языке, которого Саймон никогда не  слышал,  но
все-таки это были слова. После этого лощина снова затихла.
   Саймон окаменел, он не мог пошевельнуться. Что теперь делать? Может быть,
когда  обитатель  хижины  возвращался  домой,  на   него   напало   какое-то
животное...
   Саймон может помочь ему... тогда они должны будут дать ему еду. Но чем он
может помочь? Он и ходит-то  с  трудом...  А  что,  если  слова  ему  только
почудились и там скрывается огромный зверь и никого больше?
   А что, если там  кое-что  похуже?  Королевские  стражники  с  обнаженными
мечами или тощая, как после голодной зимы, беловолосая ведьма? А может быть,
это сам дьявол в одежде цвета горящих углей и с вечной тьмой в глазах?
   Где он нашел достаточно мужества  и  сил,  чтобы  разогнуть  окостеневшие
колени и отправиться к деревьям, Саймон не знал. Если бы он не был так болен
и несчастен, то наверняка не смог бы... но он был голоден, грязен и  одинок,
как шакал из Наскаду. Туго завернувшись в плащ,  держа  перед  собой  свиток
Моргенса, он двинулся к рощице.
   Солнечный свет, пропущенный сквозь сито весенних листьев,  рассыпался  по
зеленому ковру мха грудой золотых монет. Воздух казался упругим, как надутый
бычий пузырь. Сперва он не мог  разглядеть  ничего,  кроме  темных  силуэтов
деревьев и ярких серебристых пятен дневного света. В  одном  из  них  что-то
судорожно дергалось. Приглядевшись, Саймон различил извивающуюся фигуру.  Он
шагнул вперед, под его ногами зашуршали листья, и в  тот  же  момент  борьба
прекратилась.  Висящее  существо  -  оно  было  на  целый  ярд  поднято  над
болотистой почвой, приподняло голову и уставилось на него. У  пленника  было
человеческое лицо и безжалостные топазовые глаза кошки.
   Саймон отпрыгнул назад и застыл, тяжело дыша; он  выбросил  вперед  руки,
как бы заслоняясь от причудливого воспоминания. Кем или чем бы ни  было  это
существо, оно не было похоже ни на  одного  человека,  когда-либо  виденного
Саймоном. И все-таки что-то в нем было до боли  знакомым,  словно  отголосок
полузабытого сна - хотя большинство теперешних снов  Саймона  были  дурными.
Что за странное видение! Пойманный в жестокую ловушку, связанный у  пояса  и
локтей петлей прочной черной веревки так,  что  невозможно  было  дотянуться
ногами до земли, он все равно выглядел свирепым и непокорным, как  загнанная
лисица, которая умирает, вонзив зубы в собачье горло.
   Если это был мужчина, то очень уж тонкий мужчина. Его тонкокостное лицо с
высокими скулами на мгновение - ужасающее  холодное  мгновение  -  напомнило
Саймону одетых  в  черное  существ  на  Тистеборге,  но  те  были  бледными,
белокожими,  как  слепые  рыбы,  а  этот  -   золотисто-коричневым,   словно
полированный дуб.
   Пытаясь получше  разглядеть  его  лицо  в  слабом  свете,  Саймон  сделал
несколько шагов вперед.  Пленник  сузил  глаза  и  приподнял  верхнюю  губу,
зашипел по-кошачьи. Что-то в этой гримасе, что-то нечеловеческое в том,  как
исказилось его почти человеческое лицо, мгновенно сказало Саймону,  что  это
не человек попал в ловушку, будто ласка... Это было нечто другое...
   Саймон придвинулся ближе,  чем  позволяло  благоразумие,  заглядевшись  в
янтарные глаза пленника, и тот рванулся, направив удар обутой в ткань ноги в
грудь юноши.  Хотя  Саймон  заметил,  как  замахнулся  пленник  и  предвидел
нападение, все же ему  не  удалось  избежать  довольно-таки  чувствительного
удара в бок - такими быстрыми были движения странного существа.  Он  отбежал
назад, сердито глядя на  нападавшего,  который  в  ответ  состроил  страшную
гримасу.
