рхом на  Кантаке  проехал  вперед  разведать  местность,  затем
отпустил волчицу поохотиться. Она в мгновение ока исчезла за грудой  камней,
окутанных белым покровом. Бинабик вернулся к остальным с широкой улыбкой  на
лице.
   - Большая приятность есть в покидании скал на короткое  время,  -  сказал
он, усаживаясь радом с Саймоном, который снял сапоги и потирал ноги, пытаясь
восстановить кровообращение в побелевших пальцах. - Нет  полной  возможности
думать о полезном, только как не упасть, если едешь по таким узким и опасным
тропам.
   - Или когда идешь по ним, - сказал Саймон,  критически  разглядывая  свои
ноги.
   - Или идешь, - согласился  Бинабик.  -  Я  немедленно  буду  возвращаться
обратно. - Маленький  человек  встал  и  перешагнул  через  круглый  камень,
направляясь к троллям, сидевшим кружком и передававшим из рук в руки  бурдюк
с горячительным напитком. Некоторые из них сняли куртки и  подставили  голые
торсы жидким солнечным лучам. На их  смуглой  коже  были  изображены  птицы,
медведи и извивающиеся рыбы. Баранов расседлали и пустили пастись на  жалкой
растительности, которую они разыскивали среди камней: мох  и  пучки  жесткой
травы, чудом выросшей в каменных  расселинах.  Одному  из  троллей  поручили
пасти баранов, что его явно огорчало. Он тыкал своим крючковатым  посохом  в
землю, наблюдая, как бурдюк перемещается по кругу. Один  из  его  приятелей,
смеясь, обратил внимание остальных на его страдальческий вид и,  сжалившись,
направился к нему с бурдюком.
   Бинабик  подошел  к  Ситки,  которая  сидела  с  другими  охотницами.  Он
наклонился к ней, чтобы что-то сказать, и потерся  щекой  об  ее  щеку.  Она
засмеялась,  оттолкнув  его,  но  покраснела.  Наблюдая  за   ними,   Саймон
почувствовал, как в нем шевельнулась зависть к счастью друга, но он  подавил
в себе это недостойное чувство. Когда-нибудь, возможно, и он найдет кого-то.
Он  с  грустью  подумал  о  принцессе  Мириамель,  которая  была,   конечно,
недосягаема для кухонного мальчишки. Тем не  менее,  она  была  ведь  просто
девушкой, такой же как те, с которыми он так часто болтал в  Хейхолте  в  те
необычайно далекие времена. Когда они с Мириамелью стояли рядом на  ступенях
Да'ай Чикиза или перед великаном, между ними  не  было  различий.  Они  были
друзьями, равными перед лицом опасности.
   Но я тогда не знал, как высоко она стоит надо мной. А  теперь  знаю  -  в
этом вся разница. Но почему? Разве я стал другим? А она? В сущности, нет.  И
она меня поцеловала! И  это  случилось  после  того,  как  она  снова  стала
принцессой!
   Им  овладело  странное  смешанное   чувство   подъема   и   безнадежности
одновременно. И кто может сказать, что верно, а что  нет?  Порядок  вещей  в
мире, кажется, изменяется, а где записано, что герой  кухонный  работник  не
смеет гордо стоять перед принцессой, да еще будучи в состоянии  войны  с  ее
отцом-королем?
   Он погрузился в сладкие мечты, как  бывало  раньше,  в  Хейхолте.  Саймон
представил себе, как он вступает в город героем, под  ним  горделивый  конь,
меч Торн несут перед ним, как на портрете сира Камариса, который он  однажды
видел. И где-то, он точно это знал, Мириамель наблюдает  за  происходящим  и
восхищается. Полет мечты вдруг оборвался: в какой  же  город  он  может  так
победоносно вступить? Наглимунд, как сообщила Джулой, пал;  Хейхолт,  родной
замок Саймона, закрыт для него. И меч Торн не более принадлежит ему, чем сам
Саймон является сиром Камарисом,  самым  знаменитым  владельцем  клинка,  и,
самое главное, решил он, глядя на  свои  стертые  ноги,  у  него  и  коня-то
никакого нет.
   - Вот,  друг  мой  Саймон,  -  сказал  Бинабик,  прерывая  его  печальные
размышления, - я разыскивал  для  тебя  глоток  охотничьего  напитка,  -  он
протянул Саймону бурдюк меньшего размера, чем тот, что ходил по кругу.
   - Я уже пробовал, - сказал Саймон, подозрительно принюхиваясь. - На  вкус
это было... как Хейстен  выразился,  вроде  лошадиной  мочи.  Боюсь,  что  я
согласен с ним.