   Юноша  стоял  перед  незнакомцем  на  расстоянии  человеческого  роста  и
смотрел, как мышцы лица незнакомца как-то неестественно дернулись в  ухмылке
и ситхи - потому что Саймон вдруг осознал так ясно, как если  бы  кто-нибудь
сказал ему, что перед ним ситхи - выплюнул трудное для него слово на  родном
Саймону вестерлингском наречии.
   - Трус!
   Это до такой степени взбесило Саймона, что он едва  не  бросился  вперед,
позабыв о голоде, боли и страхе,  но  вовремя  остановился,  сообразив,  что
этого и добивался ситхи своим нелепым оскорблением. Саймон плюнул на боль  в
ушибленных ребрах, скрестил  руки  на  груди  и  с  мрачным  удовлетворением
пронаблюдал за тем, что он считал гримасой крушения надежд.
   Честный, как всегда говорила  об  этом  народе  суеверная  Рейчел,  носил
странное мягкое платье и штаны из  блестящего  коричневого  материала,  чуть
темнее его кожи. Кушак, отделанный блестящим зеленоватым камнем, удивительно
гармонировал с заплетенными  в  косичку  светло-лиловыми,  как  лаванда  или
горный вереск,  волосами  пленника,  прижатыми  к  голове  плотным  костяным
кольцом. Он казался немногим ниже, хотя и тоньше Саймона, но юноша давно  не
видел своего отражения и не был уверен, что он не стал таким же костлявым  и
диким. Но даже если так, были различия, не совсем  поддающиеся  определению:
птичьи движения головы и шеи, плавные вращения суставов, ощущение недюжинной
силы и владения собой  даже  в  этой  жестокой  западне.  Этот  ситхи,  этот
сказочный охотник не походил ни на что, известное Саймону. Он был ужасным  и
волнующим... Он был чужим.
   - Я не... не хочу причинить тебе боль, - проговорил  Саймон,  наконец,  и
понял, что так он обратился бы к ребенку. - Я  не  ставил  этой  ловушки.  -
Ситхи продолжал разглядывать его недобрыми продолговатыми глазами.
   Какую ужасную боль он терпит, наверное, думал Саймон.  Его  руки  подняты
так высоко, что... что я бы кричал на его месте.
   Из-за левого плеча пленника виднелся колчан, в котором  оставалось  всего
две стрелы. Еще несколько  стрел  и  лук  из  легкого  темного  дерева  были
разбросаны по земле под ногами ситхи.
   - Если я попробую помочь тебе, ты пообещаешь не  причинять  мне  боли?  -
спросил Саймон, осторожно подбирая слова. - Я и сам очень голоден, - добавил
он гневно. Ситхи ничего не ответил, но когда юноша сделал еще шаг,  выставил
ноги для удара; Саймон отступил.
   - Будь ты проклят! - закричал он. - Я ведь только хочу помочь тебе! -  Он
действительно хотел помочь, но почему? Зачем выпускать на волю демона? -  Ты
должен... - но все, что он хотел сказать дальше,  было  прервано  появлением
темной фигуры, с шумом и треском вышедшей из кустов.
   - А-а! Вот оно, вот оно! - произнес глубокий голос. Бородатый  и  грязный
человек   вывалился   на   маленькую   просеку.   На   нем   была    грубая,
чиненая-перечиненная одежда, в руках он держал топор.
   - Ну, теперь  ты...  -  он  остановился,  увидев  прижавшегося  к  дереву
Саймона.
   - Эй, - прорычал он. - Ты что это? Ты зачем?
   Саймон смотрел вниз, на отточенное лезвие топора.
   - Я... Я просто путник. Я... Я услышал шум  в  зарослях...  -  он  махнул
рукой в направлении странного зрелища.  -  И  я  нашел  тут  его...  в  этой
ловушке.
   - Моя ловушка, - ухмыльнулся лесник. - Моя проклятая ловушка - ив ней он.