   - Аха, но Хейстен, имею уверенность, изменял свое мнение  о  канканге,  -
Бинабик хмыкнул, кивнув головой в  сторону  веселого  круга.  Эркинландер  и
Слудиг уже примкнули к троллям; а Хейстен  в  этот  момент  прикладывался  к
бурдюку. - Но это не канканг, - заметил Бинабик, вручая  Саймону  бурдюк.  -
Это охотничий напиток. Мужчины у  нас  не  имеют  разрешения  выпивать  его,
только если они хотят применивать его для медицинских  целей.  Его  выпивают
только наши охотницы, если они не могут иметь сновидения всю ночь, на  очень
большом расстоянии от родных  пещер.  Он  оказывает  превеликую  помощь  при
уставании, болях в ногах и прочих таких заболеваниях.
   - Да я себя хорошо чувствую,  -  заметил  Саймон,  разглядывая  бурдюк  с
большим сомнением.
   - А я не потому  делаю  такое  предложение.  -  Бинабика  раздражали  эти
пререкания. - Имея  понимание:  очень  редко  мужчина  может  получать  этот
напиток. Мы имеем празднование, что наше изобильное опасностями  путешествие
завершалось без потерь и ран. Мы имеем радость от вида частицы солнца. Кроме
того, это одно такое подарение. Ситкинамук просит тебя принять его.
   Саймон  взглянул  на  девушку,  которая,  смеясь,  болтала  с  остальными
охотницами. Она  улыбнулась  ему  и  подняла  вверх  копье  как  бы  в  знак
приветствия.
   - Извини, - сказал он, - я  сначала  не  понял.  -  Он  поднял  бурдюк  и
отхлебнул. Сладкая маслянистая жидкость скользнула в горло.  Он  закашлялся,
но через миг ощутил приятное тепло в желудке. Он сделал еще глоток, задержав
напиток во рту, чтобы определить его вкус.
   - Из чего он? - спросил Саймон.
   - Из ягод с верхних лугов Озера голубой глины, куда ведут направление мои
соплеменники. Из ягод и зубов.
   Саймону показалось, что он ослышался.
   - Ягод и чего?
   - Зубов. - Бинабик улыбнулся, обнажив  свои,  желтые.  -  Зубов  снежного
медведя, растертых в порошок, разумеется. Это для силы и  неслышной  походки
во время охоты.
   -  Из  зубов...  -  Саймон,  помня,  что  это  подарок,  воздержался   от
дальнейшего комментария. Ну что особенного в зубах, в конце концов?  У  него
самого их полный рот. Напиток на вкус был совсем неплох  и  вызвал  приятное
ощущение в желудке. Он бережно поднял бурдюк и сделал  последний  глоток.  -
Ягоды и зубы, - сказал он, возвращая кожаный  сосуд.  -  Очень  хорошо.  Как
по-канукски "спасибо"?
   Бинабик сказал ему.
   - Гьоп! - крикнул Саймон  Ситки,  которая  улыбнулась  и  кивнула,  а  ее
подруги снова звонко рассмеялись, пряча лица в мех капюшонов.
   Некоторое время Саймон и Бинабик молча сидели рядом, наслаждаясь  теплом.
Саймон чувствовал, как охотничий напиток приятно растекается по  его  жилам,
делая дружелюбными даже лихие нижние склоны Сиккихока,  по  которым  им  еще
предстояло спускаться. Гора внизу казалась лоскутным  одеялом,  составленным
из неровно засыпанных снегом возвышенностей, переходящих  внизу  в  плоское,
утыканное деревьями однообразное пустынное пространство.
   Внимание Саймона привлекла  гора  Намьет  -  одна  из  сестер  Сиккихока,
которая  в  ярком  свете  солнечного  дня,  казалось,  находилась  всего  на
расстоянии  брошенного   камня.   Складки   горы   были   покрыты   длинными
вертикальными лиловыми тенями. Белоснежная вершина сверкала на солнце.
   - Тролли и там живут? - спросил он.
   Бинабик поднял голову и кивнул.
   - Намьет тоже принадлежит к Йиканукским горам. Минтахок, Чугик,  Тутусик,
Ринсенатук, Сиккихок и Намьет, Ямок и Хуудика - Серые Сестры, это все страна
троллей. Ямок, что значит Маленький  Нос,  -  место,  где  умерщвлялись  мои
родители. Вон она, там, за Намьетом, видишь?
   - Как они умерли?
   - Драконий снег - как мы это называем на Крыше Мира - это  снег,  который
намерзает на вершине, а потом обваливается без всякого  предупреждения.  Как
смыкаются драконьи челюсти, что тебе известно.
   Саймон поскреб землю камнем, потом поднял голову, прищурившись на неясное
очертание Ямока на востоке.
   - Ты плакал?
   - С несомненностью. Но я находил для этого тайник. А ты... да нет, ты  же
не имел знакомства со своими родителями, правда?
   - Нет, мне о них рассказывал только доктор Моргенс. Немного. Мой отец был
рыбаком, а мать горничной.
   Бинабик улыбнулся.
   - Бедные, но  достойные  предки.  Нельзя  желать  очень  больше!  Хорошее
начало. Кто бы имел желание порождаться в королевской династии?  Как  питать
надежду на нахождение истины, если проживающие  кругом  только  кланяются  и
становятся па колени.
   Саймон подумал о Мириамели и о невесте  самого  Бинабика,  но  ничего  не
сказал.
   Чуть позже тролль протянул руку, придвинул свой заплечный мешок,  порылся
в нем и вытащил кожаный мешочек, в котором что-то позванивало.
   - Мои кости, - сказал он, осторожно высыпав их на камень. - Посмотрим, не
стали ли они более верными путеводителями для нас, чем последний раз,  когда
мы к ним обращались.
   Он начал тихонько напевать себе под нос, собрав их в  ладони.  В  течение
нескольких мгновений  тролль  держал  кости  перед  собой,  глаза  его  были
закрыты, он сосредоточился и бубнил какую-то песню. Наконец, он бросил их на
землю. Саймон  не  мог  рассмотреть  никакого  определенного  рисунка  в  их
беспорядочном расположении.
   - Круг камней, - сказал Бинабик так же спокойно, как  если  бы  это  было
написано на гладкой желтой поверхности костей. - Это, можно так сказать, то,
где мы находимся. Это означает, я полагаю,  собрание  для  совета.  Мы  ищем
мудрости, помощи в своих исканиях.
   - Кости, к которым ты обращаешься  за  помощью,  сообщают  тебе,  что  ты
нуждаешься в помощи, - проворчал Саймон. - Ну и колдовство.
   - Молчи, глупый низоземец, - сказал Бинабик нарочито строго. - Эти  кости
говорят очень больше, чем ты в состоянии понимать. Нет элементарности  в  их
прочтении. - Он снова затянул какую-то мелодию и бросил еще раз. -  Факел  у
входа в пещеру, - сказал он и сразу же снова бросил, не дав  объяснения.  Он
нахмурился и закусил губу, рассматривая узор. - Черная расщелина.  Я  только
второй раз вижу такой расклад, и оба раза, когда  мы  вместе.  Это  какой-то
дурной знак.
   -  Пожалуйста,  объясни,  -  сказал  Саймон.  Он  снова  натянул  сапоги,
пошевелил в них пальцами.
   - Второй разброс Факел у входа в пещеру означивает, что мы должны  искать
преимущества в том месте, куда направляемся, - в Сесуадре, как я понимаю,  у
Скалы прощания, о которой говаривала Джулой. В этом нет той  значительности,
что будет удача. Просто там мы будем  иметь  шанс  на  преимущество.  Черная
расщелина - последний разброс, о котором я тебе уже говорил. Именно третьего
броска  следует  бояться,  по  крайней   мере   он   имеет   должность   нас
настораживать. Черная расщелина - странный, редко выпадающий  узор,  который
может означать предательство или нечто, надвигающееся извне... - Он внезапно
оборвал объяснения, отсутствующим взглядом посмотрел на  кости  и  сгреб  их
обратно в мешок.
   - Так что это все значит?
   - Ах, друг мой Саймон, - вздохнул тролль, - кости не просто  отвечают  на
вопросы, даже в лучшие времена. А в такие фозные дни, как мы  имеем  теперь,
очень трудно иметь понимание. Я должен долго обдумывать  эти  броски.  Может
быть, мне придется спеть некоторую иную песню, и снова бросить.  Впервые  за
долгое время не выпал Темный путь, но я не думаю, что наша дорога перестанет
быть неясной. В этом-то и заключается опасность, если ожидать простые ответы
на вопросы от этих костей.
   Саймон поднялся.
   - Я не понимаю многого из того, что ты говоришь,  но  я  хотел  бы  иметь
несколько простых ответов. Насколько было бы легче!
   Бинабик улыбнулся, видя, что подходит один из его соплеменников.
   - Простые ответы на вопросы жизни. Это было бы волшебство, которое  очень
лучше всего, что я видывал.