   - Повернувшись спиной к Саймону, человек холодно оглядел повисшего ситхи.
- Я поклялся, что прекращу ихнее шныряние и шпионство. И еще молоко  от  них
киснет... Я и прекратил. - Он вытянул руку и толкнул пленника в  плечо,  так
что он стал  медленно  и  беспомощно  раскачиваться  взад  и  вперед.  Ситхи
зашипел, но тут он был бессилен. Лесник захохотал.
   - Клянусь древом, они за себя постоять  могут,  уж  это-то  в  них  есть,
клянусь древом.
   - Что... что вы хотите с ним сделать?
   - А что ты думаешь, парень? Что нам велит Господь, когда мы ловим  всяких
эльфов, бесят и дьяволов? Он велит послать их обратно в преисподнюю, вот что
я тебе скажу, парень. И на то у меня есть добрый колун.
   Пленник больше не раскачивался, медленно кружась на конце черной веревки,
как муха в паутине. Глаза его были опущены, тело обмякло.
   - Убить его? -  Больной  и  слабый  Саймон  был  потрясен.  Он  попытался
привести в порядок смятенные мысли. - Вы собираетесь... Но вы не можете!  Вы
не можете!
   Он... Он же...
   - Вот что он не - так это никакая он не божья тварь, это уж точно.
   Убирайся-ка отсюда, чужак! Ты на моей земле, это  уж  так,  и  тебя  сюда
никто не приглашал. - Лесник презрительно  повернулся  спиной  к  Саймону  и
двинулся к ловушке, подняв топор, как для рубки тростника. Этот  тростник  в
мгновение  ока  превратился  в  рычащего,  оскалившегося   зверя,   отчаянно
борющегося за свою жизнь.
   Первый удар лесника прошел мимо, поцарапав худую щеку пленника и пропоров
рукав  странной  блестящей  одежды.  Струйка  крови,  слишком   похожей   на
человеческую, потекла по подбородку и нежной  шее.  Человек  снова  двинулся
вперед.
   Саймон упал  на  ободранные  колени  в  поисках  чего-нибудь,  что  могло
остановить  разыгравшуюся  перед  ним   драму,   остановить   отвратительные
проклятия бородатого человека и свирепое рычание связанного  ситхи,  которое
резало ему уши. Он нащупал лук пленника, но  тот  оказался  еще  легче,  чем
выглядел, как будто его натянули на болотный камыш. Мгновением позже  пальцы
юноши нащупали полузаросший камень. Саймон дернул,  и  земля  ослабила  свою
цепкую хватку. Он поднял камень над головой.
   - Стой! - закричал он. - Оставь  его!  -  Ни  нападающий,  ни  жертва  не
обратили на  этот  крик  ни  малейшего  внимания.  Лесник  стоял  теперь  на
расстоянии вытянутой руки от ловушки и продолжал наносить беспощадные удары.
Немногие из них попадали в цель,  потому  что  ситхи,  даже  связанный,  был
ловок, как кошка, но новые струи крови, тем не менее, окрасили зеленый мох в
бурый цвет. Узкая грудь ситхи вздымалась, словно кузнечные меха;  он  быстро
слабел.
   Саймон не мог больше выносить эту жестокую сцену. С криком, который  тлел
у него в груди все эти страшные дни и ночи, он одним прыжком пересек просеку
и  опустил  камень  на  затылок  лесника.  Раздался  глухой  удар;   мужчина
превратился в огромный мешок с костями. Он  тяжело  упал  на  колени,  потом
ничком; сквозь спутанные волосы проступила алая пена.
   Саймон посмотрел на  окровавленный  труп  и  почувствовал,  как  к  горлу
подступает комок. Его начало рвать, голова закружилась. Он прижался к сырому
ковру мха и увидел, как медленно кружится лес вокруг него.
   Когда смог, он поднялся  на  ноги  и  повернулся  к  ситхи,  который  уже
бессильно болтался в петле. Причудливая туника была  испещрена  подсыхающими
пятнами крови, глаза пленника потускнели и невидяще смотрели в пространство.