   Подошедший тролль, коренастый, с клочковатой  бородкой  пастух,  которого
Бинабик представил как Сненека, бросил на Саймона недоверчивый  взгляд,  как
будто самый его рост был вызовом цивилизованному поведению.  Он  возбужденно
поговорил с Бинабиком по-канукски, затем отошел. Бинабик вскочил и  свистнул
Кантаку.
   - Сненек говаривал, что бараны питают беспокойство, - объяснил Бинабик. -
Он хотел узнавать, где местополагается Кантака.  Возможно,  она  внушает  им
тревогу. - В то же мгновение серая  фигура  волчицы  показалась  на  выступе
недалеко от них. Она вопросительно склонила  набок  голову.  -  Нет,  она  с
подветренной стороны от нас. - Он покачал  головой.  -  Если  бараны  питают
беспокойство, то Кантака не виноватая. Это не ее запах. - Кантака  спрыгнула
с каменной насыпи и через несколько мгновений была уже около хозяина, толкая
его в ребра своей огромной широколобой головой.
   - Она и сама питает тревогу, - сказал Бинабик. Он стал на  колени,  чтобы
почесать ей брюхо, и руки его по плечи погрузились в ее густой мех.  Кантака
действительно была насторожена, она лишь на миг замерла от ласки, но тут  же
подняла нос и стала принюхиваться к ветру. Уши ее  трепыхались,  как  крылья
птицы, готовой взлететь. Она издала глухой  рык,  прежде  чем  снова  ткнуть
Бинабика мордой. - А, - сказал он,  -  по-видимому,  снежный  медведь.  Это,
наверное, голодное время для них. Мы имеем целесообразность спускаться ниже:
там будет безопаснее, подальше от вершины горы.
   Он окликнул Сненека и  остальных.  Они  начали  снимать  лагерь,  седлать
баранов и убирать бурдюки и мешки с провизией.
   Подошли Слудиг и Хейстен.
   - Ну что, парень, - обратился Хейстен к Саймону, - снова ноги  в  сапоги?
Теперь ты знаешь, что значит  быть  солдатом.  Марш,  марш,  марш,  пока  не
закоченеют ноги, а легкие не станут как тряпки.
   - Я никогда не мечтал о пехоте, - ответил  Саймон,  взваливая  рюкзак  на
плечи.

***

   Приветливая погода долго не продержалась. К тому времени, как они разбили
лагерь на  ночь  у  края  длинного  плоского  уступа,  звезды  уже  исчезли.
Единственными источниками Света под недружелюбным, сеющим снег небом были их
походные костры.
   С рассветом горизонт  стал  холодно-серым,  казалось,  он  отражает  цвет
гранита под ногами. Путники осторожно спустились с уступа  на  узкие  тропы,
которые охватывали гору, извиваясь вдоль ее  склонов  крутыми  зигзагами.  К
полудню они достигли еще одного относительно плоского места,  где  скопились
огромные  валуны,  соскользнувшие  с  крутого  откоса  -  очевидно,  остатки
древнего ледника. Ступать нужно было крайне  осторожно,  иногда  приходилось
прыгать с одного  валуна  на  другой.  Саймон,  Хейстен  и  Слудиг  замыкали
шествие. Из-под их ног порой вылетали камни размером с кулак и  скакали  под
откос, вызывая жалобное блеяние баранов и недовольные взгляды всадников.  От
такой дороги болели колени  и  щиколотки,  и  Саймону  с  друзьями  пришлось
обмотать сапоги тряпками, едва они одолели первую часть пути.
   Вокруг порхал снег, не густой, а такой, чтобы только запорошить  верхушки
самых крупных камней и заполнить, как штукатуркой,  трещины  и  пространства
между  маленькими  камешками.  Когда  Саймон  оглядывался  на  беспорядочный
высокий склон, верхняя часть Сиккихока казалась ему огромной тенью,  стоящей
в дверном проеме.Его изумляло, что им удалось проделать такой большой  путь,
но вернув взгляд вперед, он падал духом, видя, какая длинная дорога  им  еще
предстоит,  прежде  чем  они  достигнут  сомнительных  благ  Белой  пустыни,
расстилавшейся внизу.
   Хейстен заметил этот упадок духа и предложил Саймону  украшенный  лентами
бурдюк - подарок троллей.
   - До ровной  земли  еще  два  дня  пути,  парень,  -  заметил  он,  кисло
улыбнувшись. - Хлебни.
   Саймон согрелся  глотком  канканга,  прежде  чем  передать  его  Слудигу.
Белозубая улыбка на миг мелькнула в  бороде  риммерсмана,  когда  он  поднес
бурдюк ко рту.
   - Хорошо, - сказал он. - Это не то, что обычный мед или даже южное  вино,
но все же лучше, чем ничего.