   Двигаясь отрешенно, словно лунатик, Саймон проследил  веревку,  опутавшую
пленника, до того места, где 'она была привязана к высокой  ветке  дерева  -
слишком высокой, чтобы до нее можно было дотянуться. Онемевший от страха, он
принялся орудовать зазубренным топором, пытаясь перерезать  узел  за  спиной
ситхи. Честный мигнул, когда петля затянулась туже, но не издал ни звука.
   После мучительных стараний узел, наконец, развалился. Ситхи, скорчившись,
упал на землю и повалился прямо на лежащего поодаль лесника. Он  немедленно,
будто обжегшись, скатился с огромного тела и начал собирать разбросанные  по
земле стрелы. Держа их в одной руке, словно пучок осенних цветов на  длинных
стеблях, он другой рукой поднял  лук  и  остановился,  пристально  глядя  на
Саймона.
   Его холодные глаза блестели, пресекая все попытки  Саймона  сказать  хоть
слово.
   Мгновение ситхи, словно забыв о своих ранах,  стоял  совершенно  прямо  и
напряженно, как будто испуганный олень, а потом исчез  в  кустах  мимолетной
вспышкой зеленого и коричневого, оставив  остолбеневшего  Саймона  стоять  с
открытым ртом.
   Там, где он скрылся, еще прыгали по листьям солнечные зайчики, как  вдруг
Саймон услышал звук, похожий на жужжание рассерженного насекомого, и  легкая
тень скользнула по его лицу. В стволе дерева рядом с ним, трепеща,  затихала
торчащая стрела, белая стрела, с древком  и  оперением  одинаково  белыми  и
блестящими, как крыло  чайки.  Юноша  стоял  молча,  в  ожидании  удачливого
охотника.
   Никто не  появился.  Деревья  оставались  все  такими  же  молчаливыми  и
неподвижными.
   После всего, что  пережил  Саймон  в  эти  последние,  самые  страшные  и
невероятные недели его жизни и особенно в этот полный событиями день, его не
должен был удивить незнакомый голос,  заговоривший  с  ним  из-за  деревьев,
голос, не принадлежащий ситхи и уж  тем  более  леснику,  неподвижному,  как
поваленное дерево.
   - Подойди к дереву, чтобы взять ее, - сказал голос. - Чтобы взять вот эту
стрелу. Возьми ее, потому что она принадлежит тебе.
   Саймон не должен был удивиться, но почему-то удивился. Он беспомощно упал
на  землю  и  заплакал  -  горько   зарыдал   от   отчаяния,   усталости   и
замешательства.
   - О Дочь Гор! - сказал незнакомый  голос.  -  Мне  не  кажется,  что  это
хорошо.

Глава 3

БИНАБИК

   Когда Саймон взглянул наконец в сторону, откуда исходил новый голос,  его
заплаканные глаза расширились от изумления. Навстречу ему шел ребенок.  Нет,
не ребенок, а мужчина, но такой маленький, что его черноволосая макушка едва
доходила Саймону до пояса. В его лице действительно было  что-то  детское  -
узкие глаза и широкий рот были слегка  растянуты  к  скулам,  что  придавало
чертам лица мягкое добродушное выражение.
   -  Это  место  не  очень  хорошее  для  того,  чтобы  плакать,  -  сказал
незнакомец.
   Он на мгновение отвернулся  от  стоящего  на  коленях  Саймона  и  быстро
осмотрел лежащего лесника. - Мне кажется также, что слезы не  могут  оказать
помощи - по крайней мере этому мертвецу.
   Саймон  вытер  нос  рукавом  рубашки  и  икнул.  Незнакомец  с  интересом
разглядывал белую стрелу, торчавшую из ствола рядом с головой  Саймона,  как
окостеневший призрак ветки.
   - Ты должен это взять, -  сказал  маленький  человек,  и  рот  его  снова
расплылся в лягушачьей улыбке, обнажив на мгновение острые желтые зубы.
   Он не был карликом,  как  дураки  и  акробаты,  которых  Саймон  видел  в
Центральном ряду в Эрчестере. Чересчур  широкогрудый,  в  остальном  он  был
сложен почти идеально. Его одежда напоминала одежду риммерсманов -  короткая
куртка и краги из какой-то толстой звериной кожи, прошитой жилами. На  плече
незнакомца лежал туго набитый дорожный  мешок,  в  руке  он  держал  длинный
посох, вырезанный из кости.
   - Пожалуйста, извини меня за смелость дать тебе совет, но ты должен взять
себе эту стрелу. Это Белая стрела ситхи, и она  очень  дорогая.  Она  значит
долг, а ситхи всегда платят долги.
   - Кто... ты? - спросил Саймон и опять икнул. Он был  выжат  и  расплющен,
как рубашка, разложенная на камне для сушки.  Его  вопрос  был  единственной
реакцией, на которую он был еще способен.
   - Я? - спросил незнакомец, погрузившись в раздумья на некоторое время.  -
Путешественник, такой же, как и ты. Я  был  бы  счастлив  предоставить  тебе
более подробные объяснения, но теперь нам необходимо пойти. Этот субъект,  -
он указал на лесника взмахом посоха, - очевидно не  станет  несколько  более
живым, но он может иметь друзей или  семью,  которые  возможно  расстроятся,
обнаружив его таким чрезвычайно мертвым. Пожалуйста.  Возьми  к  себе  Белую
стрелу и иди вслед за мной.
   Недоверчивый, осторожный и благоразумный Саймон обнаружил, что он встает,
собираясь последовать совету незнакомца. Слишком много сил отняло бы у  него
сейчас недоверие, он слишком устал, чтобы быть настороже - больше всего  ему
хотелось сейчас тихо лечь где-нибудь и умереть наконец. Он вытащил стрелу из
дерева. Маленький человек уже двинулся в путь, взбираясь по склону холма.
   Хижина  внизу  была  такой  благостной  и  тихой,  как  будто  ничего  не
случилось.
   - Но... -  выдохнул  Саймон,  следуя  за  незнакомцем,  который  двигался
неожиданно быстро, - но как насчет дома? Я... я так  голоден...  может,  там
есть еда...
   Маленький человек, уже добравшийся до  вершины,  повернулся  и  с  укором
посмотрел на пыхтящего юношу.
   - Я очень поражен! - сказал он. - Один раз ты умертвил его, другой раз ты
хочешь ограбить его кладовую. Боюсь, что я должен был связаться с  отчаянным
преступником. - Он повернулся и продолжал путь в заросли деревьев.
   Спуск с холма оказался длинным и  пологим.  Вскоре  Саймон,  прихрамывая,
подошел  к  незнакомцу.  Через  несколько  минут  ему  удалось  восстановить
дыхание.
   - Кто ты? И куда мы идем?
   Странный маленький человек не оборачивался. Медленно переход от дерева  к
дереву, он внимательно смотрел  под  ноги,  будто  искал  какой-то  знак  на
однообразной моховой подстилке. Он хранил глубокое  молчание  на  протяжении
двадцати шагов, а потом  взглянул  на  Саймона  и  улыбнулся  своей  широкой
улыбкой.
   - Меня зовут Бинбиниквегабеник, - сказал он  -  но  у  костра,  за  общей
трапезой, я зовусь Бинабик. Я питаю  надежду,  что  ты  окажешь  мне  честь,
употребляя более короткое дружеское обращение.
   - Я... Конечно. Ты откуда? - Он снова икнул.
   - Я представитель народа троллей  Йиканука,  -  ответил  Бинабик.  -  Это
Верхний Йиканук в снежных и ветреных Северных горах... А ты откуда?
   Юноша долго с подозрением  смотрел  на  своего  собеседника,  прежде  чем
ответить.
   - Саймон. Саймон из... из Эрчестера. - Вот и познакомились, подумал он.
   С