   - Провалиться мне на этом месте, если это не так, -  подтвердил  Хейстен.
Он взял бурдюк и, прежде чем  вернуть  его  на  пояс,  сам  сделал  изрядный
глоток...  Голос  стражника  показался  Саймону  несколько  севшим,   и   он
сообразил, что Хейстен целый день прикладывался к бурдюку. А как  еще  могли
они бороться с болью в ногах и непрестанно посыпающим их  снегом?  Уж  лучше
опьянение, чем постоянное ощущение подавленности.
   Саймон  прищурился  от  летевшего  в  лицо  мокрого  снега.  Он  различал
подпрыгивающие фигуры троллей, едущих  верхом  прямо  перед  ним,  но  более
дальние казались размытыми пятнами. Где-то впереди всех  Бинабик  и  Кантака
отыскивали наилучший путь в стороне  от  осыпи.  Ветер  доносил  до  Саймона
гортанные  выкрики  наездников.  Они   звучали   неразборчиво,   но   как-то
успокаивающе.
   Мимо пропрыгал камень и остановился недалеко впереди,  звук  его  падения
был заглушен завыванием ветра. Саймон подумал  о  том,  что  случится,  если
действительно огромный камень покатится на них с горы. Услышат ли они его за
шумом стихии? Или он прихлопнет их, незамеченный,  как  ладонь  прихлопывает
муху, которая греется на солнышке, сидя на подоконнике? Он повернулся, чтобы
посмотреть назад, мысленно представляя огромный, круглый, увеличивающийся  в
размере камень, который сокрушит все на своем пути.
   Никакого громадного  камня  не  было,  но  на  верхнем  склоне  двигались
какие-то  силуэты.  Он  замер  с  раскрытым  от   удивления   ртом,   ощущая
нереальность  происходящего,  предполагая,  что  какая-то  снежная   слепота
вызывает эти видения, которые не могут быть настоящими, эти громадные  тени,
колеблющиеся в неясном свете.  Проследив  за  взглядом  Саймона,  обращенным
назад, Слудиг широко раскрыл глаза.
   - Гюны! - закричал риммерсман. - Берегитесь гюнов! Великаны позади нас! -
Внизу по  склону  один  из  троллеи  отозвался  на  крики  Слудига  коротким
возгласом.
   Смутные вытянутые фигуры  неслись  вниз  по  усыпанному  камнями  склону.
Потревоженные камни катились перед ними, проскакивали  мимо  Саймона  и  его
товарищей, а кричащие тролли пытались  повернуть  баранов,  чтобы  встретить
надвигающуюся  опасность  лицом  к  лицу.  Упустив  возможность   внезапного
нападения, гиганты оглашали воздух воплями, в  которых  звучал  бессловесный
вызов и которые казались способными сотрясти самое гору. Несколько громадных
фигур  вынырнули  из  тумана,  размахивая  дубинками,  подобными   суковатым
стволам. Черные лица с оскаленными зубами  казались  бестелесно  парящими  в
крутящемся снеге, но Саймон знал силу этих лохматых белых фигур... Он  узнал
лицо смерти за кожаными  масками  и  беспощадные  объятия  широких  жилистых
конечностей, вдвое длиннее человеческих.
   - Бинабик! - заорал Саймон. - Великаны!
   Один из гюнов поднял  валун  и  швырнул  его  под  гору.  Он  ударялся  и
отскакивал, подпрыгивая, несся вниз,  как  неуправляемая  телега.  Проскочив
мимо Саймона, он врезался в  ряды  троллей,  стоявших  с  копьями  наготове.
Пронзительное,  исполненное  ужаса  блеяние  баранов,  стоны   раздавленных,
умирающих наездников разнеслись по затянутому туманом склону. Саймон застыл,
не в силах сдвинуться с места, когда перед ним возникла  огромная  фигура  с
занесенной'назад дубиной, похожей на  наведенную  катапульту.  Когда  черная
полоса этой тени метнулась книзу, Саймон услышал свое имя, что-то  отбросило
его вбок, и он упал лицом вниз в снег между камнями.
   Вмиг он был на ногах, пробираясь к рычащим, искаженным  борьбой  фигурам.
Гюны нависали и исчезали - гигантские тени в кружащемся снегу.
   В голове Саймона истерический, полный ужаса голос кричал, чтобы он бежал,
спрятался, но голос был приглушен, как будто голова его была набита пером из
подушки. Руки его были в крови, но он не знал, чьей. Он походя  вытер  их  о
рубашку, затем вытащил из ножен свой  канукский  кинжал.  Рев  наполнял  все
вокруг.
   Несколько трол